– Вот так, – сказал Виталий, вздохнув, – И поговори с таким! Молодец, Таечка, что бы мы без тебя делали? Олег, запиши на всякий случай телефон этого Полянского в мою книжку.

Олег кивнул.

– Просто повезло! Произошло одно из тех совпадений, которые редко случаются в жизни, – сказал Сан Саныч. – Ты везунчик, Виталий!

– Я знаю, – согласился он. Я – не я буду, если эту Нику не найду, – сказал он.

– «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой», – продекламировал Олег так часто повторяемую Сан Санычем в клинике фразу.

– Вот именно! – блеснув глазами, звонко воскликнул Сан Саныч. И друзья поняли, что, изменив внешность, он вовсе не изменил характер. Они дружно засмеялись. Встречаясь взглядом с мужчинами, переливчато смеялась и Тая.

Адрес Губермана ничего им не дал, соседи тоже ничем помочь не смогли, хозяин уже несколько лет не показывался здесь.

– Так ведь он на родину к себе уехал, в Израиль, – сообщила им бабушка у подъезда, вот уж лет пять, как не видела его. Да, признаться, и не скучаю. Плохой он человек, скользкий, как налим. И душа у него темная. А вы кто будете? – получив ответ о том, что они знакомые Веры, его падчерицы, старушка оживилась. – Девочки-то хорошие были. Вера особенно. Здоровалась всегда. В магазин сходить или куда попрошу, никогда не отказывалась. Вот мать их – гордячка. Певица! – фыркнула старушка.– Я ведь над ними живу. Хоть уши затыкай от ихнего пения. Страх как они с Аронычем ругались, все о наследстве каком-то говорили. Она, бедная, и руки на себя наложила. Ну уж зато тихо стало, – закончила разговор бабушка.

– Так никто с тех пор не появлялся?

– Да кто ж придет? Детей родных у него нет. Девочки ему не родные были, уж поди взрослые сейчас, замуж вышли. Да и хорошо, что они с ним не остались.

– Спасибо тебе, бабушка, что просветила нас, – ласково сказал Виталий.

– Да не на чем. А вы, я вижу, люди хорошие, – не хотела расставаться с ними словоохотливая старушка.

Глава 8

На следующий день друзья уже сидели в поезде «Москва- Симферополь» и торопили время. Правда, время торопил только Виталий, внешне это никак не выражая.

Мягко стучали колеса. Друзья, привалившись к светлой обивке вагона негромко беседовали, поглядывая в окно. Монотонное движение успокаивало.

Разговор между ними шел обычный, понемногу касались то того, то другого.

– Зачем ты удалил капсулу? Вдруг бы она еще пригодилась? – спросил Олег. Он мог иногда задать неожиданный вопрос в лоб.

– Да она мне и не была нужна, я всегда надеялся только на себя, – скривил губы в мимолетной гримасе Виталий. – Вот на это, – показал он ладони. – И на это, – коснулся головы.

– Как ты думаешь, эксперимент принес хоть какую-нибудь пользу? – снова спросил Олег.

– Единственно, в чем я еще больше убедился, это то, что наше счастье целиком в наших руках.

Олег помолчал, кивая в знак согласия. Мимо проплывала пятнистая от проталин насыпь. Весна в этот год запаздывала. И оттепели сменялись похолоданиями.

– Я думаю, все же для кое-кого польза есть. Сан Саныч нашел свою судьбу. Ты тоже…– сказал Виталий, разглядывая из-за шторок проплывающие мимо столбы, серую гальку насыпи.

– …и потерял,– продолжил Олег.

– Неважно… Это ты сам виноват,– упрекнул он друга. – А я не нашел и не знаю даже где искать, – грустно усмехнулся Виталий. – Вот тебе и весь эксперимент.

– А Ника?

– Вера? Ника? Кто знает, кем она вообще окажется. Вдруг она проститутка уличная. В жизни никогда не бывает так, как хочется. Это я уж точно знаю, да и ты тоже, – сказал Виталий.

– И что это изменит?

– Да ничего!

– Ты сегодня пессимистично настроен.

– Почему же. Я жив, здоров, весел, еду на юг. Отдам медальон этой Нике и все. Остальное – не мое дело.

– Как не твое дело? А Губерман?

– Ну и Губермана прикончу, даст Бог. Его рожа уже снится мне.

Помолчали.

– Я вот с твоей Эммой поговорил, и кое-что про нее понял. И про себя. Она интересна мне была, как человек.

– Что же ты понял? – в волнении растерял слова Олег.

– Непростая она баба, сразу раскусила меня… Поняла, что мы с тобой из одного города. Клеймо что ль на нас? Мне показалось… она рада была спихнуть тебя на меня. Чем-то ты ее достал. А вообще-то мы говорили о балете. Я теперь с любой, о чем хочешь говорить могу. И знаешь, раньше, до эксперимента, для меня все бабы были, ну, как самки… А теперь, замечать стал, они тоже – человеки.

– Мудрец! – неопределенно похвалил Олег.

Вечером, Виталий курил в тамбуре с длинноногой молоденькой девушкой, проверяя на практике, какие они такие женщины-человеки. Они о чем-то увлеченно беседовали, и он уже привычно стряхивал с ее плечика невидимые пылинки.

В то время Олег лежал на полке и мучился воспоминаниями. Горели неяркие лампы в потолке. За окном неслась темнота, изредка расчерченная огнями. Олегу надоело глядеть в перфорированный белый потолок, и он закрыл глаза.

В поезде, как всегда неожиданно, откуда-то издалека к нему стало возвращаться вдохновение. Будто оно питалось болью. Возникали фантазийные замыслы новых картин. И он в полутьме набрасывал карандашом в блокноте легкие линии, которым, может быть, никогда не стать настоящими картинами. Поезд мерно стучал. Слепили редкие полуночные огни. Неровно мелькали в мозгу мысли. В такт его мыслям поезд замедлил ход – впереди какая-то станция.

«А вдруг она влюбится в кого-то?» – шевельнулась ревнивая мысль. Опять привиделась улыбающаяся Эмма, легко садящаяся в машину к чужому мужчине.

И откуда такое виденье? Но оно никак не давало ему покоя.

Олег не спал всю ночь. Грезил с закрытыми глазами, пока не начало светать. С рассветом только ненадолго забылся.

Под стук колес поезда, под монотонные дорожные разговоры и мигание семафоров зрела в нем новая творческая жизнь, освещенная светом, под названием «Эмма».

Расссвело незаметно.

– Я фотографию из медальона скопировал. Посмотри, – сказал Виталий. – Ведь это и есть та самая Ника, которую мы ищем, а вовсе не погибшая Вера, как мы думали раньше, – показал он утром фотографию. – По ней и будем искать.

– А вчерашняя девушка?

– А-а, просто избавил ее от скуки,– поделился Виталий.

– Джентельмен, -усмехнулся Олег. – А мне опять сегодня Эмма снилась. Будто она рядом.

– Когда любишь человека, он всегда рядом, – сказал Виталий.

– Откуда ты знаешь?

– Я что, по-твоему никогда не любил? – усмехнулся Виталий.

Олег замолчал, погрузившись в себя. Сегодня Эмма ему снилась такой, какой она никогда не была с ним. Ласковой и нежной, какой-то самоотреченной. В жизни она считала секс напрасной тратой энергии, а во сне обнимала его двумя руками, и не хотела отпускать.

Глава 9

Ялта неожиданно встретила их снегом. Он не ко времени в большом количестве выпал на город. Снег все шел, и шел, пугая непривычных к холоду южан. «Снег – это очищение, – подумал Олег. – Паче снега убелюся,» – вспомнилось ему строки псалма, так любимого Виктором.

Было странно с заснеженной мостовой смотреть на купающихся в открытом бассейне людей. От бассейна шел пар, и было ощущение, что вода в нем кипит вместе с людьми. Олегу стало жалко тающих от тепла воды снежинок.

Аккуратная стриженная зелень, присыпанная снегом, темное море, робко плещущее о берег, корабли у причала, все, казалось, впало в холодное забытье. Только шумные иностранцы на набережной нарушали тишину.

Адрес, продиктованный Полянским, привел их к двухэтажному старому домику. Пришлось прежде поплутать по лабиринтам улочек, сбегавших с горок, прежде чем его отыскали. На их стук открыла дверь немолодая женщина. Зябко кутаясь в шаль, сказала:

– Съехала она. Куда, не сказала. Красивая такая, вся из себя фигуристая была. Но мужиков не водила. Она все время дома сидела. По ночам работала. Кем, не знаю. Их сейчас много таких развелось, – не объяснила женщина, что имеет в виду. – А мне какое дело? За квартиру она исправно платила. У меня к ней претензий не было.

– Это она? – показал Виталий женщине фотографию.

– Похожа… – замялась женщина. – Только у нашей волосы черные были. И очки темные она все время носила.

Виталий с Олегом переглянулись.

– Да точно она. Вот и родинка здесь на щеке, – показала женщина на фотографию и продолжила: – Боялась она кого-то. Может, в какое дело нехорошее влипла. С ними это бывает.

– Кто-нибудь из родственников, знакомых ее спрашивал?

– Нет. Родственников у нее здесь нет. Мужчин тоже я не видела. Хотя постойте, вчера ведь вечером старичок приходил. Вежливый такой, обходительный, – улыбнулась женщина. – Он еще очень огорчился, что не застал. Он работу какую-то ей хотел предложить, спрашивал, где ее найти. А я бы и рада ему помочь, да адреса не знаю.

– Вы ему что-нибудь сказали о цвете ее волос?

– Не-ет… – с сомнением в голосе сказала женщина. – Вроде нет. Да он и не спрашивал об этом. Какая ему разница? – с недоумением посмотрела она на них.

– Да, правильно, – кивнул Виталий.

– Нам нужно обойти все ночные заведения. Может быть, еще успеем, – сказал Виталий, выйдя со двора.

– Вряд ли найти ее будет легко, – засомневался Олег.

И действительно, за три дня они прошли уже с десяток заведений, но никто не знал Нику, старика Губермана тоже нигде не было видно. Олег заставил Виталия в целях конспирации надеть темные очки.

– Хорошо, что ты усы отрастил, так меньше узнаваем. Все-таки с убийцей придется дело иметь. Вдруг он и на тебя уже охотится. Ты на него, а он – на тебя,– сказал Олег.

– Испугался, – усмехнулся Виталий, но очки все же надел.

Только на третий день им повезло. Это кафе было третьим в этот день, и, по-видимому, последним. Стрелка на освещенном циферблате часов Виталия махнула за одиннадцать. Табличка гласила: спецобслуживание. Швейцар не хотел пускать их. Но Виталий сумел уговорить его с помощью нескольких купюр.

Все места были заняты. Администратор с непроницаемым лицом провел их к служебному столику, без всякой сервировки. Но зато отсюда хорошо был виден весь зал и сценическая площадка сбоку. На ней в красном и сиреневом свете софитов переливались иллюминацией блестящие сердца. На фоне их несколько почти раздетых девушек из кордебалета выделывали нехитрые па. После настоящего балета, это зрелище было жалким, хотя публике нравилось.

Было очевидно, что это не самое лучшее место в городе. Публика была пестрой, но не особенно изысканной. Редкие дамы по случаю непривычного холода кутались в сомнительные меха. Преобладали мужчины не первой молодости. Но стариков не было. Кто и что здесь отмечал, было непонятно.

Публика гудела, пытаясь перекричать музыку. Сигаретный дым сквозь приоткрытые двери проникал в зал. Смешанный запах возбужденных тел и духов, витал в воздухе. Кондиционеры работали плохо. И заведение явно не стоило денег, заплаченных Виталием.

– Неужели опять зря, – проговорил Олег. – Может, у администратора спросить.

– Подождем, – с сомнением взглянув на администратора, сказал Виталий. – Не будем торопиться.

– Придется опять заказать салат, – со смешком сказал Олег, заглядывая в меню, любезно предоставленное официантом, – На всю жизнь наемся.

– Ну, если ты так хочешь… – поддержал шутку Виталий.

Было немного грустно. Их поиски закончились практически ничем. Томило радостное возбуждение толпы. Время шло, и ничего не происходило. Даже пить не хотелось. Воодушевление, помогавшее им вначале, стало понемногу испаряться. Стрелки приближались к двенадцати.

Вдруг посетители оживились. В зале притушили свет, и сцена залилась розово-красным. Полилась нежная музыка.

– Посмотрим на певицу и уйдем, – шепнул Виталий утомленному Олегу. Он тоже уже начал приходить в отчаяние от безрезультатных поисков.

На сцену вышла певица. Мерлин Монро с черными волосами! В черном же обтягивающем платье с разрезом сбоку. На высокой груди двойной блестящей змеей лежали бусы. Черные подведенные глаза влажно блеснули из–под ресниц. Она тряхнула «слезинками» сережек, улыбнулась всем и никому в отдельности, обнажив на минуту белоснежные зубы. Весь зал заворожено следил за каждым ее движением. Она запела, и зал замер.

«Вот так Ника! – подумал Олег. – Впрочем, может, это и не она вовсе?" – невольно удивился он яркой женственности девушки.

– Это она! – услышал он шепот Виталия.

Олег видел, как загорелись глаза у Виталия, когда он произносил эту фразу.

– Осторожней, не сгори! Ты ведь, кажется, влюбился в блондинку? – пытался шутить Олег.

– Это она,– только и смог повторить Виталий.

– У этой певицы черные глаза,– пытался остудить друга Олег.

– Это контактные линзы,– отмахнулся он, пребывая в экстазе, подогреваемом волнением публики. Голос певицы лился свободно, широко, иногда вибрировал и таял до шепота, вплетаясь в щемящую мелодию фортепьяно и скрипки. Песня была, конечно, о любви. Пьяный шум стих, превращаясь в одобрительный гул.

Как не рвался Виталий, подойти к певице ему не удалось. Коренастый грузин, работающий вышибалой, никого не подпустил к ней. Пропев три песни, она ушла, сверкнув улыбкой, поблагодарив за цветы.

– Виктория! Виктория! – неслись вслед за ней восторженные возгласы: – Бис! Браво!

– Почему Виктория? – спросил обескураженный Виталий.

– Вика, Ника? Что там написано на медальоне? Ведь первая буква непонятна? – заметил Олег. – Да, может, это сценический псевдоним!

– Нужно все спросить у нее самой, – горя глазами, прошептал Виталий.

– Успокойся ты. Хорошо хоть нашли твою Нику живой и здоровой.

– Да-а! – радостно ответил Виталий. – Наконец-то! – воскликнул он с чувством, выражавшим гораздо больше, чем следовало бы при обычной удаче.

Он, быстро нацарапав записку, решился передать через администратора конверт с медальоном.

Прошло долгих полчаса, прежде чем вежливый администратор пригласил их в комнату певицы:

– Вас просят пройти.

Олег и Виталий прошли вслед за администратором в темный коридор, в который выходили несколько дверей. Одна дверь вела в небольшую комнату с зарешеченным окном. По контрасту с коридором свет в ней казался ослепительным. У двери каменным изваянием застыл все тот же грузин.

Ника сидела в непроницаемо черных очках, завернувшись в красивый халат, и курила. Сейчас это была совсем другая женщина, чем та, которой они восхищались полчаса назад. Подрагивающие ноздри, нервно сжатые губы, время от времени выпускающие дым выдавали волнение. Она молчала. Рука с сигаретой, невольно соскользнув с обтянутого шелком колена, тоже чуть заметно дрожала. В бледности лица, во всем облике певицы сквозила беззащитность, делающая ее еще более женственной, чем казалось со сцены.

– Кто вы? – холодно спросила она. Голос полностью соответствовал ее внешности, и был также завораживающе красив в разговоре, как и в пении. – Что вам от меня надо?

Когда вдохновленный Виталий стал рассказывать свою историю, Ника вся превратилась в слух. Услышав имя сестры, она побледнела еще больше, поднеся пальцы к вискам. Лицо ее исказила гримаса боли. Виталий инстинктивно протянул руку, порываясь утешить ее.

– Нет, ничего… Говорите, – остановила она его порыв, сделав жест продолжать. Она сняла очки, и уронив лицо на руки, больше не сказала не слова.

Когда Виталий закончил, Ника все еще сидела неподвижно, пальцы ее были мокры от слез.

– Простите, я сделал вам больно, – извинился Виталий. На его лице, как в зеркале, отразилась ее боль.

– Нет. Это не вы, – вздыхая, сказала она.

Было тяжело от чужих страданий. Из-за запаха роз и каких-то еще цветов, сваленных в беспорядке на столике, было трудно дышать.

Немного успокоившись, она достала платок и стала приводить себя в порядок. Когда подняла глаза, припухшие от слез и покрасневшие, они увидели, что они у нее нежно-голубого цвета.

– Вы – Ника, – утвердительно сказал Виталий.

– Я Ника, – согласилась она. Сходство с Мерлин Монро было весьма отдаленным. На изящном красивом лице трогательно светились несколько веснушек.

– Спасибо вам,– протянула она руки сначала Виталию, потом Олегу. – Я очень благодарна вам. Я должна была это знать. – Первоначальная холодность растопилась без остатка. В глазах ее светилось доверие.

Ника еще некоторое время расспрашивала их обо всем, что они могли знать, и Виталий с готовностью выложил ей всю информацию, предлагая свою помощь. Невольно сделал несколько порывистых движений в ее сторону, чем вывел из себя грузина.

Он моментально оказался рядом, враждебно сверкнув глазами.

– Ничего, Гиви, это друзья,– объяснила она. – Ты можешь идти.

Он с недоверием потоптался у двери. Спустя минуту, осторожно закрыл ее за собой.

К удивлению мужчин, Ника достала из кармана халата еще один медальон. И положила рядом с первым.

– Это настоящий? – спросил Виталий, любуясь блеском камня.

– Нет. Незадолго до своей смерти нам дала эти медальоны мама и велела не снимать их. В моем была Верина фотография, а в Верином – моя. Я всегда считала, что настоящий медальон у Веры, ведь мама была с ней более откровенна. Как же я была несправедлива к ней… – запоздало раскаялась она. – Оказывается, мама любила нас одинаково. Теперь-то я понимаю, как ошибалась, – вздохнула Ника, помолчав. – Когда я узнала, что Веру убили, я была уверена, что это из-за медальона.

– Да так оно и было. А увидев, что медальон поддельный – убийца выбросил его,– предположил Олег.

– Или Вера сама отбросила медальон в сторону, не хотела, чтоб он достался Губерману,– подумав, сказала Ника.

– А что значат эти цифры и буквы на медальонах? – спросил Виталий.

–Я думала об этом, но ничего не могла придумать,– сказала Ника.

– Если на Верином медальоне написано: Ника, почему на Вашем не написано: Вера? А какие-то три буквы А М Е? – раздумывал вслух Олег.

– Не знаю, – подумала о своем Ника. – Почему она погибла? Как он мог ее убить? Может быть Губерман, зная, что у мамы с Верой были лучше отношения, чем со мной, тоже предположил, что ей достался подлинный медальон. А может быть, Вере и правда была известна какая-то семейная тайна. Но если бы он узнал эту тайну, он бы не преследовал меня, ведь так?

– Конечно. Вряд ли ваша сестра что-то ему сказала, – проговорил Виталий, напомнив тем самым, что он был свидетелем смерти девушки.

– Да она бы никогда этого не сделала, скорее бы умерла, – воскликнула Ника и тут же опомнилась, досадуя на себя. – Ой, что же я говорю. – В небесных глазах ее снова блеснула слеза.

– Не казните себя, вы не в чем не виноваты, – сказал Олег, желая утешить женщину.

– Она звонила мне накануне своей смерти, просила приехать, предостерегала. Но я тогда ее не послушала. А теперь Губерман здесь. Я почти каждый день встречаю его на улице. Он пока меня, к счастью, не узнает.

– Он недавно был у вас на квартире, – сказал Олег.

– Ах! – испугалась она. – Я почти неделю, как переехала к Гиви. Он запрещает мне работать, а мне так нужны деньги, чтобы уехать куда-нибудь.

– Вы надеетесь от него спрятаться? – спросил Олег.

– Я думала обратиться к своему дяде в Москве, – сказала она.

–286-07-24? – спросил Виталий.

– Да. А откуда вы знаете?

– А как, выдумаете, мы узнали ваш адрес? – вопросом на вопрос ответил Виталий.

– Минуточку,– посмотрите-ка,– переложил местами медальоны Олег, прервав их беседу: – Если по порядку – Вероника, – процитировал он, – Смотрите, что получается?

– А М Е – Р И К А! – воскликнула Ника. – Ну конечно, Америка. Вера тоже мне говорила, что надо ехать в Америку, я еще подумала тогда: «На что я поеду. Мне едва на жизнь денег хватает.»… – покачала она головой. – Как же я-то об этом не догадалась?

– Что могут означать эти цифры и точки? – заинтересовался Олег.

– Может быть, номер штата, почтового отделения, сейфа, наконец? – перечисляла Ника.

– Деньги на дорогу я найду,– сказал Виталий. – У меня есть кое-какие сбережения от моего бизнеса. Я просто считаю это своим долгом. Я сегодня же пошлю телеграмму своему напарнику, – прижав руки к груди, обещал он, – положитесь на меня и поверьте: теперь все ваши беды в прошлом! – обещал Виталий. Он был искренен, и это извиняло его пафос.

Олег почувствовал себя лишним, никому не нужным. Как часто это бывало в последние дни и в родном городе, и в Москве.

Делать в Ялте Олегу было больше нечего.

Глава 10

Вернувшись с влюбленными в Москву, Олег решил зайти для прощанья к Петру Моисеевичу, в тайне надеясь застать там Эмму.

– Вот хорошо, что вернулся. Я думал, ты совсем уехал. У меня к тебе предложение, – обрадовался Петр Моисеевич.

Оказалось, что через знакомого реставратора антиквар Антон Иванович пригласил Олега для работы в одном из подмосковных храмов. Олег согласился, хотя с Эммой за все время ему встретиться так и не удалось. Спустя несколько месяцев, закончив работу в Подмосковье, Олег уехал в свой город, где стал работать у Виктора в храме.

Зная со слов Олега о его отношениях с Эммой, Виктор советовал:

– Напиши ей.

– Она не ответит, – отвечал с грустью Олег.

– Ну и пусть не ответит, а ты все равно пиши.

И Олег стал писать письма, которые, как он подозревал, в отсутствие Эммы копились в ее почтовом ящике.

– А как твой сын? – спрашивал он Виктора.

– Трудно. Он не очень мне верит. Боится. Моя жизнь его не устраивает, в Бога он пока не верит. И все же я думаю забрать его из детского дома. Скоро ему исполнится четырнадцать. Будет работать со мной и учиться.

–С документами у тебя теперь все в порядке? – спросил Олег.

– Да. Отец Николай и Андрей Степанович помогли. Некоторые формальности остались с детским домом. Но главное, чтобы Артем согласился.

Олег поселился в монастыре. Вскоре в работе ему стал помогать смирный, похожий на отца, Артем – сын Виктора. Снова появилась в жизни Олега Наталья – его ангел-хранитель. И он вновь стал писать картины. Но что бы он ни делал, он не мог забыть Эмму.

Исподволь Наталья готовила Олега к новой выставке. И для него и для нее – это был выход из депрессии.

Олега подгонял успех Эммы заграницей и ее упорное молчание на его письма и телеграммы. Артем- сын Виктора неожиданно для всех увлекся художественным творчеством. Работая помощником Олега, он освоил технику живописи, научился композиции и правильному световосприятию. Олег и Артем взаимодополняли друг друга, а Виктор оберегал их с помощью молитв.

Успех, как всегда, пришел неожиданно. По поговорке: «Все дороги ведут в Рим». В Риме состоялась большая выставка православной живописи, в которой участвовал и Олег. Эмма неожиданно посетила ее. Там они и встретились. Там, в Риме, их сразу стали воспринимать, как пару, восхищались ими, расступались перед ними, боясь нарушить их «тет-а-тет». Олег держал послушную узкую руку Эммы в своей. Эмма не смеялась, а смотрела на художника большими прозрачными глазами, в которых было бесконечное удивление, будто видела его впервые. Больше он ее не отпустил. Через месяц после того они обвенчались у Виктора в храме в кругу самых близких людей. Все произошло так быстро, что они сами с трудом верили случившемуся. Просто стало понятно обоим, что он и она – это две половинки одного целого, два сияния, которые вместе образуют солнце.

Олег узнал, наконец, счастье взаимной любви, впервые увидел на губах любимой разбуженную утренним лучом счастливую улыбку. Им не было дано судьбой, как другим молодоженам, даже медового месяца, Эмме нужно было опять уезжать, но впереди у них было вечное ожидание и много счастливых встреч.

Глава 11

Прошлое и настоящее связано тонкими нитями, но и в настоящем и в прошлом главное – работа и любовь. Для него и для нее это практически одно и то же. Если бы встал вопрос выбора, что выбрал бы Олег? Что выбрала бы Эмма?

За окном сгустилась ночь. Было так тихо, что можно было услышать биение собственного сердца. Почему оно так тревожно бьется? Что-то с Эммой? Вдруг в эти минуты что-то случилось? Извержение вулкана, пожар, похищение… Всегда он мучается, когда ее нет рядом.

Все хорошо, успокаивает он себя. Их жизнь состоялась, он скоро будет отцом. Но тревога все равно не покидает его. Тревога эта перекликалась с мыслями о картине, которые также всегда с ним, с эмоциями сегодняшнего дня. Чаща, в которой он бродил, в которой еще бродят многие люди… Профессор Сидоров, в одиночку борющийся со злом, верящий в идеального человека. Можно ли в него верить? Сам он, Олег, идеальный ли? Хорошо хоть Наталья счастлива. Ребенок у нее будет. Первый ребенок у нее тогда умер, едва родившись…Почему-то она запнулась, когда говорила об этом? Когда же у нее родился? В марте, когда Олег с Виталием были в Ялте или в Москве. Точно в марте. Даже если он был семимесячным, он ведь жил сколько-то, Эмма говорила, он не очень слушал ее тогда – Наталья ей рассказывала. А статьи о каком-то ребенке в газете? Его осенила вдруг запоздалая догадка: ведь это мог быть ЕГО ребенок! Какой же он дурак! А она? Почему она молчала? О, жизнь людская – чаща, грехи людские – пни, коряги и болота бездонные.

Он понял вдруг, как это изобразить. Бурелом. Он медведем пролез и все переломал. Тонкие нежные веточки, сохнущие листочки. Это дети. Его дети, которые могли бы жить. От Танечки.. От Натальи.. Забыв обо всем, проработал в мастерской три часа без перерыва. Казалось, прошел лишь миг. Устал… Сжался в кровати, оглохший от ударов собственного сердца. Мешая уснуть, не давая отдыха, снова всплыла та же мысль.

Кто? Кто был у Натальи? Мальчик? Девочка?

И точно ли это его ребенок? Хотелось бежать, звонить ей среди ночи. "Эмма!!!" – вспыхнуло молнией в мозгу. Все его тревоги были так или иначе связаны с ней.

Олег включил ночник на тумбочке – комната осветилась приятным зеленоватым светом, лихорадочно вскочил. Одеяло сползло на пол.

Часы показывали три часа пятнадцать минут. Значит в Париже час. Возможно, она еще не спит. Стал, путаясь, набирать номер.

– Эмма! – крикнул он в трубку, едва дождавшись соединения. В который раз пожалел, что снова не берет видео. Хотелось видеть ее глаза. Хотелось, чтоб она видела его глаза.

– Олег. Я не спала. Я тоже думала, – торопясь заговорила она. – Я решилась (ты не представляешь, чего стоило мне это решение!) Я еду домой!

– Правильно. Я хотел просить тебя об этом.

– Я собиралась позвонить, но думала: ты спишь. У тебя уже ночь.

– Я люблю тебя, Эмма. Ты знаешь, как я тебя люблю! – от волнения рвал он фразу на части, но она была такой энергетически сильной, что снова сливалась в монолит, и прорывая все преграды, врывалась в Парижский номер Эммы. – Я буду за вас молиться. За тебя и ребенка, – задохнувшись на взлете, замер голос Олега.

– Я тоже тебя люблю,– задрожал голос Эммы в трубке. – Жди нас послезавтра. Если все будет нормально, с билетами и со всем… Я тебе перезвоню. Слышишь, все будет хорошо, – сказала она в трубку.

– Все будет хорошо, – эхом повторил он, успокаиваясь от ее голоса.

– Спокойной ночи, – желала Эмма.

– Спокойной ночи, любимая, – сказал Олег. – Целую тебя. И жду.

Будто гора свалилась с плеч. Эта нервная встряска измотала его, отняла силы, но обострила мысли. Он пошел в мастерскую. То, что не получалось с вечера, сейчас ожило под первым движением карандаша. Еще несколько штрихов для будущей картины. Вот так! Вот так! Молодец, Олег! – похвалил он себя.

Быстро прыгал по холсту карандаш и снимал невидимую паутину ластик. Олег уже многое видел в цвете, и тут же воплощал, боясь упустить момент. Еще миг и на смену вдохновению придет отточенное с годами мастерство…

Он безумно устал, болела голова. Напился в кухне воды из- под крана и, не замечая времени, провалился в сон.

За окном пробивались сквозь тьму предутренние сумерки. Подморозило. Над карнизом нависли сосульки. На пустую кормушку сел воробей, и вытянув шейку, заглянул в окно, убедившись: "Жив?" – " Жив!"

Проснулся Олег поздно, отдохнувшим, но с теми же мыслями, и сразу позвонил Наталье на работу. Трубку долго не брали. Наконец, сотрудница музея побежала разыскивать Наталью.

– Мне встретиться с тобой нужно, – сказал Олег, едва она подошла к трубке.

– Опять? Мы же только вчера с тобой встречались, – рассмеялась Наталья. – А впрочем, я рада. До вечера я занята на работе. У нас идет ремонт. Закрываем белый зал. А что за срочность, ты слишком возбужден? Или что-нибудь случилось? – переспросила она. – С Эммой все в порядке?

– С Эммой все хорошо Она послезавтра приедет.

– Уже послезавтра? – удивилась Наталья.

– Да. Но мне просто необходимо тебя увидеть, – настаивал он.

– Поздно, Олежек, я другому отдана и буду век ему верна.

– Наталья, ты же знаешь, что я не о том. Может, приедешь, посмотришь, что я натворил.

– Хорошо,– подумала она. – Послезавтра вечерком с Сергеем заедем. С Эммой давно не виделись.

– Мне надо с тобой лично поговорить без Эммы и Сергея. Это касается только тебя и меня.

– И что же это такое, что касается только тебя и меня? – шутливо вопросила Наталья. – Ты меня заинтриговал.

– Можно я тебе перезвоню попозже? К концу дня,– не принимая шутливого тона Натальи, спросил он.

– Ну перезвони, – озадачилась она.

– Пока. Не буду тебя отрывать от работы.

Жизнь шла своим чередом. По телевизору шел очередной мистический сериал. В новостях говорили о новом Уголовном кодексе. Выходили газеты с сенсациями и описаниями катастроф. Наверняка кто-то написал и об Эмме, ее выступлении в Париже.

Стали поступать телеграммы, сообщения, поздравляющие Олега с ее успехом. На ее адрес поступали приглашения, отзывы поклонников, фотографии и видео молодых красивых мужчин. Они всегда раздражали Олега. А Эмма назло ему с удовольствием просматривала их.

Своих поклонниц Олег не любил. Большинство из них мало разбирались в живописи. Но если бы их не было, пожалуй, было бы пусто, и иногда в минуты грусти, он садился за компьютер и читал-таки их письма. Тогда ревновала Эмма.

Но сегодня ему не до писем. Он не находил себе места, еле дождавшись до вечера. До окончания Натальей работы было еще три часа. Олег решил последовать совету мамы. Сел в машину и поехал в город к Виктору.

Сегодня дорога была хуже, чем вчера, ее будто посыпали битым стеклом. Непредсказуемая смена оттепелей и заморозков нервировала владельцев машин и пешеходов.

Серые сумерки наползали со всех сторон и окутывали лес, только белые стволы берез молочной белизной выделялись в неприглядной тьме. Фонарей в этой глуши не было, но машина легко справлялась со всеми неприятностями бездорожья. Олег свернул к трассе. Ближе к городу автомобильный поток значительно увеличился, пришлось быть внимательней.

Город встретил огнями и суетой. Множество машин и пешеходов выплыли на улицы. Из-за городской морозной слякоти или из-за надвигающегося выходного по случаю восьмого марта на перекрестках часто попадались автоинспекторы, призванные помочь в предотвращении автомобильных пробок. Но и они не могли справиться большим потоком машин.