– Следи за языком, генералы с королем строго настрого запретили говорить об этом.
– Мне надоели эти тайны. Что они скрывают от меня? Мне запретили выходить из дворца без сопровождения. В город мне вообще нельзя. Что происходит?
– Простите… мы не можем сказать… м-мы пойдем?
Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Они не виноваты, что им приказали молчать.
– Хорошо, идите. – Я махнула рукой, отпуская их. Девушки вышли, а я снова посмотрела на привезенную вешалку с кучей одежды.
«Слушай, ты ведь следишь за многими людьми. Что делал тот генерал эту неделю?»
«Почему ты спрашиваешь?»
«Просто… интересно.»
«Не говори, что он привлек твое внимание.»
«Нет! Хватит с меня мужчин! Хватило одного урода!» – я резко схватила черную блузку и, не справившись с деревянными плечиками, бросила ее на кровать.
«Вера, не верь никому из них. Они даркийцы, а все даркийцы считают, что женщины – рабы, что могут лишь рожать детей и ублажать мужчин, они не имеют права больше ни на что. Тем более они старше тебя более чем на десять лет.»
«Я понимаю…»
Я выбрала белые бриджи с черным ремнем, темно-синюю водолазку с серебряной вышивкой и пуговицами, что начинались чуть выше груди и заканчивались на шее. Под одеждой расположился кулон моей родной мамы. На ноги надела блестящие кожаные сапоги, на голову – черный шлем.
Никогда не любила эти шлемы, но выбора у меня нет. Не хочу красоваться мужской прической перед всеми.
У входа в комнату меня уже ждали двое солдат. Они поклонились мне и повели к выходу в королевский двор. Когда мы спустились с последней лестницы, передо мной возникла спина мужчины, одетого в черный кожаный камзол. Генерал остановился и повернулся на меня, поклонился.
– Спасибо, дальше я сам.
Солдаты поклонились, генерал и я чуть склонили головы в благодарность.
– Готовы прогуляться, Ваше высочество?
– Все, что угодно, лишь бы не сидеть в скуке в своей комнате.
– Понимаю. – Генерал провел рукой по лицу, и только тогда я увидела, насколько он был уставшим и измотанным: черные круги под глазами, бледность, дрожь в руках, будто ему было сложно держать их навесу. – Идем?
Неужели еще не восстановился после переливания? Тогда почему он не отдыхает в своей комнате?
Я кивнула, и генерал вытянул локоть, когда я взялась за него, он повел меня дальше, на площадку. Небольшие каблуки ритмично стучали об аккуратно уложенный камень под ногами. Рядом стояли две уже запряжённые черные лошади. Генерал подвел меня к одной из них, я отпустила его локоть и, держась за седло, поставила ногу на стремя.
– Вам помочь забраться?
– Может, в детстве я не могла забраться на лошадь сама, но сейчас я выросла и стала выше. – Я оттолкнулась от камня и забралась в седло, генерал удовлетворенно кивнул и подошел к своей лошади. В отличии от меня он сел в седло спокойно, совсем не напрягаясь. – Куда мы поедем?
– Как вам удобно. Куда вы хотите?
– В западной части двора есть беседка рядом с фонтаном.
– Значит, едем туда. – Генерал дернул поводья, и его лошадь двинулась с места и пошла спокойным шагом. Иногда дергая головой, мой конь двинулся следом. Когда мы поравнялись, я спросила:
– Где вы были эту неделю? Я вас не видела.
– Были неотложные дела. Оказалось, что я уже восемь лет как отец.
– Генерал Калис тогда вам об этом объявил… Это была правда?
– Да. Всем, кто знал о ней до того дня, запретили говорить об этом мне, поэтому узнал я об этом только неделю назад.
– А ее мать? Она тоже здесь?
– Нет… И если вы позволите… Я не хотел бы об этом говорить сейчас. Не хочу омрачать прогулку, вам и без того нелегко.
Ему больно…
– Да, конечно.
Наконец, показалась белая башенка беседки, послышался шум льющейся воды фонтана. Мы спешились с лошадей, генерал снял поводья с морды моего коня и со своей лошади, отпуская их прогуляться без нас. Я сразу заметила разницу между тем, что было раньше и тем, что сейчас. Везде были разбросаны старые листья и ветки, кусты были нестриженными и выглядели неаккуратно. Я села на скамейку внутри беседки, генерал повесил поводья на ветку дерева и сел на скамейку передо мной.
– Можете снять шлем, он вам только мешает.
– Я… – потерла затылок. – Я не могу.
– Слушайте… – генерал наклонился телом ко мне. – Я понимаю, что вы стыдитесь того, что вам обстригли волосы, но передо мной не стоит волноваться. – Генерал взял мои пальцы в свои ладони. – Я не собираюсь что-либо вам говорить, я понимаю, что вам и без того плохо. – Глаза заслезились, слезы потекли независимо от меня. Я не смогла их остановить.
– Тише, не надо плакать.
Генерал поднялся со своей скамейки и сел рядом со мной. Он притянул меня за плечо к своей груди и начал успокаивать как маленького ребенка, чуть похлопывая по спине. Я пальцами взялась за края его камзола и уткнулась еще сильнее в его грудь. Резинка от шлема давила на подбородок и шею, но мне было все равно, лишь бы не снимать ее с головы.
Почему я разревелась перед ним? Я ведь никогда не плакала перед посторонними, почему сейчас?
– Если бы король увидел эту сцену… – Генерал издал тихий смешок. – Его дочь рыдает на груди его Советника и одного из генералов всей армии, что старше ее почти на одиннадцать лет… он бы меня прибил.
– Он может. – Его попытка разрядить обстановку удалась, слезы почти прекратились, остались лишь тихие всхлипы.
– Хватит плакать, принцесса. Я понимаю, что вам тяжело, и, если вы не хотите ее снимать – не снимайте, я не настаиваю.
– Спасибо… – Я отстранилась от него и вытерла остатки слез с щек.
– Но можно спросить? Почему вы решили это сделать? Что тогда произошло? – Спокойно спросил он, пытаясь не задеть меня.
Я сжала губы, вспоминая весь тот ужас, что тогда происходил, и снова чуть не расплакалась, но на этот раз смогла сдержаться.
– Из-за моей позиции в школе, надо мной издевались, в один день мне просто подожгли волосы. Мне пришлось подстричься налысо… Меня это не смущало до того дня, как я пришла в больницу, где мне начали обрабатывать рану на руке.
IV
– Ну привет, ты на перевязку? – молодая медсестра поправила свои очки.
– Да. – Мой голос был осипшим от часовой истерики, что закончилась совсем недавно.
– С акцентом говоришь? Я надеюсь, я тебя пойму? – Я кивнула. – Ну, заходи. – Она открыла дверь и зашла внутрь, я за ней, придерживая только недавно прекратившую кровоточить руку.
– Садись. – Медсестра указала на стол с двумя стульями напротив, я села за один из них, она сама надела перчатки, достала из коробочки баночку с антисептиком, чистые плотные салфетки, пинцет и повязки, и села передо мной, постелив на стол мягкое полотенце. – Клади руку. – Я вытянула ее. – Почему раньше не пришла? Повязки неаккуратно наложены.
– Пришла так, как смогла…
– Учителя не могли помочь тебе нормально забинтовать руку? – я покачала головой, опуская глаза.
Несмотря на то, что учителя отвечают за меня и всех остальных учеников, Оксана Георгиевна отказалась давать мне бинты, обвинила, что я сама в этом виновата… А медсестры, как обычно, в школе не было. Пришлось идти в столовую, повара дали мне салфетки, а потом я пошла к Виктору Михайловичу, который, когда увидел это безобразие, достал чистые бинты из своего шкафа, обработал рану наспех и отвез меня в больницу… Он не пошел разбираться с остальными учителями, понимая, что помощь мне нужна как можно скорее, а разбирательство может занять много времени.
Медсестра аккуратно сняла старые повязки, которые Виктор Михайлович наложил мне. Как только ей открылась часть раненой руки, ее глаза широко открылись в шоке.
– Где ты так умудрилась? Такая глубокая царапина! – Медсестра зацепила одну салфетку пинцетом и замочила ее антисептиком, приложила к одной из царапин. Мою руку прожгло, я с трудом сдержала крик, тихо зашипела. – Терпи. Тебе вообще нужно зашивать рану.
– Мои одноклассники толкнули меня арматуру, он острым концом прошлась по руке… Все это произойти на перемене… – я пыталась хоть немного отвлечься от боли разговором, но тихое шипение и болезненные стоны все-таки вырывались из моей груди.
– Такая глубокая? – Медсестра придавила место царапины чуть сильнее, руку снова обожгло яркой вспышкой боли. – Потерпи, рану нужно полностью продезинфицировать, чтобы потом не пошло заражения и можно было ее зашить.
Несколько минут моего шипения, стонов и тихих вскриков, и я решила продолжить начатый разговор:
– Они решили избить меня, но я уклоняться от них, но кто-то задеть меня, не удержала равновесия и упала на арматуры.
– И им никто не помешал? – За небольшое время медсестра уже сменила салфеток шесть-семь, потому что те слишком быстро становились грязными.
– Никто не собираться… Да и когда я прийти к учителям, никто не собирался мне помощь.
Медсестра бросила взгляд на старые грязные салфетки, неодобрительно нахмурилась и спросила:
– Ты сама себе рану обрабатывала?
– Нет, один учитель помог, всем остальные на меня плевать, сказали, что я сама виноват, сам всех спровоцировала.
– Учителя не понимают, что понесут за это ответственность? Они обязаны следить, чтобы с учениками ничего не произошло.
– Ничего, мама с ними разбираться, она богат, так же, как и ее умершие родитель, они оставили ей бизнес. Они считать, что сможет откупиться, что удалось много раза… но только не сейчас, мама пойдет до конец. Они не смогут откупаться… только не в этот раз. – Я уже представила, как мама пойдет в полицию и напишет заявление на школу, я была уверена, что теперь учителя и одноклассники, которые издевались надо мной почти все время, пока я училась в школе, получат свое наказание, и с мамой я смогу поставить их на место.
В дверь постучались, и, не дожидаясь ответа, вошла женщина лет сорока, которая направилась прямо к медсестре, не обращая внимания на меня.
– Алена, иди вниз, там пациент с тяжелой травмой головы, ему нужно обработать раны.
– А никто другой этого сделать не может?
– Все остальные заняты другими делами.
– Я тоже занята, если вы не видите!
– Иди вниз, я сказала. Хочешь работать врачом – поучись перевязку головы делать, это сложнее, чем руку. Тут я сама справлюсь. Быстро.
девушка тяжело вздохнула, отложила пинцет с салфеткой, которым она обрабатывала рану, в сторону и встала со своего стула. Она вышла из кабинета, а женщина села за стол передо мной.
Она надела чистые перчатки, сменила салфетку и начала аккуратно обрабатывать оставшиеся неочищенные места царапины, искоса поглядывая на меня, и не сдержавшись, сказала:
– Ты вроде бы красивая девушка, а волос нет, зачем обстригла? Да еще такая тощая. Кожа аж серая. Тебе это не идет, понимаешь?
– Вас интересует только моя внешность? Не то, как я получила эти глубокие царапин, из-за чего у меня может быть заражение крови? Вас интересует только то, как я выгляжу?
«Она сейчас серьезно?»
«Не слушай ее, не унижайся, ты не виновата ни в чем»
– Вот ты же девушка.
«Опять!»
Женщина посмотрела на меня, отвлекшись от обрабатывания ран:
– Длинные волосы для девушки – самое…
Я не дала ей договорить, вырвала руку, моментально прижав ее к груди, и вскочила со стула. Расширенными глазами смотрела на медсестру, я, сама того не понимая, дышала через плотно сомкнутые зубы.
– Вас интересует только то, как я выгляжу?!
– Слушай, тебе раны нужно обработать, сядь на место!
«Вспомнила, наконец!»
«Знаешь, уходи от нее. Быстро. Она ничего хорошего не сделает»
– То есть сейчас вы уже думаете о моей рана! Хотя раньше почти отложили пинцет, говорили мне, что длинные волосы – главное достоинство женщин! Fira!
– Сядь на стул!
– Вы ведь задали вопрос врачу, зачем звонить в полицию, вы не выяснять причину или обрабатывать раны, вы осуждали то, как я выгляжу! Я вас шокирую, но никто не в правь осуждать человека за его жизнь, вы тем более. Для врачей главной задача должна быть здоровье пациентов, а не обсуждение их внешность. А еще меня никто не спрашивал, когда состригать мои волосы… моя приемная мать отстригла мне волосы тогда, когда мои одноклассник подожечь мне волосы. Из-за толстоты меня унижать! Я начать худеть и получиться вот так! – Я указала на свое осунувшееся худое лицо. – У меня все тело в шрам от их драк! – Я задрала низ кофты, показывая почти свежие следы от ударов ног на боках. – Но, если вас интересует только моя внешность… Пойду умирать в подворотне, потому волосы – это же самое главное у женщины, это же важно ее здоровья или жизнь! А я со своей лысой голова не заслуживаю жить!
Я здоровой рукой резко схватила чистые повязки со стола, развернулась, выбежала из кабинета, по пути забинтовывая больную руку, и слышала, как меня зовет та женщина, как она просит кого-нибудь помочь ей поймать меня в то время, как я убегала все дальше от этого места. Я прибежала туда, где должны были оставить мою куртку, подошла к двери и аккуратно приоткрыла ее, на диване сидел мой учитель, который привез меня в больницу. Он читал что-то в своем телефоне, все также не показывая никаких эмоций, и одним движением заправил прядь длинных, до плеч, волнистых волос за ухо и заметил меня.
– Вероника? – Виктор Михайлович был единственным учителем во всей школе, кто относился к своим ученикам уважительно, не ко всем, конечно, а только к тем, кто уважал и его. Мне постоянно казалось, что мужчина видит меня и других людей насквозь.
– Тебе уже обработали рану? – спросил он и, заблокировав телефон, чуть приподнялся с дивана.
– Да. – Я вошла в кабинет, не показывая перевязанную на скорую руку рану. – Я лучше пойти домой. Я позвонить маме, она приедет.
– Может, мне подождать, пока она прибудет?
– Нет. Едьте в школу, скажите всем, мама их уничтожить.
Виктор Михайлович усмехнулся, что очень редко когда происходило. Он в школе славился тем, что был полностью безэмоциональным человеком, он никогда не ругал учеников, если они начинали шуметь или не слушали его. Когда учитель это замечал, он не делал ничего, не говорил им ни слова против, а продолжал вести урок, но он запоминал тех учеников, и на контрольных и тестах они получали самые сложные варианты.
– Жаклин Александровна попросила меня позвонить ей, когда перевязка закончится. Но ты в любом случае ей позвонишь. – Виктор Михайлович поднялся с дивана с моей курткой в руках и подошел ближе, похлопал меня по плечу, пытаясь подбодрить.
– Хорошо. Спасибо за помощь…
– Я учитель и ответственен за здоровье своих учеников. Не понимаю, почему остальные учителя на тебя так взъелись…
Он передал мне куртку и вышел из кабинета. Я надела ее и выбежала из больницы, надела шапку, а поверх капюшон.
Лишь бы никто не увидел…
Я села на лавочку рядом с больницей, наклонившись вперед, скрывая свое лицо.
Почему у меня нет папы, который может прийти в школу, схватить моих обидчиков за шкирку и угрожающе поговорить с ними? Ну или побить кого-то, чтобы поняли, что нельзя меня трогать… Мой телохранитель не имеет права никого трогать, а отец может сделать с обидчиком дочери все… Я задумалась над этим и только через минуту поняла:
Откуда я знаю, как ведут себя отцы в таком случае? Ведь в школе никогда такого не было… Да и фильмов и сериалов с такими сценами я не припоминаю… Старые воспоминания, что были до амнезии? До этого у меня был отец? Если папа меня защищал, что старые воспоминания дали о себе знать, то почему я оказалась в заброшенном доме совсем одна?
* * *
– И через минуту кто-то ударил меня по голове чем-то, достаточно сильно, но крови не было, я не видела, кто это был, видела только спину, но из-за этого я вспомнила, как папа отправил меня на Землю, а потом и все остальные двенадцать лет жизни…
Генерал встал со скамейки и присел передо мной на корточки, обхватив мои ладони.
– Послушайте. Вы больше не вернетесь на Землю, ваши одноклассники и учителя больше никогда не сделают вам больно. И я думаю, что король не станет с этим мириться и перевезет их всех в Каралан, где они получат достойное наказание за те годы издевательств над вами.
– Это первый раз, когда я рассказываю все… впервые я говорю все, что пережила…
– С незнакомцами общаться легче, чем с близкими людьми. Верно? Это лишь наша третья встреча. Поэтому мне все рассказать проще, чем родному отцу.
– Спасибо вам…
– Я не могу говорить с вами неформально, но я понимаю, что сейчас вам нужен не подчиненный, а тот, кто сможет поддержать, пока вашего отца нет в королевстве, рядом с вами. Если будет нужно что-то рассказать, найдите меня. Я вас выслушаю и помогу. И прошу, не надо не надо обращаться ко мне формально из-за того, что я старше. Вы принцесса, я – генерал. Я ниже вас по статусу. – Я кивнула.
– Спасибо тебе. Я понимаю, почему папа выбрал тебя генералом и Советником.
– Еще кое-что. Раз вы не хотите снимать шлем, поступим по-другому. – Он протянул руки к моему лицу и снял с глаз очки, что уже начали натирать кожу за ушами. – Закройте глаза.
Я почувствовала, что он приложил ладонь к моему лицу, в области глаз, и что-то прошептал, в глазах появилось жжение, но достаточно терпимое, чтобы даже не хмуриться, а когда он убрал руку, все жжение исчезло, а также…
– Я вижу… вижу без очков…
– Моя сила позволяет восстанавливать зрение у людей. А это… – генерал вытянул руку с очками вверх и осмотрелся, а когда нашел, что искал, бросил очки в сторону. Они попали в огненный мешок, что начал их сжигать. – Теперь в прошлом.
– Спасибо тебе. – Глаза снова заслезились, но на этот раз от радости, генерал тихо засмеялся и положил ладони на мои руки, успокаивая.
– Ну не надо, хватит плакать. Достаточно слез на сегодня. Пойдемте к фонтану. Вытрете все с себя.
– Да. – Генерал помог мне подняться на ноги и дойти до каменных ступеней, посадил на них, сам встал рядом со мной.
Я зачерпнула немного воды в ладони, обтянутые перчатками, и брызнула ее себе в лицо, намочив воротник водолазки, и закрыла его руками несмотря на то, что вода капает и мочит бриджи и рукава. Макияж, который я использовала для прогулки, был несмывающимся обычной водой, поэтому я не боялась мочить лицо, все равно ничего не смоется. Генерал положил руку на мое плечо, успокаивая. Я оторвала ладони от лица и посмотрела на него.
– Все хорошо?
– Да, спасибо тебе… – Пусть я и знаю его имя, но из вежливости я должна узнать его имя именно от него, а не от кого-то другого.
– Киллиан. Киллиан Форс.
– Приятно познакомиться, Киллиан.
– Взаимно, Ваше высочество, принцесса Вероника.
Я оперлась ладонью о каменный выступ и смотрела на Киллиана, стараясь не смотреть ему в глаза. В одну секунду камень на том месте, где я опиралась, отпал, а моя рука вместе со мной начала падать. Еще бы немного и я бы упала в воду, но Киллиан успел перехватить меня и не позволил окунуться в заплесневелую воду.
– Вы в порядке? Не ударились?
– Нет. Все хорошо. Даже если бы и ударилась, – я постучала пальцем по шлему. – Ничего серьезного бы не произошло.
– С головой да, а если бы удар пришелся на шею? – Киллиан осмотрел мое лицо, будто я действительно обо что-то ударилась.
– Было бы плохо…
– Это мягко сказано. Вы могли себе шею свернуть!
– Успокойся, я не знала, что камень может отломиться, такого не было четыре года назад.
Киллиан глубоко вдохнул и взъерошил свои волосы.
– Простите, что повышаю на вас голос… Я на нервах. У меня дочь лежит в постели на грани жизни и смерти, а Влад вынудил меня оставить ее с лекарем.
– Я не думала, что все настолько серьезно… что с ней произошло?
– Асилю, мать моей дочери, все это время держали взаперти в какой-то землянке в лесу, когда Атия родилась, ее хотели отправить в Дарку, но Асиля ее не отдала. Тогда ее захотели убить, и в еду Атии, когда она подросла и могла есть сама, регулярно добавляли яд. Но у нее сильная кровь, как и у меня, яд ее не убивал, но, когда она оказалась здесь, яд начал действовать, сказались сильные переживания, что были последний день, да и, похоже, последнюю дозу увеличили.
– Как она смогла сбежать из того дома?
– Рядом женщина собирала фрукты, она услышала ее крики и помогла ей выбраться, уже дома скрыла ей волосы, чтобы она соответствовала женщинам Валаниза, скрыла ей глаза. Когда на выезде из Валаниза их остановили, пришлось сказать, что на Атию напали и ослепили, ведь только у даркийцев разный цвет глаз, а они с жителями Валаниза не очень ладят. К тому же стража явно искала ее, чтобы перевести в Дарку, ведь Асиля единственная, кто не позволял им этого, но после ее смерти, ее мнение ничего не значило. А потом та женщина с мужем привезли ее ко мне. Уже в Каралане Атия потеряла сознание от интоксикации. Алекс сказал, что она сможет вылечиться, но пришлось несколько раз выкачивать из нее некоторое количество крови и переливать мою. Скоро потребуется еще это делать.
«А я думала, даркийцы жестокие люди… Травить ребенка… Что тогда испытывала ее мать… сложно представить…»
Впервые в ее голосе я слышала такую боль. Будто она переживала этот страх, и не раз, я хотела расспросить ее обо всем подробнее, но я уже знаю – любые вопросы о своей личной жизни она тщательно игнорировала.
– Хватит говорить о плохом, Ваше высочество. – Он обернулся и начал смотреть туда, где продолжал гореть огонь. – Как вы коротали время на Земле? Вижу же, что вам сейчас очень скучно.
– Сидела в телефоне. – Я достала аппарат из кармана и показала его Киллиану. – Там есть интернет, и так можно просидеть много часов. Именно из-за того, что я долго в нем сидела, у меня ухудшилось зрение, до отъезда оно было отличным.
– А ваши очки горят очень долго… Из чего это все сделано?
– Все это из пластика, но есть немного алюминия, это металл. И пластика на Земле очень много… Настолько много, что почти вся планета загрязнена им. Горит он, кстати, правда долго.
– Неужели этот телефон работает вечно, что он так долго работал?
– Нет. Его иногда нужно было заряжать. Батарея имеет свойство садиться.
– Садиться?
– В батарее хранится энергия. Когда она кончается, телефон выключается и не работает. Говорят, что батарея села. Энергию можно восстановить, но для этого нужен провод, а это такой… такая металлическая веревка, окутанная пластиком. – Киллиан повернулся обратно к фонтану и, чуть нагнувшись, приложил руки к вискам и с каждым новым моим словом начал наклоняться еще ниже и чуть посмеиваться. – А по этой веревке течет ток, я не знаю, как объяснить, что это такое, но… Ты точно знаешь, что такое молния, а теперь представь, что можно ею управлять, и эта молния может двигаться по этой веревке. Вот это называется ток. И сейчас она села, зарядить ее не представляется возможным, поэтому…
Я подошла к огненному мешку и бросила телефон туда. Но… стоило мне это сделать, как из мешка раздался тихий щелчок, а потом раздался взрыв. Небольшой, но все же. Киллиан схватил меня за локоть и оттянул назад, закрывая от мешка своим телом.
– Что это было?
Я ударила себя по лбу.
– То, что я дура, вот что. Я забыла, что в батарее есть вещества, которые могут взорваться при попадании в огонь. Моя ошибка.
Киллиан погладил меня по плечам и увел обратно к фонтану.
– Каждый может ошибаться или забыть о чем-то, не надо себя из-за этого оскорблять. Ничего страшного не произошло.
– Эти земные технологии…
– Способны делать то, что не способны делать жители Мирами в настоящее время. Люди на Земле научились управлять молниями, очень давно эта магия исчезла из душ людей, а сейчас ею владеют лишь некоторые животные.
– И вместе с магией молний исчезли и многие другие силы. – Продолжила я. – Магия крови, способная подчинить поток крови, природы, управляющая растениями, оборотни… Остались лишь магия четырех стихий и магия тьмы и теней.
– Сейчас в Лодне бесполезны даже оставшиеся силы. Использовать их решаются немногие.
– О чем ты? – поинтересовалась я. – Это связано с тем, что папа почти никогда не пользовался магией?
– Да, связано. – Его глаза лихорадочно бегали из стороны в сторону, пытаясь найти объяснение. Что от меня скрывают? – Многие очень редко ею пользуются, особенно в Каралане в последнее время. Люди стараются не выделяться и не растрачивать свои силы зря.
– Не тратить силы? Я думала, магия неограниченна.
Киллиан как-то странно посмотрел на меня, а затем отвел взгляд в сторону.
– Какой силой вы владеете? Вы хоть раз колдовали?
– Я не владею магией. У меня нет никаких сил. По крайней мере, они ни разу не проявились за эти шестнадцать лет. Хотя, один раз такое произошло, но потом магия просто исчезла. Такое вообще происходит? Многие века мои предки владели магией, а я… слабая…
– Происходит. Редко, но происходит. Но, поверьте, вам повезло. Есть случаи, когда ребенок владеет совершенно противоположной магией. Не такой, какой владели его предки, хотя он родной ребенок. Например… у семьи, которая владеет магией теней родился ребенок с магией света. Такой ребенок регулярно выслушивает от всех, иногда и от родителей, что он… не такой… называют позором семьи… Я знаю одного такого человека. Ему было нелегко.
– Почему люди иногда так жестоки? Ненавидеть своего ребенка только по тому, что он другой…
– Боятся осуждения людей. Ведь если твой ребенок владеет другой силой, очень сложно доказать, что он от тебя, а не от кого-то другого.
– Зачем оправдываться? Это твоя жизнь, другие люди в нее лезть не должны. Они не имеют права вмешиваться и осуждать посторонних им людей.
– Многие люди не могут без этого. Им нужно кого-то оскорблять. Если они кого-то унижают, они поднимают себе самооценку, ощущая, что они лучше тех, кого обсуждают.
– А на самом деле показывают всем насколько они гнилые внутри. – Я помолчала. – Киллиан, почему ты служишь Каралану, а не своему королевству? – спросила я уже достаточно давно мучавший меня вопрос. Зачем даркийцу подчиняться королю другого королевства?
Киллиан глубоко вдохнул и взъерошил волосы и через минуту, обдумав, стоит ли мне говорить, все-таки ответил:
– У меня… м-м-м… случился небольшой конфликт с… императором.
На слове «небольшой» его голос стал немного выше его обычного, слегка грубоватого, голоса, что указывало, что этот конфликт был вовсе не маленьким. Да и какой конфликт с императором может быть небольшим?!
– Императором? Императором всей Дарки? Как ты вообще умудрился с ним просто пересечься? Это же нереально, если ты не голубых кровей!
– Это неважно. Мы с ним не сильно ладили с самого начала, и в один день сильно поругались, вот он и изгнал меня из империи. Хотя именно этого я и добивался. Надоело подчиняться извергу.
– Что ты такого сделал?
– М-м… Дарка… ужасное место. Там процветает насилие над женщинами, детьми, ненависть к «другим», в смысле… к людям, которые отличаются, к примеру, кожа на тон темнее, чем у них. Из-за этого с Валанизом вечно какие-то скандалы, у его жителей кожа немного темнее, чем у даркийцев, и они не хотели прекращать их оскорблять, сначала начались перепалки, а потом драки, и с каждым разом, в этих драках участвовали все больше людей. И много веков назад установили перемирие, но время от времени драки все равно происходят, когда кто-то из даркийцев смеется над их смуглой кожей. А еще даркийцы жутко ненавидят людей, которые питают интерес к своему полу. Я нашел одного парня, которого также, как и меня, достала жизнь в Дарке… Влада… – Киллиан смущенно улыбнулся и почесал затылок. – Он тогда хотел уехать, чтобы окончательно забыть прошлое и своего старшего брата, который его бросил… И мы с ним поцеловались на глазах императора, за что нас двоих изгнали, мы стали теми, кем хотели. Свободными людьми.
Вот откуда Влад знает, как целуется Киллиан. И теперь понятно, почему у этих двоих такой своеобразный юмор.
– И ты не жалеешь, что ушел?
– Иногда бывает. Из-за сестры. Ну и отца…
У меня было такое ощущение, что Киллиан всегда отрицал свою любовь к отцу, но все равно продолжал его любить. И он в этом признался.
– Ты бы хотел вновь с ними увидеться?
– Это рано или поздно произойдет. Мой отец, как вы и сказали, голубых кровей. Он наверняка прибудет на ваш дебют.
– А твоя жена? – спросила я и указала на обручальное кольцо на его пальце.
Киллиан поднял руку с кольцом и покрутил его пальцами другой руки, о чем-то думая. А потом ответил.
– Там все сложно. Но не знаю, появится ли она на дебюте или нет. Но в Дарку я не позволю ей отправиться.
– А разве Асиля – не твоя жена?
– Нет. Я, как и большинство даркийцев, изменял своей жене. Каюсь.
И что это значит? Неужели у него с женой не очень хорошие отношения? И что это за чувство, что сейчас поднимается в моей груди? Не могу же я ревновать…
– Я вспомнила, что папа мне говорил, когда отправлял меня на Землю… он сказал, что империя Дарка послала предложения меня укрыть от того, что тогда произошло. Но он не захотел меня туда отправлять. К женщинам настолько жестоко там относятся?
– Очень. Там много борделей, на одной только улице их не меньше трех. Любой отец может продать свою дочь туда, как только ей исполнится шестнадцать лет, и получать с нее доход. Особым спросом пользуются девочки, отличающиеся от даркиек. И моя дочь подходит под эту категорию, у нее смуглая кожа, передалась от ее матери. А еще, под угрозой не только даркийки, но и жительницы других королевств, которые прибывают в Дарку. Перед тем, как приехать туда, им стоит понять, что даркийцы полнейшие уроды, они считают, что если женщина пересекает границу империи, она уже дает свое согласие на использование своего тела, поэтому ее можно брать, даже против ее воли. Раньше я сам считал, что это нормально, считал, что женщины, правда, нужны только, чтобы ублажать меня и других мужчин и рожать детей, из-за чего в шестнадцать лет я стал постоянным посетителем борделя. Но потом у меня появилась младшая сестра, а потом Асиля и… Понял, что это не так. Потом нападение на нее, ссора с императором и изгнание, чего я и добивался.
– Поэтому папа не хотел отправлять меня туда… Четыре года назад.
– Да, Дарка – Тень для женщин, Король за вас беспокоится. Хотя беспокоиться стоит не только об этом… Некоторые мужчины, даже в Каралане, могут относиться к женщине как к прислуге. Поэтому постарайтесь выбрать того мужчину, который будет вас уважать.
– Вряд ли мне светят отношения с теми парнями, которых я полюблю.
Киллиан как-то странно посмотрел на меня.
– С чего вы так решили, Ваше высочество?
– Я не пользовалась успехом у парней. Никогда. Особенно после того, как меня побрили налысо.
– Рано или поздно, вы встретите такого мужчину. – Киллиан сел на каменный выступ, и я повторила за ним.
– Сомневаюсь. За все эти почти шестнадцать лет мне ни разу не предложили встречаться, потому что я кому-то понравилась. У меня были только одни отношения на Земле, но парень меня использовал, захотел посмеяться надо мной вместе со своими друзьями и настоящей девушкой. Раньше я страдала из-за этого, но, когда память вернулась, мне стало на это плевать. И сейчас я просто не понимаю, как я могла повестись на него из-за пары слабеньких комплиментов. Думала: «Как я вообще могла в него влюбиться? Он же ничтожество».