******ный мир

VIII

Харон открыл глаза. Они светились зеленым. Он бежал по синей траве. По полю тянулась тропинка, а по ее бокам были расставлены живые фонари. Дорога прямо говорила, что по ней нужно идти, идти и еще раз идти. Вокруг летала голубая пыль. Харон очутился в пещере, потолок которой заканчивался так же высоко, как и небо над землей.

Он перешел на плитку и почувствовал, как стучат когти. Тогда он посмотрел вниз, а затем осознал, что похож на Фокси. Нет, он понял, что он и есть Фокси. Зверь бежал по дороге один. Вскоре он стал замечать вблизи тропы своих двойников. Они были похожи как две капли, но все отличались окрасом. У кого-то шерсть была фиолетовой, у кого-то красной или синей. Кто-то был пестрым, но только Харон был серым. Все звери размахивали острыми хвостами и направляли длинные морды в сторону бегущего сородича. Они шептали ему: «Беги, Паппетир… Он ждет тебя», – но челюсть их была неподвижна (и зубы были прижаты друг к другу). Харон смотрел на них как подростки на назойливых братьев и сестер.

Он бежал по плитам, пока не показалась скала. Возле ее основания стояли те же фонарики. Одни напоминали опёнки, а другие дождевики. Выше на камнях лежали какие-то бледно-синие лианы со светящимися пузырями (а светились они каким цветом? Правильно – голубым). На горе из каменных пластов кто-то додумался поставить стул с золотой отделкой.

На дорогой подлокотник упала черная рука, напоминающая сморщенное дерево. На пальцах закрепились когти. Рога были длиннее головы, и по сравнению с телом казались толстыми. Существо было высоким и жутко худым. Оно было черным, отчего казалось, что на стуле сидит живая тень.

– Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры, – сказала тень.

– О, поверь, я здесь не ради забавы, – ответил Харон. Его челюсть осталась неподвижной. – Мне снова нужны ответы.

– С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко злу.

Демон белой горячки олицетворял Тоску (все же она переняла главные черты отца, в то время как сестра Тишина больше походила на мать, Госпожу Совесть). Он смотрел на Харона как на виновника. Это было понятно, хоть и видно было только силуэт – тень, а не того, кто за нею скрывался.

– Я понимаю это. Как видишь, я залез за истиной так глубоко, как это вообще возможно, – сказал Харон.

– И истина требует, подобно всем женщинам, чтобы ее любовник стал ради нее лгуном, но не тщеславие ее требует этого, а ее жестокость…

– Да, я наслышан о вреде алкоголя и о том, что многие сделки с тобой заканчиваются летальным исходом. Ты мне еще тогда все уши прожужжал. Впрочем, я залез сюда не язвить у твоих ног. Как я и сказал, нужно спросить кое о чем.

– Жизнь ради познания есть, пожалуй, нечто безумное; и все же она есть признак веселого настроения… Ты, любитель познания! Что же до сих пор из любви сделал ты для познания?

– Ты всегда считал, что я не достоин твоей дочери, – сказал Харон в облике Паппетира.

Некто в кресле приосанился.

– Но сейчас я пришел по другому делу. Тебе не о чем волноваться.

Невозможно описать то, как Демон белой горячки затевает приступ гнева, но в следующий момент он передумал, потерял напряжение и сохранил свое игривое настроение.

– Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью.

– Ты можешь и дальше намекать на то, что я пропитан тьмой, и что во мне пустоты больше, чем в бездне. Однако у тебя есть долг передо мной. Или ты, восседая на троне короля сделок, уже разучился соблюдать свою часть договора?

Темный силуэт на троне провел рукой. Это означало, что можно просить.

– Хорошо. Расскажи мне, в какую сторону рыть. Я столкнулся с кое-чем неприятным. Привидения. И, у меня мало времени. Прибегни к своему всевидящему оку. Что подсказывает ум демона белой горячки? Как мне под носом у призрака найти источник проклятия? Он ходит за мной по пятам.

– Если ты решил действовать – закрой двери для сомнений.

– Мне недостает фактов. Нужно найти доказательства того, что он причастен к появлению призраков. А я даже понятия не имею, что это за форма духов. Он не выглядит, как мертвец. Это сказки!

– Когда спариваются скепсис и томление, возникает мистика, – ответила тень.

– Чудесно, – ответил Харон. – Значит, я что-то упустил.

– И если у тебя нет больше ни одной лестницы, ты должен научиться взбираться на собственную голову: как же иначе хотел бы ты подняться выше? – сказала тень.

– Что это значит? Почему ты не можешь сказать напрямую? – спросил Харон. Его челюсть осталась неподвижной.

– Есть степень заядлой лживости, которую называют «чистой совестью».

– Конечно, ты же демон белой горячки…

– Много говорить о себе – тоже способ себя скрывать.

Харон произнес что-то, но слова отдаляли его от той мысли, которую он хотел донести. Он замолчал (хотя челюсть и губы его всегда были неподвижными).

– Что падает, то нужно ещё толкнуть, – ответила тень.

– Призрака не так-то просто толкнуть…

– Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

– Хочешь поймать призрака, думай как призрак… Гениально!

Харон развернулся на своих четверых и направился к калитке. Фонари заморгали, и зверь остановился.

– Ты выполнил свою часть обещания. Но пока я не закончу дело, мы не можем быть в расчете, – сказал Харон.

Черные когти вцепились в подлокотник. Из-за тени показалась истинная натура. Существо зарычало.

– Ты знаешь все на свете. Значит, ты должен был знать, что произойдет, когда «обещал» мне помощь.

Существо в золотом кресле наклонилось вперед и взвыло еще сильнее. Оно показало когтем в сторону Харона.

Харон повернулся и увидел, как на него бегут сородичи. Пришлось вновь ступить на каменную тропу, ведь на траве появились искры. Зверь убегал не только от клыков преследователей. Он также бежал от мыслей, которыми бросались родственники Харона. «Паппетир… Паппетир, ты нас предал», – шептали они где-то на уровне, лежащем между подсознательным и бессознательным.

По дороге зверь видел, как некоторые животные, встреченные ранее, гибли в огне. Пожар случился на синих полях, и они теперь были окрашены в новые оттенки: более яростные и беспощадные.

Харон стремился добежать до того же места, откуда началось путешествие по пещере. Дышать становилось труднее. Видимость ухудшалась. Зверь все хуже слышал скрежет когтей его сородичей, бегущих позади. Наконец, Харон потерял сознание (такова цена лишнего глотка).

IX

Фокси проснулся и почуял запах горящей ткани (и этого хватило, чтобы начать скулить). Он бы вскочил, но ему это не позволил сделать деревянный потолок. Зверь уперся в доски, а его когти попытались разодрать их. Ничего из этого не вышло. Воздух превратился в валюту, а Фокси не был в состоянии расплатиться с жизнью. Тогда зверь вонзил хвост в доски над головой и применил всю силу, которая у него была. В посмертной квартире Фокси стало свежо, но ненадолго, потому что огонь показался у краев лодки, что плыла по очень странной реке из земли на заднем дворе. Языки пламени побежали по полу, где сидел Фокси, и зверю пришлось выпрыгнуть из костра. Уже снаружи он вспомнил запах горящих лоскутов. В свете погибели показались изорванный плащ и шляпа.

Забинтованный человек был такой же как и всегда: ленивый, уставший, расслабленный. Разве что глаза не сияли зеленым цветом; к его лицу подбиралось пламя, но не то, что раньше пылало во взгляде. Фокси кинулся в огонь. Он должен был загореться как спичка, но шерсть даже не подпалилась.

К тому моменту, когда гроб затрещал в гибельном жаре, они лежали на траве совсем рядом. Небольшой огонек все-таки прилип к лапе зверя (не спроста это заклинание именуют «ахиллесовой пятой»). Фокси прихлопнул пламя и занялся своим спутником. Он пытался потушить мумию, скулил, судорожно болтал лапами, пытаясь закидать горящего спутника грязью. Ему удалось победить огонь только в тот момент, когда пламя слопало почти все плечо. Харон остыл. Жизнь по-прежнему не обращала на него внимания.

Зверь присел возле спутника. Он склонил голову, поскулил еще немного. Первая капля упала на грудь и оставила там, где обычно у человека сердце, маленький развод. Вторая оставила развод на уцелевшей руке. Третья разбилась о дымящуюся шляпу. Четвертая и пятая вонзились в забинтованную шею. Пятая, шестая и седьмая попали на серебряную шерсть, как будто бы пытаясь смыть с нее сажу. Фокси задрал морду вверх. Его глаза пробежали по темноте, осмотрели каждую темную тучу на ночном небе. Зверь взвыл, озвучивая желтую вспышку в небе. Чуть позже прогремел гром, который никогда не поспевал за золотым драконом.

Посреди тьмы возникло зеленое пламя. Оно появилось так резко, что мумия от этого вскочила, поймав ускользающую с головы шляпу. Харон сразу же понял, что погода опять решила его постирать. Забинтованный человек облокотился на руку, чтобы встать. Он упал. Руки не было, и вместо себя Харон поймал мысль: «Как будто заново родился…»

Мумия встала на ноги и побежала к дому (туда, где все началось). На бегу он почувствовал, как тает его тело. Он сделал шаг. Следующий дался труднее. И эта тяжесть только усиливалась, становилось невыносимо сложно ступать по сырости, и сама самонадеянность соизволила самоликвидироваться со страшной силой. Харон упал на колено. Нога тут же растворилась, и агент упал на траву. Только его грудь коснулась травы, как от тела остался только плащ и шляпа. Фокси бежал сзади, и он увидел, как его товарищ под тяжестью капель превратился в плоского неподвижного червя.

Зверь был пропитан дождем, его уши заливало холодной водой, а нос постоянно надувал пузыри. В какой-то момент прогремело еще раз, и вместе с этим (даже чуть раньше) молния пробежала по миру.

Во время такой пробежки стало светло (несильно, но можно было увидеть хоть что-то кроме угля). Фокси вцепился в лоскуты, в плащ и шляпу, забежал на крыльцо. Там бинты быстро собрались в месиво, месиво – в силуэт. Силуэт – в знакомую Фокси мумию.

Он не сказал Фокси ни слова, и просто накинул на себя плащ и подобрал шляпу. Зверь у него под ногами превратился в юлу, которая крутится то в одну, то в другую сторону. Таким образом, рефлектив стряхнул с себя большую часть грязи, и в его чистом облике что-то изменилось: шерсть стала грубой, морда помрачнела – он повзрослел или даже постарел.

Харон узнал крыльцо, но не узнал улицу вокруг. Фонари погасли (свет в них словно задул сам Дьявол), и теперь не было вообще никакой светлой тропинки. Город как бы намекал, что теперь агенту некуда пойти: тьма найдет его повсюду, окутает, но не поглотит. Во тьме каждый поглощает себя сам.

X

Дверь выскочила из проема и ударилась о стену. После этого в помещение забежал призрак быка, который растворился прямо-таки на бегу. Кто-то вошел в сухую темноту, а следом вбежал Зверь. Кто-то (высокий с зелеными глазами) щелкнул пальцами, но ничего не произошло (и виной тому мокрые лоскуты).

Кто-то вздохнул.

– Придется по-охотничьи… – сказал Кто-то.

От двери шли звуки воя, дождя и грозы. Из источников света на тот момент остались только периодичные вспышки молний. Кто-то провел оставшейся рукой от плеча до пояса (как оказалось, левой рукой это делать не так удобно). Появилась сумка на плече. Из нее Кто-то достал гремящий коробок с запахом серы. Из коробка Кто-то достал что-то, а потом оно загорелось.

Появился небольшой огонек, появился Харон и Фокси. Вокруг них возникло пустое имение, в котором не оказалось Фалька, но в котором по-прежнему висели портреты разных людей.

Мумия подошла к двери и попыталась закрыть рот надоедливой улице. Ветер хотел помешать, да и спичка чуть было не потухла (не будь она магической, ее бы разорвало на части). Харон захлопнул дверь, и Фокси вздохнул. Питомец присел и наконец расслабился, ошибочно почуяв, что опасность миновала. Зверь остался у входа, а Харон вместе со свечей пошел выяснять отношения.

– Фальк! Фальк, какого черта!?

Харон шагал так, как если бы искал уборную в срочном порядке (но мумиям она ни к чему). Он сунул правую руку в сумку, но не смог понять, почему не чувствует дна. Он попробовал нащупать там хоть что-нибудь, но почему-то рука ничего не воспринимала. Харон посмотрел вниз, и наконец осознал, что это сумка ничего не воспринимала, потому что он, к его удивлению, лишился правой руки. Фокси вздохнул…

– Фальк! Фальк…

Зверь возле входа станцевал свинг, чтобы окончательно просохнуть. Харон осмотрел запущенный и очень старый дом, который не так давно казался ухоженным. «Во всем городе никто не ЖИВЕТ» – сказал Харон. Он держал свечу, и получалось так, что видеть можно было только то, что оказывалось прямо перед носом волшебника. К слову, Харону удалось отвлечься от грозы, да и Фокси не думал о ней.

Все внимание приковали к себе портреты, о которых ранее говорил Фальк. Какие-то висели в той специальной комнате, как и раньше, но создавалось ощущение, что парочки не хватает. Фокси снова напрягся, почему-то подумав, что за ними кто-то наблюдает. Харон подошел к одной из картин, точнее, она врезалась прямо в него, пока он осматривался. На картине изображался стройный мужчина, худой, с усами и взволнованными глазами. Он предпочел позировать в классическом костюме (которые так презирал Харон, глядя на безвкусных аристократов). Этот мужчина держал на руках какого-то зверька с горящими глазами.

– Опять ты? – спросила мумия. – Что ж тебе на прежнем месте не виселось?

Фокси зарычал, приподнял голову.

– И чего-то тебе не хватает… – продолжил Харон.

Забинтованный человек вгляделся в глазища нарисованной ящерки. Они были открыты так широко, словно это обозначало выражение «прочь!» (или то, что человек слишком крепко сжал его туловище, выдавив глаза наружу).

Он уже собрался отойти от картины, но пришлось вновь к ней вернуться. По полотну побежала капля, прямо в том месте, где у мужчины изображалась щека. Харон поднес спичку вплотную.

– Хм… Забавно… Вода попала на картину, и теперь кажется, что богатей плачет…

Харон прикоснулся к капле, а Фокси уже подбежал к нему, чтобы взять пробу. Зверь аккуратно смахнул «слезу» с забинтованного мизинца, благополучно миновав спичку чуть выше.

– Хм… Соленая… Хм… Забавно.

Харон унес спичку дальше, к следующей картине, которую они обсудили с Фальком. Поначалу свет остановился возле нарисованного воротника, похожего на ошейник. Из-под черной рубашки выступала белая лента, поэтому Харон должно быть в тот момент и распознал перед собой священника. Он поднял свечу, чтобы посмотреть нарисованному служителю в глаза: снова капли, и снова соль.

Мумия чуть быстрее подошла к следующей картине. На ней изображалась хмурая гномиха в белом кружевном платье с большим животом (точно таким же, как у беременных). Харон поднес спичку к ее лицу, и от нарисованный щеки пошел пар. Капли воды стекали и от ее глаз.

Харон метнулся к другому портрету. На нем был нарисован усатый пожилой мужчина в охотничьей форме с двуствольным ружьем в руках. Он также хмурился и «лил слезы».

– Лоскут мне в зад… – послышалось в комнате.

Харон обошел остальные портреты. Одноногий мужчина на костылях, какая-то собачка с телом ребенка в пижаме, одинокая альвийка с белой фатой на лице, бледный мужчина на фоне гробов – все они хмурились и «плакали».

Портретов действительно не хватало; Харон таскал свое тело по комнате мимо нарисованных людей и искал изображение семьи из трех человек. Он думал, что следующей будет эта картина, но каждый раз ошибался, пока вовсе не вернулся к мужчине с ящеркой в руках. Харон зачем-то пошел по второму кругу. Следующей должна была быть картина со священником, но мумия наткнулась на портрет невесты. Дальше последовало изображение одноногого… Харон вернулся к предыдущему портрету и обнаружил, что невеста поменялась местами со священником, а мужчину с ящером не удалось обнаружить вовсе.

Харона, казалось бы, окружали портреты, но каждый раз, когда он отворачивался, они перемещались по комнате. Харон крутился и осматривал портреты, ему становилось теснее. Он чувствовал, что Фокси находится в одном шаге, и в то же время ощущал преграду между собой и им. Люди на портретах всегда смотрели на него.

Харон сполна ощутил на себе их взгляд, и если бы он ощущал еще и холод, то по телу у него непременно побежали бы мурашки (как у Фокси). Харон стал думать об этом, ему показалось, что он испытывает что-то очень нехорошее и несвойственное ему. Почему-то, когда ты бесчувственное создание, ты не переживаешь хорошее: радость, приятное удивление, влюбленность. Страх и отвращение же способна чувствовать даже нежить.

Забинтованный человек почувствовал себя одиноко, и в отсутствии ушных раковин к нему пришла ОНА. Длинноволосая улыбнулась и взяла мумию за руку. Харон испугался, что магическая спичка сделает ей больно, но девушка без колебаний схватила забинтованного волшебника за запястье и потащила за собой. Харон легко поддался этому, ведь встреча с ней всегда возбуждала его и выбивала из привычного хода мыслей. Харон шел за ней, казалось бы, по маленькой комнате, в которую едва помещается книжный шкаф и койка, но их прогулка затянулась. Забинтованный человек видел перед собой только ее и то, как она уводит его во тьму.

Она вела его, как обычно, в противоположное направление от того пути, куда пошла бы Тишина (поэтому он и предпочитал ей Тишину). Харон смотрел на нее, и единственная причина, по которой он молчал, была надежда (не вера) на то, что они как сестры по-прежнему связаны, и что он может где-то во тьме встретить Тишину. Он думал о ней, а она наверняка думала о нем (где-то пока еще далеко). Возможно, она была в Великом лесу или где-то на Великой горе в укромном месте, про которое не знал даже Паппетир. Однако могло быть и так, что она в этот момент находилась в агентстве «Охотник за головами», потому как Белый локон любила молчать и заниматься сидячей магией под пение Тишины. Харон даже подумал, что в старых стенах его ждет Лили, чтобы купить черные сапожки и покрасоваться ими перед выдуманным Чертом. Забинтованный человек смотрел на Тоску, на ее бледные волосы и стройную спину, думая о том, какая выдумщица эта Лили (о том, что девчонка совсем не умеет завидовать, раз придумывает себе питомцев, похожих на Фокси). Харон думал об этом до тех пор, пока не понял, что за представление устраивает Тоска. Она настигла его в самый неожиданный момент (а ей, между прочим, давно этого не удавалось).

Беловолосая девушка обернулась, чтобы Харон никогда не пришел в себя, но он успел закрыть глаза. Его тело словно осталось без хозяина. В этот момент позади зарычал Фокси, и дух Тоски исчез (скорее всего вернулся к подножию Великой горы, где последний раз ее и видел Паппетир). Рядом больше не было никого, даже портретов (Фокси скулил где-то в дальнем углу).

Харон открыл глаза, в которых по-прежнему горело зеленое, как малахит, пламя. Агент вспомнил, что держит магическую спичку. Он так же понял, что стоит возле портрета, от которого пахнет свежими красками. Он поднял спичку и увидел нечто знакомое. Цвет его бинтов было нетрудно распознать на бумаге, даже при красном и тусклом свете. Лицо мумии растянулось по вертикали, глаза стали широкими, рот где-то под бинтами приоткрылся (удивительно, но он всегда шевелил им оттуда). В глазах по-прежнему горело зеленое пламя. Магический свет в руке стал меркнуть, освещая все меньшую площадь. Агент захотел увидеть лицо изображаемого создания и поднял руку вверх. Спичка снова разгорелась, чтобы не только Харон, но и Фокси сумел разглядеть самое главное. Мумия увидела собственные глаза, в которых уже не горел зеленый (как малахит) свет. Это была всего лишь картина… Харон посмотрел на Харона и вздрогнул (впервые в жизни), когда догадался, над чьим портретом работал Фальк. Магический огонек разгорелся сильнее, чем когда-либо в своей короткой жизни, и сильнее, чем от него требовал хозяин (чтобы вскоре умереть). Благодаря предсмертному усилию огонька Харону удалось увидеть портрет самого себя. На портрете были очень точно переданы детали, и все было таким реальным, как будто Харон смотрит на себя в зеркало. Были переданы и глаза, и ссадины с дырками на плаще. Но лишь одно волновало агента (на картине у мумии не было правой руки, но по итогу его смутило нечто иное). Харон почему-то изображался с кровавой дыркой в груди, будто его пронзило маленькое пушечное ядро.

– Вздор! – усмехнулся Харон. – Художник, конечно, неплохой из него, но он так и не понял, что у этого тела нет крови…

Затем они погрузились в темноту, и Тьма нашептала, что осталось совсем чуть-чуть. И только Фальку было известно, что это значит.