– Так все-таки я не ошибся в ней! – урод сильно хлопает руками об стол, из-за чего теперь на нас смотрят все близь сидящие ученики и дежурный воспитатель – Алина Анатольевна. – Я так и думал, что этой крошке просто нужны деньги, – он смотрит на меня, откинувшись на стул и улыбаясь. – Зачем тебе возиться с этим выскочкой. Поверь мне, со мной тебе придется работать только в одном месте – в моей кровати.
Все, с меня хватит.
Я беру стакан с чаем Сухостоя и выплескиваю его в лицо придурка. Тот тут же вскакивает и начинает орать, но я уже мчусь во весь опор прочь из столовой.
– Ты еще пожалеешь, сучка! – кричит блондин где-то за моей спиной. Судя по тому, что там происходит какая-то возня, его держат, чтобы он не смог меня догнать.
Только оказавшись за закрытыми дверями своей комнаты, я позволяю себе отдышаться. Я сползаю по стенке вниз, так как ноги меня отказываются держать. Адреналин, что кипел во мне, исчезает, и весь ужас произошедшего доходит до моего сознания.
Теперь все знают, что я работаю поломойкой. И теперь, похоже, моя жизнь точно превратится в ад.
И спасибо я должна сказать за это только одному человеку.
– Марта, – он стучит в дверь, которая ведет в коридор, но я не отвечаю. – Марта, впусти меня, пожалуйста, – молчу. Когда слышу его голос, боль от предательства режет меня изнутри так сильно, что мне приходится закрыть рот рукой и прикусить ее, чтобы не закричать. – Марта, ты же знаешь, что я могу зайти через нашу общую дверь, если захочу, – чертова дверь! – Дай мне просто все объяснить.
Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить свое дыхание. Фон Дервиз молчит, но я знаю, что он еще там, за дверью.
– Уходи, я не хочу с тобой говорить! – кричу я, чтобы он услышал.
– Марта, пожалуйста, разреши мне войти и я все объясню, – если бы я не была так сильно обижена на Красавчика, я бы обязательно отреагировала на этот расстроенный голос и нотки паники в нем.
Но сейчас мне самой слишком больно, чтобы заботиться о том, что чувствует фон Дервиз.
– Ты рассказал ей! Ты обещал, что никто не узнает! – я сама не замечаю как, но я оказываюсь около двери, крича через нее в исступлении. Мои руки трясутся, и вообще, сейчас я очень похожа на маму – такая же сумасшедшая.
– Но я не рассказывал ей. Наверное, это мама… – начинает что-то объяснять парень, но я больше не хочу слышать его лжи.
Хватит. Теперь это точно был последний раз, когда я позволила себе поверить ему.
Я распахиваю дверь и на несколько мгновений замираю.
Красавчик выглядит ужасно подавленным. Он дергает волосы, как всегда делает, когда чем-то расстроен, и нервно ходит по коридору.
При виде меня он также замирает на несколько секунд, но тут же устремляется в мою сторону.
– Нет, – я выставляю руки перед собой, останавливая его. – Не трогай меня.
– Марта, послушай, – он не пытается приблизиться, но и уходить не собирается. – Наверное, она узнала от мамы. Я говорил с ней на счет тебя и возможности помочь тебе, чтобы ты могла не работать. Она очень хорошо общается с мамой Амины. Я бы спросил у нее, откуда она это узнала, но мне пришлось держать одного парня, который хотел тебя убить, уж прости.
– Не важно, фон Дервиз, через твою маму или свою она узнала. Важно то, что я просила тебя никому не говорить. А ты все равно рассказал об этом матери. Тем более, если уж ты знал, что твоя мама и мама Амины – подруги, разве ты не мог предположить, что и она в итоге узнает?
Я замечаю, что у нас зрители, которые пытаются показаться просто прогуливающими по коридору скучающими учениками. Я решаю воспользоваться случаем и громко произношу:
– Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Между нами все кончено, – говорю громко, чтобы все это услышали.
Мой трюк не остается незамеченным фон Дервизом. Он обескураженно смотрит на меня, не в силах понять, что вообще происходит.
– Значит, все кончено? – цедит он сквозь зубы, когда до него доходит моя задумка.
– Да, – пожимаю я беспечно плечами, в то время, когда все внутри разрывается от боли. – Я не хочу иметь ничего общего с тобой.
– Не иметь со мной ничего общего. Хорошо, – он соглашаясь кивает в ответ, в то время, как его руки непроизвольно сжимаются в кулаки.
– Не хочу, чтобы ты со мной говорил, смотрел в мою сторону, дышал одним воздухом! – ох, кажется, меня малец заносит.
– Без проблем, – выплевывает слова Красавчик и, развернувшись, идет к себе в комнату.
– И чтобы не сидел со мной за одной партой! – кричу я ему вдогонку, но в ответ слышу только громкий стук захлопывающей за ним двери.
Глава 24.
Я ворочаюсь в кровати, не в состоянии уснуть. Весь остаток дня я провели за подслушиванием своего соседа.
За стенкой периодически что-то гремело и разбивалось. Затем фон Дервиз с кем-то ругался по связи, а потом за ним хлопнула дверь и тишина.
В комнату он так и не вернулся.
Я хотела уснуть, но вздрагивала от каждого шороха – мне казалось, что Красавчик вернулся. Не знаю почему, но с маниакальной настойчивостью я не хотела пропустить момент его возвращения.
На часах уже два ночи. Завтра пятница – последний учебный день перед выходными и стоило бы выспаться. Я закрываю глаза и с неприсущим мне упорством начинаю считать баранов, потом просто считать.
Не знаю в какой именно момент, но я все таки засыпаю. Знаете, как я поняла, что я заснула? Потому что меня разбудили.
Кто-то тяжелый опускается позади меня на кровать и залезает под одеяло.
Так как дверь в коридор я точно запирала, это может быть только один человек.
Я не хочу ругаться, да и голова спросонок не очень варит, поэтому я остаюсь лежать на боку, спиной к Красавчику, и лениво интересуюсь:
– Где ты шлялся до утра?
– Соскучилась? – голос раздается у меня прямо над ухом. В нос ударяет сильный запах алкоголя, и я понимаю, что это не может быть фон Дервиз.
Я пытаюсь повторить свой трюк, когда Красавчик вот также заперся ко мне ночью, и скатиться с кровати, но блондинистый урод оказывается сильнее и проворнее.
– Куда собралась, цыпа? – одной рукой, он обхватывает меня вместе с руками, а второй зажимает рот, чтобы я не кричала.
Я бьюсь, как рыба, извиваясь всем телом, и стараюсь выпутать ноги из одеяла, чтобы ударить его.
Но это лишь вызывает смех у придурка.
– А ты горячая штучка, – хрипло смеется он, вновь пахнув на меня перегаром. Он наклоняет голову и начинает слюнявить мою шею. – Не сопротивляйся, тебе понравится. Всем девчонкам в итоге нравилось.
Я чувствую, как к моему горло подкатывает тошнота паники. Мне становится страшно – все мои силы уже почти растрачены на борьбу, но придурок как будто и не замечает этого. Я в отчаянье бросаю взгляд на смежную с фон Дервизом дверь, в надежде, что он услышит возню и спасет меня.
Урод замечает это и ухмыляется.
– Даже не надейся, крошка. Фон Дервиза нет в пансионе. А ты думаешь, как я попал к тебе в комнату? Пришлось стащить у него ключ, – он что-то резко делает, и теперь я уже опрокинута на спину. Мои руки зажаты его рукой над головой, а ноги – его ногами.
Мой рот до сих пор закрыт его левой рукой. Я мычу и со всех сил кручу головой, чтобы издать хоть звук. Это вызывает у него лишь смех.
– Не сопротивляйся, тебе же хуже будет, – он наклоняется к моей груди, и я пользуюсь тем, что он отвлекся и со всех сил кусаю его за ладонь.
– Ах ты, сука! – шипит блондин, отдергивая руку. Я не успеваю и рта открыть, чтобы закричать, как мою щеку опаляет резкая боль.
Он ударил меня.
И тут же закрыл рот своим слюнявым вонючим ртом.
Слезы стекают по моим щекам, голова кружится, а во рту соленый привкус крови. Не знаю его, или моей.
Теперь его правая рука на моем горле. Он сжимает его так сильно, что, кажется, я сейчас задохнусь. Я начинаю хрипеть, и судорожно дергаться. Только тогда он отлипает от меня и криво улыбается, разглядывая мое зареванное лицо и наверняка посиневшие губы.
– Вот так, детка, знай, как опасно связываться со мной. Или ты даешь мне по хорошему, или я буду позволять тебе делать вдох не чаще одного раза в минуту. Для того чтобы не задохнулась, хватит, но жизнь раем не покажется.
Он псих. Он чертов псих.
И никто не поможет.
И не примчится мой Прекрасный Принц, чтобы спасти меня.
Воздух. Просто немного воздуха.
Наверное, он что-то видит в моих глазах, потому что в следующее мгновение я чувствую, как его схватка ослабляется, и я тут же судорожно пытаюсь сделать вздох.
Дождавшись, пока я надышусь, он вновь слегка сжимает мне горло и шепчет, склонившись прямо к уху:
– А теперь веди себя хорошо, и все быстро закончится, договорились?
Я слабее его. Я не могу победить. Не могу вырваться.
Но и сдаваться я не собираюсь.
Я слегка киваю, в знак согласия.
Все его тело расслабляется и напрягается одновременно. Он смеется:
– И подстилка ублюдка фон Дервиза стала моей подстилкой.
Его руки везде, его губы везде. Он задирает майку, мнет мою грудь, пытается залезть в трусы. В момент, когда он начинает стягивать одежду с себя, я понимаю, что больше нельзя медлить.
Резко поджав под себя ноги, я со всей силы толкаю его в грудь. Он явно не ожидает такого, потому что в следующее мгновение падает с глухим стуком на пол. Я знаю, что если он поднимется, мне не сдобровать.
Поэтому я кричу. Кричу так, как не кричала никогда в жизни. Голос срывается, но зажмурив глаза, я продолжаю кричать. Кто-то стучит в дверь, раздается шум и треск, но я кричу дальше. Я хочу потеряться в этом крике, хочу выкричать все то, что мне только что пришлось пережить.
Мне становится самой слишком громко от того, как сильно я кричу. И я зажимаю уши, но я кричу дальше. Кто-то обхватывает меня за плечи и зовет по имени. Я не хочу прекращать, не хочу, чтобы меня не услышали. Я не хочу замолчать и обнаружить, что никто не пришел, что я все также совсем одна в комнате с парнем, который пытается меня изнасиловать.
Крика больше нет. Это хрип. Хрип из моего горла. Кто-то баюкает меня и гладит по голове. Щека саднит. Теперь кто-то другой с холодными руками бережно осматривает мое горло, а затем обрабатывает по всей видимости мою рассеченную щеку. Почему она рассечена? Ах, да, кажется, у урода, были фамильные перстни.
Голоса, голоса. Урод утверждает, что не трогал меня. Нарышкин (блин, откуда здесь Нарышкин?) просит кого-то отвезти меня в больницу. Не хочу в больницу. Я мотаю головой. Тот, кто держит меня в руках заступается и говорит, что в больницу не надо, что-то про то, что белье на месте.
– Хочу к маме, – ною я через хрипы, которые до сих пор пытаюсь издавать.
– Ей нужно успокоительное. Она явно не в себе. Не может перестать кричать. А с ее повреждённым голосом, это вряд ли полезно, – обеспокоенно замечает феечка-воспитательница, кружа вокруг кровати.
– Да, конечно, сейчас, – обладательница холодных рук (кажется, это медсестра) чем-то шуршит возле меня. Я болезненно дергаюсь, когда она делает мне укол в плечо. – Ей надо отдохнуть. Но одну желательно не оставлять.
– Я останусь с ней, – говорит та, что все это время держала меня в своих руках.
– Уверена? – интересуется Нарышкин.
– Мы все останемся, – а это кто? Алекс?
– Да, и я побуду, – ну, Амины мне только здесь не хватало.
– Ребят, да вы чего? – урод смеется, а меня начинает трясти. – Это всего лишь девка. Она сама этого хотела, я же вам говорил. Вы кому поверите, другу из своего круга, или поломойке грязной?
– Заткнись! – шипит на него Сухостой, прижимая мое трясущееся тело к себе. Ух, так вот кто это. Хм, неожиданно. – Может она еще сама хотела ударить себя по лицу? А может она хотела душить себя так, что на шее останутся синяки от рук?
– Просто свали отсюда, – никогда не слышала столько агрессии в голосе Алекса, но сейчас он явно на грани. – Тебе еще повезло, что Дера нет здесь. Он бы за Марту уже от тебя мокрого места не оставил.
– Подожди, Алекс, как это свали? – о, точно Амина. – Нужно вызвать полицию. Он избил Марту, чуть не изнасиловал в ее собственной комнате, пока она спала. И просто свали?
– Так, давайте с этим вы разберетесь в коридоре, – медсестра еще раз трогает меня своими холодными руками, помогая уложить в кровать.
Когда голова касается подушки, а чужие руки пытаются меня заставить лечь, меня вновь охватывает паника.
– Нет, нет, нет! – я вырываюсь, но снотворное уже начинает действовать, и у меня нет сил сопротивляться. Я вновь начинаю кричать, издавая из себя лишь глухие стоны.
– Да что вы делаете?! – голос Амины раздается гораздо ближе. – Теперь она не сможет спать здесь. Давайте отнесем ее в комнату Дера, его все равно нет.
Кто-то берет меня на руки и несет. Я чувствую запах Красавчика, когда меня опускают на мягкую-премягкую кровать. Этот запах или, может, снотворное действуют на меня успокоительно, и я перестаю пытаться кричать.
Перед тем, как окончательно провалиться в спасительный сон, в голове мелькает мысль, что мой принц так и не пришел.
Он так и не спас меня.
Глава 25.
Я медленно просыпаюсь, и отвратительные воспоминания о произошедшем вчера накатывают на меня тошнотворными волнами.
Переворачиваюсь на живот и стараюсь заглушить стон в подушке.
– Марта? – кто-то осторожно трогает меня за плечо.
Я резко дергаюсь и чуть не падаю с кровати, но меня успевают схватить за руку и притянуть обратно.
– Марта, это всего лишь я, Анна. Успокойся, пожалуйста.
Сухостой сидит рядом со мной на краешке кровати и обеспокоено смотрит на меня. Она помогает мне сесть.
– Как ты? – спрашивает она, когда я сажусь и начинаю удивленно озираться.
Я лишь киваю, пока не желая говорить.
Кажется, я в спальне фон Дервиза. Никогда здесь раньше не была. Спальня мало походит на мужскую – здесь все в бежево-молочных тонах и обстановка очень напоминает на наш родовой замок. То есть его родовой замок.
– Как твое горло? – вновь интересуется Анна, нахмурившись и осматривая меня.
Я открываю рот, чтобы сказать, что все нормально, но от туда не доносится ни звука.
В панике я хватаю себя за шею и вновь пытаюсь произнести хоть слово. Тишина. Ничего не получается. Мое горло отказывается воспроизвести хоть один малюсенький звук.
Заметив мою панику, девушка кладет руку на плечо и успокаивающе поглаживает:
– Марта, не волнуйся, врач предупреждала, что такое возможно, – она несколько мгновений колеблется, прежде чем продолжить: – Ты вчера очень много кричала. Так еще травмы… Ты можешь говорить шепотом, но только немного. Голос восстановится, не волнуйся.
– Мне нужно в ванную, – шепчу я, но Анна меня слышит.
– Конечно, я провожу тебя, – тут же кивает она.
Я хочу сказать, что дойду сама, но когда встаю, меня ведет в сторону.
– Облокотись, – говорит эта «незнакомка», подставляя мне плечо.
Когда мы выходим из спальни, с дивана подскакивают сонные и помятые Амина с Алексом. Я первый раз вижу Амину не безупречной – на ней короткие пижамные шорты и майка, волосы собраны в небрежный пучок, на лице ни капли косметики. Когда она смотрит на меня, я замечаю, что ее глаза подозрительно начинают краснеть. Она резко отворачивается в сторону и смотрит в окно, за которым, кажется, уже полдень.
– Марта, выглядишь плохо, – замечает Алекс, и я перевожу взгляд на него.
Он в принципе выглядит тоже не очень: помятая майка, хлопковые штаны, сонный вид. В руках он держит стекляшку и беспрестанно кому-то набирает. Заметив мой взгляд, он объясняет:
– Хочу дозвониться до Дера, но его планшет постоянно выключен. А его мать не отвечает.
Я лишь качаю головой. Наверное, ребята не знают, что мы прекратили весь этот фарс с парень-девушка. Да и смысл в нем уже? Фон Дервиз все равно не смог уберечь меня от этого урода.
Я продолжаю путь к ванной и не позволяю пройти со мной Сухостою. Та просит хотя бы не закрываться. Два раза «ха».
Когда я доползаю до зеркала и смотрю в него на себя, мне становится по-настоящему плохо. Про ужасно всклоченные волосы, немного порванную лямку майки и синяки на запястьях рук я уже молчу. Но вот лицо и шея…
Если руки можно было бы скрыть под манжетами блузки, то синяк на скуле, лопнувшие капилляры на лице и в глазах, и огромный порез на щеке – спрятать было нельзя. А про шею я вообще молчу. Хотя, если одеть водолазку, можно было бы скрыть и эти отвратительные отметины. Жаль, ее у меня нет.
Теперь понятно, почему даже мои враги пропитались чувством жалости.
Я держусь о край раковины и пытаюсь дышать. Закрываю глаза, чтобы не видеть больше свое отражение. Не думаю, что смогу справиться со своим состоянием, если постоянно буду смотреть, что со мной сделал этот гад.
В какую-то секунду, когда мне кажется, что я сейчас могу упасть в обморок – так мне противен собственный вид – я готова позвать Анну и попросить помочь принять мне душ. Сильнее, чем лечь на пол, свернуться там калачиком и заскулить, мне хочется только смыть с себя следы этого урода.
Я принимаю долгий душ, воспользовавшись, первый раз душевой кабинкой Красавчика. О том, где он, и почему игнорирует звонки от своего друга, я стараюсь не думать. Вряд ли он пропитается такой же жалостью ко мне, как его друзья. Я наговорила ему много чего, прежде чем он уехал. Наверное, он еще и обрадуется, что меня кто-то проучил. Может быть, он даже позлорадствует – мол, я же тебе не говорил, не связываться с тем парнем.
После того, как я выключаю воду и заворачиваюсь в полотенце, кто-то осторожно стучит ко мне в дверь:
– Марта, я принесла тебе одежду. Можно я войду?
Блин, и как я сама не догадалась.
Я открываю дверь, и в комнату прошмыгивает Амина. Я с благодарностью принимаю у нее свое нижнее белье, джинсы и какую-то незнакомую мне кофту.
– Она с высоким горлом, – немного смущенно объясняет мне девушка.
– Спасибо, – приложив усилия, сиплю я.
Нижняя губа Амины дрожит, а затем внезапно я оказываюсь стиснутой в ее крепких объятиях. Я настолько сильно теряюсь, что не успеваю никак отреагировать на это.
– Мне так жаль, – сдавлено шепчет она, а в следующее мгновение уже выбегает из ванной.
Когда я выхожу в гостиную, то там помимо ребят меня дожидаются директор, вчерашняя медсестра, которая вроде как врач, а не медсестра, моя воспитательница. Они пытаются заговорить со мной о случившемся, но врач их быстро пресекает, уводя меня в спальню, чтобы осмотреть.
Когда я оказываюсь с ней наедине, я стараюсь убедить ее, что моя девичья честь не пострадала и в этом плане можно меня не осматривать. Она мне верит. Или делает вид, что верит.
Осмотрев мое лицо и шею, врач удовлетворенно что-то записывает в свою стекляшку, и мы вновь выходим в гостиную.
Директор с женщиной-врачом обмениваются взглядами, после чего он заговаривает:
– Марта, как ты?
Я показываю большим пальцем вверх, так как не хочется, чтобы он слышал мой пропавший голос.
Внезапно вмешивается Сухостой:
– Как она? Вы еще спрашиваете? – возмущенно начинает выговаривать она Нарышкину. – На нее вчера напали, избили, пытались задушить и изнасиловать. Да она так кричала, что у нее голос пропал! После этого вы еще спрашиваете, как она?
Ух, ты. Я, конечно, хотела, чтобы кто-нибудь озвучил мои мысли вместо меня вслух, но не думала, что этим кем-то может стать Аннушка.
– Анна, успокойтесь, пожалуйста, – весьма сдержанно реагирует Нарышкина на взрыв девушки. – Марте сейчас не нужны лишние истерики.
– Марте нужно, чтобы этого преступника изолировали от нее и всего общества, – это теперь вмешивается Амина, которая стоит у окна со скрещенными руками на груди и выглядит при этом сердитой.
– Конечно, – тут же начинает кивать Алина Анатольевна. – Он уже сидит под домашним арестом в своей комнате.
Вот тут уже не одна я не была в состоянии произнести хоть слова.
Под домашним арестом? В комнате?
– Вы издеваетесь, да? – рычит Алекс, вскакивая со стула, который, по всей видимости, был притащен из моей комнаты. – Да его нужно было уже вчера вышвырнуть из пансиона! Я молчу про полицию – это уже Марте решать, хочет ли она с этим связываться. Но оставить этого засранца здесь?
– Не выражайся, Алекс, – замечает директор, и тут же начинает оправдываться: – Его родители до сих пор в Европе. Нам пока не удалось с ними связаться. Нам просто некуда его отправить. И некому за ним приехать.
Ребята еще какое-то время препираются с Нарышкиным, но ничего в итоге не добиваются. Я отказываюсь заявлять в полицию, но прошу оградить меня от Урода. Нам всем четверым разрешают не ходить на занятия сегодня, и ребята вызываются дежурить около меня по очереди. Не то чтобы я боялась оставаться одна, но все же мне было спокойнее от того, что кто-то постоянно будет рядом.
Ладно, ладно, признаю – я боялась, что Урод может вернуться.
Оставшуюся часть дня я валяюсь в кровати. Ко мне заходит Мальвинка из столовой, где обо всем узнают раньше, чем где-либо. Она рассказывает, что вся школа уже гудит, но точных подробностей не знает никто. Она принесла мне еды от шефа, и я даже попыталась что-то съесть. Девушка до сих пор чувствует свою вину от того, что заставила работать в тот день и одеть свою блузку, которая привлекла внимание Урода. Так что, напрягая горло, мне приходится ее полчаса убеждать, что это вовсе не так. Что уроды могут встретиться всегда и в любом месте.
Ближе к вечеру я незаметно засыпаю, а просыпаюсь от того, что кто-то ругается в комнате шепотом:
– Она только уснула. Ты ее разбудишь.
– Я просто посижу рядом. Дождусь, когда она проснется. Я, правда, не буду мешать. Я тихонько.
– Ты начнешь трещать, и ей придется с тобой разговаривать, а ей нельзя сейчас много говорить.
– Я не буду говорить, обещаю. И вообще, с каких это пор, ты заделалась охранником Марты?
Мне интересно, кто это, и я приоткрываю один глаз. В дверях спальни стоят Амина и Алиска. Амина преграждает ей путь в комнату, но девчонка упорно пытается протиснуться.
Она замечает, что я на нее смотрю, и уже во весь голос говорит:
– Марта, скажи этой драконихе, чтобы впустила меня.
Амина тоже замечает, что я проснулась, и, полыхнув злым взглядом на рыжую, отходит в сторону.
– Если что, зови, – говорит она, кажется, мне и уходит.
– Вот же коза, – возмущается Алиска и плюхается на кровать. – Ну, и ларингит у тебя, ну и чего из этого трагедию такую ломать? Как будто если я рядом посижу, то тут же тоже смертельно заражусь.
Она включает прикроватную лампу, потому что на улице уже стемнело и в комнате стоит полумрак. Я жмурюсь от яркого света, но тут же распахиваю глаза, потому что Алиска громко ахает.
Она рассматривает меня расширившими от ужаса глазами. Ее взгляд перемещается к моей шее, которая видна, потому что в кофте Амине мне было жарко и я нашла в шкафу у Красавчика его майку.
– Так это… ты… Ты была той…, – заикаясь, и борясь со слезами, бормочет Алиска. – Говорили все, что кого-то изнасиловали.… Это на тебя напали…
Я лишь пожимаю плечами, потому что отвечать не хочется.
Радует лишь то, что до сих пор, по всей видимости, никто не знает, что точно произошло.
Следующие пятнадцать минут Алиска просто молча рыдает. Она заграбастывает меня в свои объятия и прижимает так, что мне становится тяжело дышать. Мне приходится вновь напрячь горло, чтобы объяснить, что до дела дело не дошло.
Кажется, ее это немного успокаивает.
– А мой брат? – спрашивает она меня, смачно высморкнувшись в найденный в комоде Красавчика платок. – Где он?
Я пожимаю плечами.
– То есть он не здесь? – округлив глаза, удивляется она.
Я отрицательно мотаю головой.
Алиска начинает звонить на номера брата и матери, но ей никто не отвечает. Она отправляет сообщения им, а после набирает Марту. Я знаками показываю ей, чтобы она ничего ей не говорила обо мне.
От нее она узнает, что фон Дервиз в поместье, прилетел поздно вечером вчера весь дерганный и не собирается до понедельника возвращаться обратно. Алиска просит Марту передать брату, чтобы он срочно связался с ней.
Глупо. Не думаю, что если он узнает, что со мной что-то случилось, он рванет обратно в пансион.
Она уходит от меня через час и то, потому что Амина нашла в гостиной у Красавчика биту и, покачивая ею, приказала Алиске выметаться.
Девчонка обещает, что никому не скажет и придет ко мне еще раз утром. Я с благодарностью улыбаюсь ей.
Я слышу, как Алиска за дверью предлагает свою помощь в моей охране, но Амина снисходительно отвечает, что ее саму охранять надо.
Перед тем, как вновь провалиться в сон, я думаю о том, что жизнь странная штука – вот только вчера ты считала, что этот человек такой ужасный, а сегодня ты понимаешь, что ты видел только одну его сторону. Пожалуй, плохих или хороших людей не бывает. Просто ты с кем-то ладишь или нет.
Кстати, об этом.
Я тянусь и беру свою стекляшку, которую кто-то заботливо принес и положил рядом на прикроватную тумбочку. Найдя засекреченную папку, я выбираю фото Анны, который сперла у Третьякова, и стираю их. Думаю, что они мне уже точно не пригодятся.