Ох, уж эти женщины! – подумал Тихонов. – Всегда придумывают проблемы. То не так, да это не так. Вот теперь грустный, и по имени не называет! А вообще ему часто говорили, что он грустный. То учитель, то родственники, то вообще какой-нибудь посторонний взрослый. «Ой, Тихонов, а что ты грустный такой!?» И так ему это уже надоело, что каждый раз хотелось послать вопрошающего куда подальше. Какое ваше дело? Какой есть, такой есть. Но Гришину, конечно, он послать не мог.

– Не знаю. Так как-то. А что?

– Просто кажется всё время, что у тебя что-то случилось.

– Нет, всё норм.

– А по имени почему не называешь?

– Хорошо, буду.

– А раньше почему не называл?

– Бля… – вдруг вырвалось у него.

– Что ты сказал!?

– Ничего, ничего я не говорил!

– Я слышала! Ты выругался матом на меня?

– Ну что ты, ну что ты! Разумеется, нет! Это же междометие!

– Ах, междометие!?

Тихонов тяжело вздохнул и взял её за руку. Она руку вырвала.

– Катя, прости. Я не знаю, почему не называл тебя по имени. Как-то трудно было. Мне кажется назвать по имени – это очень личное… Ну почти как в любви признаться.

– Ага! – воскликнула она. – Значит, ты только что мне в любви признался!

Он смутился и не нашёл, что ответить.

– Ладно, идём дальше, – сказала она. – Проехали.

Через минуту она сама взяла его за руку.

И тут Тихонов увидел отца. Он шёл им навстречу, петляя по всей ширине улицы. Он был совершенно пьян. Рубашка расстёгнута до груди, частью торчит из расстёгнутой ширинки, ботинки не зашнурованы и надеты как тапочки, со смятыми задниками. Он уже давно не причёсывался и не брился, и стал немного походить на бомжа. По опыту Тихонов знал, что это отец с похмелья, но не ещё протрезвевший, идёт в магазин за водкой.

Надо же ему было именно сейчас выпереться на улицу и пойти по этой дороге! Тихонов совсем не хотел знакомить Катю с ним в таком состоянии. Оставалось надеяться, что он их не заметит, и пройдёт мимо.

Но отец его увидел и направился прямо к нему.

– Э, это, ты постой, – он обдал их перегаром. – У тебя деньги есть?

– Ой, господи, – испуганно воскликнула Гришина, – что вам нужно?

Наверно она приняла его за старого гопника, который решил их ограбить.

– Катя, – тихо сказал Тихонов, не поднимая глаз, – это мой отец. Иди домой, потом увидимся.

Гришина не стала спорить, только посмотрела внимательно на качающегося перед ней человека и быстро ушла.

Он подождал, пока она отойдёт на достаточное расстояние, и ответил:

– Если бы деньги у меня и были, я бы их тебе не дал.

Отец попытался усмехнуться и хрипло, как будто булькая алкоголем, проговорил:

– Вот она детская неблагодарность…

И, шатаясь, зашагал к магазину.

– Папа! – окликнул его Тихонов.

Тот остановился, но не обернулся.

– Почему ты не называешь меня по имени?

Несколько секунд отец стоял, всё так же к нему спиной, потом двинулся дальше, с трудом преодолевая каждый шаг.

Планируй выгодный брак

– Слышь, Тихон, а ты помнишь, когда у тебя эти тики начались?

– Не, Дэн. А чего это ты вдруг? У меня уже давно не было. Может, прошло.

– Так, интересно. Отчего это бывает?

– Ну, когда нервничаю сильно начинаются иногда.

– Значит, тебе нельзя нервничать?

– По идее нельзя. Да кому ж какое дело? Хотелось бы, конечно, чтоб все меня жалели и любили, но фигли.

– Моя бабушка тебя любит.

– Блин, Дэн, славу богу ты щас не сказал, что сам меня любишь!

– Не, ну я тож неплохо к тебе отношусь. Хочешь, поцелую?

– Всё, пошёл в жопу.

Они стояли у входа в институт напротив школы и ели мороженое. Есть мороженое, пока в школе в это время идёт урок физики – особенное удовольствие. Тихонов даже постанывал от наслаждения. Из-за прогула немного беспокоила совесть, но это-то и делало мороженое таким вкусным. Во всяком настоящем счастье должна быть толика горечи, а точнее – греха, иначе без этого оно и не счастье вовсе.

– Как думаешь, нам физичка припомнит? – забеспокоился Денисов, доедая свою порцию.

– Я думаю, ей пофиг. Она, в общем, не так уж и плоха, как думают.

– Ну да, согласен.

– Знаешь, Дэн, странное дело, но вот, к разговору о пожилых женщинах, я заметил, что ко мне всегда бабушки моих друзей благоволили. И моя родная, конечно, тоже. Жаль умерла рано!

– Может, ты спец по бабушкам, Тихон?

– В плане?

– Я хочу сказать, что у тебя есть не плохие шансы соблазнить старуху-миллиардершу и жениться на ней. Она скоро умрёт, а ты станешь богатым! Подаришь мне яхту, как другу…

– Эх, Дэн, да к каждой миллиардерше уже очередь километр…

Когда начинаются тики

В школу они решили не возвращаться. После физики в расписании стояла физра, смысла не было. Ладно, если бы они там играли в баскет или футбол, так нет же, старый физрук заставлял их заниматься какой-то фигнёй.

– Дэн, – вдруг сказал Тихонов, когда они уже собирались расходиться, – у меня есть догадки, когда у меня тики начались впервые.

– Ну и?

– В общем, случилась такая история, когда я был ещё маленьким совсем. Лет пять-шесть, не больше, в школу ещё не ходил. Но и не меньше, иначе хрен бы я это помнил. Как-то моя мама вернулась из командировки. А папа в это время бухал со своим друганом на кухне. У мамы была бутылка хорошего коньяка припрятана, для праздника или ещё зачем. Папа, пока мамы не было, её нашёл и выпил, а вместо коньяка налил чай. И вот, мама приехала, и сразу вычислила, что там не коньяк. У неё началась истерика, она схватила бутылку, и побежала на кухню с криком: я убью тебя! Но это не папе, а его другу, она всегда считала, что в том, что он пьёт, его друзья виноваты.

– Это что, она так расстроилась из-за коньяка?

– Да не, не в коньяке дело. Просто ей надоело. Всю жизнь одно и то же. Последняя капля типа. Ну и вот, прибежала, кричит, что убьёт его. А тот встал, здоровый такой мужик, и пошёл на неё, тоже кричит: ну давай, убей, давай! Глаза бешеные, кулаки сжал, думаю, сейчас сам убьёт…

Тихонову стало трудно говорить, и он замолчал. Он не знал, что так разволнуется, рассказывая эту древнюю историю.

– А отец-то твой что? – спросил Денисов.

– Да ничего, – глубоко вдохнув, ответил Тихонов. – Сидел рядом и тупо в стол смотрел. Мать визжит от ужаса. Я тоже стал орать. Никогда я так не кричал. Помню, удивлялся даже, что не могу громче орать, потому что чувства, как говорится, меня переполняли. Я даже не кричал, а ревел, как животное какое-то. А мама из дома убежала. Я её до ночи ждал, стоял у окна, и молился, лишь бы она вернулась. Я думал, что она больше никогда не придёт.

– Пришла?

– Да, пришла, поздно ночью. Вот, короче, мне кажется с тех пор у меня и началось. Но не уверен. Это так, догадки! Я ж не психоаналитик. Хотя, если верить психоанализу, самые страшные травмы мы-то как раз и не помним.

– Мда, Тихон, мрак.

– Да ладно, бывает. У меня много таких историй было. Но когда постарше стал, уже полегче воспринимал. Привык типа. Ну ладно, Дэн, давай. Тут наши дороги расходятся. До завтра!

– Давай, старик, до завтра!

Школа – не церковь

Бывает так, что в разгар весны вдруг наступает осень. Небо заволакивает тяжёлой серой пленой, холодает, и моросит противный дождь. Всё выглядит так, что не отличишь – то ли это поздняя осень, то ли середина апреля. Хотя осенью на дорогах падшая листва, – подумал Тихонов. – Или павшая? Осень это умирание, а весна рождение. Но не одно ли это и то же?

На математику он пришёл невыспавшийся, опухший, растрёпанный. Он проспал и поэтому собирался в большой спешке, даже не успел почистить зубы и причесаться. Гришина уже сидела в классе за партой.

– Привет, – чуть виновато прохрипел он. – Извини, хотел вместе в школу идти, но будильник не услышал…

– Ты похож на воробья под дождём, – засмеялась она. – Видел таких? Сидят на ветке, надулись как шарики, перышки в разные стороны…

– Спасибо, – пробормотал он, довольный, что она не в обиде.

Вчера вечером он сделал невозможное – домашнее задание по математике. Пришлось, конечно, посидеть, ведь он многое пропустил, давно не следил за тем, что было на уроках. Но за несколько часов он разобрался. «Если бы не лень, то был бы отличником», – говорила про него физичка. А ей он верил.

Ирина Александровна начала урок. Тихонов приготовился – сейчас она спросит его: «Тихонов, ты сделал домашнее задание?» Он ответит: «Да, Ирина Александровна!» Она: «Покажи!» И вот он ей покажет, а оно и в самом деле сделано!

Но, мельком взглянув на него, она не стала спрашивать про домашнее задание. То ли она была настолько проницательна, то ли ему просто не повезло. Впервые за учебный год он его сделал сам, и впервые она не захотела проверить! Закон подлости.

Ирина Александровна сразу приступила к новой теме. Она грузно поднялась, взяла мел, повернулась к ученикам и начала рассказывать вводную часть.

– Боже, что это! – вдруг воскликнула она.

Все встрепенулись. Она с выражением крайнего удивления смотрела на Тихонова.

– Что я вижу? – повторила она.

Тихонов пожал плечами. Все остальные тоже недоумевали.

– Мало того, Тихонов, что у тебя расстёгнута рубашка чуть ли не до пупа, так ещё и крест висит всем напоказ! Ты школу с пляжем или церковью не перепутал?

Тихонов опустил голову и в самом деле увидел голую грудь, но не до пупа, конечно, а совсем немного – забыл с утра рубашку застегнуть на три верхние пуговицы. На шее у него действительно висел золотой крестик, ему подарила его тетя год назад на день рождения. Она была хорошей женщиной, и из уважения к ней, а отчасти на всякий случай (вдруг Бог всё-таки есть и слышит его просьбы?), он его носил. Но какое до этого дело математичке, ему было непонятно. Он молча застегнул две пуговицы и спрятал крест.

– Алексей, – сказала она, тыкая в него мелом, – ты хоть знаешь, сколько величайших умов науки церковь сгубила?

– Ломоносова? – вдруг спросил Стаханов.

Она перевела взгляд на него.

– Миша, причём здесь Ломоносов?

Он сник, разрубленный её огненным взором, словно мечом джедая. Она повернулась обратно к Тихонову:

– Джордано Бруно сожгли на костре… Поплатился Галилей, пострадал Кеплер! Да известно ли тебе, скольких ученых, да и просто ни в чём неповинных людей инквизиция сожгла на костре?! И после этого ты носишь крест? В моей юности за это сразу бы исключили из комсомола. Да в него и не приняли бы!

– Это вас не касается, – зло прервал её Тихонов. – Что хочу, то и ношу.

– Ах, вот ты как заговорил! Тоже мне, Жанна Д`Арк! А ну встань и выйди из класса! И чтобы с крестом я тебя больше не видела на уроке.

– Ирина Александровна, но это и правда не ваше дело, – заступился за него Денисов. – У меня бабушка каждую неделю в церковь ходит, но при этом она очень образованный и начитанный человек. И доход у неё наверно больше, чем у всех учителей в этой школе вместе взятых…

– Да я и сам в церковь регулярно хожу, что здесь такого? – сказал Серёгин. Было ясно, что он врёт, и все заржали.

– Ты там чё, Серый, подаяние просишь на паперти? Я тебя видел, ты старухой прикидывался.

– А может, ты службу ведёшь, как батюшка?

– Не, он прихожан обкрадывает, пока те исповедуются!

– Тихо! – повысила голос Ирина Александровна – так, что в ушах зазвенело, и все замолчали.

Она была в гневе.

– Денисов, ты на выход вместе с Тихоновым. Без своей миллионерши-бабушки не появляйся. Серёгин тоже.

Друзья, сердито ссыпав вещи в рюкзаки, направились в двери.

– Ой, – хихикнула Маша Петрова, – смотрите, а у Тихонова носки разного цвета.

Тихонов с удивлением посмотрел на свои ноги. В самом деле, один зелёный, другой красный, как у клоуна. Значит, спросонья не разобрался, когда собирался утром в спешке в школу.

– Это явления одного порядка! – прогремела им вслед Ирина Александровна. – Сначала религия, а потом и носки разные.

Жанна Д`Арк

– Я одного не пойму, – сказал Денисов, – чего это она тебя Жанной Д`Арк назвала? Она хоть в курсе, что это женщина?

– Думаю, в курсе. Она просто дурная. Для неё нет разницы между мужчинами и женщинами.

– Вот она дура!

– Да. Но в каком-то смысле для меня это честь. Жанна была крутая тётка, которая повела за собой цвет рыцарства!

Денисов задумался.

– Слушай, а ты хотел бы в реале поменяться с ней ролями? – спросил он.

– В смысле, стать девчонкой? Нет, не очень… Тем более, её сожгли на костре. А вот если бы она оказалась на моем месте, то Ирине Александровне не поздоровилось бы…

– Ну не знаю, – покачал головой Денисов. – По-моему, математичка помощнее будет. Пойдем к бабушке?

– Дэн, спасибо за приглашение, в другой раз с удовольствием. Но сегодня у меня дела.

– Ну, смотри.

– Передавай бабушке мой огненный привет! Скажи, что память о её светлом образе и её обедах высечена золотом на моём сердце.

– Ладно, ладно. Это ты такой ласковый из-за того, что я сказал на уроке, что она богатая? Задумался о выгодном браке?

– Дэн, иди в жопу.

Люби книги

Тихонов на самом деле собирался зайти в книжный магазин. Денег у него не было, но он хотел походить по рядам, посмотреть новинки, заглянуть в букинистический отдел. От неприятностей ему всегда помогали отвлечься книги.

Магазин располагался относительно недалеко от школы, на одной из старых улочек. Путь к нему лежал через ветвистые переулки и сумеречные дворы, обычно тихие и пустынные. Тихонов любил прогулки по таким местам, они волновали сердце и будили воображение. Город здесь казался покинутым и вымершим, как древние города майя. И хотя повсюду были наставлены машины, их тоже можно было считать брошенными вследствие какого-то апокалипсиса.

А в магазине было людно. Не любил Тихонов столпотворение, из-за этого к книгам не подберёшься, но что ж поделать. Он сразу направился в букинистический отдел, там людей поменьше, да и книги поинтереснее. Его всегда влекло к старым изданиям, было в них какое-то нежное очарование. Если взять две одинаковые книги, скажем, «Робинзона Крузо», но при этом одну в новом издании, а другую в старом, то вторая покажется лучше. Впрочем, это касалось не всех старых книг – некоторые были напечатаны на туалетной бумаге, с кучей опечаток и в убогой обложке – явное свидетельство экономического кризиса.

Самые прекрасные книги, от которых душа Тихонова в вожделении замирала, были выпущены уже несуществующим издательством «Academia». От его деда осталась отличная библиотека, в которой было немало книг этого издательства. Он любил в детстве подержать их в руках, полистать, поразглядывать чудесные картинки. Большую часть этой библиотеки он не читал, потому что был ещё маловат. А теперь и не прочёт уже. Однажды его отец сложил все эти книги в большой деревянный ящик и отдал кому-то за бутылку водки.

От книг на столе исходил сладковатый пряный аромат. Он провел рукой по корешкам, как бы здороваясь с ними. По-настоящему древних книг тут не было, всё издано не раньше двадцатого века, но всё равно, почти в каждой очарование старины.

Тут его взгляд упал на потертую синюю обложку с выдавленным портретом. Что-то знакомое. Раскрыв первый разворот, он понял, что так и есть: «Путешествия Лемюэля Гулливера в некоторые отдаленные страны света, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей» 1932 года, издательство Academia. Одна из любимых книжек его детства! Неадаптированная, с непристойностями, с обалденными иллюстрациями, и в отличном состоянии. Но пять тысяч рублей.

Это была одна из тех книг, которые пропил отец. А вдруг та же самая? О, как страстно ему захотелось её приобрети! Он аккуратно взял её в руки и стал листать. И по мере перелистывания в нём росла уверенность: он её украдёт. Магазин не обеднеет, что ему будет от потери одной книжки? Продавца рядом не было, покупателей тоже. Идеальная возможность. Он закрыл книгу, скинул рюкзак, ловко расстегнул молнию и кинул книгу внутрь. Никто ничего не мог заметить. Быстро застегнув и закинув рюкзак за спину, он направился к выходу – не спеша, прогулочным шагом, глядя по сторонам, как человек, который не сделал ничего плохого. У выхода он специально остановился, посмотрел в телефон, сделал вид, что сомневается – не вернуться ли в магазин. Но покачал головой, и шагнул через порог.

– Молодой человек! Молодой человек! – его кто-то схватил за лямку рюкзака и крепко держал.

Внутри у него похолодело. Он обернулся и увидел мужчину с бейджем – из персонала магазина. Тот улыбнулся:

– Пройдёмте! Воровать не хорошо.

Не пропивай книги

– Так, поглядим, что тут у нас, – сказал добродушного вида мужчина, наверно, директор или начальник охраны, хрен его знает. – Ага, Джонатан Свифт! Неплохой выбор.

Тихонов сидел в какой-то каморке в глубине магазина. Вокруг старые шкафы, как попало забитые книгами. Все краденые! – почему-то подумал он. – Что теперь будет? Полиция? Штраф?

– Ну что, полицию будем вызывать? – словно услышав его мысли, спросил мужчина.

Тихонов робко пожал плечами:

– Может, не стоит?

– А что делать?

Тихонов опять пожал плечами.

Мужчина раскрыл книгу и стал читать. Минуту, две, пять. Тихо, только шелестят переворачиваемые страницы. Тихонов в страхе смотрел на часы над дверью. Вскочить и бежать?

– Да! – наконец сказал мужчина и отложил книгу.

Он задумчиво посмотрел на Тихонова.

– Хорошая книга! Недурной у тебя вкус. Нынешняя молодёжь читает другие книги. Точнее, вообще не читает.

– Да, неплохая, – кивнул Тихонов.

– Ну так а что ты её не купил?

– Денег нет… Пять тыщ всё-таки…

– Ну а если каждый, у кого нет пяти тыщ, станет книги тырить, как думаешь, что будет?

– Будет плохо? – предположил Тихонов.

– Верно. Хотя я бы выразился иначе. А почему именно эта? Мог бы и подешевле взять, вон в отделе зарубежной прозы новое издание в мягкой обложке за сто пятьдесят рублей. Воруй – не хочу. Или ты на самом деле не читатель, а продавец?

– В смысле?!

– А в прямом! Книжка-то дорогая, взял задаром, перепродал за три. Легко. Вот и денежку заработал.

– Да нет, что вы! Я для себя.

– Ага, за пять? Для себя за сто пятьдесят это ниже вашего достоинства?

Тихонов покраснел.

– У меня отец эту книжку пропил. И вот я вернуть хочу.

– Прям именно эту? – мужчина потряс книгой перед его глазами.

– Да, именно её, – соврал Тихонов. Он не был уверен, что это именно та книга. Могла быть она. Но могла и не быть.

Мужчина откинулся на стуле и стал пристально смотреть на Тихонова, как бы изучая его. Тихонов постарался сделать ангельское лицо. У него это неплохо получалось. Бывало, про него говорили (правда, в детстве, но и сейчас иногда всякие бабушки): «о, какой милый, трогательный мальчик!» Вот таким мальчиком он и старался сейчас прикинуться.

– Дааа… – задумчиво протянул мужчина и отвернулся к окошку. Лицо у него было такое, как будто он вспомнил что-то давнее и ностальгическое. – Я и сам выпить любил. Весьма. И поверь, – добавил он, – пропитые книги – это не самое страшное! Бывают вещи и похуже. Ну ладно. Иди.

И он протянул Тихонову книгу.

– Мне её обратно на стол поставить? – спросил он тихо.

– Можешь на свой. Дарю. И спрячь её от отца. В следующий раз не отдам.

– Спасибо.

Тихонов встал, взял книгу и попятился к двери.

– Смотри, – сказал мужчина вдогонку, – только сам не пропей. Когда вырастешь.

День рождения Надежды Павловны

– Я наверно потому такая жизнерадостная, что родилась весной!

У Надежды Павловны сегодня день рождения. Ей исполнилось сорок лет. О юбилее знали заранее, и решили всем классом её поздравить. Кто принёс цветы, кто торт, кто ещё что – в расчёте, что увидев всё это, она разомлеет и не станет проводить урок.

– Надежда Павловна, – сказала Света Ступакова, – вы такая красивая! И не скажешь, что вам сорок!

– Ребята, – ответила она, сияя от удовольствия, – ну не знаю даже, как теперь быть! Мне всё это домой нести тяжело будет. А с учителями после уроков у нас отдельные посиделки запланированы, там уже всё куплено… Придётся нам вместо русского чаю попить?

– Ну да, Надежда Павловна, что ж поделать, – согласились ученики, – по ходу придётся!

Девочки принялись накрывать учительский стол, Гришина собралась с вазой и чайником за водой, молодые люди расселись на партах. Ясно было, что обстановка сегодня неформальная и можно позволить себе понарушать школьные правила.

– Ну, чего расселись? – заорала Маша Петрова на парней. – Мы тут что, рабыни типа!

– Неплохо бы, – закивали ребята.

– Стулья взяли, вокруг стола расставили! Рыбенко, вылезай из-под парты, я всё вижу! Бубнов, Батонов вы за шторой! Тихонов, помоги мне тут.

Гришиной, видимо, не понравилось, что другая пытается командовать им, и она резко возразила:

– Алексей мне поможет с чайником и вазой!

Они вышли в коридор и направились к кулеру. Это был первый раз, когда они остались наедине после встречи с отцом. Он не знал, что сказать и молчал.

– У меня отец тоже пьет, – вдруг сообщила она, наливая чайник.

– Ммм, – ответил Тихонов.

– Давно хотела спросить, а что означает твое «ммм»?

– Ммм?

– Блин, Лёша…

– Извини. Ну это типа согласие. Я как бы говорю: «А, да, ясно!» Но иногда и вопрос: «А, что?»

– В общем, ясно, на все случаи жизни. Ты больше не хочешь со мной общаться?

– Почему же, хочу.

– Ну а чего ты тогда прячешься от меня по углам со своим Денисовым?

– Я не прячусь…

– Раньше ты меня провожал каждый день! И даже в школу вместе ходили. Смотри, Тихонов, женщина долго может терпеть! Но до поры, до времени! Надоест мне, горько пожалеешь! Иди в туалет налей вазу для цветов.

– А из кулера что не налить?

– Кулер, Тихонов, для питья! – и она, покачав головой, понесла чайник в класс.

Когда он вернулся, все уже сидели вокруг Надежды Павловны, кто на стульях, кто на партах. Она стояла у своего стола, блаженно улыбаясь, и что-то рассказывала о себе.

– В эту школу я пришла работать сразу после института, почти двадцать лет назад! С тех пор немногие учителя остались… Ирина Александровна, Анна Александровна, Евдолина Парисовна, Татьяна Юрьевна, Маргарита Петровна… И… И всё. Остальные позже появились. Подумать только, сорок лет живу на свете! В двадцать мне казалось, что всё, становлюсь старухой… А теперь понимаю, что не так. Запомните, девочки – в сорок жизнь у женщины только начинается!

– Надежда Павловна, – сказал Титяев, – вот вы такая хорошая, добрая. А почему другие учителя плохие?

– Кто это, например? – с удивлением спросила она, присаживаясь на свой стол.

– Ну, почти все кого вы перечислили…

Я с тобой, Костя, не соглашусь! Они очень хорошие люди.

– Да ну! – воскликнул Серёгин. – Это вы так из этой, как её… Корпоративной солидарности так говорите!

– Нет, Сергей. Они и правда хорошие. Сейчас я вам кое-что покажу! Дашенька, – попросила она Данилову, – там в шкафу на верхней полке альбом с фотографиями. Я принесла с коллегами за чаем посмотреть после уроков, былое вспомнить, ну так и вам покажу.

Даша вытащила огромный толстый альбом, из которого торчали углы неприклеенных фотографий, и подала Надежде Павловне. Ученики встали и подошли ближе.

– Вот, смотрите, узнаёте? – она взяла за уголок одну фотографию и подняла её, чтобы все хорошо видели. На чёрно-белой карточке была девушка с очень серьёзным и строгим взглядом. Две аккуратные косички, платье, похожее на школьную форму, строгое пальто.

– Эт точно не вы, – сказал Серёгин.

– Нет, не я. Ещё догадки?

– Ирина Александровна? – предположила Леночка Сабинина.

– Да! Ваша учительница математики.

– Быть не может, е-моё! – не сдержался Ерошкин. – Да это как же? Что же с ней случилось с тех пор? Как?!

– Эх, ребята, годы никого не красят…

– А она всегда таким зверем была? – спросил Кислов.

– Она никогда не была зверем. Кстати, у неё здесь в школе давным-давно случилась большая любовь!

– Да ну? С кем же!

– С вашим физкультурником, Вольдемаром Аяксовичем!

– Невозможно! – возмутился Тихонов. – Он же только недавно в школу пришёл!

– Нет, он раньше здесь работал, сейчас на пенсии. Юрия Петровича уволили, вот его и попросили временно выйти, пока нового не нашли.

Надежда Павловна вздохнула:

– Несчастная была у них любовь! Сколько слёз пролито… Как она его любила, а он с другой стал встречаться прямо у Ирочки на глазах. Та ему ребёнка родила, он и женился на ней. Такое горе было, что слегла. Две недели с кровати не вставала, почти не ела, не пила… Мы уж боялись, как бы не случилось худшее…

– А когда физрук недавно в школу вернулся, у них романтическая встреча была? – серьёзно спросила Света Ступакова.

Ребята заржали.

– Не знаю, Светочка, – улыбнулась Надежда Павловна. – Думаю, что вряд ли… Столько лет прошло.

– А это кто? – спросил Массажин, – указывая на другую фотографию в альбоме. – Знакомое лицо…

С фото на них смотрела веселая женщина средних лет с букетом цветов. Рядом с ней стоял мальчик и держал её за рукав. Судя по обстановке это было первое сентября, но какого-то давнего года.

– Так это же Маргарита Петровна! – сказала Гришина. – Только она здесь другая совсем… Радостная, улыбается.

– Да уж, готов поклясться, – кивнул Стаханов, – в реале Маргариту Петровну радостной никто не видел!

– Всё верно, это наш завуч, – грустно сказала Надежда Павловна. – И вы правы, радостной она не бывает. С тех самых пор, как утонул её сын.

Все молча посмотрели на мальчика рядом с Маргаритой Петровной.

– А это, – Надежда Павловна поспешила перевести тему, – ваша учительница химии! Совсем ещё юный цветок!

– Татьяна Юрьевна!? – хором воскликнули Бубнов и Батонов.

Удивляться, в самом деле, было чему: на фотографии они увидели красивую девушку в форме и с лентой через грудь. Хитрый взгляд, едва заметная усмешка.

– Она и щас так ухмыляется и смотрит! – заметил Рыбенко.

– Ну не совсем, – возразил Денисов. – Теперь она делает это особенно злобно…

– А у неё что случилось? – трагическим тоном спросила Наташа Громова, должно быть, полагая, что раз она стала такой стервой, то у неё обязательно что-то должно было случиться.

– А у неё, – со смехом ответила Надежда Павловна, – случились вы. Вы вот всё жалуетесь, что уроков много, не успеваете делать домашнее задание, жизни нет из-за школы. А учителям каково? Из года в год десятилетиями каждый день рассказывать одно и то же по несколько раз в день, да ещё постоянно всякое хамство и издевательства терпеть? У кого угодно характер испортится.

– Но вы-то не испортились!

– Я другое дело. Просто давным-давно я обещала себе быть счастливой. Несмотря ни на что.

– И как, получается? – робко спросил Васильков.

– Стараюсь, Стёпочка. Правда, трудно бывает.

Открылась дверь и в класс заглянула Ирина Александровна, заслонив собой дверной проём. Все замолчали.

– А я думаю, что так шумно, – строго сказала она. – Так вот оно что, оказывается учитель во время урока сидит на столе и рассказывает анекдоты! Не уверена, что это доведет до добра.

Надежда Павловна растерялась и просто развела руками.

– Кстати, с днём рождения, Надежда Павловна. Ждём вас в учительской после уроков. Если, конечно, можно назвать уроками то, что у вас здесь происходит!

И она, тихо прикрыв дверь, ушла. Ребята со значением переглянулись.

– А физрук у вас на празднике будет? – спросил Серёгин.