Анна Станиславовна указала рукой на мое привычное место за большим столом, за которым я уже имела честь сидеть.
– Подавайте, – приказала «барыня» и в столовую, как и прежде, стали тихо входить дети с подносами в руках.
Бельская уселась на свой стул и жестко посмотрела на меня. Ее взгляд был неприятным.
– Ну, как вы отдохнули? Какие у вас остались впечатления от пребывания в Столице? Вы обдумали мое предложение? – с места в карьер кинулась задавать вопросы хозяйка дома.
– Прежде чем ответить, я могу задать вам вопрос?
– Можешь спрашивать, о чем угодно, Женя, – великодушно разрешила Бельская, опять переходя на «ты»: – Я отвечу на все.
– Тогда скажите мне, почему среди этих детей, прислуживающих нам, я не вижу Варю?
– Я отправила ее назад в ДДС, – равнодушно ответила хозяйка.
– Почему? – быстро выпалила я.
– А почему это волнует тебя, милая?
– Потому что мне понравилась эта девочка и меня беспокоит ее судьба, – честно ответила я.
– Правда? Надо же! – воскликнула Бельская, всплеснув пухлыми ручонками. – Не думала я, что ты такая сентиментальная, Максимова. Ну да ладно… объясню. Я отправила девчонку в ДДС, потому что она ленива, навязчива и непослушна. Ее уже вряд ли можно исправить. А я не желаю тратить свое драгоценное время на детей, которые не поддаются воспитанию.
– Вы хотите сказать муштре? – уточнила я.
– В муштре, как ты выразилась, Женя, я не вижу ничего плохого. Что еще тебя интересует?
– Больше ничего.
– А разве тебя не заинтересовали наши достижения? Неужели ты не хочешь знать, как мы избавились от коррупции? Как работают наши госучреждения и суды?
– Об этом, Анна Станиславовна, догадаться не трудно, – ровно ответила я. – Вы мастерски обустроили все так, что люди просто не имеют возможности общаться с чиновниками лицом к лицу. Полагаю, что и суд вы вершите через сеть. Поэтому граждане Элитарии не могут рассчитывать на справедливый исход своих дел. Мне кажется, что таким образом вы избавились и от коррупции. Нет личных контактов, нет и взяток.
– Ты права, – добродушно согласилась Главный Идеолог Страны. – Мы действительно убрали все лазейки для дачи взяток. И чиновники, и судьи боятся оказаться среди Лишних и Послушников. Страх – это мощнейшее оружие для предотвращения подобного рода преступлений. А наши элиты живут в изобилии и им нет нужды покупать кого-то. И, кстати, мы и крупному бизнесу пошли навстречу. Теперь нам нет нужды сажать бизнесменов в тюрьму или отправлять в ЛК за экономические преступления. По своему желанию, они либо передают свой бизнес в другим людям, на которых укажет ГГ. Либо сразу платят приличные отступные в размере, установленном его СпецУказом.
– Допустим. Но все же, как вы осуществляете правосудие?
– Очень просто. Суды проходят без участия обвиняемых. Если правонарушение, совершенное ими незначительно и не наносит вреда государственному строю, то такие дела рассматривает один судья. В этом случае обвиняемый получает приговор через «Look-Book» и исполняет его. Штрафы, общественные работы, сутки – это те наказания, которые граждане охотно исполняют, потому что они хотят остаться в статусе Средних или Низших. А вот с более сложными делами разбираются судейские тройки. Но преступнику, находящемуся под стражей тоже нет нужды присутствовать в зале суда. Приговор доставят ему прямо в камеру. Представляешь эту картину? – Бельская чуть не захлебнулась от смеха, а успокоившись, серьезно добавила: – Наши судьи решают все быстро, без многомесячной волокиты и лишнего бумаготворчества. К тому же экономятся большие средства. И мы их отправляем на более значимые для нас цели.
– Но как же презумпция невиновности? Защита, адвокаты, прения сторон, суд присяжных? И гласный суд в конце концов? Разве люди не заслуживают честного и объективного разбирательства?
– Ах, госпожа Свенсон! (Манера Бельской перескакивать с «ты» на «вы» уже начинает раздражать). Оставьте устаревшее буржуазное право в покое! В этом вопросе мы далеко ушли вперед. И наше общество стало чище и здоровее. Мы с корнем выкорчевываем преступность. У нас ее почти нет.
– Ну хоть веру-то вы людям оставили?
– Веру? Да пусть верят во что угодно, только пусть не высовываются и не ведут пропаганды своих взглядов! Мы весьма толерантны. Однако, государственной верой мы считаем православное христианство. Так что пусть народ ходит в храмы и молится на здоровье. Но главный наш культ– это культ Закона. Наши граждане обязаны слепо повиноваться ему, как, впрочем, и административным распоряжениям ГГ. У нас сильная власть, сильнее народной, или проще сказать тверже и сильнее неорганизованной толпы. Потому-то у нас и сильное государство. А кто с этим не согласен, то, милости просим в ЛК!
– Но это же чистой воды легизм! Вы отбрасываете свою страну черт знает куда! И общество, построенное на страхе и тотальном контроле, не имеет будущего! – громко воскликнула я.
– Вы так думаете? И не надо горячиться, голубушка. Могу заверить вас, что вы глубоко ошибаетесь. Дисциплина и страх уже стали для нашего общества нормой жизни. И только страх позволяет нам контролировать все сферы жизни в стране, не прибегая к крайним мерам.
Бельская замолчала, словно выдохлась. Она сидела, уставившись в одну точку и не прикасалась к еде. Через некоторое время она подняла на меня глаза, а затем тихо, почти вкрадчиво, произнесла:
– Вот вы говорите, госпожа Свенсон, легизм… а разве Китай не является сейчас второй экономикой мира? Разве послушание, строгая дисциплина и дешёвая рабочая сила не позволили этой стране стать очень богатой и оказывать влияние на мировую политику? Однако, давайте вернемся к главной теме нашей встречи. Я повторяю свой вопрос: какое решение ты приняла? Тебе понравилось у нас? Ты готова влиться в наше общество и принять его? Ты готова служить ГГ?
– Думаю, что вы знаете ответ, Анна Станиславовна, – твердо ответила я. – У меня и в своем журнале много работы. Да и в деньгах я не нуждаюсь.
– Да-а-а, – протянула Бельская и откинулась на спинку стула. В ее голосе сквозило легкое разочарование. – Я предполагала, что ты можешь ответить именно так. Жаль…
Бельская встала из-за стола и принялась вышагивать по гостиной, заложив руки за спину.
– Так вы не хотите писать о нас. Вы не хотите лгать…
Бельская приостановилась и холодно посмотрела на меня. От ее взгляда я поежилась.
– Вот вы сейчас, госпожа Свенсон, сидите передо мной такая возмущенная, негодующая и переполненная праведным гневом. Вам как будто тошно от увиденного в нашей стране. Вы были полны пессимизма, когда посещали концерн «ЭЛЛИ» и ПВТ. Вас ничем нельзя было заинтересовать. Вы с самого первого дня приезда к нам встали на сторону отребья. А знаете почему? – Бельская уперлась в меня своим ледяным взглядом. – Потому что ты, Максимова, сама недалеко ушла от Гольских и им подобным. Да, ты много лет прожила в тихой и сытой Европе. Приобрела лоск и манеры. Выпускаешь свой журнал и зарабатываешь неплохие деньги. Но нутро твое осталось прежним. Непокорным и гнилым. Если бы ты была гражданкой Элитарии, я бы с тобой быстро разобралась и поставила на место, надлежащее тебе. Но у меня, к сожалению, связаны руки. И тем не менее… – Бельская вновь начала ходить взад-вперед по столовой. – Я не жалею потраченного на тебя времени. Своим поведением ты лишь подтверждаешь мое стойкое убеждение в том, что если человек рожден в говне, то должен там и оставаться. Ты приехала к нам из улья, который не смолкая жужжит о демократии, свободе, морали и общечеловеческих ценностях. Но это лишь слова, произносимые с высоких трибун. А избитые фразы о том, что «мы все равны» и «имеем право на достойную жизнь» – это банальная и примитивная говорильня о понятиях, не существующих в природе в принципе. Они не имеют под собой реальной почвы и реальной правды. А правда в том, что ты и тебе подобные просто не хотите, или боитесь признать, что ваше общество тоже построено на лжи. Вы так же служите знатным и богатым, приумножая их богатства. Вы живете иллюзией, что всего в жизни добиваетесь сами. Стоящие над вами, просто разрешают вам так думать. В вашем улье есть и нищие, бомжи, преступники и прочие отбросы общества. Вы не можете победить ни преступность, ни наркоманию, ни терроризм. Но вы продолжаете учить жить других, навязывая и насаждая только свое видение мира. И не потому что вы хотите осчастливить других, а потому что хотите власти над другими.
Бельская приблизилась ко мне и положила одну руку на стол, а второй уперлась в спинку моего стула. Она нависла надо мной как скала и почти прошипела, подобно змее, готовящейся к броску:
– Вот ты, милая, нас обвиняешь в эксплуатации и осмеливаешься критиковать наш уклад жизни. Но вы, демократы, точно так же беспардонно эксплуатируете тех, кого вам удалось склонить на свою сторону. Вас не интересуют люди. Вас интересует дармовая рабочая сила, недра и богатства тех стран, в которых вы насаждаете свой образ жизни. Поэтому не надо сейчас смотреть на меня как на сумасшедшую и этакую угнетательницу и преступницу. Ты и тебе подобные сами преступны в своих мыслях и действиях. Но я все же надеюсь, что ты не посмеешь ни на миллиметр преступить наши законы. Но, если ты подашь мне хоть малейший повод…
Не закончив фразу, Бельская остановила свою пафосную речь и выпрямилась. Мне показалось, что она даже стала как-то выше ростом. Главный Идеолог Страны дышала непримиримой ненавистью и превосходством. Если бы она могла сейчас уничтожить всех отступников и еретиков она не сомневалась бы ни на минуту. В то же время я почувствовала, что она утомлена словно выдохлась.
Анна Станиславовна направилась к своему месту. Ее походка стала тяжелой, а дыхание прерывистым и свистящим. «Барыня» грузно опустилась на стул и напористо заговорила вновь:
– Вот ты кажешься себе умной. Ты самоуверенно думала, что сможешь перехитрить меня. Но ты, видно, забыла с кем имеешь дело. И не обольщайся, Максимова. Твой фокус не удался. Вместе с тем… мы позволим тебе пробыть в стране до условленного срока. Но ты находишься и будешь находиться под нашим пристальным контролем. Ты не принимала меня всерьёз. И напрасно. И не делай сейчас невинное лицо и не строй из себя непорочную девственницу. Заруби себе на носу: ты не способна здесь никого обмануть. Здесь не дураки держат власть… Это, надеюсь, тебе понятно?
Бельская придвинула к себе тарелку с остывшим ужином и поковыряла вилкой спагетти. Но потом раздраженно бросила прибор на стол.
– Уберите, ужин остыл, – зло приказала она и устало обратилась ко мне: – Когда желаете вернуться в Солнечногорск, госпожа Свенсон?
– Если возможно, то завтра утром.
– Для нас ничего невозможного нет. Завтра Нырков отвезет тебя. Что ж… Ты, Максимова сделала свой выбор. Я все же надеялась, что ты патриотка своей страны. Но, вижу, жизнь на Западе развратила тебя сильнее, чем я предполагала…
Главный Идеолог Страны встала, давая понять, что разговор окончен. Она величественно выплыла из столовой, поманив пальцем надзирательницу за собой. Я услышала, как Бельская приказала Светлане подать ужин в свою комнату.
Дети, все это время безмолвно стоявшие у стен столовой и от страха не смевшие даже пошевелиться, начали быстро собирать посуду. Спустя минут десять гостиная опустела. А я, оставшись одна, старалась собраться с мыслями.
Главное было сказано и все точки над «i» расставлены. Риторика Бельской ужасала. Главный Идеолог Страны умело жонглировала фактами и научилась здорово ими манипулировать. Своими лживыми постулатами она набрасывала непроницаемый покров на страшную действительность, убеждая себя и всех в своей правоте.
На что она рассчитывала? На то, что за три дня ей удастся обратить меня в свою веру и сделать послушной марионеткой? Но ведь она далеко не дура и должна была понимать, что это невозможно. А может она уже привыкла к слепому подчинению и элементарно не понимает, что у других людей может быть свое мнение, отличное от ее собственного?
Да, власть развращает. Безальтернативное принятие решений, моментальное исполнение абсурдных желаний и неограниченная власть, застили глаза этой влиятельной особе и лишили ее возможности видеть вещи такими какие они есть. Власть – это наркотик, разъевший ее мозг и ослепивший разум. Она стала слепой и глухой. И как же она сейчас разочарована! И что предпримет, чтобы наказать меня за непослушание и за то, что я не оправдала ее надежд?
Бельская до последнего пыталась промыть мне мозги. Она попыталась меня купить. Интересно, сколько она готова была заплатить за мою лояльность и ложь? Я не сомневалась в том, что в стране есть немало способных журналистов, которые пошли на сделку с совестью и работают на власть. В многочисленных командировках мне приходилось сталкиваться с подобными типами, верой и правдой служащим Императору Иконии. (Уверена, местные журналисты мало отличаются от иконийских). Эти хамелеоны с пеной у рта (как сегодня Бельская) доказывали, что лучше режима их страны нет и не может быть нигде и никогда. И в то время, когда народ бедствовал, они открыто покупали огромные яхты, шикарные дома и земли за пределами своей страны. Наглая и беспринципная ложь – вот их работа. И эта работа оплачивалась хорошо, просто отлично.
Бельская хорошо зная меня, должна была понять, что я никогда не буду у нее на посылках. И не смогу служить тварям не сомневающихся в своей исключительности и паразитирующих на жизни других людей. Моя вербовка была большой ошибкой Главного Идеолога Элитарии. Бельская не запишет победу надо мной в мерзкий реестр своих «великих» дел. И не будет восхищаться своим умом, изворотливостью, умением манипулировать людьми. И она не рискнет навредить мне. Она побоится огласки.
День восьмой.
11.
Следующим утром я покинула особняк Бельской со смешанным чувством. С одной стороны, я чувствовала облегчение, с другой – я была очень недовольна собой. Оказавшись на улице, я порадовалась тому, что двор пуст, а погода по всей видимости будет неплохой. Солнце старательно пробивалось сквозь облака и обещало мне теплый день. Без дождя, слякоти и промозглой сырости. Шоссе будет сухим, а это значит, что я без быстро и без приключений доеду до Неверска.
Прощаться было не с кем. Я заторопилась к воротам, у которых уже стояла «Элли» Сергея. Сам же господин Нырков стоял возле машины, терпеливо ожидая пока я приближусь к нему.
Мы поздоровались, не выказывая никаких эмоций. Сергей поставил мой багаж на заднее сиденье и уселся за руль. Я пристроилась рядом с ним и застегнула ремень безопасности.
– Поехали? – обыденно спросил Нырков.
Я кивнула. Сергей быстро повел машину к КПП. Там нас никто не остановил и навстречу не вышел. Просто створки ворот бесшумно разъехались в стороны, и мы не останавливаясь выехали из поселка.
В душе я чувствовала себя побежденной и с горечью думала о том, что не смогла противостоять напору Гольской и не нашла нужных слов, аргументов и фактов, чтобы вступить с ней в полемику. Я снова и снова мысленно возвращалась к вчерашнему разговору. Я, запоздало, мысленно пыталась спорить с Главным Идеологом Страны. Я искала нужные факты и веские аргументы в защиту демократии, которых не нашла вчера. Мои мысли ворочались как тяжелые камни. И этот внутренний мысленный диалог страшно утомлял меня. Вскоре я перестала изводить себя и заниматься мазохизмом. Это издевательство над собой не принесет ничего хорошего, кроме потери энергии и внутренней дисгармонии. Поэтому я постаралась переключить свое внимание на пейзаж за окном.
Нырков на удивление был непривычно молчалив и не пытался завести разговор. Где витали его мысли мне не интересовало. Лицо господина Ныркова было совершенно непроницаемым, а взгляд устремлен только на быстро исчезающее под колесами «Элли» гладкое шоссе. Казалось, что Сергей Петрович потерял ко мне всякий интерес. Он просто выполнял работу водителя, который начинает говорить только тогда, когда его об этом попросит попутчик.
Как-то незаметно мы доехали до указателя, говорящего о том, что мы въезжаем на территорию Солнечногорской губернии. Я сразу же потянулась к заднему сиденью за дамской сумочкой. Поставив ее на колени, я выудила смартфон и набрала номер Мары. Пошли длинные гудки и (о, счастье!) Гольская ответила на звонок:
– Да, слушаю. Это ты, Женечка?
– Да, я, – радостно отозвалась.
– Мы все так переволновались за тебя! – быстро заговорила Мара. – Ты уехала и как в воду канула…
– Я звонила вам много раз. Но связи не было.
– Поняла. Как ты? С тобой все в порядке?
– Да. Не волнуйся. А вы в порядке?
– У нас все хорошо. Скажи, где ты уже находишься? Я хочу к твоему приезду на стол накрыть.
Я вопросительно взглянула на Ныркова.
– Нам еще ехать минут двадцать, – равнодушно сказал он, не отрывая взгляда от дороги.
– Ты слышала, Мара?
– Да, – сказала подруга и отключилась.
Я облегченно выдохнула. С моими друзьями все было в порядке. Но на самом въезде в город меня ждал неприятный сюрприз. У поста дорожно-патрульной службы стоял микроавтобус с моповцами. Несколько офицеров досматривали машины граждан, желающих попасть в Неверск. Образовалась очередь из пяти машин. Мы встали в ее хвост.
Моповцы приказывали людям покинуть автомобили, проверяли чипы, багажники и ручную кладь.
– Что происходит, как думаешь? – обратилась я к Ныркову наблюдая, как люди беспрекословно выполняют требования моповцев.
– Полагаю, что это просто обычные меры безопасности, – скупо ответил Нырков. И я не была с ним согласна. По всей видимости, власти уже начали подготовку к воскресным событиям и ведут учет всех людей, прибывающих в Неверск.
Когда подошла наша очередь, нас так же обыскали, просканировали чипы и прошмонали мои сумки. А потом дали разрешение следовать дальше.
Около часа пополудни, я сухо простилась с Нырковым и позвонила в домофон Гольских. Нырков уехал быстро, не выказав желания подняться к Гольским вместе со мной. Настаивать я не стала. Мне хотелось поскорее избавиться от него и без лишних свидетелей переговорить с Марой.
12.
Подруга уже стояла у раскрытой двери квартиры. Услышав мои шаги, она сбежала с лестницы и кинулась обниматься.
– Женечка, как мы с Пашей боялись за тебя! Я так рада, что ты жива и здорова!
– Это ты загнула, подруга! Ну что со мной могло случиться, когда меня там так настойчиво опекали? Мы что, так и будем стоять в подъезде?
– Нет-нет, пойдем в дом. И давай свою сумку.
Мара вырвала у меня из рук дорожную сумку, и довольная побежала по ступенькам к квартире. Я двинулась за ней.
Оказавшись в квартире, Мара пошла в кухню разогревать обед, а я переоделась и присоединилась к ней. Когда мы уселись за стол, подруга весело поинтересовалась:
– Как там Столица? Как Бельская? Где была, что видела?
– Я обязательно расскажу о своих столичных приключениях. Их было немало. Только… – я сделала короткую паузу, не зная, в какой форме преподнести подруге неприятную новость и поделиться сомнениями (нет, уверенностью) относительно предательства Ныркова. – Только сейчас я хочу с тобой поговорить о другом…
Мара понимающе посмотрела на меня и приложила палец к губам.
– Погоди! Я забыла кое-что принести.
Гольская вскочила со стула и выбежала их кухни. Когда она вернулась назад, в ее руках был октаэдр, свойства которого я уже знала. Мара пристроила устройство на столе и активировала его.
– Теперь выкладывай! Нас не услышат.
Я очень подробно рассказала Гольской обо всем, что произошло в Столице, а потом прямо, без всяких намеков и уверток призналась, что считаю Ныркова предателем.
– Не может быть! Это не может быть правдой! Он дружит с нами давно и сотрудничает с нами тоже очень давно. Без него мы не смогли бы создать нашу группу и связываться с оппозиционерами в Столице и других городах. Нет! Не может быть!
Вид у Мары был такой ошарашенный, что мне даже стало жаль ее. Она нервно закурила, а потом как-то сникла и тихо проговорила:
– Надо предупредить Пашу, Игоря и всех остальных… Ты кушай, Женечка, пожалуйста… Представляю, как в гостях у Бельской тебе не лез кусок в горло. Кушай…
Мара затушила сигарету и вышла из кухни. Спустя десять минут она вернулась и сказала:
– Все. Паша в курсе. Правда, он тоже сомневается в том, что Нырков не тот, за кого выдает себя. Но он никогда не игнорирует сведения, которые к нему поступают. И это удар для всех нас.
– Да, согласна. Это ужасно. Но что вы будете делать дальше? – тревожно спросила я.
– Паша скажет нам сегодня вечером. Ты же помнишь, надеюсь, что мы собирались навестить Игорька?
– Помню и очень хочу его увидеть. Но не опасно ли это?
– Напротив, нам теперь просто необходимо встретиться с ним. И мы уже давно записались на это свидание с сыном. Так что эта встреча не должна вызвать у них подозрений.
Мы молча продолжили обед. Я заметила, что Мара о чем-то сосредоточенно думает. И только собрав со стола посуду, она спросила:
– Ты уже заказала билет на самолет?
– Нет, пока. Но собиралась это сделать сегодня. Собственно, сам-то билет у меня уже есть. Мне нужно только подтвердить дату вылета. Я планирую, улететь в понедельник вечером.
– А ты не хочешь улететь завтра?
Я вопросительно взглянула на подругу.
– В субботу?
– Да. Судя по тому, что у въезда в город уже стоят посты, они начали готовиться заблаговременно, – уверенно заговорила Гольская, – и тебе лучше покинуть город завтра, пока все не началось…
– Нет. Я улечу в понедельник, – твердо отрезала я.
– Но находясь здесь, с нами, ты сильно рискуешь. Пребывание в Элитарии слишком опасно для тебя. Бельской не понравилось, что ты вернулась к нам. А она, как ты знаешь, все помнит и ничего не прощает. Я даже удивляюсь, что она вообще выпустила тебя из Столицы. И это плохой знак. Очень плохой, Женя!
– Не думаю, что все обстоит так мрачно, как ты себе рисуешь. Я не согласилась работать на нее, и она потеряла ко мне всякий интерес, – я попыталась убедить себя и Мару в вещах, которые все же вызывали сомнения. И большие.
– Но она угрожала тебе! Причем открыто! С этим шутить не стоит, – продолжала настаивать на своем Гольская.
– Не забывай, Мара, – парировала я, – что я подданная Швейцарии, а она не захочет скандала.
– Не будь такой наивной, Максимова! Для нее нет разницы, кого убирать. Она легко расправляется со всеми, кто не дует с ней в одну дудку. К твоему сведению, у нас люди пропадают очень часто и иностранцы в том числе. Так что… Так что, подруга, иди и заказывай билет на завтра. Не упирайся, прошу тебя, Женечка! Паша тоже считает, что тебе следует уехать. Только мы не сможем завтра отвезти тебя в аэропорт. Пашка будет на работе, а меня, что очень странно, срочно вызвали на работу. Якобы, в восемь утра какой-то срочный педсовет.
– Причину объяснили?
– Нет. Но полагаю, что директриса строго-настрого прикажет в воскресенье сидеть дома. А это значит, что они упреждают события и уже начали запугивать людей.
– Похоже на то… Но я своего решения не изменю, Мара. Я ведь еще не купила своим сувениры и подарки. А как без подарков ехать домой? Никак нельзя-с. Нет-с.
Мы переглянулись.
– Да, Максимова, чувствую, что на мои уговоры ты не поддашься, – неохотно сдалась Гольская и добавила: – Иди-ка отдохни с дороги, а я пока помою посуду и соберу для Игорька посылочку.
13.
Сиротский дом, где с шести лет жил Игорек Гольский, расположился на территории старой воинской части в пяти километрах от Неверска.
Было уже совсем темно, когда мы подъехали к ДДС. Стоянка, обустроенная на против железных ворот с красной облупившейся звездой, была пуста. Гольские привычно пошли к проходной. Я бодро шагала за ними, пытаясь подготовить себя к встрече с мальчиком. В проходной мы застали только одну охранницу. Грузная невысокая женщина в моповской форме приветливо ответила на приветствие Гольских. Я поняла, что они давно и хорошо знакомы. Поэтому нисколько не удивилась, когда дежурная, скорее ради проформы, чем исполнения служебных обязанностей, сказала с улыбкой на красиво очерченных губах:
– Предъявите чипы, пожалуйста, а вы, женщина, – охранница с любопытством посмотрела на меня, – раскройте свою сумку.
Бегло пробежав сканером по нашим чипам, она даже не глянула в мою дамскую сумочку.
– Есть что-то незаконное? Холодное оружие, наркотики? – равнодушно поинтересовалась она.
Я отрицательно помотала головой.
– Нет, Татьяна Андреевна. Ничего этого нет. Только еда для мальчика, – нетерпеливо ответила охраннице Мара и с мольбой заглянула ей в глаза.
– Понимаю. Не терпится. Он в гостевой. Проходите.
Мара счастливо заулыбалась и пройдя через турникет, заторопилась к выходу.
Территория ДДС №5 представляла из себя комплекс зданий, приспособленных под жилые помещения и столовую. В бывших казармах с толстыми стенами теперь находились спальни детей. В штабе расположилась администрация ДДС и школьные классы. Весь комплекс был обнесен каменным забором с колючей проволокой. Окна всех без исключения зданий были забраны толстыми решетками. Сравнение с тюрьмой напрашивалось само собой. И если вдуматься, то это и на самом деле была тюрьма для детей, волей Судьбы ставших Послушниками. Дети были разделены по возрастам. Об этом гласили таблички на дверях зданий. Редкие фонари бросали скупой свет на чистую дорогу и тротуары без единого опавшего листика или бумажки. Я вертела головой по сторонам, стараясь все хорошенько рассмотреть. Естественно, здесь были и щиты, призывающие детей верно служить ГГ и соблюдать дисциплину, а также камеры слежения. Они были натыканы почти на каждом сантиметре по краям дороги и у входа в казармы.
Во дворе двухэтажного здания, к которому мы подошли, не было ни одной живой души. Видимо в это время детям запрещалось выходить на улицу.
В корпусе, где проживал Игорь и рабы-подростки, тоже был пост охраны. В торце коридора стоял обычный стол, за которым восседал моповец. Мне показалось, что и он дружески расположен к Гольскому. Седой, предпенсионного возраста мужчина поднялся к нам навстречу. Он пожал руки Павлу и Маре, а мне просто кивнул.
– Следуйте за мной, – сказал моповец и привел нас в небольшую комнату, где у окна стоял невысокий молодой человек в серой робе. Завидев родителей, юноша кинулся к ним. Все трое обнялись.
– Как я вас ждал, – услышала я голос юноши, тембром напоминающий голос Павла в молодости. Да и внешне Игорь оказался полной копией отца. Только мальчик был ниже ростом и очень худеньким.
Я деликатно стояла в стороне, давая возможность Гольским насладиться долгожданной встречей. После бурных объятий и счастливых восклицаний, Паша наконец представил меня сыну:
– Игорек, это Евгения Ильинична, наша с мамой давняя подруга.
Игорь выбрался из объятий родителей и подошел ко мне:
– Здравствуйте, – сказал парень и протянул мне руку.
Рукопожатие Игоря Гольского было по-мужски крепким. Я почувствовала мозоли на его ладонях.
– А можно, Игорь, я тебя обниму?
– Ну, конечно, – рассмеялся юноша и прильнул ко мне. – Я очень рад с вами познакомиться.
– И я.
Я хотела еще что-то сказать, но неприятный ком сдавил мне горло. Я закашлялась, а потом добавила:
– Я помню тебя таким крохой (и попыталась изобразить руками каким именно). А теперь ты уже совсем взрослый мужчина.
– Здесь взрослеют рано, – с горечью произнес Игорь. – Вы надолго в Неверск?
– Еще побуду пару дней…
– Слушайте, хватит болтать, – остановила наш диалог Мара, расставляя на грубом деревянном столе кастрюльки и тарелки. – У нас мало времени. Иди, Игорек, поешь, пока все не остыло.
Мы дружно расселись за столом и наблюдали как ест Игорь. Паша с любовью смотрел на сына. Давно пережитая боль все еще струилась из его глаз, но в то же время я понимала, что ему не терпится поговорить о делах.
Когда Игорь утолил голод, Павел вытащил из кармана куртки октаэдр и поставил его в центр стола.
– Мы уже может идти? – спросил Игорь.
– Да, сынок, идем.
Мы все поднялись и вышли в коридор. Моповец сделал вид, что что-то читает с планшета. Мы торопливо дошли до конца коридора и начали спускаться в подвальное помещение. Немного пройдя по темному проходу свернули вправо и двигались куда-то довольно долго, пока не остановились у железной двери. Игорь достал из кармана брюк ключ и открыл замок. С помощью Павла он толкнул тяжелую дверь, и мы оказались в просторном помещении, заставленном какой-то аппаратурой и столами с компьютерами. Я насчитала пять столов. Значит, пять человек или больше, могли работать здесь, сменяя друг друга. У одной стены, не занятой аппаратурой стоял старенький разваливающийся диванчик. Мы расселись кто куда, и Павел поинтересовался у сына:
– Вы все доделали?
– Да. Мы готовы.
– Как настроены ребята?
– Как всегда. По-боевому. Мы взломали личные коды всех семей и убрали регистрационные номера со всех компов и смартфонов. Сегодня ночью, надеюсь, перекроем кислород троллям из МСС, чтобы они не могли считывать комменты людей и вбрасывать фейки. Они уже достаточно поработали по выявлению наиболее возмущенных пользователей сети. Хватит с них!
Игорь яростно взмахнул рукой. Я опять увидела в мальчике своего друга. В молодости Пашка так же остро реагировал на несправедливость и подавление воли других.
– Это хорошо, просто замечательно! – воскликнул Павел и поинтересовался: – Когда в последний раз с вами связывался Нырков?
– Три дна назад, – подумав, ответил Игорь. – Мы даже были удивлены его молчанию. А что?
– Есть опасение, что Нырков предал нас. Он все это время работал на МСС. Поэтому свяжитесь с другими хакерскими группами и предупредите всех. А это сообщение, – Павел достал из кармана куртки лист бумаги и передал его сыну, – отправьте в центр. Все наши группы должны прекратить связь с Нырковым. Будьте осторожны и внимательны.
– Хорошо, папа. Да, наших в воскресенье будет много. Мы всем своим корпусом будем на площади. Некоторые учителя и надзиратели помогут нам выйти из казарм и добраться до города. Там мы рассредоточимся и сольемся с другими. Одежду нам уже собрали.
– Сынок, прошу тебя, будь осторожен и ребятам своим скажи, чтобы не лезли на рожон, – проговорила Мара. – Я очень боюсь за тебя и за других детей.
– Не надо бояться, мама. Мы уже не дети и свое отбоялись. С нас хватит!
– Да, сынок, с нас хватит, – поддержал сына Гольский. – Пора тебе уже вернуться домой. И знаешь, сын, я очень горжусь тобой!
– А я тобой, отец.
Гольский пересел к сыну и крепко обнял его. А я смотрела на них и мое восхищение этими двоими было безгранично. Я даже не могла представить себе насколько сложно было Павлу вопреки всему воспитать в мальчике человека и сделать своим другом, помощником и единомышленником.
В это время в тайную комнату начали заходить друзья Игоря. Ребята рассаживались за компьютеры, и я поняла, что они проведут здесь всю ночь.