Басни

Орёл и Пчела

 
Счастлив, кто на чреде^[18] трудится знаменитой:
          Ему и то уж силы придаёт,
Что подвигов его свидетель целый свет.
Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый,
     За все труды, за весь потерянный покой,
     Ни славою, ни почестьми не льстится,
          И мыслью оживлён одной:
          Что к пользе общей он трудится.
 
 
Увидя, как Пчела хлопочет вкруг цветка,
Сказал Орёл однажды ей с презреньем:
          «Как ты, бедняжка, мне жалка,
     Со всей твоей работой и с уменьем!
Вас в улье тысячи всё лето лепят сот:
          Да кто же после разберёт
          И отличит твои работы?
          Я, право, не пойму охоты:
Трудиться целый век, и что ж иметь в виду?..
Безвестной умереть со всеми наряду!^[19]
          Какая разница меж нами!
Когда, расширяся шумящими крылами,
          Ношуся я под облаками,
          То всюду рассеваю страх:
Не смеют от земли пернатые подняться,
Не дремлют пастухи при тучных^[20] их стадах;
Ни лани быстрые не смеют на полях,
          Меня завидя, показаться».
Пчела ответствует: «Тебе хвала и честь!
Да продлит над тобой Зевес^[21] свои щедроты!
А я, родясь труды для общей пользы несть,
          Не отличать ищу свои работы,
Но утешаюсь тем, на наши смотря соты,
Что в них и моего хоть капля мёду есть».
 

Заяц на ловле

 
     Большой собравшися гурьбой,
     Медведя звери изловили;
     На чистом поле задавили –
          И делят меж собой,
          Кто что́ себе достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
          «Ба, ты, косой»,
Кричат ему: «пожаловал отколе?
     Тебя никто на ловле не видал». —
     «Вот, братцы!» Заяц отвечал:
«Да из лесу-то кто ж, – всё я его пугал
     И к вам поставил прямо в поле
          Сердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
     Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
 
 
     Над хвастунами хоть смеются,
А часто в дележе им доли достаются.
 

Щука и Кот

 
Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,
     А сапоги тачать пирожник,
     И дело не пойдёт на лад.
     Да и примечено стократ^[22],
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей и вздорней^[23]:
          Он лучше дело всё погубит,
               И рад скорей
          Посмешищем стать света,
     Чем у честных и знающих людей
Спросить иль выслушать разумного совета.
 
 
          Зубастой Щуке в мысль пришло
     За кошачье приняться ремесло.
Не знаю: завистью ль её лукавый^[24] мучил,
Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил?
     Но только вздумала Кота она просить,
          Чтоб взял её с собой он на охоту,
          Мышей в анбаре^[25] половить.
«Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу?»
          Стал Щуке Васька» говорить:
          «Смотри, кума, чтобы не осрамиться^[26]:
          Не даром говорится,
          Что дело мастера боится». —
«И, полно, куманёк! Вот невидаль: мышей!
          Мы лавливали и ершей». —
«Так в добрый час, пойдём!» Пошли, засели.
          Натешился, наелся Кот
     И кумушку проведать он идёт;
А Щука, чуть жива, лежит, разинув рот, —
          И крысы хвост у ней отъели.
Тут видя, что куме совсем не в силу труд,
Кум замертво стащил её обратно в пруд.
          И дельно! Это, Щука,
               Тебе наука:
          Вперёд умнее быть
     И за мышами не ходить.
 

Волк и Кукушка

 
«Прощай, соседка!» Волк Кукушке говорил:
«Напрасно я себя покоем здесь манил!
     Всё те ж у вас и люди, и собаки:
Один другого злей; и хоть ты ангел будь,
          Так не минуешь с ними драки». —
          «А далеко ль соседу путь?
     И где такой народ благочестивой,
     C которым думаешь ты жить в ладу?» –
          «О, я прямёхонько иду
В леса Аркадии^[27] счастливой.
          Соседка, то́-то сторона!
     Там, говорят, не знают, что́ война;
          Как агнцы^[28], кротки человеки,
          И молоком текут там реки;
Ну, словом, царствуют златые времена!
Как братья, все друг с другом поступают,
И даже, говорят, собаки там не лают,
               Не только не кусают.
          Скажи ж сама, голубка, мне,
          Не мило ль, даже и во сне,
     Себя в краю таком увидеть тихом?
          Прости! не поминай нас лихом!^[29]
          Уж то-то там мы заживём:
          В ладу, в довольстве, в неге!^[30]
     Не так, как здесь, ходи с оглядкой днём,
          И не засни спокойно на ночлеге». —
     «Счастливый путь, сосед мой дорогой!»
Кукушка говорит: «а свой ты нрав и зубы
     Здесь кинешь, иль возьмёшь с собой?» –
               «Уж кинуть, вздор какой!» –
     «Так вспомни же меня, что быть тебе без шубы».
 
 
          Чем нравом кто дурней,
Тем более кричит и ропщет на людей:
Не видит добрых он, куда ни обернётся,
     А первый сам ни с кем не уживётся.
 

Петух и жемчужное зерно

 
               Навозну кучу разрывая,
     Петух нашёл Жемчужное Зерно
          И говорит: «Куда оно?
               Какая вещь пустая!
Не глупо ль, что его высоко так ценят?
А я бы, право, был гораздо боле рад
Зерну ячменному: оно не столь хоть видно,
               Да сытно».
 
 
          Невежи судят точно так:
В чём толку не поймут, то всё у них пустяк.
 

Крестьянин и Работник

 
     Когда у нас беда над головой,
          То рады мы тому молиться,
     Кто вздумает за нас вступиться;
     Но только с плеч беда долой,
То избавителю от нас же часто худо:
          Все взапуски^[31] его ценят,
     И если он у нас не виноват,
               Так это чудо!
 
 
     Старик-Крестьянин с Батраком^[32]
          Шёл, под-вечер, леском
          Домой, в деревню, с сенокосу,
И повстречали вдруг медведя носом к носу.
          Крестьянин ахнуть не успел,
          Как на него медведь насел.
Подмял Крестьянина, ворочает, ломает,
И, где б его почать^[33], лишь место выбирает:
          Конец приходит старику.
     «Степанушка родной, не выдай, милой!»
Из-под медведя он взмолился Батраку.
Вот, новый Геркулес, со всей собравшись силой,
          Что́ только было в нём,
     Отнёс полчерепа медведю топором
И брюхо проколол ему железной вилой.
     Медведь взревел и замертво упал:
               Медведь мой издыхает.
          Прошла беда; Крестьянин встал,
          И он же Батрака ругает.
               Опешил бедный мой Степан.
«Помилуй», говорит: «за что?» – «За что, болван!
               Чему обрадовался сдуру?
          Знай колет: всю испортил шкуру!»
 

Обоз

 
          С горшками шёл Обоз,
     И надобно с крутой горы спускаться.
Вот, на горе других оставя дожидаться,
Хозяин стал сводить легонько первый воз.
Конь добрый на крестце^[34] почти его понёс,
          Катиться возу не давая;
          А лошадь сверху, молодая,
     Ругает бедного коня за каждый шаг:
          «Ай, конь хвалёный, то́-то диво!
          Смотрите: лепится, как рак;
Вот чуть не зацепил за камень; косо! криво!
          Смелее! Вот толчок опять.
     А тут бы влево лишь принять.
          Какой осёл! Добро бы было в гору,
               Или в ночную пору;
          А то и под-гору, и днём!
          Смотреть, так выйдешь из терпенья!
Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья!
          Гляди-тко нас, как мы махнём!
          Не бойсь, минуты не потратим,
     И возик свой мы не свезём, а скатим!»
Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь,
     Тронулася лошадка с возом в путь;
     Но только под-гору она перевалилась,
Воз начал напирать, телега раскатилась;
Коня толкает взад, коня кидает вбок;
          Пустился конь со всех четырёх ног
               На-славу;
     По камням, рытвинам, пошли толчки,
               Скачки,
Левей, левей, и с возом – бух в канаву!
          Прощай, хозяйские горшки!
 
 
Как в людях многие имеют слабость ту же:
     Всё кажется в другом ошибкой нам:
          А примешься за дело сам,
          Так напроказишь вдвое хуже.
 

Слон на воеводстве

 
     Кто знатен и силён,
          Да не умён,
Так худо, ежели и с добрым сердцем он.
 
 
На воеводство был в лесу посажен Слон.
Хоть, кажется, слонов и умная порода,
     Однако же в семье не без урода:
               Наш Воевода
          В родню был толст,
          Да не в родню был прост;
     А с умыслу он мухи не обидит.
          Вот добрый Воевода видит:
     Вступило от овец прошение в Приказ:
«Что волки-де совсем сдирают кожу с нас».
«О, плуты!» Слон кричит: «какое преступленье!
          Кто грабить дал вам позволенье?»
А волки говорят: «Помилуй, наш отец!
     Не ты ль нам к зи́ме на тулупы
Позволил лёгонький оброк собрать с овец?
     А что они кричат, так овцы глупы:
Всего-то придет с них с сестры по шкурке снять;
          Да и того им жаль отдать». —
«Ну то́-то ж», говорит им Слон: «смотрите!
     Неправды я не потерплю ни в ком.
          По шкурке, так и быть, возьмите;
     А больше их не троньте волоском».
 

Осёл и соловей

 
               Осёл увидел Соловья
И говорит ему: «Послушай-ка, дружище!
Ты, сказывают, петь великий мастерище:
               Хотел бы очень я
     Сам посудить, твоё услышав пенье,
     Велико ль подлинно твоё уменье?»
Тут Соловей являть свое искусство стал:
               Защёлкал, засвистал
На тысячу ладов, тянул, переливался;
     То нежно он ослабевал
И томной^[35] вдалеке свирелью отдавался,
То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.
               Внимало всё тогда
          Любимцу и певцу Авроры^[36];
Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,
               И прилегли стада.
Чуть-чуть дыша, пастух им любовался
               И только иногда,
     Внимая Соловью, пастушке улыбался.
Скончал певец. Осёл, уставясь в землю лбом,
     «Изрядно», говорит: «сказать неложно,
          Тебя без скуки слушать можно;
               А жаль, что незнаком
               Ты с нашим петухом:
          Ещё б ты боле навострился,
     Когда бы у него немножко поучился».
Услыша суд такой, мой бедный Соловей
Вспорхнул и – полетел за тридевять полей.
 
 
Избави, Бог, и нас от этаких судей.
 

Откупщик и Сапожник

 
Богатый Откупщик в хоромах пышных жил,
               Ел сладко, вкусно пил;
     По всякий день давал пиры, банкеты,
          Сокровищ у него нет сметы^[37].
В дому сластей и вин, чего ни пожелай:
          Всего с избытком, через край.
И, словом, кажется, в его хоромах рай.
          Одним лишь Откупщик страдает,
               Что он не досыпает,
     Уж божьего ль боится он суда,
          Иль, просто, трусит разориться:
Да только всё ему не крепко как-то спится.
          А сверх того, хоть иногда
Он вздремлет на заре, так новая беда:
          Бог дал ему певца, соседа.
С ним из окна в окно жил в хижине бедняк
Сапожник, но такой певун и весельчак,
     Что с утренней зари и до обеда,
С обеда до́-ночи без умолку поёт
И богачу заснуть никак он не даёт.
          Как быть, и как с соседом сладить,
          Чтоб от пенья его отвадить?
          Велеть молчать: так власти нет;
          Просил: так просьба не берёт.
Придумал, наконец, и за соседом шлёт.
Старайся клеть к избе гораздо ближе ставить». —
          «Эх, братцы, это всё не так»,
               Сосед толкует Фока:
          «не то беда, что клеть далёка,
Да надо на дворе лихих держать собак;
     Возьми-ка у меня щенка любого
От жучки: я бы рад соседа дорогого
          От сердца наделить,
               Чем их топить».
И словом, от родни и от друзей любезных
Советов тысячу надавано полезных,
          Кто сколько мог,
А делом ни один бедняжке не помог.
 
 
На свете таково ж: коль в нужду попадёшься,
          Отведай сунуться к друзьям:
Начнут советовать и вкось тебе, и впрямь:
А чуть о помощи на деле заикнёшься,
               То лучший друг
               И нем и глух.
 

Хозяин и Мыши

 
     Коль в доме станут воровать,
          А нет прилики^[38] вору,
          То берегись клепать^[39],
Или наказывать всех сплошь и без разбору:
     Ты вора этим не уймёшь
               И не исправишь,
А только добрых слуг с двора бежать заставишь,
И от меньшой беды в большую попадёшь.
 
 
          Купчина выстроил анбары
     И в них поклал съестные все товары.
А чтоб мышиный род ему не навредил,
Так он полицию из кошек учредил.
          Спокоен от Мышей Купчина;
     По кладовым и день и ночь дозор;
И всё бы хорошо, да сделалась причина:
          В дозорных появился вор.
У кошек, как у нас (кто этого не знает?),
     Не без греха в надсмотрщиках бывает.
          Тут, чем бы вора подстеречь
И наказать его, а правых поберечь,
Хозяин мой велел всех кошек пересечь.
Услыша, приговор такой замысловатый,
          И правый тут, и виноватый
               Скорей с двора долой.
          Без кошек стал Купчина мой.
А Мыши лишь того и ждали, и хотели:
     Лишь кошки вон, они – в анбар,
          И в две иль три недели
          Поели весь товар.
 

Слон и Моська

 
          По улицам Слона водили,
               Как видно напоказ –
Известно, что Слоны в диковинку у нас –
     Так за Слоном толпы зевак ходили.
Отколе ни возьмись, навстречу Моська им.
Увидевши Слона, ну на него метаться,
          И лаять, и визжать, и рваться,
          Ну, так и лезет в драку с ним.
          «Соседка, перестань срамиться»,
Ей шавка говорит: «тебе ль с Слоном возиться?
Смотри, уж ты хрипишь, а он себе идёт
               Вперёд
И лаю твоего совсем не примечает». —
     «Эх, эх!» ей Моська отвечает:
     «Вот то́-то мне и духу придаёт,
          Что я, совсем без драки,
     Могу попасть в большие забияки.
Пускай же говорят собаки:
     «Ай, Моська! знать она сильна,
          Что лает на Слона!»
 

Волк и Волчонок

 
Волчонка Волк, начав помалу приучать
          Отцовским промыслом питаться,
     Послал его опушкой прогуляться;
А между тем велел прилежней примечать,
          Нельзя ль где счастья им отведать,
               Хоть, захватя греха,
               На счёт бы пастуха
          Позавтракать иль пообедать!
          Приходит ученик домой
И говорит: «Пойдём скорей со мной!
Обед готов; ничто́ не может быть вернее:
               Там под горой
     Пасут овец, одна другой жирнее;
          Любую стоит лишь унесть
               И съесть;
А стадо таково, что трудно перечесть». —
«Постой-ка», Волк сказал: «сперва мне ведать^[40] надо,
          Каков пастух у стада?» –
          «Хоть говорят, что он
     Не плох, заботлив и умён,
Однако стадо я обшёл со всех сторон
И высмотрел собак: они совсем не жирны,
     И плохи, кажется, и смирны». —
          «Меня так этот слух»,
Волк старый говорит: «не очень к стаду манит;
          Коль подлинно не плох пастух,
     Так он плохих собак держать не станет.
          Тут тотчас попадёшь в беду!
Пойдём-ка, я тебя на стадо наведу,
     Где сбережём верней мы наши шкуры:
Хотя при стаде том и множество собак,
          Да сам пастух дурак;
А где пастух дурак, там и собаки дуры».
 

Обезьяна

 
               Как хочешь ты трудись;
               Но приобресть не льстись
          Ни благодарности, ни славы,
Коль нет в твоих трудах ни пользы, ни забавы.
 
 
Крестьянин на заре с сохой
          Над полосой своей трудился;
          Трудился так крестьянин мой,
          Что градом пот с него катился:
          Мужик работник был прямой.
          Зато, кто мимо ни проходит,
     От всех ему: спасибо, исполать!^[41]
          Мартышку это в зависть вводит.
Хвалы приманчивы, – как их не пожелать!
          Мартышка вздумала трудиться:
     Нашла чурбан, и ну над ним возиться!
               Хлопот
          Мартышке полон рот:
     Чурбан она то понесёт,
     То так, то сяк его обхватит,
     То поволочет, то покатит;
     Рекой с бедняжки льётся пот;
И наконец она, пыхтя, насилу дышит:
А всё ни от кого похвал себе не слышит.
     И не диковинка, мой свет!
Трудишься много ты, да пользы в этом нет.
 

Кот и Повар

 
          Какой-то Повар, грамотей,
          С поварни побежал своей
          В кабак (он набожных был правил
     И в этот день по куме он тризну^[42] правил),
А дома стеречи съестное от мышей
               Кота оставил.
Но что́ же, возвратясь, он видит? На полу
Объедки пирога; а Васька-Кот в углу,
          Припав за уксусным бочонком,
Мурлыча и ворча, трудится над курчонком.
          «Ах, ты, обжора! ах, злодей!»
          Тут Ваську Повар укоряет:
«Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?
(А Васька всё-таки курчонка убирает.)
     Как! быв честным Котом до этих пор,
Бывало, за пример тебя смиренства кажут, —
          А ты… ахти, какой позор!
          Теперя все соседи скажут:
          «Кот-Васька плут! Кот-Васька вор!
     И Ваську-де, не только что в поварню,
          Пускать не надо и на двор,
          Как волка жадного в овчарню:
Он порча, он чума, он язва здешних мест!»
      (А Васька слушает, да ест.)
Тут ритор^[43] мой, дав волю слов теченью,
Не находил конца нравоученью.
     Но что ж? Пока его он пел,
     Кот-Васька всё жаркое съел.
 
 
          А я бы повару иному
     Велел на стенке зарубить:
Чтоб там речей не тратить попустому,
          Где нужно власть употребить.