Бесчеловечность

В следующие полчаса я мастерски жонглировал бутылками, попутно становясь все более пьяным и все более грустным. Допитая бутылка «Жигулей» полетела через плечо и разбилась вдребезги, от чего меня передернуло. Так разбилась и моя жизнь. Кто-то взял и выпил меня намного быстрее, чем следовало, а потом бросил через плечо, не задумываясь. У меня никого не осталось. Сил вспоминать хорошее не было, и воспоминания ускользали стремительно, обращая в небытие улыбки двух родных людей. И что мне теперь делать? Как просыпаться по утрам, ходить на работу, читать новости, встречаться с друзьями и заниматься всем тем, чем занимаются обычные люди, не отягощенные скоропостижной утратой всего дорогого, что у них было, есть и будет? Как в принципе живут такие люди, а, главное, для чего они живут? Неужели они не понимают, что жизнь – это не то, как ты себя ощущаешь в мире и что в нем делаешь, а то, как тебя наполняют другие люди? Что ты можешь сделать в одиночку? Кому до тебя есть дело, если ты один? Вот тем людям внизу? Брось! Они как не знали о твоем существовании, так и никогда не узнают! Изо дня в день перед нами мелькают тысячи лиц, которые мы не то что не запоминаем, но даже не имеем времени их запомнить. Люди – это фон, точно такой же, как вот эта крыша, на которой я сижу, как вот это здание напротив, как, черт возьми, снующие внизу машины! Да, фон должен быть статичен, но тогда люди – это декорации твоей жизни, меняющиеся, движущиеся, но это ничего не меняет: они все так же не влияют на твою актерскую игру в непрекращающемся фильме, зрители которого – твои близкие. Они следят за твоими успехами, сопереживают во время неудач и надеются, что в конце фильма будет счастливый конец, и попкорн не кончится на середине сеанса, и свет не включится раньше времени. При этом мы являемся точно такими же зрителями жизни родных, которые снимаются в похожих декорациях. И когда зрители уходят, остается три варианта: либо играть ни для кого, либо смириться с ролью декорации для других, либо сломать себя и перестать декорацией быть. Что из этого более глупо? Я не знаю.

С удивлением я обнаружил, что пиво кончилось, а виски осталось всего треть бутылки. Я встал, чтобы поставить «Жигули» у карниза, так как не хотелось разбивать вторую и погружаться в еще более тоскливые мысли. Вспомнил. Дома, когда напиваюсь, я иногда открываю окно настежь и встаю на подоконник, держась за раму с внутренней стороны, высовываю голову и потихоньку наклоняюсь в сторону улицы. Во-первых, это отрезвляет. Во-вторых, это очень весело – понимать, что одно неосторожное движение приведет тебя к смерти, но не отступать перед страхом и буквально смеяться смерти в лицо.

Такое же желание возникло у меня и на крыше. Я пробежал десять метров и запрыгнул на карниз, расставив руки в стороны, как каскадер, идущий по веревке между двумя зданиями. Балансировка мне давалась из-за набранных кондиций немного трудно. Я пошел вдоль по карнизу, планируя очертить периметр здания во время прогулки, при этом насвистывая «ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя…» Летова, но примерно через полминуты остановился. Развернувшись в сторону оживленной трассы, я поднял голову наверх и что есть силы закричал

– Ну и как тебе, сука, происходящее? Доволен, мудака ты кусок, который все это придумал? Что мне теперь делать? Пошел ты!

Последнее я сказал достаточно резко, вытянув руки вверх и показывая небу фак. Нога поехала. Я уже не контролировал тело. Перевалившись через край крыши, я полетел стремительно, понимая, как все это глупо.

Удар пришелся на спину, и это все, что я помню.

И я умер.

На часах было ровно три утра по московскому времени.

Два

«Надела, блять, новые брюки!» – возмущенно крикнула я стремительно проехавшей машине. Было бы что-то под рукой – я бы с удовольствием кинула это в того мудака, который, видя лужу, как будто специально проехал по ней и обдал меня грязной водой. Что не так с этими людьми? Я правда не понимаю, в чем проблема снять ногу с педали газа, если ты видишь лужу и идущего по тротуару человеку. Зачем это все? В чем удовольствие? Чувствовать собственное превосходство и безнаказанность? Не понимаю.

В этот момент чуть сзади раздался сильный хлопок, как будто оборванный мальчишка допил упаковку сока, бросил на асфальт и резко наступил на нее, посмеиваясь над прохожими. Можно было подумать, что он издевается, однако на часах – три ночи, и вряд ли хоть один несовершеннолетний был в этот момент на Арбате. Я резко обернулась. То, что я увидела, повергало в абсолютный шок: на тротуаре лежал человек с пробитой головой, и часть его мозга вытекла на асфальт через дыру в черепе. Руки были очень сильно переломаны, отчего согнулись раза четыре, превратившись в зигзаги с торчащими костями. Кровь стремительно покидала тело, образовывая лужу под человеком и вокруг. Это был довольно молодой парень, высокий и большой, не толстый, а именно большой, достаточно просто одетый – узкие джинсы, вэнсы на голую ногу и джинсовая рубашка. Светлые волосы его с каждой секундой становились все более багровыми. Преодолев внутренний страх, я подошла ближе. Пахло кровью, приятным парфюмом и перегаром. Трясущимися руками я достала телефон и набрала сто двенадцать:

– Здравствуйте! Я вас слушаю.

– Девушка, здравствуйте, – дрожащим голосом произнесла я. – Только что около меня человек, видимо, совершил суицид. Спрыгнул с крыши. Ну, в том плане, что я шла по улице и услышала сзади хлопок, обернулась – лежит человек мертвый.

– Как вас зовут?

– Нина, Нина Устинова.

– Адрес проживания?

– Кутузовский проспект, дом пять дробь три, квартира тридцать семь.

– Номер телефона ваш?

– Да, мой.

– Пострадавший в каком состоянии?

– Девушка, послушайте, я же сказала – он упал с крыши, конечно, он мертвый! – разозлилась я. – У него мозг на тротуар вытекает и крови немерено.

– Понятно, ожидайте, направляю к вам полицию и скорую помощь. Не покидайте, пожалуйста, место происшествия.

– Ладно, – ответила я, и на том конце сразу после этого раздались прерывистые гудки.

«Ну, заебись!» – подумала я, оборачиваясь в сторону трупа. Что может быть лучше, чем посиделки с мертвым на Новом Арбате в три утра, особенно после тяжелого дня. У кого-то он был все-таки потяжелее, не так ли? И что людей побуждает к последнему полету? Мне кажется, я бы ни за что на такое не решилась. Ладно, зарекаться не менее глупо, чем прыгать. Парень, очевидно, был мертвецки пьян. Ха-ха. Три утра, Арбат, сижу около трупа и смеюсь над собственной глупой шуткой. Подумала, что подписчикам бы понравилось. Записала в историю. Через пять минут прочитала десять комментариев о том, что я безнравственная тварь. Ничуть не удивилась. Видимо, я и вправду такая. Нет, не подумаете, лежащий на тротуаре парень в кадр не попал. Просто стало смешно. Через десять минут приехала полиция и накрыла умершего черным плотным полиэтиленом, перед эти зафиксировав с моих слов время смерти. Еще через пару минут приехала скорая, погрузила парня на носилки и затолкала внутрь машины. Врач крикнул: «Антоха, мертвец на палубе!». И засмеялся. Видимо, я не одна такая. Двери скорой захлопнулись, и машина быстро скрылась из виду. Полицейские все не уезжали, и один из них подошел ко мне, чтобы записать показания и заполнить какое-то заявление о следственной проверке. Я в подробности не вдавалась, и рассказала все то, что говорила оператору экстренной помощи. Полицейский записал еще раз мои контактные данные и предложил подвезти, так как до их подразделения надо было ехать через проспект. Я согласилась, и поэтому через пять минут уже заходила в подъезд. Зайдя домой и переодевшись, я налила вина и плюхнулась в объятия дивана. Взгляд мой судорожно ходил по комнате и остановился на окне, в котором виднелась бывшая гостиница «Украина», она переливалась из-за подсветки и выглядела еще более грандиозно, чем обычно. Выпив залпом бокал, я двинула на кухню за вторым, попутно включая телевизор. На «Диснее» крутили «Гравити Фолз», мой любимый мультик, кстати, и я залипла на полчаса или около того. Хорошо, когда с утра не нужно идти на работу и нет запланированных встреч, можно сидеть хоть до рассвета и тупеть, глядя в цветной прямоугольник и поливая уставшую душу слабым ядом. Делать не хотелось абсолютно ничего, да и, собственно, что можно делать в такое время.

Прошедший день был очень продуктивным: я взяла на работу монтажера и редактора, и теперь мне не нужно в ночи обрабатывать отснятый материал или собирать информацию для новых роликов; после встречи с ними я поехала на радио, название которого даже не помню, потому что только за последнюю неделю я дала штук пять интервью; там мы поговорили о глобализации русского сегмента ютуба и о поиске актуальных тем для создания постоянного контента. Какая же тупая тема, а. Я сказала во время него шаблонных фраз в духе «мы должны интегрироваться с тематическими площадками и генерировать виральный контент для увеличения популярности» столько, сколько не произвела за все время учебы в универе. Под вечер встретились с подругой и очень душевно посидели в ресторане: ее бросил парень, а я утешала ее, как могла; хотела бы сказать при этом, что парень бросил ее из-за меня, ну, знаете для острого сюжета, но нет, хотя я бы не отказалась, парень у нее ничего был, жаль, что расстались. И вот под конец дня такое дерьмо. Причем это первый человек, которого я видела мертвым. Ощущения очень странные: почему-то ты не можешь почувствовать горечь из-за чужого горя, вид окровавленных конечностей не заставляет упасть во внезапный обморок, не чувствуешь ни сожаления, ни утраты, а главное, почему-то не приходит мысль, что с тобой это тоже когда-то произойдет. Причем, знаете, я всегда думала, что именно такие мысли возникают у человека при виде трупа, то есть, вот лежит труп, а ты такой «и я когда-нибудь буду выглядеть так». Самое неприятное, что ты думаешь об этом, когда читаешь о падении очередного самолета, когда смотришь нарезки ДТП со смертельным исходом, да и в принципе, когда понимаешь, что новость, абсолютно любая, так или иначе завязана на смерти, хоть буквально, хоть метафорически, потому что новость, потому что старого больше нет, а есть новое, и теперь об этом знает весь мир. В общем, ничего такого я не испытала. Возможно, выгляди человек менее изувеченным, я бы смогла проассоциировать себя с ним, но вот как-то не получилось. Странно все это.

«Что? Звонок в четыре утра? И кто это такой умный?» – подумала я, когда в комнате заиграла мелодия из «Острова сокровищ». Ну, знаете, та самая, песня о мальчике Бобби, где «Деньги-деньги-дребеденьги, позабыв покой и лень, делаем деньги, делаем деньги, а остальное все дребе-бе-день!». Очень люблю этот рингтон, моя любовь и моя гордость. Он такой смешной. Приезжаю на встречи и специально звук на телефоне не выключаю, чтобы собеседник услышал это и понял, каким бредом мы все занимаемся. Номер не отобразился, поэтому я сбросила. Через тридцать секунд все повторилось. На третий раз я не выдержала и нажала на зеленую кнопочку с трубкой.

– Вы время видели? – буркнула я.

– Нина Устинова? Вы сегодня звонили по поводу самоубийцы…

– Я же уже все сказала и вашей коллеге при вызове, и полицейским, которые оформляли! Что вам еще от меня надо? Я сплю, до свидания! – почти прокричала я и со всего маху кинула телефон на диван. Какая наглость звонить человеку в четыре утра!

Через тридцать секунд звонок раздался еще раз, я, пытаясь успокоиться и надеясь, что на другом конце девушка устанет слушать гудки, пропела песенку почти до конца. Телефон не умолкал. Я ответила.

– Девушка, дослушайте, пожалуйста, до конца…Мне самой неловко об этом говорить, я даже не знаю, как сказать, дурдом какой-то…

Девушка была крайне взволнована, часто сбивалась, и мне стало интересно, что же такого важного она хочет мне сказать в четыре утра.

– Так говорите.

– В общем, не думайте, что это шутка, я правда не знаю, как это произошло, если что, я дежурный врач больницы, куда его доставили, и я уверена в своих словах на сто процентов…

– Вы пока до сути дойдете, солнце окажется в зените, – немного посмеиваясь, прервала ее я.

– Когда его привезли, коллеги подтвердили мне мгновенную смерть прибывшего, однако сейчас он жив, правда, очень пьян…

– Понятно, всего хорошего, – смеясь уже во весь голос, ответила я и бросила трубку.

«Нет, ну, это точно чья-то шутка, сто процентов», – подумала я. Возможно, и сам труп был ненастоящий. Я же к нему не прикасалась! Наверное, друзья пошутили. Это в духе Симаченко, например. Потом на свой канал зальет видео, как развел Нину Устинову, сука! Правда, почти сразу в Whats App пришло сообщение, которое заставило меня перестать смеяться. Незнакомый номер. На фото в профиле – женщина средних лет в халате. Само сообщение – видео. Когда оно прогрузилось, я ужаснулась.

– Молодой человек, представьтесь, пожалуйста, – произнес знакомый по разговору ранее голос за кадром.

– Витя.

– Полное имя.

– Виктор, – ответил парень в джинсовой рубашке, очень пьяный и очень от этого смешной. На нем не было ни царапины.

– Фамилия у Виктора есть?

– А как же.

– Ну, и какая?

– Игнатьев.

– Отлично, Виктор Игнатьев, что последнее вы помните?

– Ну, я пил на крыше…На Арбате…А теперь…тут сижу…кстати, что я тут…делаю? – сказал Виктор, икая почти через каждое слово. Сидеть ему было необычайно сложно, он то и дело валился влево.

– Понятно.

На этом видео кончилось. Тут же я начала строчить сообщение этой женщине, чтобы узнать, куда подъехать. В голове не укладывалось, как такое возможно? Я видела своими глазами разбитый череп, сломанные руки, лужу крови, а теперь этот парень сидит целый и невредимый? Невозможно. Тупая шутка. Но поехать все равно стоит, как минимум для того, чтобы все это прекратить и дать по морде тому, кто это придумал. Дежурный врач написала, что ждет меня в Городской клинической больнице номер пятьдесят один. Я собралась буквально за минуту, вызвала такси и поехала туда.

Три

Я проснулся из-за дикой головной боли. Все тело стонало и ныло, я не мог ни двигаться, ни говорить. Даже открыть глаза было огромной проблемой: веки были такими тяжелыми, что хотелось стать Вием. Через некоторое время мне все-таки удалось их поднять, и я увидел черный потолок с вмонтированными в него светодиодами, расположенными в форме Медведицы, какой именно не знаю, и понять это было невозможно, потому как лампы не горели. Такого потолка в моей жизни еще не было. Странно. Я пытался вспомнить, что происходило вчера, но давалось это с большим трудом: обрывки памяти всплывали перед глазами и ускользали так же стремительно, как появлялись. Громом среди ясного неба пронеслось в голове: «Мама погибла», – и я потер глаза, пытаясь понять, точно ли я не сплю. Вроде нет. Я мог бы предположить, что вчерашний роковой случай был всего лишь дурным сном, если бы надо мной утром навис другой потолок, белый, с минималистичной люстрой и лампой накаливания, но это был не он. Сзади послышался грохот, и я предпринял огромные усилия, чтобы перевернуться на правый бок, а после – выглянуть из-за спинки дивана.

На кухне просторной квартиры-студии стояла невысокая девушка и материлась на сковородку, выпавшую из подвесного шкафчика, и, похоже, ударившую ее по голове. Не все слова, которые девушка произнесла, я слышал ранее, и это было очень забавно.

– О, проснулся, суицидник, – сказала девушка, обернувшись после того, как поставила сковородку на плиту. – Есть будешь?

Я не понимал, о чем она говорит.

– Суицидник? С чего это вдруг?

– Ну, ты, как бы это сказать, умер вчера.

– А как я тогда с тобой разговариваю?

–Кто бы знал! Надеюсь, скоро все прояснится.

И тут я вспомнил, что происходило после того, как я узнал о смерти мамы. Вспомнил поездку со следователями, вспомнил, как купил виски и пиво, вспомнил, наконец, крышу на Новом Арбате и последнюю секунду жизни, собственно, тоже вспомнил.

– Ну, так что, есть будешь? Я яичницу делаю, тебе тоже могу пожарить.

– Давай, – отмахнулся я. – Слушай, это, конечно, все очень странно, но почему я тут? Я же умер. Вот ты сказала – и я вспомнил, как оступился и упал с крыши, значит, я мертв. Как я тогда разговариваю сейчас с тобой? Может, это плод моего, ну, как сказать, предсмертного воображения, и я в последнюю секунду спроецировал дальнейшую жизнь? Такой самообман мозга перед смертью?

– Хуевое у тебя воображение, если мозг спроецировал меня, – усмехнулась девушка и отвернулась к плите.

Я кое-как встал на ноги, потянулся на месте пару раз к потолку, громко зевнул и направился в ванную, не спрашивая разрешения у хозяйки. В ванной я включил воду в раковине и уставился в расписанное белыми линиями зеркало. Лицо, конечно, помятое, но жить можно. Ни синяков, ни ссадин, типичное лицо после попойки, ни больше, ни меньше. Наскоро умывшись и прополоснув рот зубной пастой хозяйки, я вышел обратно в жилую зону, где уже повсюду стоял запах немного подгоревшей яичницы, но не так подгоревшей, что есть противно, а именно до образования твердой золотистой корочки.

– И как ты с крыши упал? – поинтересовалась девушка, пока я садился напротив нее за круглый стол. Только в этот момент я заметил, что расхаживаю по квартире в трусах и футболке, причем не в своей.

– Шел по карнизу и сорвался. Приятного аппетита, кстати, – безэмоционально ответил я.

– Спасибо, – отмахнулась она. – И все же, что ты там делал?

– Пил.

– Ого, а я по запаху перегара не заметила.

– Очень смешно. Я не очень хочу разговаривать об этом непонятно с кем.

– Я Нина, очень приятно, и, если что, сегодня ночью я забирала твое пьянющее тело из морга, так что теперь я понятно кто, а вот кто ты – нет.

– А я, видимо, единственный бессмертный, – с ухмылкой сказал я, прожевав кусок яичницы.

– Не такой уж и единственный.

– В каком смысле?

Нина положила тарелку в раковину, а после направилась к темно-серому пуфу, где лежал пульт.

– Ну, сейчас это тебе попробует объяснить кто-то из телевизора.

Спустя пару минут она нашла какие-то новости, где диктор в темном костюме-тройке с красным галстуком зачитывал то, что не укладывалось в голове: «Сегодня, начиная с трех часов утра по московскому времени, со всего мира приходят сообщения о невероятных событиях: государственные органы всех признанных стран фиксируют чудесное воскрешение людей, умирающих насильственно. Что касается ненасильственных смертей – собранных данных пока недостаточно, однако, по данным Министерства здравоохранения, случаев воскрешения таких людей зафиксировано не было. Стоит отметить, что некоторые из выживших самоубийц, в частности, Скотт Фердинг, тридцатисемилетний инженер из Новой Зеландии, потерявший всю семью в дорожно-транспортном происшествии год назад, решились на повторное самоубийство. Врачи сейчас наблюдают его и всех подобных пациентов по всему миру, однако медики высказывают предположение, что повторное воскрешение не произойдет. В связи с вышесказанным, на территории России, Соединенных Штатов Америки и Евросоюза введено чрезвычайное положение. Главы государств пока отказываются от комментариев до получения полной картины происходящего, а глава ООН, в свою очередь, заявил о необходимости проведения экстренного совещания и пригласил все включенные в организацию страны к обсуждению данного вопроса. Ожидается, что встреча состоится завтра, и на ней будут подняты вопросы психологической помощи пострадавшим. Кроме этого, глава ООН обеспокоен тем, что в сложившейся ситуации вопрос безопасности граждан может встать достаточно остро. Мы следим за развитием событий, и будем передавать актуальную информацию в режиме реального времени, как только она появится».

– Видишь, ты не один такой, – сказала Нина после того, как экстренный выпуск закончился.

– Охуеть, – только и смог произнести я.

Голова разрывалась, и происходящее не укладывалось в голове. «Как это возможно? Я видел мертвых и видел, как люди умирают. Я умер сам, а теперь получается, что мне крупно повезло, повезло чуть больше, чем остальным? Но почему я? Почему именно с трех утра? Не понимаю», – я начал думать безостановочно, перебирая все возможные варианты, но не мог понять, в чем причина произошедшего.

– Так, расскажи мне, почему ты решил пить на крыше? – спросила Нина

Ей не терпелось докопаться до правды.

– Вчера я увидел свою девушку с другим, и в этот момент…

– Переклинило, и ты разбил ему морду, а потом раскаялся? – засмеялась она.

– …Мне позвонил «мент» и сказал, что мама погибла.

– Как?

– Вчера о взрыве ничего не было в новостях?

– В «Сбере» на Ленинском? Было что-то. Там же всего три погибших, – нахмурилась Нина, не отрывая от меня взгляда.

– Ну, вот одна из них – моя мама.

– Мне жаль.

– Мне тоже.

– Когда похороны?

– Там нечего хоронить, – ответил я и вышел в ванную.

Меня трясло, я не контролировал свое тело. Руки ходили ходуном, пришлось прижать их к бедрам, чтобы унять чудовищный тремор. Я смотрел в зеркало и ничего не видел. Меня как будто не было в отражении, как будто я стал призраком, ведь я умер, и теперь живет лишь моя копия, набросок, последнее сохранение в чьей-то игре, которое сделано не вовремя, после поражения в схватке, когда у героя на исходе силы и ему нужен отдых или же смерть и новое рождение. Да, я родился заново. У меня все те же руки, ноги, все то же несуразное тело и туповатое выражение лица, но старого меня уже больше нет, он остался на Арбате, изувеченный, жалкий и пьяный. Но я не хотел этой смерти. Я не хочу быть новым. Я не хочу жить так, как будто ничего не случилось. Не хочу. Не хочу. Не хочу!

Я схватил розовую бритву и снова посмотрел в зеркало. На секунду мне показалось, что изображение в зеркале вновь появилось, там был я, но это не было отражением: человек в зеркале улыбался, а напоследок подмигнул, после чего пропал из овала. Я посмотрел на бритву и подумал, что не знаю, что резать. В этот момент в ванную влетела Нина и выбила бритву ногой.

– Ты ебанат что ли? Ты что делаешь? Долбоеб, блять! Тебе подарили второй шанс, а ты, сука, даже первого не заслуживаешь!

– Я не хотел…

– Что ты не хотел? Резаться не хотел? А бритва просто так у тебя в руке оказалась? Прилетела, блять, в голубом вертолете и села прямо в руку, так?

– Нет. Послушай, если ты перестанешь орать и материться, я расскажу тебе подробно все, что со мной произошло со вчерашнего вечера до этой секунды, – я говорил абсолютно спокойно, чему удивился сам, хотя буквально минуту назад был готов перерезать себя все что угодно, лишь бы умереть. Я не могу объяснить случившееся в ванной рационально, но это было похоже на гипноз: когда я забежал туда, я не контролировал тело, и, видимо, мысли тоже, и поэтому пытался совершить глупость.

Мы вернулись в комнату и сели на пуфы друг напротив друга. Пока я рассказывал все то, что со мной произошло за последние двадцать четыре часа, Нина не отрывала от меня глаз. Не уверен, моргала ли она в это время вообще, – ее прямо затянуло в описываемый водоворот событий, и она боялась сказать неточное слово или дать неверную реакцию на мои фразы, чтобы не сбить меня с толку. Чувствовалось, что ей почему-то близки переживания других людей. Молчанием и понимающим взглядом она располагала к себе почти как опытный интервьюер, который делает материал с малоприятным человеком. Я ощущал, что Нина не очень верит в то, что я упал с крыши случайно, слишком уж это похоже на попытку суицида, но даже в этом она сдерживалась и не выказывала осуждение.

– И что ты собираешься теперь делать? – спросила Нина после того, как я закончил говорить о случайно пережитом дне.

– Честно, не знаю, постараюсь не афишировать случившееся и жить обычной жизнью, если получится, конечно.

– Жаль. А то у меня к тебе предложение было.

– Какое? – нахмурился я, после чего перевалился на левый бок, чтобы поближе придвинуться к Нине.

– Какая разница, если ты собираешься скрывать, что умер и воскрес?

– Как же тупо звучит. Как будто я Иисус или что-то вроде того.

– Именно, что как Иисус.

– Так о чем речь?

– У меня канал на Ютубе, почти полмиллиона подписчиков, он такой, обзорно-аналитический, интервью там, сюжеты на живые темы и все такое прочее.

– Ну и?

– Пока ты спал, у меня было желание тебя разбудить и прямо ночью записать с тобой вью, озаглавить его «первый русский воскрес», ну, и поспрашивать тебя обо всем, что случилось. Получается, ты сам рассказал уже все.

– Если ты скажешь, что ты все писала, я тебя убью.

– Я воскресну, так что нет смысла, – засмеялась Нина, и встала с пуфа для того, чтобы поставить чайник. – Кофе?

– Давай. Но ты ведь не могла писать – камер и петличек я что-то не наблюдаю.

– Птица-Говорун отличается умом и сообразительностью, умом и сообразительностью, – спародировала Нина речь Птицы-Говоруна из «Тайны третьей планеты». Кстати, получилось один в один. Выглядело смешно.

Пока я сидел у Нины, создавалось ощущение, что я знаю ее тысячу лет – даже шутила она примерно как я с немногочисленными друзьями, использовала те же словечки, что и я, хотя, возможно, она просто быстро подстроилась под мой стиль общения, что выдает в ней настоящего профи в своем деле. Мне было спокойно. Я почти не думал о всем плохом, что произошло вчера, и даже когда рассказывал последовательно о случившемся, не испытывал никаких эмоций, как будто все это произошло не со мной, а с героем фильма, и я просто пересказываю сюжет недавно посмотренного кино подруге, которая фильм не смотрела, причем на спойлеры она почему-то не обижается, а просит рассказать сюжет во всех деталях.

Нина заварила кофе нам обоим, принесла мне чашку и снова села напротив. Мы молчали. Наконец, я смог детально рассмотреть лицо Нины, и оно меня поразило. Вот знаете, есть девушки, которые наносят очень много косметики, но при этом выглядят достаточно естественно, потом смывают ее, и ты такой «Боже, что я сейчас увидел!». Ну, в смысле, не очень они без косметики. У Нины было наоборот: передо мной сидела абсолютно ненакрашенная девушка. Конечно, странно было бы увидеть ее при параде утром, но все же, при всем при этом у нее были такие яркие и красивые черты лица, что нанесение косметики на такое произведение природы можно считать смертным грехом. Тонкий прямой нос, большие глаза с длинными ресницами, прямой лоб, большие ярко-красные губы, милые веснушки, – она была очень красива. От такой красоты испытываешь не вожделение, а благоговейный трепет. В сочетании с худым телом и достаточно женственными формами, ее лицо создавало ощущение рядом находящейся идеальности. Возможно, кто-то бы посчитал ее внешность детской, но тут извините: все мои девушки были ниже ста шестидесяти сантиметров и выглядели похоже. Нина – не исключение, она была очень похожа на Машу, но выглядела привлекательнее. Я немного загорелся, но внутри сидела мысль о бывшей и том, что я всегда все порчу, поэтому лучше не ввязываться в отношения боле, но я решил, что дам себе шанс, и согласился записать с Ниной ролик, чтобы продлить наше общение. Внутренне я понимал, что это не совсем верный шаг, что, возможно, я погорячился, но, с другой стороны, мысль о том, что я вот сейчас приеду к себе домой, сяду на диване и упрусь взглядом в стену или напьюсь до животного исступления, давила очень сильно. К тому же, нужно было отвлечься. Оставаться наедине с собой в тот момент было не столько глупостью, сколько смертельной опасностью, я не был уверен в том, что смогу продолжить жизнь как ни в чем не бывало, поэтому решился на такой шаг. Знаете, когда за одним плечом стоит демон благонравия и шепчет, что неправильно веселиться в момент тяжелой утраты, а с другой тебе шепчут о том, что жизнь кончена, приходится выбирать из двух зол меньшее, и жизненный опыт говорил о том, что любые действия лучше смирения.

В общем, я согласился повторить свою историю на камеру. Нина этому очень обрадовалась и сразу засуетилась. Нет, ну серьезно, через час после моего согласия я уже примеривал новую одежду в ванной и выходил к Нине, как на подиум. Что я в итоге выбрал? Да все то же самое, в чем и был. Правда новые вещи были в три раза дороже. Оплачивал не я. Неловкая ситуация, если честно.

Было немного волнительно. Пару раз в жизни я давал интервью, но это не шло дальше местного телевидения, а тут у Нины – большая аудитория, куча комментаторов с критическим мышлением и все такое. Я боялся, что выражусь как-то не так, и меня засмеют в комментариях. Причем я никогда не понимал, как справляются с огромным количеством негатива в свой адрес. Для меня дизлайк под кавером на сплин – это уже приговор, и весь день я могу злиться на человека, ткнувшего на кнопку с пальцем вниз а селебрити получают тысячи дизлайков и не подают виду. Наверное, с ростом популярности стирается желание быть классным для всех, и цифры перестают быть существенными, когда ты получаешь деньги, занимаясь любимым делом и претворяя в жизнь мечты тысяч людей, но я же не звезда, чтобы ко всему этому так относиться. Пока мы ехали, я посмотрел мельком пару видео и в целом полистал канал, не найдя при этом хоть что-нибудь стоящее. Вся затея начала казаться мне бессмысленной, но отступать было некуда, потому как я не из тех людей, кто говорит «мое слово, хочу – даю, хочу – обратно возьму». Раз согласился, надо идти до конца.

Вечерело, и мы приехали на место съемки. Меня удивило то, как быстро налажен процесс у Нины: буквально час-полтора назад она позвонила оператору, а когда мы приехали, съемочная группа была в сборе, и зал готов для работы. Зал, кстати был довольно аскетичный: кирпичные стены напоминали о типичных лофтах, в окна бил естественный свет с улицы, поэтому лампы были выключены, два кресла стояли друг напротив друга, – все это было похоже на интервью у Дудя, только я не медиа-персона, напротив – не лучший интервьюер страны, однако мандраж у меня был такой же, как у многих молодых звезд, ставших героями его канала. В горле пересохло, и я направился к кулеру, чтобы попить воды. В этот момент в зал зашла Нина, она что-то перечитывала в телефоне и судорожно бубнила под нос. Я налил воды и вернулся со стаканом к креслам, обитым бархатной оранжевой тканью.

– Пишем через пять минут, готов? – спросила Нина.

– Если честно, не очень. Не уверен, что это будет хороший материал.

– Просто доверься, я знаю, что делаю. Опыт так-то.

– Ладно, но если что – я предупреждал.

– Просто не зажимайся и говори, как есть.

– Понял.

Нина повернулась в сторону оператора, немного задрав голову, чтобы оценить расстановку камер.

– Саш, все готово?