Никогда не кончится июнь

Глава двенадцатая

– Без одной минуты двенадцать, – наконец, взглянув на часы, произнес Димка.

Я прижала к себе гитару и ноты и покосилась на дверь в углу.

И вспомнила свое нежелание ехать в это кафе, больше похожее на сомнительную гостиницу.

С другой стороны по-прежнему не доносилось ни звука.

– Ну, с Богом… – И скрипач уверенной рукой открыл дверцу.

Оттуда хлынул резкий слепящий свет. В первое мгновение парень отпрянул, но тут же, прикрыв глаза ладонью, шагнул вперед.

Я двинулась по его следам.

Если бы не украденные деньги…

– Осторожно! – шепнул Димка, и я увидела, что освещенная яркими прожекторами сцена совсем маленькая, и я, задумавшись, чуть было не поставила ногу мимо нее, в невидимую пустоту.

Потому что зал тонул в полной темноте. Я видела только сцену и ее обрывающиеся края.

Посреди сцены стоял стул – видимо, для меня. Двигаясь как во сне, я села, поставила ногу на скамеечку и в ужасе почувствовала, что руки меня не слушаются.

– Начинай… – шепнул Димка.

Я подняла глаза, и они глотнули мрак – словно я вышла в беззвездную ночь за околицу тихой деревни, откуда видны далекие кресты кладбища…

– Даша, начинай! – шепнул скрипач чуть громче.

И я тронула уползающие из-под пальцев струны. Через пару тактов вступил Кортнев, и уже знакомая мелодия танго поднялась над сценой, то рассыпаясь дождем, то расцветая пересекающими небо огненными молниями, и как будто даже немного развеяла тьму.

Не смотреть по сторонам…

Димка не смотрел.

И я не смотрела.

Все равно ничего не видно.

И еще такое ужасное ощущение, что здесь вообще никого нет. Звуки разрезали мягкую и густую тишину. Постепенно руки обрели уверенность, и музыка полилась с такой пронзительной болью, что на лбу у меня выступил пот. Скрипка, словно на коленях моля о чем-то невозможном, щемящей нежностью пронзила пространство, и вот я снова вижу бегущую девушку… юношу, чей голос рвет сердце…

Рука дрогнула, и последний аккорд я плеснула мимо нужных нот, в жутком диссонансе с Димкой.

А он, кажется, «уехал» куда-то еще раньше меня…

Дрожа как осиновый лист, я поднялась и склонила голову в поклоне перед невидимыми зрителями. Гитара зацепилась за шлейф и глухо стукнулась о пол сцены.

Ни хлопков, ни вздохов, ни даже дыхания.

Но…

Какая-то темная волна накатила на меня из зала.

Есть что-то другое.

Незримое присутствие.

Потусторонний конвой, держащий меня под прицелом.

Вдруг, совершенно внезапно, я почувствовала, ощутила кожей, что они есть. Что зал буквально набит людьми. Я каким-то другим зрением увидела их глаза.

И глаза эти были страшны…

– Пошли!.. – зло зашептал Кортнев, и я, уцепившись за его рукав и едва не теряя сознание, неверными шагами вышла обратно в крошечную гримерку, больше похожую на загон для скота.

– Ты что, испугалась, что ли? – весело спросил он, укладывая скрипку. – Ой, я уже столько на своем веку повидал! Каждый по-своему прикалывается!

С этими словами Димка обернулся и увидел, что я по-прежнему стою, прислонившись к стене и глубоко дыша.

Над комнатой прозвенел его раздраженный голос.

– Даш, ну давай быстрей, такси уже ждет!

И он ловко скинул костюм и облачился в джинсы и голубую майку.

Я начала медленно стягивать платье, отчаянно путаясь в его оборках и складках. Напарник стал терять терпение.

– Даш, ну че ты, как черепаха!

Я, наконец, вынырнула из платья, не без труда отцепила прядь волос от пуговицы и переоделась в принесенную с собой одежду. В ушах стоял какой-то шум.

– Наконец-то… – язвительно произнес прекрасный скрипач, минуту назад извлекающий рвущие душу звуки. – Не прошло и года!

– Когда ты искал пару, интонации были другие, – заметила я. – Марк чуть ли не ноги мне целовал, чтобы я тебя выручила.

Димка сразу замолчал. Потом попытался взять у меня из рук тяжелый футляр. Я резко убрала руку.

– Спасибо, не надо.

Мы вышли в коридор, и у меня возникло смутное ощущение, что под ногами не ровный пол, а тягучий мокрый песок. И запахло как-то удивительно…

Как возле моря…

Но ощущение это только коснулось сознания, потому что Кортнев шел очень быстро, и через несколько секунд мы очутились у входа.

Я спустилась по ступеням, и под ноги мне откуда-то вывернулась рыжая собака. Она просяще посмотрела мне в глаза.

Кажется, где-то на дне сумки есть хлеб – я брала на днях для голубей… Порывшись, я вынула ржаной ломоть и, разломив его, присела перед ней на корточки.

– Даша! – нетерпеливо, но уже гораздо более мягким тоном окликнул Димка.

Невзирая на вопль, я погладила уминающую хлеб собаку по язве на левом боку.

Потом приподнялась с корточек, подняла футляр и потащилась к машине.

Такси тронулось, я оглянулась на собаку, но ее уже не было.

Вместо этого я увидела, как на всех этажах диковинного кафе «Лабиринт» вдруг ярко вспыхнул свет, и в окнах заметались пестрые тени.

И полилась громкая веселая музыка.

В распахнутом настежь окне третьего этажа вдруг показалась тонкая фигурка девушки в свадебном платье. Девушка высунула на улицу красиво убранную головку, и я увидела ее полные слез глаза.

И холод разлился под летним сарафаном.

Это была она – та, что в моих видениях неизменно бежала, задыхаясь, по мостовой.

Кафе исчезло за углом, и мимо понеслись столбы, рельсы, какие-то заброшенные гаражи, перекрестки…

А я вдруг вспомнила, как из зала сквозь мое белоснежное платье ножами вонзались взгляды незримого конвоя.

Неужели Кортнев не почувствовал этого?..

– Менделеева, десять, – сообщил шофер, прерывая мои мысли.

– Спасибо, Даша… – извиняющимся тоном пролепетал Димка, подавая футляр.

– Пока, – сухо ответила я и вышла из машины.

…Да нет, этого не может быть – в окне никак не могла появиться девушка из видений.

Потому что ее не существует.

Глава тринадцатая

Возле подъезда в унылой позе сидел Степа. Заслышав шаги, он поднял глаза и, увидев меня, вдруг счастливо рассмеялся.

– Приехала?! А я боялся, что ты только утром вернешься!

Это ему, похоже, Андромеда напророчила.

– Ну что ты, я ночую только с тобой… – с трудом стряхивая жуткие ощущения, улыбнулась я.

– А я блины испек и сырники, – радостно поведал Степа.

И я почувствовала, что ужасно хочу есть.

– Очень вовремя, – похвалила я, поднимаясь вместе с сияющим парнем на лифте в квартиру на двенадцатом этаже.

– А куда ты ездила? – осторожно задал Степа вопрос, усадив меня за накрытый стол.

А я уже думала, что разбора полетов не состоится…

Стараясь не вникать в детали, я коротко объяснила ревнивцу, что подрабатывала на свадьбе.

– Кем, невестой? – ухмыльнулся тот.

– Музыкантом, – пояснила я, уписывая за обе щеки сырники.

– Кафе «Лабиринт»… – вдруг задумчиво произнес Степа, подкладывая на тарелку еще парочку творожных кругляшей, – кафе «Лабиринт»…

– Что? – насторожилась я и даже перестала жевать.

– Знакомое какое-то название… Оно с дядей Борей как-то связано…

– Как связано?.. – Кусок застрял у меня в горле.

Степа потер лоб. Я уставилась на него.

– Не помню… Мама как-то раз, очень давно, упоминала об этом кафе в связи с дядей.

Странная взаимосвязь покойного с жутким местом, в котором я побывала, неожиданно начисто отбила аппетит.

– Рассказывай! – потребовала я, отставив тарелку.

Степа пожал плечами.

– Да не помню я! Знаю только, что из-за того, что случилось в этом кафе, мама с дядей не разговаривали много лет. Лет двадцать, наверно…

Я внимательно посмотрела на Степу, а он – на меня.

И в моей голове шевельнулась какая-то неясная мысль…

Я попыталась ухватить хотя бы ее краешек, но она была так прозрачна…

– А почему они через двадцать лет вдруг снова начали общаться? – медленно спросила я, чувствуя, что мысль уплывает все дальше и дальше, и догнать ее мне уже не под силу.

– Кто тебе сказал? – удивился Степа, и рыжеватые брови его поползли вверх.

– Как – кто? – удивилась я в свою очередь. – Ты! Ты же сказал, что дядя пригласил тебя в гости!

– Ну так то – меня! Мама тут ни при чем. Просто пришло письмо с приглашением. Я и поехал. – Степа вновь пожал плечами.

– А до этого вы не общались с дядей?

– Никогда.

– А где письмо?.. – Я почувствовала, как дрожит голос. – Оно здесь?

– В чемодане, кажется. Я его сохранил из-за адреса. По правде говоря, оно какое-то странное.

Странное?..

– Покажи!

Степа ушел в комнату и через несколько минут вернулся, держа в руках темно-серый конверт.

Я вытащила из него небольшой лист в мелкую клетку.

И сразу узнала замысловатый почерк Бориса Тимофеевича.

Строчки от волнения плясали перед глазами, но я справилась с этим и вскоре разобрала текст короткого письма.

«Здравствуй, мой юный племянник!

Я никогда не видел тебя. Но это не значит, что я тебя не любил. Это лишь следствие обстоятельств, о которых я невероятно сожалею. Но теперь, кажется, пришла пора нам встретиться. Если приедешь 1 июня и пробудешь у меня дней сорок, для меня это будет великим благом.

Б.Т. Залевский»

Внизу стоял адрес.

Но не дядин, а мой!

Вместо квартиры 96 каллиграфическим почерком был указан номер 92.

Я подняла на Степу озадаченный взгляд.

…Значит, и то, что Степа попал ко мне в квартиру – не случайно.

Он не ошибся этажом.

Он пришел туда, куда его направил Борис Тимофеевич Залевский.

Глава четырнадцатая

Заботливый юнец расстелил мне постель и укрыл одеялом.

Но, как и в первую ночь, сон лишь приблизился к изголовью, однако окончательно вплыть в его тихую гавань мне никак не удавалось. Обрывки ушедшего дня картинками носились в голове, и стоило мне вроде бы отмахнуться от них, как они тотчас же наплывали вновь, не давая ни сна, ни покоя.

Лишь под утро я, наконец, почувствовала, что усталость берет свое, и сон утягивает меня в царство Морфея.

Перед тем, как врата царства, впустив меня, бесшумно закрылись, я успела поймать ускользающую мысль: может быть, сегодня опять прилетит бабочка?..

И мне показалось, что я слышу ее тихий, летящий шепот, будто сотканный из шелка:

– Даша, Даша…

Я потянулась было за ее мелькнувшим в окне крылом, как вдруг бабочка рявкнула Степиным голосом:

– Даша, Даша!

Я распахнула глаза и увидела перед лицом сеть веснушек и удивленные глаза подростка.

– Это ты ночью на гитаре играла?!

Вопрос заставил меня недоуменно приподняться в постели, и я увидела, что за окном разгорается яркий солнечный день.

– Что?..

– Я сквозь сон слышал звуки гитары. Ты что, не наигралась еще своих прелюдий?

– Каких прелюдий? Ты что, с потолка упал?

И мы оба, не сговариваясь, посмотрели на гитарный футляр, стоящий у подножия кровати.

И у меня екнуло сердце.

Потому что он стоял как-то не так, как я обычно его ставлю.

– Я его не трогала… – шепнула я.

– Но я же слышал… – произнес Степа, почему-то тоже шепотом.

Я вытащила из-под рубахи ноги и спустила их на пол, косясь на потертый от таскания по корпусам училища футляр.

Один замок его был раскрыт и смотрел на меня своим разинутым ртом.

– Ты передвигал его? – медленно спросила я у Степы.

– Не-ет… Я вообще к нему не прикасался. Я думал, ты ночью играла. Между прочим, весьма романтично… Тихая ночь, луна и звуки гитары – такие тоскливые, что аж душу свело… Только спать очень мешали.

Я внимательно посмотрела на парня. Потом на приоткрытый футляр.

И вчерашняя щемящая тоска вновь пролилась в душу, разрывая радостное летнее утро.

…И звуки тоскливые-тоскливые…

– А где ноты? – вдруг спросила я.

– Какие ноты?..

Вот остолоп!

– Ну те, что дядя написал!

– Ноты?.. Так я их выбросил!

– Как выбросил?! – И я вдруг почувствовала, что потеряна очень важная нить к разгадке того, что мне следует исполнить.

– Ну как-как! – внезапно рассердился Степа. – Ты же сказала, что не будешь их играть! А мне-то они зачем?.. Наоборот, после этого некоторое время было спокойно…

– Когда выбросил? – уныло спросила я.

– Вчера еще к бачку отнес. После вашего свадебного шествия, – последние слова Степа произнес довольно едко.

Неожиданно я разозлилась.

– Дурак!

– Сама дура! – не остался в долгу Степа.

Не сказав больше ни слова, я схватила с кровати одеяло и накинула его Степе на голову, а сама стала быстро натягивать джинсы и майку.

Когда Степа стащил с головы одеяло, я уже бежала по лестнице вниз. «Больше никаких ночлегов вне собственной спальни», – поклялась я, с глухим стуком ставя футляр в прихожей своего покинутого жилища, и почувствовала некоторое успокоение.

С легкой ностальгией, будто не была дома очень давно, я вдохнула его родной запах. Как же здесь уютно!

Взгляд упал на тумбочку, и перед глазами возник клочок сероватой бумаги. Я вздрогнула.

Это было извещение на посылку.

От него почему-то повеяло холодом.

Может, не получать ее?..

Сделать вид, что не было никакого извещения…

Но извещение приковало к себе взгляд, словно умоляя получить то, что прислано неизвестным.

И снова тяжесть объяла мое сердце.

Вздохнув, я сунула клочок в карман и отправилась на почту.

Отстояв огромную очередь из получающих пенсию и оплачивающих коммунальные услуги, я оказалась, наконец, перед узколицей дамой в позолоченных очках.

– Следующий! – каркнула она и, уткнувшись в компьютер, вытянула вперед руку и нетерпеливо повертела пальцами. Проявив небольшую смекалку, я всунула извещение в вертящиеся в окошке пальцы. Некоторое время работница почты, нахмурившись, не отрывала взгляда от монитора, изучая какие-то таблицы.

– Нельзя ли побыстрее?.. – вежливо спросил кто-то из очереди.

– Кому некогда, идите в банк, с процентами платите! – тут же рявкнула дама, не прекращая блуждания мышкой по коврику. Потом повернула голову и, противно смеясь, крикнула сидящей в другом углу сотруднице:

– Лен, ну ты представляешь? На Главпочтамте совсем обалдели! Хотят, чтобы мы эти талоны…

Краем глаза она высокомерно покосилась на меня, потом на бумажку, зажатую в пальцах.

И вдруг лицо ее преобразилось на глазах.

Пальцы вжались в извещение, и она, повернувшись и вытянувшись на стуле в струну, обратила на меня раболепный взор, словно я была министром почтовой связи.

– А с этим вам не сюда. – Я не узнала ее голоса. Из вульгарного он превратился вдруг в чрезвычайно вежливый и уважительный. – Вам нужно на Ягодную. Почтовое отделение номер двадцать.

Услышав слова «отделение номер двадцать», напарница из угла резко перестала пересчитывать корешки квитанций и окинула очень странным взглядом мою небрежно повязанную на голову бандану, майку и штаны. Под их пристальными взглядами я почувствовала себя неуютно.

– Это там, где начинаются дачи, – ангельским голосом стала подробно объяснять сотрудница. – Сядете на автобус и сойдете за железнодорожным переездом. Там только один дом, вы его ни с чем не спутаете…

Она по-прежнему не отрывала от меня голубых глаз за позолоченными очками.

– Спасибо… – ничего не понимая, ответила я и, почувствовав, что извещение опять у меня в руке, в неестественной тишине вышла на улицу.

Глава пятнадцатая

– Этот автобус идет на Ягодную? – спросила я у водителя остановившегося возле почты 19-го автобуса и, получив утвердительный кивок, быстро забралась в салон, битком набитый бабками с мешками и ведрами. Они зажали меня со всех сторон, так что мой нос прилепился к чьей-то потной спине.

«И чего ради я еду на эту почту…», – не понимала я, поневоле вдыхая запах несвежего пиджака. Однако постепенно бабки стали выходить, толпа поредела, и, подойдя к окну, я увидела, что мы уже выехали из центра и следующего за ним частного сектора и приблизились к железнодорожному переезду, отделяющему город от дачных поселков.

«Мне, наверно, пора выходить…», – подумала я, завидев в стороне заброшенные почерневшие рельсы, между которыми пробивалась молодая зеленая травка.

Но автобус как будто не собирался останавливаться.

– А остановка скоро?.. – дернула я за рукав мужика с удочками.

– У «Даниловского», – ответил он, и я опять взглянула в окно на то, как рельсы, заворачивая, уходят влево.

А где этот непонятный «Даниловский»?..

Услышав мой вопрос, небольшого роста женщина, одетая совсем не-по дачному – в длинное платье и туфли на каблуке – обернулась и, нагнувшись к моему уху, тихо сообщила:

– Королевский флеш…

– Что?! – Мне вдруг показалось, что в ухо, отогнав шепот женщины, ворвался совсем другой голос.

А может…

Похолодев, я взглянула ей в глаза.

И увидела улыбающийся, доброжелательный взгляд.

Ну, точно.

Я просто ослышалась.

Хотя довольно неприятное ощущение…

– Я говорю, здесь только по требованию, – вновь тихо повторила женщина.

К этому моменту автобус уже проехал далеко вперед.

– Остановите! – спохватившись, закричала я с задней площадки что было сил.

Как ни странно, шофер меня услышал, и автобус остановился.

Я вышла, мгновенно оказавшись почти по колено в лопухах и крапиве, и он тут же дал газу.

Выйдя из лопухов на дорогу, я удивленно осмотрелась по сторонам.

Куда это я попала?..

Сзади, за моей спиной, – лесок, или, вернее, небольшие посадки, внизу, под земляной насыпью, простирается широкий луг, а где переезд?..

Он потерялся – завернул куда-то, и теперь надо возвращаться назад и искать его.

Чертыхнувшись, я побрела назад вдоль дороги, чувствуя, как жара – совсем не июньская – постепенно превращается в пекло.

Я шла минут десять, поглядывая на луг, когда на солнце вдруг сверкнули уходящие к горизонту рельсы. Быстро перейдя дорогу, по которой за это время не проехало ни одной машины, я по насыпи спустилась к лугу и вскоре оказалась перед ними. В легком недоумении повертела головой – где же почта?..

Там всего один дом…

А ноги сами собой ступили на рельсы и почему-то быстро, как в сапогах маленького Мука, поспешили вперед.

Я шла довольно долго и стала уже сомневаться в правильности избранного пути, когда передо мной вдруг, словно из ниоткуда, возникла одинокая скособоченная избушка – ни дать ни взять, сельская почта.

Вздохнув с облегчением, я подошла к избушке и ступила на ее обваливающиеся шаткие порожки.

За низенькой скрипучей дверцей моему изумленному взору предстала удивительная картина: за высокой стойкой в креслице-качалке сидела маленькая старушка в очочках и ловкими пальчиками вязала теплый зимний шарф. Увидев меня, она вскочила с креслица и, не дав мне вымолвить ни слова, возбужденно вскричала:

– А вот и за гитарой пришли!

И я, хлопая глазами, пронаблюдала, как старушка лезет в стоящий у стены огромный кованый сундук, причитая себе под нос:

– Славушка сказал – придет девочка! А я жду-жду, уж думаю, и не придет, наверно… И вот, пришла-таки!

– Простите… вы, наверно, не так поняли… У меня извещение… – пробормотала я, чувствуя, что глаза упорно лезут на лоб, но старушка, не слушая, нырнула рукой куда-то глубоко, на самое дно сундука, и вдруг вытащила… очень необычную черную гитару.

Подтащив ее к стойке, она осторожно положила интересную вещицу вдоль нее.

Я взглянула на гитару. Сразу видно, что очень-очень старая и просто невероятно дорогая… Вот бы сыграть на ней!..

Но, как ни велико было вспыхнувшее искушение забрать инструмент, я все же справилась с нехорошим чувством и протянула старушке извещение со словами:

– Посмотрите, пожалуйста, посылку для Дарьи Буранюк!

И полезла в сумку за паспортом.

Однако та даже не взглянула на извещение и, слегка придвинув ко мне гитару, произнесла со слезой в голосе:

– Наконец-то ты пришла! Как же долго Славушка тебя ждал!

– Да нет, я… – вновь попыталась я оказать сопротивление худенькой бабульке, всучивающей мне в руку изящную шейку гитары.

Но безуспешно. Увидев, что гитара надежно зажата в моей руке, старушка вышла из-за стойки и глянула на меня чистыми, как небесная роса, глазами.

– Пойдем, назад провожу, а то долго плутать будешь…

Как во сне двигаясь за ее хрупкой фигуркой, я по тем же шатким порожкам вышла на улицу и – сама не знаю как – минуты через три уже стояла на повороте рельсов к дороге.

С нескрываемым изумлением я воззрилась на провожатую.

– А дальше нельзя мне… – сказала та, мягко улыбнувшись, и у меня возникло удивительное ощущение, что она, сложив ладони, зачерпнула горстью мою душу, легонько встряхнула ее и поставила на место.

– Дальше иди одна…

Старушка повернулась, и спина ее вдруг начала стремительно удаляться, словно она не шла, а плыла по лугу на быстром невидимом корабле. Через несколько секунд фигурка ее исчезла на горизонте.

Оторвав, наконец, зачарованный взгляд от луга, на котором уже никого не было, я увидела, что стою возле насыпи, а в руке моей зажата черная сверкающая гитара.

Все еще не выходя из лунатического состояния, я поднялась наверх и впрыгнула в подъехавший автобус.

– Блуждают, блуждают гдей-то до ночи… – неприветливо встретила меня хмурая кондукторша, и я вдруг обратила внимание на то, что, кроме меня, в автобусе никого нет. – А мы подбирай их… Это тебе повезло еще, что последний рейс ввели, а то б ночевала тут…

– До какой ночи? – не поняла я, с удивлением замечая, что на улице уже смеркается.

– А ты где была-то? – вдруг, понизив голос, спросила женщина.

– На почте… – пролепетала я, постепенно приходя в себя и чувствуя в руке теплое дерево.

– На какой почте, пьяная что ль? – Она попыталась ко мне принюхаться.

– Сами вы пьяная! – рассердилась я, уворачиваясь. – В двадцатом отделении!

Кондукторша покосилась на меня, потом за окно, на тонущий в сумерках луг, и произнесла как-то странно:

– Нет там никакой почты. Отродясь не было.

Я оторопело взглянула на нее.

– И по рельсам не ходи больше – бывает, люди оттуда не возвращаются. Лет пять назад ученые приезжали, изучали. Говорят, зона там аномальная – голоса какие-то слышатся, призраки по лугу бродят… И еще это… время в одну сторону быстрее текёт, в другую медленнее. Моли Бога, что живая оттуда ушла…

– И почты, получается, нет?.. – дошло вдруг до меня.

А где же я тогда побывала?..

Кондукторша потерла ладонью прижатую к животу сумку.

– Да почта-то есть. Только не за лугом, а на две остановки дальше – у «Даниловского». Туда всякие дорогие посылки приходят – особо ценный груз. Да ее ни с чем не спутаешь, там только один дом – высокий, на окнах решетки, охрана…

– А за лугом-то что?.. – произнесла я еле слышно.

– Нет ничего за лугом, поняла? Ничего. И рельсы эти никуда не ведут. Никуда.

Я в напряжении почесала лоб. Значит, я попала не на почту, а в дом какой-то старушки, и забрала у нее гитару, которая предназначалась вовсе не мне. А мне надо было к неведомому «Даниловскому» за особо ценным грузом.

А что вообще написано в извещении?.. Почему меня с ним посылают то туда, то сюда?..

Трясущейся рукой я вынула из кармана джинсов клочок серой бумаги. Здесь должно быть указано почтовое отделение.

Я взглянула на извещение и застыла.

В моих руках был только корешок извещения с написанным твердым почерком словом «Получено» и четкой круглой печатью «Почтовое отделение № 20».

Как же так?..

Приглядевшись повнимательнее, я увидела возле цифры «20» маленькую буковку «а».