9 приключение. Мартын с Ильей за ворожбу в дележ пошли
Поутру чем свет, как я уже вам докладывал, вышли наши молодцы Илья да Мартын, и кобылку за собой вывели 5 вышли они; вот Илья и отвесил впояс поклон Мартыну лысому, приговаривая: – дядя Мартын! отдай мне, что барин дал, твой золотой! будет с чем вернуться домой, я у себя на селе и телегу куплю, и душегрейку куплю, да еще кое-что на протори останется.
Посмотрел на него Мартын, да и захохотал во всю мочь. «Все еще ты глуп, дядя Илья! а я думал, что ты умней становишься: своим же добром меня чествуешь, за свое же толокно да своей брагой поднимаешь! Хоть пустил я свой смысел в ход, а ведь твоя дурь простоволосая казну добыла!.. Что толковать, ты ведь этого не выразумеешь; давай дележ делать! вот тебе все деньги, что я с гостей собрал, а золота то мне и не показывай; если он тебе в руки отдан, так он твой и есть; а дай ты мне за труды рублишков с пяток, с меня будет и этого; я найду-достану, если лениться не стану; а буде не под силу придет, так к тебе притащусь; а буде с моей легкой руки да своих тяжелых трудов поразживешься, да станешь сам большой над женой; то, знаю, примешь меня, как родного; а я тебе ничего не делая дома пригодиться могу: будут у тебя ребятишки, отдай мне в науку, злы не будут, да и дураками не дам быть! ну, так что ли?..»
А Илья уставился на Мартына, смотрит, слушает, а сам ничего себе не втямлет, что он такое несет. Мартын насыпал ему чуть не полшапки серебряных рублей и золотой сунул ему же в кошель, а сам как чужой, присталый человек, просит пяти рублей из милости!.. Смотрел-смотрел Илья на Мартына, что баран на гумно, да и вымолвил: – дядя Мартын! что же такое? морочишь ты что ли меня?.. скажи толком; чьи же это деньги, что ты мне в шапку наклал?
«Э, голова глупая!» сказал Мартын с досадою, «я уже не знаю как в тебя хоть крошку вложить разума! то-то простота, хуже воровства, надоедаешь ты ей, что дьяк грамотой; подай сюда шапку, безтолковщина!»
Отдал опять Илья Мартыну шапку с деньгами, а тот отсчитал себе десять полтин, положил их в карман, а остальные все высыпал в кошель Ильи-простака, где лежал золотой, барина; да сунул ему за пазуху и закричал на него: смотри, дядя Илья, пора перестать дураком-то быть! Велю тебе и приказываю об этих деньгах мне больше не поминать, и вон их не вынимать, и на меня не навязывать, и держать их при себе дотуда, пока придешь в свою деревню отсюда!.. Ну, пойдем же теперь далее!»
И Илья, несмея ни дивиться, ни перечить Мартыну лысому, отправился с ним дальше от города тем путем-дорогою, по которой он в город шел.
И шли они целый день, и отдыхать приостанавливались, и ели, и пили, и деньги платили; теперь были не без гроша, не то, что за день вперед.
Вот вечерять начало, идут они и подвигаются на ночлег к селу, а село знатное, избы все тесовые и у каждой слуховое окно размалеванное разными красками, и две боковые тесницы, что перед первым стропилом стоят, изукрашены разными фигурами чудными, и даже чуть не во всякой избе трубы выведены беленые, и редкая изба не крыта тесом, а буде которая крыта соломою, то соломою новою-золотистою, как будто сей-час с тока принесена.
– Что это за село? – Илья спрашивает.
«Это,» молвил Мартын, «село Гнездушки, теплое что гнездо и привольное; это последний с тобою ночлег наш; завтра чем-свет нанимай телегу и отправляйся восвояси: а я поверну в сторону. к своему жилью. Пора расстаться. Здесь мы ночуем у старосты, это человек такой же, как ты: и добр, и прост, и упрям порой, и жены, что исправника, боится и слушается!.. Кажется завтра середа у нас, он с вечера на. базар отправляется; я и прошлой неделей у него ночевал тож в середу, так думаю, если прилучится мне тоже встретить, что прошлым разом… то дам я тебе на намять еще урок, да уж то последний О… Если и это не поможет тебе, дядя Илья, голова простоволосая, то уж больше от меня ничего не жди! Достали мы с тобою кобылу назад и денег добыли своим трудом-потом, ловким оборотом, а теперь хочется понаучить тебя, как с женою жить, с бабой ватажиться!.. Если будет так, как я думаю, то меня ввек не забыть, а если не будет, то так знать и быть!.. Тогда я тебе скажу перекрестясь не обинуючи: видит Бог, хотел да не смог!.. Ты ведь с глупу, по простоте, и за это спасибо скажешь? Пойдем же, вот и двор перед нами.
10 приключение. Староста, Потап Мироныч, знакомец Мартына лысого
Вошли Илья с Мартыном на мощеный двор, крытый сверху соломою.
Стоит на том дворе бурая кобыла, запряженная в телегу, в телеге устлано сеном мягко на-мягко и покрыто новой рогожею; видно, что кто-то ехать хочет не с товаром за продажею, а за товаром, за покупкою. Возле той телеги, под навесом, стоит телега другая, простая деревенская; Илья как взглянул на нее, так и вскрикнул: дядя Мартын! глянько сюда: ведь то моя телега, что под навесом стоит!
«Молчи,» сказал Мартын, «подожди, дай хозяина увидать, да с ним поздороваться; а что у него на дворе да в избе – после разглядим.»
Пока они так между собою перемолвились, вышел из избы мужичек в синем кафтане, опоясанный красным кушаком с желтыми полосами, в новой поярковой шляпе, а на руках замшевые рукавицы зеленые. На вид казался он не очень стар да таки и не молод; волосы на маковке уже вытираться начали, а борода из черной становилась цвета дикого; это был староста, Потап Миронычь, к которому наш лысый Мартын с Ильею в гости шли.
Только увидал Мартына Миронычь, и руками взмахнул от радости, подошел к нему и шапку снял, и начал целоваться-здороваться, и в избу тащит обоих наших путников, Илью да Мартына лысого, приговаривая: милости просим, други любезные, добро пожаловать!.. А я чуть было сей час в город не отправился, и вас подвезу, пожалуй, если вы тудаж; а теперь рано еще, еще успеем и выпить и закусить, и покалякать-побеседовать; а я с тобой уже давно не видался дядя Мартын; ты, вишь, прошлой неделей был у меня да скоро отправился; пойдем-ко в избу скорей!
«Нет,» отвечал Мартын, «мне теперь куда мало времени, некогда мой отец; а вот благоволи-ко нам одолжить той телеги, что у тебя под навесом стоит: мы запряжем в нее нашу кобылку вороную, да и поедем по одной дороге: мне-ж нужно тебе, в пути, поразсказать кое-что.»
– Так зайди-ж в избу; там что нужно и поразскажешь, а водка у меня есть знатная; на праздник припасена была, да не много осталось, так хочу еще купить.
«А где твоя Лукерья Пантелевна?» спросил Мартын.
– Пошла к соседям, чрез час время она вернется домой.
«Коли так, надо поспешить!.. а старуха в избе?»
– Нет, и тое она-ж услала куда-то; я вот и поджидаю все ее, а то давно-б отправился!..
«Ну, дядя Илья,» сказал Мартын, обращаясь к товарищу, «хозяин позволяет, бери телегу, запрягай твою вороную; да уж, Миронычь, позволь елиу и сбруей твоей попользоваться!..»
– Изволь, – сказал староста.
«Так запрягай же, смотри хорошенько и соломы в телегу настели, и старой рогожки посмотри нет ли где; а мы пока с хозяином в избу войдем, да переговорим, что надобно.»
Вошли в избу Мартын с Миронычем; Илья кинулся к своей телеге и давай в нее свою кобылку закладывать, и стало ему так весело, радостно… запрягает и приговаривает: видно, невидавши нужды да туги, не спознаешь чужой услуги; как всего у нас вдоволь, то мы о беде-кручине и знать не хотим, а как подъедет-подвернется напасть злая, так и своему добру прежнему, что находке рад, и кто тебе поможет, станет мил, что родимый брат; ах ты, Господи! ну не будь дядя Мартын со мной, пропал бы я и со шкурой и с головой! Выть бы мне волком, за мою овечью простоту!
Пока он калякал да управлялся с телегою, да впрягал кобылку вороную, да настилал соломы и приладил все, как надобно, Мартын с Миронычем вышли из избы, и о чем-то у них такой крупной разговор идет, что не будь Илья рад без памяти, подумал бы, что бранятся они.
«Совсем ли готов?» спросил Мартын Илью.»
– Совсем, почитай совсем; только поплотней гужи притяну, да душегрейку… ой, бишь – жену, тьфу! нет!.. кобылку взвозжаю – и готов совсем.
«Эк у тебя жена да душегрейка в уме вертится!.. Боюсь, Илья, вряд ли мне исправить тебя, вряд ли пойдет впрок мой дельный урок; ну, тогда уж делать нечего; было старанье, да попусту; впрямь долбил Данило, да вкось пошло долбило!.. поедем же скорей!»
Сели Мартын с Миронычем на телегу, что впряжена кобыла бурая, а Илья Макарычь уселся, где его вороная взвозжана, да таки и тут не утерпел, вымолвил: эко, Господи, точно вот опять из дому в город еду за женой… то, бишь! за душегрейкой, пусто ее!
Дядя Мартын снялся, а Миронычь все что-то хмурился, говорил с Мартыном серьезно и отрывисто, инда Илья расслушать мог: – ну, говорит – дядя Мартын, если это правда, и ты сам не обманулся… я во всем, знаешь, тебе верю: да, быть может, ты сам не так разглядел, и тебе все иначе показалося?
«Да уж только сделай, как я говорю, сам увидишь и уверишься; не хотелось мне тебя огорчить, да правду ж другу сказать надобно: еслиб я такое дело против тебя утаил, то бы ты меня и другом не считал!»
Илья мерекал, о чем это они раздобарывают, не мог разобрать, а не утерпел, разинул рот и хотел спросить… да Мартын на него так зорко взглянул, инда жарко стало дяде Илье, и он вместо того, что хотел сказать, выговорил: «а что почтеннейший дядюшка, Потап Миронович, где вы эту телегу купить изволили?»
– Мужики из соседней деревни мне ее сами на двор привезли и за бесценок почти продали, уж я боюсь, полно не краденая-ль?
Да, похоже на правду, подумал Илья, и в ответ понукнул только свою вороную, хотя бы это и не подобно было: она и так хорошо везла.
Ехали они все по большой дороге, к городу, а как деревни не видать стало, то Миронычь и поворотил в сторону.
– И мне тудаж? – спросил Илья.
«Вестимо дело, голова безтолковая!» отвечал Мартын.
11 приключение. Новые хитрости Мартына лысого
Проехали недалеко проселком, завиднелась в дали деревушка; Миронычь остановил свою кобылку бурую и Илья тож. Слез лысый Мартын, подошел к нему: «ну-ко, поднимайся с телеги долой.»
Вылез из телеги Илья; «приподними-ко ее» спереди!» сказал Мартын. Илья приподнял Лысый Мартын вынул чеку, снял колесо, да как стукнет им по оси, так и хряснула! «Ну, стой же здесь Илья; вишь телега твоя от трудного пути изломалася!.. Смотри-ж, буде спросят, так и сказывай!.. Подожди же здесь, мы пришлем за тобой,»
Сели опять Мартын с Миронычем в телегу свою и поехали к деревушке; а Илья остался у сломаной телеги и думает: чтой-то делает дядя Мартын, пусто его знает! добыл было мне телегу назад; была она здорова, целехонька, нет, вишь ты, надо ему было ось сломать!.. нелегкий отгадает, к чему такая потеха глупая! да впрочем и то сказать, если он уже вчера и сам хромал, что журавль подстреленый, то почемуж сегодня и телеге. не ковылять по его милости! кто знает, может быть тоже оно тут нужно так!
Чрез несколько минут бегут из деревни два мужичка и ташут за собою ось новую; прибегли к Илье, давай прилаживать, а сами расспрашивают: «как это вы сломали, ай на косогор наехали?»
– Да, – отвечал Илья, боясь правду не кстати сказать.
«А ведь экая здоровенная!.. ее и обухом бы не скоро перешиб!»
Вот пока кобылку распрягли, вынули ось старую, приладили новую, взяли лагунку да новую ось смазали дегтем, надели колеса, воткнули чеки – уж добрый час прошел, и отправились в деревушку с Ильей.
Подъехали к первой избе, выходит оттуда Мартын и спрашивает: «что, готова-ль? хорошо-ль пришлась?»
– Хорошо дядя Мартын, – сказал Илья, – да на что это ты?..
Мартын не дал ему выговорить, схватил за ворот и потащил в избу, приговаривая: «много будешь знать, скоро состареешся, станешь дед или лыс, или сед!»
Вошли они в избу, сидит там Миронычь с седым стариком, а перед ними стоит горелка с закускою. Миронычь такой угрюмый; не ест-не пьет, а старик-весельчак то и дело подливает себе да его чествует.
«Вот, дядюшка Захар,» сказал Мартын, встащивши Илью, «вот по чьей милости мы в гостях у тебя! понесла его нелегкая через пень через колоду, лошаденка озартная, вот дела и наделала!»
– Сидор да Лука в городе живет, а грех да беда на кого не живет!.. чтож делать? Теперь стоит выпить с горя и все пройдет… ну-ка земляк, как тебя велишь чествовать?..
«Зови его Ильей,» прибавил Мартын, «поднеси проста то и скажи такое слово: пей, мол, Илья-простяк, выпивай до дна, наживай ума! Век не знай грамоты, а толкуй как по писаному, вот и люди будут дивиться и сам будешь рад!.. Не так ли сват?»
Старик засмеялся и вымолвил Миронычу: – а что зять, буде хочешь меня к себе в гости звать, то уж дай я поеду на твоей телеге с сватом Мартыном: он такой веселый, что с ним и умереть будет не скучно, буде смерть придет; а тебя земляк Илья на своей телеге свезет – вишь ты какой что-то угрюмой стал; с тобой негоде ночью, а и при солнце ехать, так все равно, что в пору осеннюю, в гололедицу студеную!
«Да мы так и хотели,» отвечал Мартын: «только знаешь что, дедушка Захар, пусть они теперь поедут вперед, а мы через час отправимся. Свату-то Миронычу надо еще там в селе кой к кому завернуть, да и к нашему приезду велеть приготовить кой что; а нето он станет разъезжать дома по избам, нам не ждать его стать. А мы и одни доплетемся теперь; вишь ночь-то какая ясная! светлый месяц, что девушка красная, так и смотрит во все глаза!»
Дед Захар не перечил.
Вот вышел из избы Мартын и Илью вывел, – пора, говорит, отправляться; поди-ко приготовь все как следует; небось у тебя и солому-то всее новытрясло?.. дедушка Захар! одолжи соломки земляку Илье I»
– Да там, на здоровье, хоть десяток снопов бери! – отвечал старик Захар.
Вот вышли Мартын с Ильей, пошли на задворок; выбрал Мартын большой сноп соломы и положил к Илье в телегу.
– На чтож это? – спросил Илья, – у нас и так вдоволь этого снадобья!
«А вот слушай, что я тебе скажу; да еще говорю, хорошенько помни, о чем накажу] Поедете вы с Миронычем, на полдороге он ляжет, завернется в сноп; ты его и укутай, увяжи хорошенько, чтоб не было заметно, что в соломе человек запрятан лежит; приедешь к его избе, просись ночевать, что мол Потап Миронович велел его дома до утра ожидать; когда впустят в избу, возьми этот сноп да под лавку и по ложь, а сам завались на палати и притворись будто уснул крепко на-крепко; что в избе ни будет делаться, ты ответа ни на что не давай и голоса не выказывай; а когда услышишь, что в дверь избы стукнут три раза, то скажи громко: развернись соломка! да и сам с палатей прыгай тотчас! смотриж ничего больше не распрашивай, а делай все по сказанному, как по писанному; тогда и спознаешь, от чего слепой ощупью идет, а зрячий зачем через лужу камушки кладет: смекнешь, что они, идя одним путем-дорогою, думают разное а схожее: один боится родную голову расшибить, а другой жалеет голов загрязнить, хоть они и к старым голенищам приделаны!.. Вот что.
Из последнего ничего не взял в толк Илья, а только старался запомнить, что ему Мартын попереж наказывал.
12 приключение. Лукавство Мартына и смышленая песня Лукерьина
Так и сталося.
Поехал Миронычь вперед с Ильей на его кобылке вороной, на его телеге вновь по чиненой; отъехали по я пути, велел Миронычь сноп развязать и залег в него; а Илья укутал, увязал, оглядел кругом, и примет нет, что в снопе лежит староста; засел и отправился к дому Потапа Мироныча.
Подъезжая к воротам, видит Илья свет в окнах, слышит шум в избе, будто пирушка там идет веселая!.. Только стукнул он в ворота тесовые, вдруг и стук утих, и свет уменшился; еще стучит Илья Макарычь, слышно: подходит к воротам кто-то и спрашивает: «кого это Бог принес! чего так поздно надобно?»
– Да нужно ночлега, – отвечал Илья.
«Ступай к другим, почтенный, здесь не принимают.»
– Нельзя к другим: мне сам Потап Миронычь велел у него ночевать.
«Если так, то подожди, я самой хозяйки спрошу.»
Вздохнул в соломе Потап Миронычь, а Илью Макарыча так лихорадка и бьет; – ну, думает, что-то не просто идет… чему-то быть далее!..
Прошло добрых полчаса; отперли ворота, впустили на двор; сказали неласковым голосом: «добро пожаловать О да прибавили в полголоса: вот чорт не в пору принес!»
Струхнул немного Илья Макарычь, а побоялся делать не так, как приказано; прикинулся усталым и тихонею; сказал бабе, которая впустила, полу шепотом: «мне места не много надобно, только-б до тепла довалиться и усну сейчас А сам взял сноп соломы что со старостою и шасть в избу.
Горит на столе светец; хозяйка на лавке лежит; а перед покутою, за занавесом, как вслушался Илья, сопит что-то, точно боров откормленный.
«На что это солому-то взял?» спросила Илью старуха, вернувшись в избу.
– Да я думал, бабушка, что будет уснуть не-начем, ан вишь у вас и печь и палати есть; так положу-ж сноп под лавку, не надать он мне; а сам завалюсь на палати, буде изволите; так с дороги соснуть хочется, что кажись дня бы три проспал!
«Пожалуй, ляг себе, сказала старуха; я сама твою лошадь распрягу, а ты усни себе, если хочется.»
– Спасибо, бабушка! – отвечал Илья, сунув сноп под лавку, залез на палати и через минуту давай храпеть, будто крепко заснул… А сам чутким ухом прислушивает, зорким глазом подглядывает… старается разгадать, проведать, для чего-де такая история делается?..
Вот видите, люди добрые, – и наш Илья-простак хитрить принялся! и он хочет околицей на прямой путь напасть, и у него родилася смышленость темную думу красными речьми закидывать… Правду говорят, что нужда заставит и коваля сапоги строчить, и коновала быть лекарем!
Прошло с четверть часа, Илья наш храпит на палатах, а сам через щель в избу поглядывает… И стало в избе становиться светло… Появилась свеча на столе, и кувшин с брагою, и фляга с настойкою, что Миронычь Мартына угощал, и вынут из печи пирог подовый большой, и гусь жареный, и вылез из за на веса молодой детина, с бритой бородой, в нанковом длиннополом сюртуке, в лощеных сапогах, городской работы; и хозяйка встала да на лавке сидит, да придвигает к себе детину длинпополого, да улыбается ему, а сама, на настойку, да на гуся, да на палати показывает: «кушай-де да нишни: чужак в избу взлетел!»
Вот длиннополый детина, видно малый не промах, подсел к хозяйке, и то потреплет по плечу и по прочешу, то ущипнет так, что чуть не взвизгнет она, а другой рукой подливает себе настойку в стакан, да хлебает, да пирог с гусем оторачивает.
И хозяйка Лукерья тож хохочет что мочи на его шутки умные, треплет его по красным, что кумачь, щекам и прихлебывает из кувшина браги и раздобарывает разные разности.
Вот как они видно путем понаклюкались, настойки да браги поубавили, пирога да гуся поупрятали, стали громче раздобарывать… где ведь весело хватишь – и опаски нет.
«А ну, драгоценная Луша, или правдоподобнее сказать Лукерия, а по латынскому – Лукреция – чмокни меня еще раз, да и затяни давишшою песню, или правильнее стихословие с виршами, а я подтяну… пение произойдет знатное!»
– Да вон там какой-то дурак завалился, мужа ждет, – сказала Лукерья в полголоса»
«Ничего; все яко прах! Вишь он храпит с устали, где ему, дурню, помешать нашим приятностям… Ну, катай небось!»
Встала Лукерья с лавки и давай что-то петь да подплясывать; на нее глядя и длиннополый детина вылез из за стола. Прежде тихо, а потом громче, так, что наш Илья, еслиб и на дворе в клети спал, то расслушал бы и голос и слова хитрой песни, что пела Лукерья с длиннополым детиною.
Расслушал и смекнул наш Илья про все, что такое деялось и для чего староста в сноп соломы залег; смекнул и про себя горемычный Илья: пошел ему в прок Мартынов урок; и песню-то Илья на память затвердил; вот как вишь она и пелася:
ЛУКЕРЬЯ своим бабьим голосом, скороговоркою.
Муж поехал на базар,
Покупать жене товар –
Тудаб ему не доехать,
Оттуда бы не приехать.
ДЛИННОПОЛЫЙ ДЕТИНА басом, с расстановкою.
А приедет – ничего:
В кнутовищи мы его!
ОНА.
Он мне купит кумачу,
Я скажу, что не хочу!
Тудаб ему не доехать,
Оттуда бы но приехать!
ОН.
А приедет – не беда:
Приударим в два кнута!
ОНА.
Он – ласкаться, целовать…
Я – кусаться да щипать.
Тудаб ему не доехать,
Оттуда бы не приехать!
ОН.
А приедет – ничего:
В кнутовищи мы его?
ОНА.
Чорт ему лишь будет рад,
Как вернется он назад!..
Тудаб ему не доехать,
Оттуда бы не приехать.
ОН.
А приедет – не беда:
Карачун ему тогда!
Слушал, слушал Илья; ну, и его за чужое добро стало зло разбирать; примерил он и к себе это полотнище: – да, говорит, не хитро дело, не мудрено, если и моя жена теперь такого же кумача поджидает!.. Инда вздохнул Илья с горя, да и молвил вслух:
«Соломонька!.. слушай, слушай!.»
– Что это? – спросила струся Лукерья у детины длиннополого, – никак приезжий что-то сказал?
«Да слышь, он, с просонья, про солому бредит, что под лавку сунул давича… начинай еще!»
Тут три раза стукнули в дверь.
– Ну-ко, соломенька, развернись! – вскрикнул Илья, да и бросился вниз.
Дверь растворилась настежь в избу и появились у порога лысый Мартын да тесть старосты Мироныча, Лукерьин отец; а сноп соломы, что Илья принес, выкатился из под лавки, поднялся, стал прямо и ну метаться по избе на диво старику Захару, да Лукерье хозяйке, да гостю-детине длиннополому… Эти двое и руки опустили и прижались каждый в особый угол; а дед Захар Мартына разврашивает:
«Что-де такое тут деется?»
«Вот тотчас спознаешь!» сказал Мартын да и заголосил: «А ну, соломка, будет плясать: ведь радости не много, хоть и есть кураж!»
Порастрепался сноп мечучись туда и сюда, обвалилась солома, и явился из него, пред изумленных зрителей, староста Миронычь собственною особою!..
Что дальше было, рассказывать нечего; сами, будьте здоровы, догадаетесь!.. Только надож к речи прикинуть пару-другую слов, что бы наша сказка не кургуза была.
Мартын с Пльей проводили, как надо гостя незваного, детину длиннополого – насилу сердяга ноги унес. Дядя Илья так озартачился, что из сил выбился, дубася его то по бокам, то по подзатылице: ему так и мерещилось, что он не Лукерью-старостиху, а свою жену в таком переделе застал.
А дед Захар с Миронычем принялись с Лукерьей управляться-ведаться; проворный Мартын где-то старосте, про такой случай и арапник припас; так этим инструментом так вспарили старостиху, что она с месяц не могла ни сесть ни прилечь иначе, как к небу затылком, а глазами в земь.