Поняв, что разгулялся и уже не усну, я пошел на кухню, достал «Периньён» и поддел пробку, которая несильно улетела в потолок (но «бабах» был славный!). Она пришла на грохот, и мы разговорились про цифру 33. Я вспомнил, что Генри спросил, часто ли она мне попадалась в жизни. И мы начали вспоминать. И оказалось, что три и тридцать три попадались часто. «Внимание избирательно», – назидательно произнес я психологическую сентенцию, давая понять, что мы подгоняем результат под ожидания. «Да?!», – с вызовом сказала она и принесла полученные вчера документы на машину, в номере которой значилось 033.

Попросили Google, и он просветил нас что числа, состоящие из троек, испокон веков чтят масоны, признавая их первенство перед другими числительными.

– Ну, привет, масон! – сказала она, и мы засмеялись, потому что фраза целиком не сразу далась её заплетающемуся языку.

21

Неделю я мучился, пытаясь хоть что-то написать. Пытался придумать и продумать сюжет. Пытался сидя, пытался лежа, пробовал в тишине и под музыку – то включал Баха Иоганна Себастьяна, то аудиотрек из первых «Стражей галактики». И если раньше хоть что-то помогало, то тут были полные тормоза. Позвонил издатель, с которым мы договаривались на средних размеров рассказ, сказал «Понимаю», но походя напомнил про оставшиеся 30 дней и полученный мною задаток в десять тысяч долларов. Расстраивать его что мотивировать меня деньгами у него уже не получится, я не стал – надо было собраться и сделать обещанное, а не провозглашать независимость.

– Только не перегружай текст заумностями. Я помню, помню, что сто раз уже тебе это говорил. Но ты ж всё равно перегружаешь. Читатель просит легкого непринужденного чтива. Что-нибудь, что можно почитать на ночь.

– Да? А ты когда читателя в последний раз видел? Ты хочешь из читателей дебилов сделать?

– Ну почему сразу «дебилов»?! Не надо просто его грузить непонятными словами, философией и кучей имен. Пусть читатель легко войдет в рассказ и с удовольствием из него выйдет. Ну ты же умеешь! Неожиданные повороты и юмор – вот твой конек.

– Что-то ещё?

– Глупость, но слушай. Отдел маркетинга утверждает, что те твои рассказы, где от 30 до 39 глав скачиваются значительно чаще тех, где глав меньше или больше.

– А это, друг мой, совсем не глупость!

– То есть?!

– Потом расскажу. А до сдачи рассказа, если быть предельно точным, осталось 33 дня.

– Никто не против сгонять на Кубу? – спросил я жену с дочерью за обедом и насладился их радостной оторопью и вообще произведенным эффектом.

– А чего на Кубу?

– Хочу пару недель побродить по местам, где жил Хемингуэй. Может накатит вдохновение. Выйду в море за рыбой.

– Чтоб накатило вдохновение надо по любимым местам Боба Марли ехать. А с любимыми местами Хемингуэя ты, боюсь, сопьешься. – Сказала жена, а дочь улыбнулась.

– Чем там спиваться?! Хемингуэй был амбассадором шампанского, а не кубинского рома.

23

Утро в отеле Ambos Mundos было великолепно! Мы поднялись на террасу пятого этажа и сев за столик разглядывали завораживающие виды Гаваны. Мы не знали, какой перед нами район, что это за здания, но была стопроцентная уверенность, что перед нами Испания и что все вокруг это одна большая испанская крепость на берегу залива. То ли вид совпадал со Средневековыми испанскими гравюрами (которые мне попадались в книгах), то ли бесконечное вокруг щебетание «грасиас» да «лосенто» создавало атмосферу, но явно веяло Испанией. На конкурсе по вежливому щебетанию кубинцы точно заняли бы первое место! «Лосенто!», – сказала подошедшая девушка-официант и улыбнулась на тысячу «грасиас». Я ткнул в меню в кофе (там сложно было ошибиться) и показал три пальца. Она, чтобы перепроверить, ткнула в каждого из нас пальцем и опять улыбнулась на тысячу «грасиас» увидев, что я кивнул, и ушла, удостоверившись, что правильно перевела с русского на испанский.

– Красотища! – сказал я и потянулся.

Решили вместе съездить в дом-музей Хемингуэя, прогуляться по городу, а потом уж определиться, что делать дальше – исследовать Кубу вместе или разделиться по интересам. Я выложил из кармана на стол телефон и ключ от 303-го номера. И попытался уловить звук города. Я считал, что у каждого города есть свой звук. Москва, к примеру, шумит. А Гавана явно пела. И не было какой-то мелодии, но то тихие, то усиливающиеся и накатывающие как морские волны звуки были словно стелящийся внизу по земле музыкальный фон. И я снова повторил с той же интонацией полной блаженства: «Кра-со-ти-ща!».

24

В Ambos Mundos в номер 511 когда-то жил Хемингуэй. И если он в начале 20 века платил за него в месяц около 2 долларов, то с нас в начале века 21-го взяли по пять с каждого за 10-минутный осмотр. Зашли. Судя по скромным размерам, номер и сейчас не мог стоить больше двух баксов за 30 дней. И хотя музейщики нам очень хотели дать понять, что жилец якобы только-только вышел и всё тут им дышит – и кресло, дескать, хранит тепло его штанов, и в унитазе только смыто, и запах он только выдохнул – в это не верилось. Это был музей. И пахло там как в музее, и скрипело соответственно, и люди себя вели, как в музее. Они проходили, смотрели и отмечали: «О! Кровать», «О! Фотографии», «О! Обувь», «О! Пиджак». Делали селфи, гоготали на разных языках и уходили, даже пяти минут не задержавшись. А какое отношение кровать, фотографии, обувь и пиджак имеют к написанию тут легендарного произведения «Старик и море»? Да никакого. Я встал у окна и посмотрел вдаль. Думал, что-то накатит. Не накатило. Ну, встал, ну, взглянул. Вдаль конечно приятнее и романтичнее было смотреть, чем на дверь в туалет, но этого было мало для литературного замысла. Но в то же время я понимал, что будь за окном стена соседского дома или выходи оно вполовину на тротуар и ходи перед глазами туда-сюда чья-то обувь, то поневоле станешь Достоевским от чувства безысходности. А тут все-таки перспектива, размах, кажущиеся безграничными возможности. «Но, – подумал я, – хоть и смотрели отсюда сотни тысяч, а старика и море увидел лишь один».

25

На улице стоит ярко-красный четырехместный кабриолет. Точь-в-точь советская «Победа М-20»: морда, фары, капот, решетка радиатора, сдвоенное лобовое стекло. Внутри впереди стопроцентный победовский диван, торпеда и даже один в один переключатель передач на руле. И включаю я в телефоне «гугл-фото» и навожу на «Победу» и читаю Chevrolet Deluxe. Не верю. Переключаю браузер на «Яндекс» и шепчу «Давай, родной, не подведи», но и продукт российского мозгопрома сообщает, что это «Шевроле де люкс».

– Шевроле? – Спрашиваю у наблюдающего за мной хозяина машины. Он, в белых штанах и голубой рубахе стоит рядом с машиной и кажется, присел ей на крыло. Не убирая улыбку, кубинец кивает и что-то говорит и транслейтер телефона переводит: «Кататься! Поехали кататься!».

– Чего хочет? – Спросила жена подходя.

– Это местный Адам Козлевич и он приглашает гостей города прокатиться на его «Антилопе-Гну».

– А нельзя просто сказать, что это такси?

– А если просто, то это такси.

Говорю в транслейтер «Поехали!» и телефон, глюкнув, сообщает мне, что «Это фраза Юрия Гагарина при старте космического корабля «Восток» 12 апреля 1961 года». Снова нажимаю кнопку «перевести» и владелец машины, прочитав перевод, расплывается в улыбке и говорит по-русски «Хорошо!». Но его «хорошо», это и «морашо», и «гарячо», и «карясё» одновременно. Потом следуют искобененные «учиться», «мед» и «Иваново», которые мы складываем в последовательность «Я учился в медицинском в Иваново». И еще он добавил «тёлки карашо!» и стало понятно, почему таксует, так и не научившись лечить людей.

«Музей Хемингуэя» он понял быстро. А вот что мы хотим к музею проехать по набережной Старой Гаваны, потом спуститься по круговому спуску в тоннель под каналом и, выехав на другом берегу снова поехать по набережной (но уже Новой Гаваны) и оттуда уже заехать в пригород «Сан-Франциско-де-Паула» пришлось объяснять долго. Точнее, он нас не понял, пока я ему не провел пальцем по бумажной карте, которая неожиданно оказалось у него в машине.

В машине нас ждал сюрприз – он засунул в магнитолу кассету (кассета как вещь из прошлого уже была сюрпризом) и оттуда на чистейшем русском потекла экскурсия по Гаване. Правда, она не соответствовала нашему маршруту, но он не понимал, а нам было пофиг. Попросили сделать звук потише, ехать помедленнее и погнали. Точнее поплыли, так как «Шевроле де люкс» плыл, как на волнах мягко покачиваясь на ухабах.

– Кра-со-ти-ща! – Сказал я, оглядываясь и чувствуя, что писатель в Гаване просто обречен что-то написать, притом исключительно веселое и жизнерадостное.

26

Музей Хемингуэя был как проходной двор. Я всё ждал, что вот-вот и людей не станет и мне удастся хоть чуть-чуть сосредоточиться, но снова входила экскурсия, и гид снова минут сорок водил два десятка человек по двору и комнатам. Вдобавок появлялись и уходили такие же неорганизованные «дикари» как мы – по три, пять человек. Одним словом – дурдом. Вначале мы ходили семьей, жена подключилась к «Википедии» и зачитывала нам, что: баркас, стоящий под навесом, был заказан Хемингуэем в Англии; рядом с баркасом захоронены его охотничьи собаки, а пристройка рядом с домом – это комнаты для гостей, которые никогда не пустовали. «Это он у Максимилиана Волошина моду взял. У того в Коктебеле вся творческая Москва и Киев перегостили», – подумал я и увидев бюст Хемингуэя на высоком постаменте, спросил: «Могила?». Но оказалось, что похоронен великий писатель в Америке, куда уехал, пресытившись кубинским климатом, ромом и сигарами, и там загрустил и стал потихоньку сходить с ума, пока в один дождливый день не застрелился из любимого охотничьего ружья, как сделал давным-давно его отец, и как позже поступил его родной брат. «И все они умерли», – констатировал я, словно выслушал историю принца Гамлета.

– Слушайте, давайте вы тут без меня походите, а я пойду вон в той «высотке» посижу. – И указал на отдельно стоящий гостевой домик-башенку в несколько этажей.

Я ходил из комнаты в комнату, смотрел на дома вдали и пальмы под окнами, на облака над океаном и машины, мчащиеся по шоссе. Уступал места для фотографирования, потому что закрывал, как оказывалось лучшие виды. Туристы были как аквариумные рыбки – такие же лупоглазые и бессмысленные. Будь тут Хемингуэй, они бы и с ним сфоткались (как фоткаются с обезьянкой на набережной), и довольные, что не зря потратились на путешествие, пошли бы обедать. Туристам все равно на что смотреть – на дом без Хемингуэя, или дом с Хемингуэем или на Хемингуэя без дома. Да, подозреваю, что и самому Хемингуэю до дома этого не было никакого дела. Может поэтому он много путешествовал и умер не тут. А всё потому что писатель не там, где его дом, а потому что дом писателя там, где писатель. И не случайно работал Хэмингуэй в комнатке рядом со столовой и отказывался от новых рабочих кабинетов. Ему не было надобности смотреть на мир по сторонам – он смотрел на мир внутри себя. И всё внутри него было давно обустроено самым лучшим образом и в «комнатке» этой ему было уютно в любом месте земного шара. Главное – чтобы не капало и не шумели.

Подошли взрослые китайцы и сунули мне фотоаппарат, жестами показав, что просят их сфотографировать на фоне большой картины писателя. И когда я нажимал кнопку, мне показалось, что Хемингуэй подмигнул и помахал рукой. Я отстранился от видоискателя – он смотрел одинаково открытыми глазами и руки его лежали на спинке стула. И китайцы закивали в знак благодарности, и я протянул им их Canon, и в этот момент аппарат вывел на экран сделанное фото и там Хемингуэй махал и подмигивал. Увидев моё изумленное лицо, китаец гордо сказал: «Canon!», по-своему истолковав сцену, и я не знаю на кого я в их глазах был похож в тот момент, но он добавил, ткнув пальцем в фотик: «Camera». А я подумал, что вот приедут они домой и даже не заметят, с каким чудом столкнулись – потому что они аквариумные рыбки. И широко улыбнувшись, говорю я ему с наивысшей степенью любезности «Сам ты камера». И они синхронно кланяются и что-то коротко, и как мне кажется недобро, щебечут в ответ.