Фантастические истории. Сборник рассказов

– Народная мудрость, – покачал головой Андрей Егорович, – но я всё-таки рискну сделать то, чего мне захотелось именно сейчас. А сейчас я желаю подняться на башню!

Саша укоризненно поглядел на клиента, но тот отвернулся и принялся с деловым видом рыться в сумке. Саша обречённо вздохнул.

– Ладно, но будет неловко, если она меня второй раз поймает. Может пожаловаться моему руководству. Знаете, гидом не так-то просто устроиться!

– Она? – старик приподнял брови. – Хочется думать, что это будет стройная блондинка с серыми глазами и обезоруживающей улыбкой. И, ругая, она будет машинально постукивать ладонью по перилам.

– Откуда вы знаете?! – брови Саши поползли вверх.

– Шестьдесят лет назад она поймала меня на башне, – Андрей Егорович почему-то развеселился, – вот так я в неё и влюбился! А что касается вашей лицензии, то ничего страшного. Цецильхен – не ябеда.

Саше стало нехорошо, сердце ёкнуло в груди. Опять он за своё! Кто знает, кого первым хватит инфаркт!

– «Она» я сказал только потому, что она симпатичная и больше запомнилась, – Саша постарался говорить убедительно и спокойно, – но там был ещё и мужчина.

– Гм, не знаю, не знаю, – старик расправил плечи и взглянул на дверь, ведущую на колокольню.

Увидев, что они остались в церкви одни, Андрей Егорович быстро подошел к двери и попытался ее открыть. Убедившись, что она заперта, старик достал из сумки связку ключей и принялся ловко ими орудовать. Саша стоял, не в силах поверить в происходящее. Его клиент, респектабельный пожилой человек, оказался способен на противоправные действия! Гид почему-то на цыпочках подкрался к Андрею Егоровичу и только хотел высказать своё возмущение, как дверь открылась. Старик обернулся, подмигнул Саше и нырнул в проём. Саша последовал за ним, раздумывая, что теперь придётся соврать, что дверь была открыта, что они страдают дефектами зрения, а то и вовсе не умеют читать. Все объяснения звучали неубедительно.

Саша, кляня себя за слабохарактерность, начал подниматься за клиентом по узкой лестнице, цепляясь за металлические перила.

Сквозь узкие оконца пробивались солнечные лучи, что было очень кстати, так как выключателей Саша не заметил. Они шли уже довольно долго, казалось, что они уже поднялись гораздо выше башни. Андрей Егорович молча топал впереди, Саша начинал задыхаться. Он снова подумал, что его клиент сумасшедший. Вон как летит, так шустро и целеустремленно в его возрасте могут двигаться только люди, страдающие навязчивой идеей. Старичок Иванский показался ему сейчас вполне нормальным, во всяком случае, он поднимался по ступенькам тихо и чинно, боязливо цепляясь за перила и для страховки периодически касаясь стены дрожащей рукой.

***

Они достигли глухого уровня башни, но лестница всё ещё была освещена – Саша никак не мог найти источник света. Скорее всего, это была одна из придумок мастера Якоба, полулегендарного персонажа, загадочного бургомистра Траумбурга.

Наконец, старик остановился так резко, что Саша чуть не врезался в него. Они оказались перед чёрной металлической дверью, Андрей Егорович принялся её обследовать.

– Нет замков и ручек! – прокряхтел он, гремя ключами.

– Я думаю, надо спускаться, – благоразумно заметил Саша, – и уберите ваши отмычки, неровен час, увидят!

Старик недовольно заворчал и всем телом налёг на дверь. Не дождавшись результата, он принялся обстукивать её. Саша поёжился, ему показалось, что откуда-то дует. Он не мог бросить клиента, но и оставаться ему не хотелось. Щедрые чаевые и прибавка к зарплате уже не могли скомпенсировать нервное напряжение. Саша задрожал крупной дрожью, пронизывающий холод пробрал его до костей. Ему стало так страшно, что он уже готов был сорваться с места и кинуться вниз, наплевав на всё, чем он так дорожил.

Внезапно ветер утих, дверь скрипнула и распахнулась. На пороге тёмным силуэтом замаячила женская фигура. Она отступила назад, Андрей Егорович и Саша последовали за ней. В комнате, куда они попали, было ещё две двери, Саша догадался, что это что-то вроде холла – из мебели там присутствовал только старинный ломберный стол, покрытый зелёным сукном, и венский стул с твердым сиденьем.

– Садитесь, – женщина сделала приглашающий жест, но Андрей Егорович остался стоять.

– Ох уж эти туристы! – она добродушно рассмеялась. – Колокольня закрыта, внизу висит объявление. Мы собираемся проводить реставрационные работы, как только соберём средства. Сейчас вы немного отдохнёте и отправитесь в обратный путь.

Саша торжествующе взглянул на клиента. Никакой блондинки! Женщина была коренаста, темноволоса, в очках со старомодной тяжелой оправой. Сквозь стёкла поблескивали круглые и тёмные, как вишни, глаза. Она выглядела колоритно, хотя пышная синяя юбка, белая блузка и бархатная чёрная жилетка на шнуровке, составляющие упрощенный вариант национального костюма, не шли к её плотной фигуре.

– Я хотел бы посмотреть часы, – сказал Андрей Егорович, – я приехал издалека, очень вас прошу!

Женщина пожала плечами и, подойдя к одной из дверей, распахнула её. За ней обнаружилась шахта, заполненная металлическими и деревянными деталями. Тросы, цепи, шестерёнки и трубки жили своей размеренной и деловитой жизнью, издавая разные звуки и двигаясь.

– Стал бы я ехать ради этого! – презрительно фыркнул старик. – Я хочу видеть фигуры.

– Я вас провожу!

Саша и его спутник обернулись на голос. Вторая дверь была открыта, перед ней стояла та самая блондинка, которая когда-то не пустила на колокольню профессора Иванского.

– Цецилия? – ахнул старик. – Я думал, ты не появишься.

– Вы меня знаете? – она посмотрела на старика спокойными серыми глазами. – Извините, но я с вами незнакома. А вот молодого человека я уже видела! Он был сегодня в пекарне и мама его узнала.

Саша нервно облизнул пересохшие губы:

– Простите нас, дверь была открыта, я не подумал…

Андрей Егорович подошёл к девушке и снял бейсболку.

Воцарилась тишина, нарушаемая только звуком часового механизма. Саша подумал, что огромное сердце башни бьётся совсем как человеческое. Тик-так, тик-так, тик-так…

– Андрей?

– Да, Цецильхен.

Брюнетка осуждающе покачала головой и вышла. Саша услышал, как стучат по ступенькам её каблуки.

– Ты приехал из-за меня или из-за часов?

– Я приехал из-за тебя, но часы меня тоже интересуют. Последние тридцать лет. Мой интерес к тебе вдвое старше. А ты стоишь передо мной, я вижу твоё молодое лицо и я совсем запутался и не могу рассуждать здраво. Моя логика куда-то испарилась, я увидел твою мать, и тут меня осенило, отдельные факты стали складываться в сумасшедшую мозаику. Может ли быть такое?

Андрей Егорович растерянно умолк.

– Пойдёмте, – Цецилия взяла Андрея Егоровича за руку и повела к двери. Саша шёл за ними с открытым ртом.

***

И вот, они стоят у Золотых фигур Траумбурга. Цецилия коснулась фигуры Короля, и троица величественно тронулась с места, остановившись лицом к лицу с незваными гостями.

– Но они не золотые! – прошептал Саша. – И не позолоченные!

Он осторожно погладил королевскую руку.

– И это даже не металл!

– Вам виднее, ваш дедушка был ювелиром, не так ли? – сказал Андрей Егорович.

Саша нахмурился. Он точно помнил, что не говорил старику о дедушке. Да, «разведка доложила точно», вспомнились ему слова старой патриотической песни.

– Потрясающе! – Андрей Егорович обращался к Цецильхен, – мы, наверное, первые чужаки, увидевшие статуи так близко. И, если присмотреться, митра Архиепископа вовсе не митра, и символы на его одежде – не христианские. А короны Короля и Королевы тоже не короны, да?

– К сожалению, не могу ответить на твой вопрос, – ответила Цецилия, – извини. Я и так показала тебе слишком много. Ты добился своей цели и увидел фигуры. А теперь я провожу вас вниз.

Внезапно старик метнулся к девушке и цепко схватил её.

– Сними ремень, свяжи ее! – прошипел он гиду, с трудом удерживая бьющуюся в его руках Цецильхен. – Давай, это последний шанс! Мы должны всё выяснить! Тут наверняка ещё что-то есть!

Саша вздрогнул. В каком-то сомнамбулическом состоянии он подскочил к Андрею Егоровичу и ударил его в челюсть, тут же взвыв от боли в суставах. Старик тяжело рухнул на пол и затих.

Цецильхен уставилась на неожиданного помощника широко раскрытыми глазами.

– Я позвала вас, и вы услышали!

– Да нет, он просто с ума сошёл, извините меня, я не должен был идти у него на поводу. Теперь меня точно вышибут! Ударить клиента! Клиента!

Цецильхен склонилась над стариком, а Саша остался стоять перед статуями. Он лихорадочно соображал, что теперь делать.

– Клиент всегда прав! – думал он, разглядывая причудливые головные уборы. – И лица, какие лица. Гротескные, с искажёнными чертами. Нечеловеческие, но по-своему привлекательные и внушающие трепет. Я никогда не видел такого ни в одном музее. И почему на фотографиях этого не заметно? Ах, да, снимки никому не удаются!

Андрей Егорович застонал, Цецильхен что-то зашептала ему. Затем она подозвала Сашу. Вдвоём они усадили старика на платформу рядом со статуями. Он тяжело дышал, глаза его были закрыты.

– Вы не хотели бы остаться? – спросила вдруг Цецильхен. – Нам нужны люди. После смерти мастера Якоба у нас умерло уже четверо горожан. А Андрей слишком стар, к тому же его душа отравлена. Жаль, очень жаль.

– Мастер Якоб умер в 1601 году, – сказал Саша, которому и в состоянии стресса не отказала цепкая память профессионального гида, – мы видели его надгробие. Неужели только четверо за четыре столетия?

– Мастер Якоб погиб в 1945 во время англо-американских бомбардировок. Тут неподалёку был какой-то секретный завод, вот они и бомбили…

Саша кашлянул. Его не оставляла мысль, что всё происходящее то ли сон, то ли какая-то абсурдная невероятная пьеса, актёром в которой он случайно стал.

– Мастер Якоб знал, когда будут налёты, но он не мог их предотвратить, – сказала Цецильхен, – он последнее время твердил, что должен отдавать долги. И он уходил из города и делал так, чтобы ни одна бомба не упала на Траумбург. И однажды он не вернулся.

– Ну и ну, – только и мог сказать Саша, – фантастика! И это сделал один человек?!

– Он ненавидел войну, потому что когда-то потерял всё. Когда он не вернулся, налёты прекратились. Мне повезло, потому что в случае его гибели, в следующий раз должна была пойти я. Он дал мне инструкции. Он доверял мне.

– Ты его любила? – это был Андрей Егорович.

Цецильхен повернулась к нему:

– Я любила моего мужа, но потеряла его и детей во время чумы, потом я полюбила мастера Якоба, но он не знал об этом. Наверное, считал меня чем-то вроде сообразительной обезьянки. Потом я встретила тебя, но ты уехал.

Она снова обратилась к Саше:

– Мастер Якоб пожертвовал собой и так и не дождался того, ради чего установил свои часы. Так вы не хотите остаться и помочь? Нам ведь надо следить за Золотыми фигурами. Каждый день они должны выходить на связь, что бы ни случилось! Иначе придётся сделать так, чтобы вы всё забыли.

– Нет, – Саша смутился, но твердо выдержал её взгляд, – я пока не готов, у меня не хватит мужества, но, может быть, со временем…

– Нет, – сказала Цецильхен, – вряд ли вы сюда ещё приедете.

И как в воду глядела.

***

Когда они вернулись в отель, то даже и не вспомнили, где провели день…

***

Мастер Якоб оглядел толпу: оборванные, грязные, утратившие веру в себя люди. Его взгляд скользнул по стройной фигуре той бойкой девушки, которая больше всех суетилась, помогая организовать доставку его громоздкого имущества в город. Он легко смог подчинить их волю, но она, казалось, проявляла даже больше инициативы, чем он запланировал. Её ветхое платье было аккуратно залатано, и она выказала фантазию, сделав заплатки в форме красивых фигур и подобрав цвета так, что одежда не выглядела убогой. Рядом с девушкой всё время находилась полноватая высокая женщина с добрым усталым лицом. Мастер Якоб догадался, что это ее мать. Обе были миловидные, белокурые и какие-то особенные. Как будто вся стойкость и достоинство города, разоренного войной, потерявшего всех детей и большую часть взрослых в результате недавней эпидемии, воплотилась в этих двух женщинах. Сейчас они держались за руки и спокойно смотрели на него, ожидая, что скажет уродливый человек, явившийся в их умирающий город в странном, почти шутовском наряде, и которому они почему-то поверили безоговорочно и сразу.

– Спасибо, друзья. Вы мне помогли и ещё поможете, – сказал мастер Якоб.

Ему показалось, что голос его дрожит, и он рассердился на себя за неподобающую чувствительность. Он должен сделать это любой ценой! Он – последний хранитель Великой Триады, а спасённые им священные символы – единственное, что осталось у его народа. Он всё наладит, вознесет их как можно выше, и возможно придет день, когда на знакомый сигнал отзовутся уцелевшие соплеменники! И почти уничтоженная раса возродится, используя знания и силу, сохраненную им на задворках Вселенной! О, он заплатит добрым землянам достойную плату за их труды. Они будут жить долго, очень долго, эти простые и работящие люди, не утратившие человечности в их нечеловечески жестоком мире. Конечно, кое-чем им придется поступиться, кое в чем себя ограничить. Зато он сделает город мирным и процветающим, и ни одна эпидемия не коснется его жителей. Он обеспечит им самую лучшую и надёжную защиту!

– Вы плачете, господин Якоб? – спросила девушка заботливо. – Ваши вещи пострадали, но мы постараемся сделать всё возможное. Слава Господу, наши мужчины искусны в ремёслах!

– Я не плачу, – ответил мастер Якоб. – Я думаю о том, не слишком ли многого от вас требую и нужна ли вам моя награда…

– Не расстраивай господина Якоба, Цецильхен, – мать дёрнула дочь за рукав. – Он знает, что делает!

– Мне нужно еще шесть повозок, – сказал мастер Якоб окрепшим голосом. – Мы должны перевезти всё до темноты.

Страшные истории о девочках

Толстенькая девочка

Хорошая девочка была Танечка. Глазки большие, а цвета, ну прям орехового. Реснички длинные, носик маленький курносый, губки бантиком. А волосики такие рыженькие, чисто медная проволока.

Училась Танечка в четвёртом «А», любили её все детишки и учителя. Воспитанная, скромная, неуспевающим первая помощница, только вот недостаточек у неё был – пухленькая слишком. Мальчики с ней дружили, но в любви не признавались, а другим девочкам записочки писали, СМС-ки посылали, за косички их дёргали. А к симпатичным танечкиным кудряшкам ни один мальчик за все четыре года не притронулся. Оно, конечно, хорошо – волос целей будет, но Танечка частенько тайком горько-прегорько плакала. Очень уж хотелось, чтобы хоть кто-то интерес проявил, особенно второгодник Витринкин.

Парень – орёл, не иначе! Высокий, глаза наглые серые, каштановые вихры во все стороны. А на деревья как лазил! Однажды даже МЧС вызывали, чтобы его с берёзы в школьном дворе снять. А он на всех наплевал и сам спрыгнул. Кость со временем срослась, но с той поры Витринкин прихрамывать стал. Танечка его за удаль ещё больше полюбила, да и другие девочки на героя надышаться не могли.

Так жили-поживали детишки четвёртого «А», но назначили им как-то новую классную руководительницу. Тётка такая худощавая, улыбчивая, одета по-модному, хоть говаривали, она из далёкого Чернограда приехала. Танечка из любопытства даже поискала, что это за город такой. Краснодар нашла, Белгород нашла, а Чернограда на школьной географической карте не оказалось. Наверное, городок слишком маленький был.

Учительница-то новая вроде неплохая, вежливая, понимающая, но детишки её почему-то полюбить не смогли. Анна Ивановна у них была, золото, а не человек. Жаль, спьяну с сыночком подралась. И нету Анны Ивановны. Теперь Клара Петровна Фобос к доске учеников вызывает. Танечке тоже неудобно было, что она учительницу всё время с покойной Анной Ивановной сравнивает. И она, чтобы это не показывать, ещё больше старалась Кларе Петровне угодить. А та к ней тоже душевно расположилась. Как увидит Танечку, вся заулыбается, зубки острые кажет: «А, здравствуй, моя толстенькая девочка!» Танечке это не очень нравилось, но что поделать. Робела она учительнице слово поперёк сказать.

Как-то после занятий Клара Петровна Танечке говорит:

– Ты меня домой не проводишь, я тут кое-чего прикупила, тяжело нести!

Танечке отказаться неудобно, характер ангельский. Она согласилась, и пошли они к Кларе Петровне. Танечка хотела до порога сумку поднести, но учительница вроде как обиделась.

– Зайди, – говорит, – милая Танечка. Попьём чайку с пирожным «картошка».

Сели они, чай пьют, вдруг дверь открывается и входит тощий дядька. Лицо костлявое, взгляд исподлобья, одет во всё чёрное.

– Это мой муж, профессор Фобос, – говорит учительница, – а это Танечка. Моя ученица.

Профессор засмеялся:

– Как ты, Клархен, точно эту девочку мне описала.

И облизнулся. Танечка подумала, что он коробку с пирожными увидел, подвинула ему и предлагает:

– Кушайте, пожалуйста!

А муж Клары Петровны снова хохочет:

– Я лучше тебя съем, ты такая толстенькая!

Танечка аж задрожала вся, так странно он это сказал, но видит, учительница тоже смеётся, и успокоилась.

Попили они чаю, а Танечке всё как-то не по себе. Она даже пятое пирожное есть не стала, как её ни уговаривали. Потом профессор Кларе Петровне что-то шепнул, и они в другую комнату вышли. А Танечка подошла к окну и видит, ковыляет по улице Витринкин. Свитер серый, джинсики рваные, на скуле синяк. И так доброй девочке хулигана жалко стало, что она тихонечко дверь открыла и на лестницу выскользнула. Но хозяева не дремали. Слышит Танечка, как они за ней бегут, и профессор Фобос злобно вопит: «Упустила!»

Страшно стало Танечке, она без лифта с шестого этажа кубарем скатилась. Хорошо, что толстенькая, а то убилась бы вусмерть. А сзади четыре ноги громыхают, и Клара Петровна с мужем ругается. Профессор орёт, что надо всё без свидетелей сделать, а учительница кричит, что точно рассчитала, и им с Танечкой по пути никто не встретился. Танечка почему-то сразу поняла, что добра от них не жди. Выкатилась бедная девочка на улицу, на ноги вскочила и к Витринкину. «Ты что, дура!» – крикнул мальчик и ещё пару слов добавил, которые Танечка знала, но пока не понимала.

А тут и супруги Фобос из подъезда выбегают. Танечка, хоть и маленькая, их всё-таки перекатом обогнала.

Профессор к детям подскочил, хвать Танечку за пухленькую ручку. Глаза безумные, клыки большие жёлтые, пальцы корявые когтистые. А Клара Петровна растрепалась вся, скрюченными руками Танечку за горло ухватить хочет. И увела бы страшная парочка толстенькую девочку, но тут Витринкин как поднимет костыль, как размахнётся! Р-р-раз, и голову профессорскую снёс, два – и Клару Петровну пополам, благо талия у неё тонкая была. Руки учительницы ещё к Танечке тянутся, а ноги и всё остальное на проезжей части. Один водитель чуть со страху не помер, когда Клара Петровна к нему сквозь разбитое стекло вошла.

А храбрый Витринкин Танечку за руку схватил, и побежали детишки скорей. Танечка Витринкина поддерживает, ведь с костылём бегать несподручно.

А на следующий день в школу Анна Ивановна вернулась. Оказывается, сын не до конца её убил, а врачи ошиблись и учительницу в морг отправили. И оставалась бы одинокая женщина невостребованной, но местный сторож на счастье некрофилом оказался. Анна Ивановна после заморозки даже посвежела и помолодела вся. И потом за сторожа замуж вышла. А Танечка прекратила есть пирожные и, когда в новом учебном году в школу пришла, то ребятишки прямо ахнули. Фотомодель! А Витринкин исправился и стал отличником, так хотел Танечке понравиться. И ведь ни разу не напомнил, что её спас. Вот такой скромный герой!

Худенькая девочка

Девочки о профессии фотомодели мечтают, а я вам скажу, мечтать не вредно, но иногда уж лучше бы это мечтою и оставалось.

Анечка вот мечтала, а где она теперь? Так-то. А с чего всё началось? С мечты. Пожелала девочка фотомоделью стать. Для этого танцами занималась, на диетах разных сидела. Очень хотела она на кастинг пойти, который московское агентство «Гламур-мода» в её городе проводило.

Бабушка Анечкина, правда, все эти кастинги костингами называла и внучку поругивала, что она свои юные годы на глупости тратит. Лучше бы книжку почитала или готовить выучилась – всё для будущей жизни пригодится. Но Анечка вперёд за своей мечтой стремилась и никого не слушала.

Она и так худенькая, Анечка-то, а перед кастингом совсем есть перестала. Встанет перед зеркалом, а из зеркала такая щепочка с голубыми глазками на неё смотрит.

Пошла Анечка на просмотр, в очереди выстояла, а отборочная комиссия поглядела и рожу скорчила – сразу втроём скривились: тётенька, дяденька и неизвестного пола человек.

– Бёдра тяжеловаты, – вот что директор агентства Изабелла Долорес сказала, а все тут же ей поддакивать стали. Охаяли девочку зазря.

Вернулась Анечка домой, горько заплакала, а тут соседка за солью зашла. Увидела, что девочка страдает, и говорит :

– Знаешь, у старого кладбища пятиэтажка стоит? Живёт там бабушка Акулина, знахарка и ведунья. У тёти Тоси сынок от алкоголизма через неё вылечился, у дяди Пети грыжа прошла, а уж Шурка из универсама за заморского принца замуж вышла, теперь из Африки письма пишет.

Так что, посоветовала соседка, дуй к Акулине, она тебе поможет. Анечка так обрадовалась! И пожалела только, что раньше cама не догадалась!

Вечерело, когда девочка из дома вышла. Хорошо, бабушке корвалол понадобился. А аптека аккурат у кладбища находилась – компактный городок, всё под рукой.

Зашла Анечка в «хрущовку», в нужную квартиру позвонила. Открыла ей бабулечка старенькая. Глазки чёрные из-под седых бровей такими угольками на Анечку смотрят, что ей аж неприятно сделалось

– Знаю, касатка, зачем пришла! – говорит ведунья Акулина. – Есть у меня верное средство! Похудеешь за неделю.

– А как же кастинг? Они к этому времени уедут! – закручинилась Анечка.

– Всё отлично, – успокаивает Акулина, – Изабелла Долорес, которая тебя первая забраковала, к вечеру гриппом заболела и кастинг отложила.

– Вот счастье! – обрадовалась Анечка. – Согласна я, делайте, что надо!

Бабка воду в тарелку налила, подула, пошептала и говорит:

– Иди домой, девочка, и ни о чём не беспокойся. Похудеешь в лучшем виде!

Тут старушка ручки потёрла и захихикала.

– А сколько я должна? – спросила Анечка. Она тайком бабушкину пенсию взяла и боялась, что ведунья больше запросит.

А Акулина как знала – взяла и точно сумму пенсии назвала. Анечка денежки ей вручила и домой побежала. Хорошо, в карманах мелочь завалялась, и она на лекарство наскребла. Добрая была девочка.

Прошло два дня, и Анечка действительно худеть стала. И так она на радостях разволновалась, что ночью спать не могла. Лежит девочка, мечтает, как Изабелла Долорес извиняться будет, что её восвояси отправила. Вдруг портьера на окошке парусом корабельным выгнулась, и кто-то с подоконника в комнату соскользнул.

Анечка как лежала, так обмерла. Лежит, спящей притворяется, а крикнуть силёнок нет – худенькая слишком.

Тёмная фигура к кровати подбирается, и тут Анечка со страху ручкой до лампы дотянулась и на кнопочку из последних сил нажала.

Видит, стоит у её кроватки толстый-претолстый дяденька, лицо румяное, глаза добрые такие.

– Вы кто, дяденька? – прошелестела девочка.

Дяденька ей улыбнулся, пальчиком погрозил и говорит:

– Я Жиросос, прихожу к девочкам, которые очень похудеть хотят.

– Так я вас не звала! – сказала Анечка испуганно

– Все вы так говорите, – обиделся дяденька, – сначала похудеть хотите, а потом недовольны! Вообще-то, к тебе уже сеструха моя, Анорексия Егоровна, ходить должна, но я с тобой расстаться не могу. Хорошая ты слишком. Приду ночью, жирку отсосу – и на душе как-то по-особому тепло становится!

– Так вы типа вампира? – уточнила Анечка. – Как же вы жир отсасываете?

– А у меня на пальцах присосочки есть, – улыбнулся Жиросос, – стоит дотронуться – и потёк жирок! И следов нет. Чисто я работаю. Куда до меня кровопивцам этим.

Тут дяденька даже как-то горделиво плечи расправил. Поняла Анечка, что неравнодушный к работе он, настоящий трудоголик.

Жиросос тем временем девочку за тоненькую ручку взял, подержал немного, погрустнел вдруг и говорит:

– Эх, зря ноги бил. К тебе теперь Мясоглот прийти должен.

И тут Анечка от усталости задремала. Утром просыпается, до зеркала дотащилась – смотрит, одни косточки с кожей остались. Стоит она, думает, привиделось ей или действительно после Жирососа ещё кто-то к ней наведывался.

А тут ещё бабушка пенсию искать стала. У Анечки День рождения скоро, вот старушка и забеспокоилась. Ищет, ищет, не найдёт. К внученьке кинулась, не видела, мол, денежку. А Анечка еле на ногах стоит, а силёнки нашлись – отпихнула бабушку и зло так сказала:

– Ты всегда под ногами путаешься, если бы не ты, я бы давно в Париже блистала! Пенсию свою сама где-то посеяла! Маразматичка старая!

Бабушка расстроилась, вещички тихо собрала и уехала к другим родственникам. Там её обогрели, приласкали, комнату с телевизором выделили.

А Анечка о бабушке и не вспоминает. У неё теперь другие знакомые – настоящий вампир её посещает, такой красивый, бледный. Каждый раз, когда кровушки отпивает, «мерси» говорит. И чудится глупенькой девочке, что она уже в Париже на Елисейских полях гуляет. Потом к Анечке Костоед захаживать стал, всё жаловался, что ему кальция не хватает. Анечка уже сама своими габаритами довольна. В зеркале почти не отражается. А тут и кастинг снова назначили. Изабелла Долорес вовремя поправилась.

Лежит Анечка в ночь перед кастингом, перед глазами картины одна другой гламурнее. Всё розовое-прерозовое. Вдруг смотрит девочка, в окошко какая-то дамочка лезет. Анечка подумала, что худеть уж достаточно будет и строго говорит:

– Опоздали вы, Анорексия Егоровна! Я теперь своими модельными формами довольна.

Дамочка ближе подходит и видит Анечка, что не женщина это, а что-то вроде третьего члена комиссии – по черепу и не определишь пол-то.

– Я никогда не опаздываю, я Смерть – проскрежетало существо и из складок плаща косу вынуло.

– Ты что! – пискнула девочка испуганно. – Мы так не договаривались!

– Акулина тебе обещала, что похудеешь, – сказала Смерть равнодушно, – ты не первая, не последняя.

– А кастинг? – прошептала Анечка.

– А кто говорил, что ты этот кастинг пройдёшь?

Смерть очки надела, бумажки какие-то достала и черепом покачала:

– Нет, тут только про похудение, про перенос кастинга – и всё!

Наутро приехала бабушка, а внученьки и нет. Погоревала старушка, погоревала, потом решила, что Анечка костинг прошла и в город Париж модельничать уехала. Старая, что она понимает?

Родители Анечкины тоже вскоре из отпуска прикатили, и потом у них ещё одна девочка родилась. А соседка бабушке проболталась, что Анечка к ведунье Акулине ходила. Тогда старушка свои выводы сделала и, чтобы вторая внучка с магиями всякими не связывалась и в нормальной женской кондиции выросла, ведунью подкараулила и кирпичом по голове тюкнула. И сразу у бабушки гипертония прошла и зрение стопроцентное вернулось.

Потом её в Интернет-кафе видели, она у молодёжи адрес сайта агентства «Гламур-мода» просила. Родители Анечкины, конечно, удивились, когда мамаша на старости лет посмотреть Москву захотела. Но что поделать, проводили старушку на экскурсию и все удивлялись, почему это чемодан у бабушки такой тяжёлый.