Дикий мед. Окончание рассказа «Птичка певчая»

Был он уроженец и почти постоянный житель деревни Чернушки, если не считать его ранее годовые отлучки из деревни. Пропадал внезапно и так же неожиданно появлялся. Его, словно магнитом, тянуло что-то в эту заброшенную и, казалось, забытую Богом деревушку.

Каждый из старожилов помнит его неотъемлемо от своей жизни, как куранты на московской башне.

Поговаривали о нём, разное… Одни говорили, что он де, после революции, перед войною, водил где-то в лесах и по дорогам банду, и золота у него закопанного в лесу уйма и сейчас. Другие, доказывали, что он угодил когда-то в тюрьму, за то, что увёл жену у какого-то НКВДэшника… Потом сбежал из места заключения на фронт. Только сельский совет знал, сколько имелось у него наград за войну, а явно он не носил их. Разные слухи ходили о нём. Только старожилы знали точно одно, баб и девок, в зрелые годы, он любил страх. И они его тоже. Наверно понимал он в их толк, как цыган в кобылах… А по его редким словам, когда он иногда проговаривал их сам, чуть подвыпивши, можно было сделать умозаключение – умел он в молодые годы делать из баб вытяжки, а из девок – сыромятину. С того времени, наверно много корней с его кровью протянулось по Чернушке, и близлежащих деревенькам, а может и по белому свету. Да и как могли девки и женщины пропустить мимо себя такой редкостный экземпляр в те годы, когда он был моложе? Подобно тому, как будто они проходят мимо прилавка с галантереей, руки так и тянутся пощупать, проверить, прикинуть…

Никто не знает толком сегодня о том, кто из жителей только Чернушки, может оказаться ему сыном или дочерью, внуком или внучкой, сам он был молчун в этом вопросе. За то наверно и любили его девки и бабы в молодости. За красоту, силу мужскую и молчание. Говорить он много не любил, только в беседе произносил, – "гм",.. "да",.. и "нет"… А когда остарел, прекратил свои внезапные отлучки из деревни и стал посиживать днями у магазина на остановке, не пошел в дом престарелых.

И боже сохрани, что бы принял он от жалостливых баб или девок, какое-то подаяние. Только благодарил их за то, и учтиво, своей огромною ладонью, осторожно отталкивал подающее ему. Никогда не пил на халяву, хотя почти и не употреблял вовсе спиртного, а когда местные мужики распивали водку присел рядом с ним на остановке. Он только произносил своим трубным голосом, – … вредно для мужиков сиё зельё… Баб любить вам ещё надоть…

Загадкой было ещё одно. Поговаривают местные сегодняшние девки и бабы о том, что когда пройдет мимо него какая ни- будь красивая молодая бабёнка, или зрелая девка, он,.. как прогладит своими глазищами по ней с головы до пят, то женщина, или девка, отойдя от него метров на десять, почувствует себя легко, легко, как очищенная от всех грехов после церковного причастия… Ну, это уже наверно бабьи выдумки. Хотя,.. бабы, они чувствуют всё заранее… Конечно, невзирая на его древний возраст, вся женская часть деревни имела к нему простой женский интерес и уважение, вместе с этим, любопытно разглядывая из-под бровей этого последнего из могиканина из качественного племени мужчин. И где-то глубоко, в их грешных душах, зрел простой вопрос, – за что же его любили раньше так женщины и девки?.. Хотя, известно, за что могут до самозабвения любить женщины мужской пол, так обусловлено ЗАКОНОМ ЖИЗНИ от его начала, так будет и до Пришествия… Как говорят,– …жизнь – как есть.

Всяко поговаривают. Как говорила когда-то Л. Гурченко, царство ей небесное – дерёвня!.. Но с женщинами был молчалив и никогда им не грубил. Относился к ним, тоже с большим почтением, как и они к нему.

Так и поживали люди в этой деревни, ни шатко, ни валко, – кто как?.. Притупились в жителях все инстинкты, когда-то привитые царями, коммуняками, остался один – инстинкт выживания, и очень редко раздастся иногда крик новорожденного ребёнка в этом захолустном месте, всё же бывает… Природа… Ночи долгие и тёмные… К тому же, часто отключают электричество в деревне, а бабы и девки никак не упустят такого внезапного выходного.

******

Бабушка Катя, бывшая учительница местной школы, Екатерина Ивановна Строгова, встретила Клаву в своём доме приветливо. Дома, за чаем, всё глядела на внучку, не сводя с такой красоты глаз, всё спрашивала, – а как то? Как другое?.. Узнавала она красоту женскую Строговых, которая передавалась из поколения в поколения женщинам. Подружились они с первого дня. Клава стала для бабушки незаменимой во всём и в делах домашних и в беседах. Наезжала несколько раз к ним и тётя Оля, дочь бабушки. В разговорах, прошлое не ворошили. К чему? Прошлого не воротишь, а теперешнее – нужно беречь. Хотя, наверно, Тётя Оля всё-таки шепнула бабушке что-то о событиях в Ваймасе, по поводу Клавиных приключений. Ну,.. да бог с ней!.. Ей тоже нужно было излить свой испуг за то время, когда Клава размахивала пистолетом у горбатого носа дяди Ибрагима в её доме. А кому, окромя матери, это можно рассказать?

За несколько месяцев жизни в деревне Чернушке, Клава похорошела ещё больше, то ли от того, что женщиной стала, то ли от спокойной жизни. Нет, не раздобрела она, как большинство женщин в замужестве, просто, в её глазах можно было уловить теплоту женщины, и горели они спокойствием, добротой, а во всей её фигуре стёрлась подростковая угловатость. Словом – была в самом соку. Многие местные мужики, проходя мимо неё на улице, после встрече с приветствием, оборачивались и подолгу глядели ей вслед, потом, сдвинув головной убор на глаза, чесали затылки, и покряхтывая уходили по своим делам.

Даже дед, Иван Михеевич, однажды спросил у молодых парней, которые вертелись у магазина соображая на "мерзавчик,"– … откуда такая красота появилась в их деревни? Те ответили ему, чья она, а потом, смеясь, наверно зная ранешний уклон деда по жизни, предложили, – …а что Михеевич, засылай сватов… Он посмотрел на них, по-разбойничьи сверкнул глазами, только что не засвистал, а вот всё-таки гикнул, но наверно не так, как в молодости зычно, – гм-м!.. И только. По всему видимо, узнал он в ней кое-кого и мысли зашевелились разные у него в седой голове, но он умел молчать.

Природа… От неё никуда не денешься, как и каждый человек, на склоне лет, от своих грехов, проделанных за свою жизнь. Таков основной ЗАКОН ЖИЗНИ на Земле. Он, иногда, правит большими массами людей, даже супротив их желаний. Вот и родилась наверно когда-то пословица в миру, – …против закона, не попрёшь… Только бы добавить было к этим словам ещё одно слово – ОСНОВНОГО ЗАКОНА ЖИЗНИ, а не бумажного, человеческого. А может, и было такое слово, при пословице, да потерялось, стёрлось… У нас ведь как? Много "стиралок" в широких штанах на резиновых подтяжках… Способные выполнить заказ… Как говорилось, – … мы реки вспять повернём… Не дай-то Бог!… Они и так, эти реки, сегодня бедокурят…Да и не только реки, вся природа мирская словно взбесилась, а люди,.. люди и те пуще. Словно соревнуясь, – кто –кого?

Всё же все человеческие законы, попирали люди не раз, в разные тысячелетия, а вот ОСНОВНОЙ ЗАКОН ЖИЗНИ – нет. Попробуй, попри зиму или землетрясение. Нет. Ума и силы таковых не дала человеку природа, а то он такого наворочал бы… Хуже вулкана. И так уже достаточно его проделок. Земля и та гудит иногда почему-то. Но человек, он такой, послушает со страхом это гудение и скрежет и продолжает всякую пакость творить на ней, как и раньше.

Вот в таких условиях современной жизни, бывшие деревни перешли в разряд хуторов, а дальше куда? Неизвестно… Правда, они-то не гудят… Но, есть такое слово, страшно произнести – к вымиранию… Ишь.., какое слово, больше подходит для людей… Да оно и не диво, в таких деревнях и хуторах люди живут,.. только кое-кому наверно не ясно…

По приезду в Чернушку, когда пал на землю снег, в один из зимних вечеров, Клава попросила бабушку рассказать ей о её родителях, так как тётю Олю она просила ранее, но та не успела, или не рассказала почему-то умышленно об этом ей.

Бабушка Катя, немного помолчала, словно размышляя над чем-то, потом поднялась со стула, подошла к ней, где она сидела на старинном сундуке, погладила нежно её по голове, как когда-то в детстве и попросила, – ну-ка, освободи мне внученька крышку сундука… Когда Клава пересела на стул к столу, бабушка открыла массивную крышку домашнего схрона и достала небольшой узел из белого платка. Опустила крышку, присела на сундук, после чего позвала её, – иди Клавушка, садись рядом. Степенно развернула узел, достала старинные и почти современные семейные фотографии разных годов.

По поводу её появления на свет божий, бабушка сообщила следующее: родилась её мама, Мария Борисовна Рочева, а в девичестве Маша Строгова в деревне Чернушке, выросла, красавица несказанная была из себя, как и ты. После, как подросла, вышла замуж за парня из посёлка Ваймаса – Павла Рочева. Павел тоже был видный из себя, как говорят – не из последних парней… Красивая пара была… Получили они квартиру в Ваймасе, пол-щиткового дома для лесников. Маша работала точковщицей на верхнем складе, значит в лесу, там, где заготовляли лес бригады мужиков.

Одним словом, замеряла дневную кубатуру древесины, заготовленной бригадами за время рабочего дня. Муж, тоже работал в лесу… Вот они, – и бабушка показала ей старую, чуть пожелтевшую от времени фотографию. С фотографии смотрела на неё молодая пара в бедненьком подвенечном наряде. Клава сразу узнала свою маму, так как, умерла она при ней, и она запомнила её, а вот лицо мужчины, стоящего с ней, видела впервые. И сегодня, разглядывая маму на фотографии, поняла то, что она, Клава, есть копия мамы. Разве что в ней добавилось со стороны, ещё что-то диковатое, цыганское. Бесшабашно весёлое и одновремённо отчаянное и дерзкое. Конечно, в данную минуту, пока она не знала, что и вправду у неё есть в жилах цыганская кровь.

Бабушка продолжила свой рассказ, – прожили они больше четырёх лет, как муж и жена, только детей не давал им Бог. Потом, муж её Павел, уехал на заработки, где-то в южную часть России. Спустя четыре месяца возвратился. Но Маша, жена его, а твоя мать, была уже беременная тобою. Как всё произошло, никто не знал, но всё же нашелся кто-то из людей, что рассказал всё Павлу. Да тут и рассказывать нечего,.. факт налицо – мужа нет дома четыре месяца, а жена понесла.. Вот только встал перед Павлом вопрос – кто подсобил ему обрюхатить его жену? Конечно, доброжелатели нашлись и в этом вопросе…

Он ничего не спрашивал у жены, а однажды, немного подвыпил, и пошел в общежитие сезонных рабочих, в котором жили разной национальности мужики и парни. Там, встретился с указанным кем-то ему молдаванином, по фамилии Боксанов, звать – Георгием. Значить,.. пошли они "говорить" за общежитие… Так и нашли, только на утро, мёртвого мужа Маши, Павла Рочева, истёкшего кровью от удара ножом в живот. Подлый был удар и от ножа и от жены его Маши, моей дочери, а твоей мамы… И бабушка тяжело вздохнула, крестясь, продолжила, – может от такого греха, и она пожила на белом свете недолго… Тут она замолчала ненадолго, вытерла кончиком белого головного платка свои глаза и спустя минуту продолжила, – … после следствия, того молдаванина, Георгия, осудили на девять лет. А как родилась ты, то твоя мама дала тебе фамилию – Боксанова и отчество, Георгиевна… Я, когда-то давно, спросила у неё,– зачем так сделала? На что получила короткий ответ,– как есть, так и записала дочь… И ни кто не знал, любила ли Маша этого молдаванина, или просто поимела связь, что бы родить себе ребёнка, так как от её мужа, Павла, четыре года детей не было. Позже, она стала сильно болеть, этим,.. как его? Раком… И померла уже при тебе. Тогда и взяла тебя на воспитание твоя родная тётя Оля, а моя старшая дочь. Вот как всё было…

В доме повисла тишина, только слышно было тиканье часов на стене, да где-то в тёмном углу дома у печи слышно было песню сверчка, исконного хозяина почти всех рубленых жилищ человека.

Когда бабушка закончила повествование, Клава спросила её,– так я что, на половину русская, на половину молдаванка? Выходит так,– почему-то с горестью, произнесла та ей в ответ…

После молчания добавила, – приходил он, молдаванин, как освободился из лагеря, но твоя мать не стала даже разговаривать с ним. И упросил он меня, что бы я показала ему его дочь, тебя Клавушка. Высмотрел он тебя, когда я вела тебя из школы… Подарки дал мне заранее, чтобы ты не проговорилась при матери… Больше я его не видела.