Водители, замученные постоянными нововведениями в дорожные правила, увеличением количества знаков на дорогах, путались, тормозя и сигналя пешеходам, которые вовсе не собирались вникать в сложности вождения и торопились по своим делам.
Вскоре Олег свернул с оживленных городских улиц и направил машину к белоснежному зданию храма. Здесь была особая торжественная тишина. В храме шла вечерняя служба. Никто никуда не спешил. Горели свечи. И Олег, войдя, впервые увидел не свечи и позолоту окладов, а свет, исходящий от образов и одухотворенных лиц молящихся. Почувствовал себя маленьким и никчемным перед величием Бога. Голос священника проник в душу, стали понятны слова молитв. Глаза сами собой наполнились слезами.
Только немного прозрев, человек понимает, как много еще скрыто от его глаз. Не часто так близко к человеку бывает Бог. Не часто человек сам приближается к Богу. Сегодня у Олега был один из таких редких моментов. Сегодня Олег знал, что его молитвы будут услышаны.
Вся служба в храме была будто для него одного. Мысленно он открывал Богу свои грехи и сомнения, страхи и мольбы.
Со страхом вступил он в храм, чтобы в который раз уж попрать свою гордыню. После службы, уже очищенный молитвой, он все же решил исповедаться отцу Николаю.
– Страхи твои напрасны, – сказал священник. – Бог тебе открыл твои грехи даже без твоей просьбы. Это Благодать Божия. Мы, священники, об этом много молимся, и то не всегда это быстро дается, – задумался он. – На тебе исполняется особое Божье промышление. И ответственность это на тебя накладывает определенную. Женщины тебя простили. Молись о младенцах невинных, некрещенных. И матери пусть о них молятся. В домашней молитве о них поминай ежедневно. А о ребенке в чреве жены твоей не бойся. Все с ним хорошо будет. Бог тебя своей волею водит, вот сегодня и в храм привел,– улыбался ему по-отечески священник. – Причастие нужно принять, тебе и жене твоей. Вот, когда приедет, подготовьтесь и приходите вместе.
– Хорошо, батюшка, – согласился в смирении Олег и с благоговением поцеловал у священника руку.
Глава 12
Виктор нес послушание на кухне. Оставив напарника чистить картошку, он вышел на минуту, вытирая потемневшие от крахмала руки полотенцем. Он был все такой же, как и пять лет назад, когда они познакомились в клинике, будто бы совсем не менялся с годами. Осветил по-детски чистой улыбкой. Выслушав Олега, обещал молиться за Эмму с ребенком.
Всегда приходил к нему Олег со смятенной и терзаемой сомнениями душой и находил у него успокоение и поддержку. Виктор поражал Олега своей уверенностью и спокойствием, тем, что бесстрашно смотрит в будущее. Потом, познакомившись поближе с монашеской жизнью, Олег понял, что эти черты свойственны всем глубоко верующим людям. Вдумчивый и пронзительный взгляд Виктора, так поразивший Олега в начале знакомства, нес лишь любовь и доброту. Но и сейчас Олегу казалось, что Виктор видит больше, чем обычный человек.
– Помнишь, я еще три года назад вам ребеночка предрекал. Так вот, теперь я знаю, сын у тебя будет, не сомневайся!
– Приезжайте к нам в выходной с Артемом. Эмма уже дома будет
– Приедем. Артем теперь тоже знаменитость. Третье место на детской художественной выставке, – похвастался Виктор успехами сына.
– Да, он звонил мне, – сказал Олег.
– Спасибо тебе за него, – поклонился Виктор. – Благодаря тебе он в художественном училище не на последнем счету.
– На все воля Божия, – сказал Олег.
– На все воля Божия, – согласился Виктор.
Из храма Олег сразу поехал к Наталье. Улицы уже немного опустели. Суеты не наблюдалось. А в душе Олега поселилось волнение. Оно помешало ему позвонить Наталье.
Сияли витрины магазинов, двойной ряд уличных фонарей. Ветерок, пропахший городом, забирался в салон. Машина скользила по подтаявшей кашице из снега и соли мимо домов его знакомых и друзей, просто известных ему людей. С возрастом все и всё в небольшом городе становятся знакомыми: и дома, и улицы, и каждое дерево. Там среди дворов затерялся его родной дворик и пятиэтажка, где сейчас живет его мама. Только к ней он сегодня не поедет. Вот ведь как получилось, думал он, мама всегда считала Наталью роковой женщиной, приносящей несчастья, а получилось, что несчастье принес ей он.
Наталья жила в квартире, доставшейся ей от матери. Услышав его голос по домофону, она обрадовалась. В подъезде вкусно пахло чем-то жареным. Не дожидаясь лифта, Олег пошел пешком – всего-то третий этаж.
Увидев Наталью в домашнем фартучке, хлопочущей на кухне, подумал, что опять мама была неправа. Из Натальи вышла хорошая жена и хозяйка.
– Ну Олег, – удивилась она, увидев его. – Что-то тебе не терпится! Проходи, садись, сейчас ужинать будем. У нас с Сергеем сегодня праздник по случаю… ну в общем ты знаешь, по какому случаю, – улыбнулась она. – А также по случаю успешного окончания очередного эксперимента, – раздался ее голос с кухни. – Кажется скоро здешняя клиника перейдет целиком к Сергею. И надеюсь, когда-нибудь я стану женой профессора, – рассмеялась она. – Мой руки, Олег, я буду кормить тебя рыбой в кляре, а Сергею попозже пожарю мясо. Картошка у меня уже готова. – Наталья успевала хлопотать на кухне и заглядывать к нему.
В комнате было прибрано и только что проветрено, или работал кондиционер, не видимый из-за задвинутых штор. Торшер в углу равномерно освещал потолок. Горели несколько маленьких плафонов у двери. Было по-домашнему уютно.
– Про профессора Сидорова слышал? – спрашивала Наталья.– В Лондоне его очень ждут. Сергей свои материалы по последнему эксперименту тоже готовит, профессор Лассаль звонил ему из Лондона, просил об этом. А как тебе нравится эксперимент с участием женщин?
Олег что-то промычал в ответ.
– Если так дело пойдет, можно будет и смешанные группы делать! – болтала Наталья.
"Она совсем не догадывается, о чем я с ней буду говорить," – думал Олег, по-новому приглядываясь к ней.
Из стройной девушки, она превратилась в стройную женщину, с матовой, нежной кожей, мягкими линиями фигуры. Кажется, она стала лучше, чем была.
– Что ты так на меня смотришь? – спросила Наталья, расстилая скатерть.
Ничто почти в ней не напоминало ту, какой она была когда-то. Порывистую и страстную. Может быть, это и осталось в ней, даже, наверное, осталось, но не это теперь составляло ее женскую суть. Внешне она стала спокойной и более женственной.
– Ты красивая, – сказал он ей.
– Ты какой-то странный сегодня. Рассказывай, что случилось? – потребовала она. – Нет ,давай сначала поедим, изменила она решение,– уловив в его глазах что-то непредсказуемое.– Наверно, ты хочешь мне сказать что-то не очень приятное,– почти уверенно сказала она в шутку – Она раскладывала приборы и салфетки на столе.
Наталья принесла тарелки с дымящейся рыбой, сняла фартук и уселась напротив. Велюр кресла уютно очертил ее фигуру: оголившиеся до колен ноги в тонких чулках, бедра в бежевой юбке, блузку в крапинку простого домашнего покроя, в разрез которой виднелась ложбинка груди. Такая домашняя милая женщина.
Она удивленно следила за ним.
– Помнишь то время, когда мы любили друг друга? – неожиданно спросил он.
– Мы? – насторожилась она. – Разве ты любил меня когда-нибудь? – усмехнулась невесело. – Ну, по крайней мере, так, как мне хотелось?
– Любил, наверно. Как мог.
– Зачем ворошить прошлое? – махнула она рукой. Расправила салфетку. – Ты кушай пока не остыло, – пригласила она. – Когда-то она с легкостью могла перевести разговор на другое. Сейчас ей это тоже частично удалось. Она заговорила о том, что узнала от мужа о будущем эксперименте.
– Вкусно? – спросила она. Он кивнул.
Рыба была превосходна. Наталья действительно хорошая хозяйка, хороший друг. Только то, что между ними сейчас встало, не располагает к улыбкам.
С чем он сегодня к ней пришел? – смутно начала беспокоиться Наталья, разглядывая упрямые искорки в его глазах. За последние годы Олег стал сильней, самостоятельней, уверенней в себе, почти утратил мальчишескую мягкость. Нет, она осталась в манерах, улыбке. Но сейчас даже сквозь улыбку было видно, что скулы его напряжены. Он снова повернул разговор вспять:
– И все же ты и я пять лет назад…
– Пять лет назад… – прервала она его. – Разговор о прошлом мне не совсем приятен. Твоя клиника, смерть мамы… ты знаешь… Давай поедим спокойно, – попросила она, искоса поглядывая на него, пытаясь угадать его мысли. Когда-то ей и это удавалось.
«А разве кроме смерти матери ничего не было?» – хотелось спросить Олегу, но он только молча смотрел на нее.
– Кстати, что ты говорил об Эмме по телефону? Я звонила ей, но она уже съехала из гостиницы. Она что, решила прервать контракт? – спросила она, пытаясь сохранить беззаботность. «Кто знает, какая муха его сегодня ужалила!»
– Да, решила.
– Молодец. Ребенок ведь главное, – сказала Наталья, прислушиваясь к себе. Радость, поселившаяся в ней в связи с беременностью, напомнила о себе.
– Да. Ребенок главное, – согласился Олег, отложив вилку. И взглянув прямо в глаза Наталье, спросил тихо, почти не слышно: – Кто был у тебя: мальчик или девочка?
– А зачем ты… это… – побледнела от неожиданности Наталья. Буря чувств пронеслась у нее в душе. Вот, оказывается, зачем он пришел к ней.
Взгляд ее заметался, не находя приюта. Она не думала, что когда-нибудь этот разговор состоится.
–Это был мой ребенок? – спросил Олег, не сводя с нее глаз.
Она молчала, разом сникнув. Лицо – серая остывшая зола.
– Почему ты молчишь?
– Да.. – чуть слышно прошептала она. – Я… Ты не знаешь., – неожиданно всхлипнула она, отвернувшись. И стала жалкой, маленькой, не похожей на себя.
– Не говори ничего. Я все понимаю,– поднялся он и приласкал ее, гладя по голове, как ребенка. Плечи Натальи вздрагивали.
– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. И не можешь понять. Это я ходила семь месяцев беременная, а не ты. Я, а не ты думала об этом ребенке день и ночь. Я, а не ты по два месяца лежала в клинике. Не ты! Не ты! – Глаза ее стали злыми. Он узнал в ней прежнюю Наталью из своей юности. Как же ей нужна была тогда его помощь!
– Прости,– смущенно замолчал он и тоже напомнил ей себя молодого… – Но я имею права знать хотя бы, кто это был: мальчик или девочка, – потребовал он тихо, но настойчиво, совсем не в характере того парня из прошлого.
Наталья подняла ставшие усталыми глаза. Да, да, конечно, кивнула головой.
– Прости и ты меня, – сказала она, немного успокоившись. -Это был мальчик. Он прожил всего пять дней. У него были такие же светлые волосики, как у тебя, – Наталья чуть слышно вздохнула. – Сейчас бы ему было почти пять лет. – Прикрыв глаза, она вжалась в кресло.
В тишине было слышно, как зашумел на кухне чайник.
– Отчего он умер?
– Какое-то скоротечное воспаление легких. У него совсем не было иммунитета.
Все пережитое страдание опять отразилось на ее лице.
– Где ты его похоронила?
– Он умер в роддоме. Не знаю… Я была в таком состоянии. Наверно…– пыталась она сдержать лицо, но проявившиеся на лбу морщины не исчезали. – Ты мучаешь меня… – Она готова отвечать на все вопросы. Наверно, он имеет на это право, но…
– Прости… Я должен был догадаться раньше… ты должна была мне сказать.
– Наверно… Да что теперь об этом! Я подумала, это возмездие из-за Танечки, из-за той ее беременности. Как я ей завидовала тогда. Я то забеременеть не могла, а ей сразу и мужа, и ребенка, – окунулась она в свои прошлые беды. – Ведь ты бы женился на ней?
– Ты была несправедлива к ней!
– А ты? – тихо спросила Наталья.
Все это он уже не раз обдумывал. На образ беззащитной Танечки, так мучивший его первое время после разлуки, наслоился образ Натальи. Вдруг вспомнились ее слезы в клинике Сидорова, и капли растаявшего инея на траве.
Но теперь-то и Танечка, и Наталья уже другие люди, и все плохое для них в прошлом…
Глаза Олега стали теплеть, лицо расправилось, отмякло. Наталья успокоено вздохнула.
– Я рад, что этот тяжелый разговор позади, – сказал Олег после паузы.
– Я тоже.
– И знаешь, все теперь будет хорошо. Я был в церкви,– он стал рассказывать, желая помочь себе и Наталье избавиться от гнета тяжелых переживаний, связавших их воедино, вдохновляя ее к покаянию и очищению. – Знаешь, если Бог нам дает детей снова, значит, он нас простил.
– Вижу воздействие Виктора. Боюсь, что мне не так легко будет договориться с Богом, как вам с Виктором, – засомневалась Наталья с чуть насмешливой улыбкой.
– Это просто необходимо, раз ты ждешь ребенка.
– Наверно, – согласилась она.
– Помнишь, когда ты пришла ко мне уговаривать меня принять участие в эксперименте? – напомнил он. – Каким я тогда был? Ты много для меня сделала.
– Ой, это было сто лет назад! – воскликнула она. Но эти воспоминания были ей приятны. – Теперь, мы будто поменялись местами. Уже ты уговариваешь меня, заблудшую, пойти в храм.
– Я не уговариваю. Может быть, я пришел просить прощения, а у меня это не очень получилось.
– Я тебя прощаю, – сказала она. – И давай пить чай!
– Давай! – согласился он.
Спустя несколько секунд Наталья появилась с чашками. Проходя мимо зеркала, улыбнулась себе, прогоняя напряжение.
– Я очень устал за эти дни, ты прости меня. Приходи смотреть картину. За два дня, вернее ночи, я, мне кажется, здорово продвинулся. Там будет тема жизни и смерти, нерожденных детей, любви и радости.
– Слушай, ты уверен, что ты эту тему свернешь? – спросила она, возвращаясь к их обычному дружескому тону.
– Постараюсь.
– Смотри шею себе не сломай. Впрочем, ты знаешь, я в тебя верю.
– Приходи обязательно, – сказал Олег, улыбнувшись. – Мне нужен твой совет.
– Приду, – длинно и ласково улыбнулась ему в ответ Наталья.
– Я так мало сделал для этого ребенка,– казнил себя Олег. – Получается, что Сергей больше сделал, чем я.
– Получается…А я, дура, боялась, что, когда ребенок вырастет, все увидят, что он не похож на отца.
– Приемные дети становятся похожи на своих родителей… И ты бы мне никогда не сказала, что это мой ребенок? – спросил Олег.
– Ну ты же догадался сам, – ответила Наталья.
Они молчали. Крепкими ниточками их связывало прошлое. О том, что они все знают, они не скажут никому.
– Ну подумай, если бы все сложилось иначе, стал бы ты тем, кем стал? – задала ему вопрос Наталья, не дожидаясь ответа. – Ты полюбил Эмму, а она не любила тебя, а лишь позволяла себя любить, и то недолго. А я была рада: теперь-то ты узнаешь, что значит быть нелюбимым… – рассмеялась она легко и беззаботно. – Нужно было, чтоб в твоей жизни появилась Эмма со своей молодостью, тщеславием, неверием в твой талант и твои мужские достоинства, в которых ты никогда не сомневался…
– Да, Эмма была нужна, – согласился он.
– Ты приехал тогда из Москвы брошенный, одинокий, в сто раз несчастней, чем я – потерявшая ребенка. Но какой-то огонь горел у тебя внутри. Его зажгла Эмма.
– Как же ты меня понимала, Наташка! И как помогала всегда!
– То-то, – вернулась она к своей манере держать себя. В глазах ее невозможно было увидеть никаких следов пережитого чувства, только лицу еще не совсем вернулись краски. – Ты думал, я бесчувственная карьеристка? Или ты считал, что я всю жизнь буду любить только тебя? Та моя любовь умерла вместе с ребенком. А Сергею я очень благодарна, что он тогда поддержал меня. Я ведь всего-навсего женщина. И Эмме твоей благодарна за московские дни. Она всегда была очень душевным человеком.
– Не по отношению ко мне.
– Ты сам был виноват. Ты, кстати, сказал ей мою новость?
– Она очень обрадовалась за тебя.
– Она молодец! – сказала Наталья.
Олег засобирался домой.
Наталья пошла за ним в прихожую.
– Ты читал, что пишут о ней газеты? Ты не читал газет? – спросила она его, удивившись. – Ты что же, медведь, там и про Сидорова также есть статейка. Подожди. Я сейчас, -собрала она с журнального столика в комнате газеты и сложила в пакет: – Почитай на досуге.
– Поеду сейчас еще поработаю, мысль одна возникла, – рассеянно сказал Олег, принимая пакет.
Он мысленно уже стал удаляться от Натальи. Но она это понимала. Его мысли шли на каком-то ином уровне только ему доступного воображения и раскрашивались в разные цвета. Он уже готов был перенести их на холст.
– Смотри, осторожней на дороге, – бросила ему вслед Наталья и присела в прихожей у зеркала, вглядываясь в свое лицо.
Растревоженное прошлое не хотело отступать. Пальцы невольно теребили широкое старинное кольцо на среднем пальце.
Кто-то должен за все ответить, сказал Олег. Разве кто-то? И почему это должен быть ее ребенок? Как несправедлива жизнь!
Глава 13
Возвращаться памятью к тем дням ей было больно. Смерть мамы, тяжелая беременность, больницы, больницы… А потом – Олег и Эмма. Для неустоявшейся Натальиной жизни любовь Олега к Эмме была дополнительным ударом, ведь она носила его ребенка. И какие права на Олега могли быть у нелюбимой? У нее осталось только одно право – уйти.
Но, на удивление, с Эммой они подружились. Они много говорили, гуляли в больничном парке, если у Эммы было время, и Олег жутко ревновал свою подружку к Наталье. И Наталье это доставляло удовольствие, как и поначалу сознание того, что юная балерина не любит Олега. Эмма не казалась Наталье не красивой, не умной. Но, несмотря на свою взбалмошность, она была доброй. Приносила Наталье её любимые зеленые яблоки, журналы, книги и …новости об Олеге.
Два года после потери ребенка Наталья приезжала в Москву на обследование и встречалась с подругой, если та не была в отъезде. Каждый раз врачи давали надежду на новую беременность, но она не оправдывалась.
В тот день, когда она встретилась с Антоном Ивановичем Победимцевым, Эммы в Москве не было.
Билет домой удалось купить только на ночной поезд, и она, побродив по Третьяковке, посетив храм Василия Блаженного, зашла на телеграф, отправить телеграмму мужу. В абонентской книжке Москвы отыскала адрес и телефон Победимцева А.И., и не звоня, поехала на станцию Маяковского.
Внезапно принятое это решение теперь, в поезде метро, стало казаться сомнительным. Что она ему скажет? "Здравствуйте, я ваша дочка". – Смешно! Мерно гудели колеса, шипели двери, голос, объявляющий станции, успокаивал нервы.
Только перед самой смертью мама сообщила ей об отце, раньше на вопросы дочери Мария Петровна всегда отмалчивалась или сочиняла какие-то небылицы. Профессору теперь должно быть под восемьдесят. Есть у него дети? Внуки? Ведь он был женат.
Выйдя из метро, Наталья села в автобус, погруженная в свои мысли. "Нет, все же я должна с ним встретиться," убеждала она себя. Сладко раскинулись по московским дворикам летние душистые сумерки. Появились на улицах парочки. Припарковывались у подъездов машины. А Наталья все не решалась подняться в квартиру Победимцева. В окнах зажигались огни. И она, наконец, решилась.
Когда ей открыли дверь, она уже почти не волновалась. На пороге возник смешной, что-то жующий рыжий толстячок в длинном полосатом халате, одетом поверх рубашки и брюк. Неужели это и есть знаменитый профессор, ее отец?
– Здравствуйте, – поздоровалась она, не зная, что говорить дальше.
Старичок порозовел со свойственной всем рыжим особенностью и слегка закашлялся.
– Вы… Мария? – выдохнул он.
– Я из… – назвала она свой город. – Меня зовут Наталья. Наталья Павлова, – сказала она, удивляясь, что он назвал ее материным именем, значит, это действительно ее отец.
– Ваша мама – Мария Павлова? – удивленно, с волнением спросил он.
– Мария Петровна. Она умерла шесть лет назад.
– Умерла… О Господи, – огорчился он. – Я знал… подозревал о вашем существовании. Меня Антон Иванович зовут, – представился он.
– Антон… Иванович? – переспросила она.
– Вы ведь – Наталья Альбертовна? – с уверенностью спросил он. – Я брат вашего отца. Да вы проходите, проходите, – засуетился он, отступая. – Простите старика, как-то все очень неожиданно. Альберт умер еще в 2000 году.
Она прошла в темную прихожую, затем по узкому коридору в комнату.
– Так случилось, что не у него, не у меня детей не было. Господи, да что же я говорю. Вы садитесь, – волновался Антон Иванович. Проведя ее в комнату, убрал он какие-то тряпки и несколько обернутых материей картин с дивана. Наталья уселась в массивное низкое кресло.
В комнате было мрачновато, пыльно. Высокие шкафы доверху наполнены книгами. На стене висели картины, маски. Овальный стол на выгнутых ножках занимал всю комнату. Какие-то бюро, шкафчики загромождали проход.
– Сейчас я свет включу, – сказал Антон Иванович.
Оттого, что он включил свет, намного светлей не стало. Но Наталья смогла различить разностилевую старинную мебель, тяжелые тусклые подсвечники тонкой работы, картины в потрескавшихся рамках.
– У вас как в музее, – сказала она, с радостью заметив небольшой пейзаж Олега на стене.
– Я антиквар в прошлом. Это – вся моя жизнь. Не хочу ни с чем расставаться, – сказал он как-то грустно. – Вы отдохните с дороги. Сейчас чай будем пить. Я вам фотографии покажу, – опомнился он, но замешкался. – Вы очень похожи на свою маму, – присел в кресло напротив, волнуясь. – Вам должно быть сейчас лет… тридцать…? – спросил он, наморщив лоб. Сквозь редкие волосы на темени выступил пот.
– Тридцать три, – ответила она.
– Да,да, – кивнул он.
– Вы знали мою маму? – спросила Наталья заинтересованно.
– Знал, – кротко ответил он.
Какой он знал ее? Не усталой и больной, рано постаревшей и поседевшей, такой, какой ее знала Наталья, а другой. Была ли она другой? Наталья не помнит, чтобы мама много смеялась, чаще она была озабоченной.
– Марии было двадцать девять, когда я с ней познакомился. Она была красавицей. Тонкая, образованная. А Альберт был женат… Я любил вашу маму. Что уж теперь скрывать? – замолчал он. – Да,– стукнув себя по лбу, встрепенулся он.– Я же обещал вам показать фотографии. Ну, где же у меня ключ? – стал он рыться среди бумаг и писем на столе и в карманах халата.
Наталье было жалко его. И его. И маму. Может быть, будь Антон Иванович порешительней в свое время, их жизнь сложилась бы иначе. Какие же все-таки некоторые мужчины не решительные! Неужели им нравится одиночество!
– Одинокие мужчины стареют быстро, – ответил он на ее взгляд. – Это молодым кажется, что старость не наступит никогда. И никогда не придет смерть, – запнулся он, поняв, что сказал лишнее. – Простите, – пробормотал он извинение. Он наклонился с ключом к нижнему отделу шкафа. От усилий полы его халата распахнулись, пояс развязался, обнаружив круглый, обтянутый спортивными брюками, живот. Ключ никак не попадал в скважину. – Вот! – положил он перед Натальей толстый плюшевый альбом, сел, отпыхиваясь, на диван, скрипнувший под его весом пружинами. Подхватил поясом, спрятал живот в халат.
– Здесь вся наша жизнь, – открыв альбом почти в самом начале, сказал он: – Вот Альберт с золотой медалью в школе. – показал он. На фотографии был изображен высокий улыбчивый мальчик. На другой он же -уже повзрослевший серьезный молодой человек в очках.
– Здесь он со студентами, – пояснил Антон Иванович. Наталья жадно разглядывала фотографии отца.
– Он всегда был первым, всегда мне нужно было на него равняться. Старший сын, гордость родителей! – комментировал Антон Иванович. – А я прожил всю жизнь будто в тени его успехов. И мама с папой все ему отдали. И его жена…Вот она, кстати, – указав на миловидную блондинку, рядом с братом, пояснил он. – …Альберт любил женщин, а они любили его,– некстати вспомнил он. Наверно, если бы он не отдался целиком науке, он был бы счастлив в семейной жизни. А может быть, он и был счастлив. Его жена немного его пережила… – Вот снова они вместе, – указал он. На фотографии пожилые супруги были похожи друг на друга. – Вот только о вас он так и не узнал.. – огорчился Антон Иванович.
– А вот и ваша мама, – сказал он, взяв в руки черно-белый снимок советских времен. Снимок не был вклеен в альбом. Он просто лежал между страниц. – Узнаете свой город? Это старинная башня. Наталья похолодевшими руками взяла фотографию из рук Антона Ивановича. Ведь ее и мама держала в руках. На фотографии изображены были трое. Стройная черноволосая Маша счастливо смеялась в объектив. Моложавый Альберт Иванович деликатно поддерживал ее под локоть, другой рукой придерживая у плеча пиджак. Модно зачесав вьющиеся волосы на затылок, улыбался фотографу и тогда не в меру полный Антон.
Наталья старалась скрыть волнение. Что-то в отце смутно напоминало ей себя. Прямой взгляд темных глаз, овал лица, более тонкий, чем у матери. Мать всегда была круглолицей. Только волосы темные у Натальи – в мать и пухлые губы – ее, не отцовы.
– Там посмотрите дальше: есть еще фотографии, где одна Маша, и снова мы втроем. Теперь все фотографии: и мои, и Альберта – у меня. Я его единственный наследник, – пояснил он, неловко вставая, скрипнув пружинами. Замешкался, оглянулся: – Вы можете выбрать себе любую. Я пока приготовлю чай, – деликатно удалился Антон Иванович, почувствовав, что гостье необходимо побыть одной.
Листая чужой альбом, вместивший в себя трагические и счастливые моменты жизней, пересечение судеб, роковым образом касающихся ее, Наталье трудно было остаться спокойной.
Молодая мама… Почему у нее самой не было такой фотографии? Суетливый Антон Иванович – ее дядя. Сколько ему? Семьдесят? Почему не он, не отец – никто из них никогда не вспомнил о ее матери? Не подумал о Наталье?
Справившись с волнением и выпив чаю, Наталья завела разговор о картине Олега.
– Ведь он же ваш земляк. Вы с ним близко знакомы? – удивился Антон Иванович.
– Мы друзья, – ответила она.
– Вот как! – удивился он еще больше. – Как у него дела? Я часто читал о нем в газете.
– Готовится новая выставка в Москве.
– Вот молодец! Я, честно говоря, не ожидал, что Олег Дубов так высоко взлетит. Мне тоже довелось с ним пообщаться. Да что там, ведь Петр Моисеевич – дедушка Эммы – мой хороший знакомый.
– Как тесен оказывается мир! – засмеялась Наталья.
–Да, тесен,– подтвердил он.
– Не оставляйте меня, Наташа. У меня совсем не осталось родственников, а вы мне как дочь,– увидев, что она готовится уходить, сказал он. – Возьмите себе фотографии.
– Я возьму вот эту,– сказала Наталья, выбрав фотографию у башни.
Ей необходимо было спешить на поезд.
В свои приезды в Москву Наталья стала навещать Антона Ивановича. Между ними завязалась переписка.
– После всех что-то остается. А что останется после меня? – жаловался он на судьбу в одну из встреч.
–А ваша коллекция, этот стол, картины, посуда?
–Да,да… – рассеянно говорил он.– А ведь ты могла бы быть моей дочерью. Мы с твоей матерью даже однажды целовались,– глаза его подернулись дымкой, и морщины будто разгладились. – Она грустная тогда была. Альберт уехал в Москву на Новый год к жене. А я остался. Мы с ней гуляли всю ночь. Шел пушистый снег, как сейчас помню. У нее были белая шуба и белые сапожки. Она была похожа на Снегурочку. На площади стояла новогодняя елка.
– Там и сейчас украшают елку к Новому году, – вставила Наталья.
– Какая-то компания угостила нас шампанским, и почему-то нас приняли за влюбленных и заставили целоваться, – молодо и озорно засмеялся Антон Иванович, вздрагивая брюшком. – Мне было очень хорошо тогда. Я готов был перевернуть весь мир ради нее… Но когда вернулся Альберт, она отдалилась от меня еще больше.
– Почему вы потом не приехали к ней? – спросила –таки Наталья.
– Я приезжал. Но, увидев ее с коляской, решил, что она вышла замуж. Она выглядела счастливой. А я всегда был толстым, рыжим, закомплексованным.
– А что Вам рассказывал о маме брат, то есть мой отец? – поправилась Наталья.
– Он любил ее, как может любить занятой человек. Хранил ее фото – вот то, что ты видела ,– пояснил он, – в томике Ахматовой. Она любила поэзию Ахматовой. Как там « …и казалось… – с запинкой медленно продекламировал он, – …что после конца никогда ничего не бывает… кто же бродит там возле крыльца, и по имени нас окликает?»
В одну из встреч Антон Иванович поведал Наталье о своей любви к Нонне. – " Всегда я влюблялся в женщин, которые любили других."– И, выведав у нее все, что она знает о Нике и Виталии, передал ей старинное кольцо.
– При случае отдай его Нике, оно принадлежит ей. Наверно, я должен был раньше это сделать. Но отчего-то поосторожничал. Или может..,– не договорил он, мысленно упрекая себя в алчности.– Это кольцо приносит женщинам счастье в семейной жизни. Так Нонна говорила. Она очень хотела, чтобы кольцо досталось дочерям. Сама она не носила его, потому что очень дорожила им и боялась мужа. А ты поноси. Я хочу, чтоб ты его поносила.
С тех пор на среднем пальце Натальи был обруч из червленого золота со старинной монограммной. Она прикоснулась к кольцу. Принесло-таки ей колечко счастье. Ребенка Натальи Антон Иванович будет считать внуком.
А с тем первым ребенком? Она чуть ли не сделала ту же ошибку, что мать: хотела утаить от Олега, что у него будет сын.
Если бы он был жив, и все можно было бы исправить! Наталья вздохнула, высушив глаза. «Где же наш папа?» – вслух разговаривая с будущим малышом, прошла на кухню. Взялась за мясо, надо приготовить к его приходу отбивную. И неплохо бы на днях посмотреть, что там получается у Олега.
Глава 14
В день приезда жены, Олег выспался, съездил в город за продуктами, купил розовые розы для Эммы. Пусть сегодня его букет стоит в холле!
Какой-то чудак перед каждым приездом Эммы с гастролей через посыльного присылал ей цветы. И всегда это были желтые розы. Принимать цветы приходилось Олегу, и он не очень был этим доволен, каждый раз оглядывая букет: нет ли там любовной записки. Эмма смеялась над его подозрениями, отшучивалась на все расспросы, но выбрасывать букет не разрешила.
Зная, что жена не любит встреч и расставаний, Олег ждал ее дома, беспокоясь из-за скользкой дороги, автомобильных пробок, усталости шофера и прочих нелепостей, приходящих в голову. Легче было бы поехать самому и встретить ее на вокзале. Но Эмма была слишком самостоятельной женщиной. Появилась она после обеда, как всегда неожиданно и прямо с порога, как была в пальто и перчатках, бросилась ему на шею.
– Сумасшедшая, разве так можно? Ты меня чуть с ног не сбила. Вот ненормальная! – обнимая, целовал он ее. – Вот чокнутая! С ума с тобой сойти можно,– раздевал, пьянея от ее близости Олег. Ни у кого не было таких глаз, как у Эммы. Он буквально тонул в них.
– Как я соскучилась,– жаловалась она. – И как устала.
Они были почти одного роста. Он видел темные круги под ее глазами, но сами глаза смеялись.
– Как ты… там? – спрашивал он, вглядываясь в ее лицо.
– А ты тут? – смеялась она.
Но все было ясно и без слов.
– Я тебе ванну приготовлю, – сказал Олег. – Готов твой любимый салат и мясо по-армянски.