Легенда о солнечном свете

– Где-то две или три недели назад мы его нашли. Это же наше место, тут наши двое э… друзей обычно сидят, просят милостыню. Мы же цыгане, бедный бродячий народ. У нас детей много, голодают детишки наши. Ну вот идём мы с Николаем, – рассказывает мужик, кивая в сторону друга, – смотрим сидит этот человек тут как пень. А это наше место! Мы его давай гнать отсюда, он не идёт. Ничего не говорит, глухой и немой. Мы поняли, что он дурачок, или псих. Мы решили его себе забрать и…

– Зачем себе? Как это? Он вам чё, вещь что ли? Почему в полицию не обратились?

– Да ты что, капитан, какая полиция? Мы с полицией боимся связываться. Вдруг наркотики подкинут!

– Кому, тебе?

– А что, мы же цыгане, бесправный народ.

– А ты, баран тупоголовый, – повысил голос Борис, гневно глядя на цыгана, – не подумал, что человека кто-то ищет? Что он без вести пропавший? Что он болен? Может вы его ещё и обокрали? Я-то вот санкцию на обыск получу и тогда…

– Да Вы что, капитан оперуполномоченный?! Не надо! Мамой клянёмся, мы ему ничего дурного не сделали, наоборот кормили, поили, у нас в сарае жил. Да он и сам с нами пошёл, когда позвали.

– Так, сейчас едем к тебе в табор и…

– Какой табор, Вы что господин полицейский? Мы в квартире живём. В обычной трёхкомнатной. Я, Николай, его жена, моя жена, дети наши четверо и тётя старая. Мы же братья.

– А сарай чей, где бомжи живут?

– Не надо так говорить, Зорин. Какие бомжи? Этим несчастным мы наоборот помогаем, они нам как родные. Сам спроси, никого не обижаем! Сарай тоже наш, у нас ещё гараж есть.

– Так я и поверил, как родные… Бомжи вам бабки все отдают, а вы им еду и крышу. Хорош, надоело мне, едем в отдел, сейчас составлю протокол и…

– Не надо! – чуть не закричали цыгане. Они стали активно размахивать руками, перебивая друг друга рассказывать о подобранном ими бомже.

– Мы его когда тут нашли, – тараторил Николай, – пытались с ним поговорить. Он смотрит как тупой, будто не понимает. Мы по карманам у него пошарили, документов нет. Ну брат говорит, давай его к себе пригласим, жалко же парня. Явно больной и никому не нужный. Он сам с нами пошёл, добровольно. Он хоть и глухонемой, сразу понял, что мы люди добрые. Не обидим его. Потом показали, как с банкой сидеть. Ну, работать-то он не может, а так хоть что-то…

– Дальше.

– А что дальше, капитан? Живёт спокойно и всё.

– А что за рана на шее у него? Вы его били?!

– Да вы что, Зорин? – запротестовали оба, – это в него стреляли!

– Кто? Когда?

– Да не видели мы. В ту пятницу, кажется, – начал рассказывать брат Николая. (Зорин так и не узнал, как его зовут). Мы дома были, вдруг ночью или вечером поздно, когда спать ложились, жена говорит моя, что слышала выстрелы за домом. Ну я решил сбегать на улицу сарай проверить, как чувствовал беду. Пока бежал, видел, ребята молодые пробежали мимо меня. Не знаю, они стреляли или нет. Но вокруг больше никого не было. В сарай зашёл, смотрю, все спят, а Махмуд лежит плачет. Я свет включил, а у него подушка в крови, на шее рана. Я посмотрел, неглубокая рана. Сразу видно, что по касательной пуля прошла. Рану обработал и всё. Лекарства ему давал ещё от заражения крови.

– Его зовут Махмуд?

– Не знаем, как зовут. Это мы его так назвали. Он на азиата похож, вон смотри, руки и ноги волосатые у него. Может узбек или араб вообще.

– При чём тут азиаты? Вы идиоты, это кавказцы волосатые!

– Да какая разница? Мы потом решили, что он беженец из Сирии, кто знает какие у них там имена.

– Ну Махмуд, так Махмуд. Он в этих вещах был, когда вы его нашли?

– Не, в других, они ему малы были. Мы ему новую одежду дали.

– Чё-то она на новую не похожа.

– Зорин, ну это же рабочая одежда, она такая должна быть. Нищенская.

– А… Вы его купали? – несколько замявшись спросил Борис. Как выяснить наличие хвоста у этого бомжа- полукрысы он не представлял. Ну не снимать же штаны с него!

– Нет, зачем? Он грязный должен быть. Да если б хотел сам бы купался. В сарае вёдра с водой стоят, тазик есть. Я что ли должен его мыть? – не понял вопроса брат Николая.

Братья цыгане встревоженно переглядывались. Им хотелось поскорее отделаться от «капитана» Зорина и продолжать жизнь обычной жизнью. Брат Николая потирал руку в области локтя. А Борис не представлял, что ему делать дальше, его мозг лихорадочно работал. Наконец братья сами невольно подсказали выход из сложившейся не в их пользу ситуации:

– Капитан оперуполномоченный, – начал Николай, – если этот человек преступник или он в розыске, так ты его и вези в отдел. Нам он не нужен.

– Да, нам проблемы не нужны. Мы добропорядочные люди, мы… – подхватил второй, но не успел закончить. Борис перебил его:

– Я должен Махмуда вашего обыскать для начала. Ну-ка братцы, поднимите-ка его!

Оба цыгана как по команде метнулись к затравленному нищему, всё это время сидевшему на бордюре, и не сводившему с них своих чёрных испуганных глаз. Они подняли его подмышки и подвели к Борису. Зорин оглянулся по сторонам. К счастью, именно в этот момент рядом никто не проходил. Метрах в тридцати на парковке стояли машины, возле двух суетились несколько человек, но они были заняты своими делами. Зорин, как он вспомнил из фильмов, быстрыми (и неуклюжими) движениями произвёл досмотр. Он пошарил по пустым карманам рубашки и широкой ветровки бомжа, затем стал тщательно прощупывать по очереди ноги «подозреваемого» сверху вниз. В правой штанине ближе к внутренней поверхности бедра он ущупал что-то твёрдое, подвижное, толщиной с бамбуковую удочку, которая у него была в детстве, и длиной примерно до середины голени. «Ё-моё! Это ж хвост!» – сообразил Зорин, но не подал виду. Человек, знающий наизусть анатомию, ошибиться не мог!

– Так. Держите его и отсюда ни шагу, – скомандовал Борис, – сейчас я подъеду, поможете мне.

Цыгане закивали и крепче вцепились в плечи несчастного Махмуда, который молчал, как рыба, лишь боязливо оглядывался по сторонам. Борис быстрым шагом направился к стоянке. Через две минуты он подогнал «Ниву», вышел и открыл заднюю дверцу, сделав знак мужикам, которые бесцеремонно втолкнули своего подопечного на заднее сиденье Зоринской машины и захлопнули дверь. На их лицах читалось облегчение. Борис оглянулся и увидел, что Махмуд лежит на сиденье, свернувшись калачиком и прижав руки к груди.

И тут произошло непредвиденное: к автомобилю Бориса подошёл инспектор ГИБДД. Видимо издали он заметил возню возле машины. Что ж! Играть, так до конца! Борис совсем обнаглел. Он вышел из Нивы, отдал свои документы молоденькому лейтенанту, и перед тем, как тот приступил к их изучению, сказал:

– Я оперуполномоченный капитан Зорин Борис Владимирович.

Инспектор козырнул и вернул Борису водительское удостоверение. Не дав сказать ему и слова, Борис продолжал:

– Сейчас я не при исполнении, но еду в отдел. Задержал особо опасного преступника.

Лейтенантик мельком глянул через окошко Нивы. Ему и в голову не пришло требовать «ксиву» у старшего по званию.

– Вы из шестого отдела? – только спросил он.

– Да.

– А эти? – спросил он, кивнув в сторону братьев цыган.

– А этих отпустить!

– Слушаюсь, капитан. Счастливого пути! – отчеканил инспектор и повернулся к братьям, намереваясь заняться ими.

Борис же спешно укатил. Отъехав на приличное расстояние от вокзала, он наконец осмелился оглянуться на Махмуда. Тот лежал в той же позе на боку, зажмурившись. «Надо бы связать его, а то фиг его знает…» – подумал Борис, но ничего не стал предпринимать. Человек-то не сопротивляется.

Зорин уже дважды объехал сквер «Октябрьской революции», находившийся неподалёку от его дома, прежде, чем решил, что ему делать дальше. Он набрал номер Марии Кривулиной, уверенный в том, что поступает правильно.

– Слушаю, Борис Владимирович, – ответила в трубку Маша.

– Машка, вы с Яковом дома?

– Да. Что есть какие-то новости?

– Не просто новости. Я поймал одного из них.

– Как поймали? Они же опасны!

Борис покосился на лежащего на заднем сиденье Махмуда, который открыл глаза и вслушивался в речь Бориса. Зорину было не ясно, понимает ли он человеческий язык. И в который раз он мельком подумал, а не ошибся ли он, ибо вид у «зверя-мутанта» был весьма жалким и беспомощным.

– Короче, я его к вам везу.

– Как это? Зачем? – изумилась Кривулина. – В полицию его везите!

– Ты с ума сошла? Нельзя!

– Почему?

– Маш, ты телевизор не смотришь совсем? Не знаешь, какие у них методы? Они его в камеру посадят, или в клетку, вообще, как животное.

– Ну и пусть. Раз он на людей нападает, там ему и место.

– Как тебе сказать… Ну… Не похож он на того, кто нападает. Хоть и с хвостом. Короче, открывай калитку. Мы уже здесь.

Мария и Яков выбежали во двор. На их лицах читался испуг. Из припаркованной машины Зорин вывел того самого крысу-мутанта, который со своими сородичами, по всей видимости, и держал в страхе весь город. Быстро завел во двор Кривулиной и закрыл дверь на улицу.

Глава пятнадцатая. Новые хозяева

Он мало что понял из того, что произошло. События последней недели, а также его славное имя прочно уложились у него в голове. После того, как его ранили, он долго переживал. Плакал целую ночь, пока не взошло солнце. Хорошо, что его хозяин, добрый человек, лечил его рану на шее, а главное, давал снова каждый день сидеть с банкой на улице. Он наслаждался светом и теплом, играл монетками и любовался на красивых людей, проходивших мимо него. Только горечь обиды возвращалась вновь и вновь, когда вспоминал себя, убегающего от злого охотника. Он был голым и беспомощным и очень боялся. На несколько мгновений он ощутил тогда потребность впиться зубами в горло того врага, который причинил ему боль. Он был явно слабее Махмуда. Но он только укусил его за руку. Не сильно. Сдержался. Наверное, не надо было.

Размышления часто беспокоили Махмуда, это был новый для него вид мозговой деятельности. Когда он думал, он всегда испытывал беспокойство и интерес одновременно. Когда он размышлял и исследовал свои собственные чувства, ощущал себя причастным к чему-то важному и большому, был будто выше самого себя. Но, в то же время, испытывал облегчение и радость, когда мысли его покидали, и он мог предаваться простому наблюдению за всем, что его окружало, без оценок, без лишних вопросов. Тогда перед ним открывался бескрайний красивый мир, частью которого он себя ощущал. Это было блаженство. Но, к сожалению, процесс, под названием «думание» посещал его всё чаще, и уже не так спонтанно, как раньше. Теперь, когда события в его жизни под солнцем развивались стремительно, он усилием воли вызывал думание, оно было необходимым. Он стал немножко понимать людей. Особенно, когда говорили о нём. Вот и сегодня, когда он сидел и играл монетками, он видел, как говорили о нём. Тот, кто привёз его сюда, в его новый дом, был злым. Он сначала угрожал ему, хотел оторвать его хвост (слово «хвост» отложилось в его сознании, он понял, что оно обозначает, и что эта часть его тела была важна тому человеку). Но он сумел его напугать. А потом злой забрал его и привез к этим двум людям, которые теперь его хозяева.

Махмуд лежал на полу в маленьком сарайчике. Рядом с ним был фонарь, через щели в досках просвечивал неяркий розовый свет заходящего солнца. За стенкой на лавочке сидели они, мужчина с женщиной, и говорили, он сразу узнал, о нём.

– Яков, что ты думаешь обо всём этом? Этот тип не похож на крысу. Не понимаю, почему Борис Владимирович настоял на том, чтоб он сидел в сарае. Ещё связать хотел.

– Я думаю, Мария, что это один из них. Эти крысы эволюционируют. Скорее всего он тоже раньше питался человечиной, а потом перестал, возобладали другие гены.

– То есть, ты считаешь, все они переродятся в людей рано или поздно? Не успеют ли они к тому времени сожрать всех Калининцев?

– Нет, скорее всего, все не сделаются людьми. Да и какой он человек, Маша? Посмотри на него. Реакции примитивные, речь отсутствует. У него на первом месте инстинкты. Вспомни, как Зорин говорил, что он покусал ребёнка, которого он вчера оперировал с нагноением раны.

– Ну, ребенок на него первым напал, не забывай.

– Маша, что будет дальше с нами? Я одного боюсь: что этот такой прекрасный город, который я успел полюбить, исчезнет так же, как наша подземная цивилизация.

– Ну что ты, Яков! Такое исключено. Что-нибудь придумаем.

– Мы придумаем?

– Мы или правительство. Не знаю. Весь город уже в курсе ситуации. Так что, надо ждать. Хотя бы официального объяснения от властей. Кстати, скоро вечерние новости. Идём в дом, Яков. Вдруг что-то скажут.

– А с этим что?

– Ой, не знаю. Мне так неловко, что он там сидит в сарае. Всё-таки, какой никакой, а человек! Поскорее бы завтра. Борис обещал после работы приехать и решить, как с ним поступить. Не дай бог, ещё полиция нагрянет к нам.

– Такова жизнь, Машенька. Пошли в дом, – сказал Яков. Он приобнял Марию за талию и повел в дом.

Кривулина привыкла к тому, что Яков часто её касался. Обнимал. С его стороны это не было признаком симпатии к ней, как к женщине. Там, в его мире, которого больше нет, считался нормальным телесный контакт. Люди признавали друг друга братьями и сестрами и не стремились выставлять напоказ свою индивидуальность, своё «Я». Они не усложняли себе существование разными условностями, и, как рассказывал Яков (а они с Кривулиной уже успели поговорить на многие темы), ни одна жена не подумает ничего плохого о муже, если он обнял другую женщину в знак приветствия или благодарности за что- либо. Да Маша и сама не знала, как она к Якову относится. Наверное, как к другу всё-таки. Хотя и как мужчина он, после того, как приобрёл современный облик, привлекал её… Немного…

А Махмуд решил поспать. Он уютно расположился на мягком матрасе и подушке (у первого хозяина такой не было). Вкусную еду, которую ему принесли и оставили рядом на каком-то ящике, он всю съел. Она тоже оказалась вкуснее, чем всё, что он раньше пробовал. Перед сном он много раз подряд повторил про себя имена новых хозяев «Маша», «Яков». Произнести вслух попытался, но не смог: из горла вырвались непонятные звуки, язык не хотел слушаться, как бы Махмуд его не напрягал, не вертел им во рту. Получалось лишь мычание: «М-а-а-м», «А-я-р-р». Ничего похожего на «Ш» или «К». Это его расстроило. Но перед тем, как забыться сном, он всё-таки порадовался тому, что хоть он и такой, он кому-то нужен. Вот эти добрые люди теперь о нём заботятся. Побыстрее бы настало завтра, и он смог бы им помогать, сидеть с банкой на улице. Он вознамерился быть полезным для них и научиться с ними общаться. И захотел быть на равных с этими людьми. Таким же, как они. Каким он раньше был, он не помнил, лишь во снах он иногда окунался в какую-то жуткую черноту, видел себя в окружении страшных чудовищ, вместе с которыми вгрызался зубами во что-то мягкое и склизкое, сладкое и тошнотворное. Слышал хруст и чавканье, сопение и зловонное дыхание, исходившее от него самого и от этих ночных чудищ. И всё это во тьме, там, где не было солнца.

Вот и теперь он открыл глаза от ужаса и обнаружил себя на мягком лежбище. Вокруг было светло. Рядом сидели двое его хозяев и смотрели на него с интересом. Он улыбнулся широко, как этому научился давно, и знал, что так надо делать, когда радуешься. И женщина Маша сделала то же самое, она в ответ растянула рот, так же, как он.

– М-м, – промычал Махмуд, глядя то на неё, то на Якова.

Мужчина встал и вышел из сарая, и Маша ушла за ним. Дверь закрылась. Махмуд подумал, что сделал что-то неверно и огорчился. За стеной он услышал разговор людей, часть слов он понял.

– Яков, ты чего убежал? – спросила Кривулина, присев рядом с Яковом на лавочке у стены сарая.

– Не могу я, Маш. Он же ведь один из них. Всю ночь об этом думал, почти не спал. Может он, этот названный Махмуд, и есть тот, кто укусил Сару, тот, кто напал на моего сына и сожрал его. И других жителей пожирал из моего мира. Я тебе не сказал, но я его хвост видел. Ночью я заходил в сарай. Он спал, штаны его рядом лежали. Ишь, как человек! Разделся перед сном. Я покрывало откинул и обомлел: реально хвост у него растёт. Тонкий и длинный такой. Не человек он, Маш. А ты ему ещё улыбаешься.

– Прости. Прости, Яков. Но согласись, видя перед собой обычного парня, хоть и грязного и в обносках, трудно представить, что он – крыса-мутант.

– Милая Мария! Если бы ты видела, что видел я! Море крови, трупы, кости своих сородичей, разбросанные всюду, где только можно. И этих страшных крыс, сбивающихся в стаи и внезапно появляющихся из-под воды или из расщелин скал. Крыс, размером с кабана. Невероятных просто размеров. Последнее зрелище, ну… Тогда, когда погиб мой сын и последние измождённые жители, ужасное зрелище жестокой расправы над моими родными, до сих пор стоит у меня перед глазами.

Мария обняла Якова и погладила по голове, как ребёнка. Это Махмуд увидел сквозь щель в стене и его посетило новое, неизведанное доселе чувство: ему вдруг отчаянно захотелось, чтоб его тоже погладили так же. Вот бы прикоснуться к людям! Прикосновение человека он испытал впервые только вчера, когда двое старых хозяев больно держали его за руки с двух сторон, а злой человек трогал его руки, грудь и ноги, сильно их сжимал. Это было неприятно, хоть и необычно. Теперь же он видел совсем другой вид прикосновений. От них было тепло и радостно, через стену сарая на Махмуда повеяло добром и нежностью. Именно так он бы охарактеризовал то, что почувствовал в тот момент, когда наблюдал за хозяевами, если б знал человеческий язык. Но его никто никогда не стремился потрогать, тем более погладить и обнять так, как он сейчас увидел. От этого ему стало грустно и обидно. Он не понимал, что в это момент отчаянно завидовал людям. Что они могут прикасаться друг к другу, а он не смеет. Хотя…

Хозяева снова заговорили:

– Яша, послушай, раз уж так случилось, что он здесь, мы должны позаботиться о нём.

– Заботиться?! Маш, я знаю, что ты добрая душа. И только благодаря тебе я не сошёл с ума от горя, когда вылез из подземелья раздавленный своими потерями. Но заботиться о нём?

– Ну не можем же мы держать человека… Ну ладно, это существо. Держать в сарае, как собаку.

– Отнеси ему еды и пусть дальше сидит, ждёт Зорина. Не понимаю, зачем Борис его сюда притащил. Ох, извини, это же твой дом…

– Яков, милый друг! Этот дом такой же твой, как и мой. К чему эти условности? Сам же рассказывал, как у вас на родине все были братьями и всё такое… Я доверяю Борису Владимировичу, понимаешь? Если он сказал, что что-то придумает, значит придумает. Знаешь, сколько жизней он спас?

– Ладно. Что ты предлагаешь?

– Надо его выпустить, пусть погуляет по двору. В конце концов нам-то он ничего не сделал дурного. Жаль его.

– А если он накинется на тебя, как на того мальчишку?

– Нет. Он не сможет.

– Он жрал людей!

– Возможно, раньше. Но теперь он другой. Люди тоже когда-то были не совсем людьми. Жили в пещерах, ели сырое мясо, совокуплялись, как животные. Эволюция идёт непрерывно, Яков. В этом смысл жизни. В развитии.

– Мария, ты философ. Врачи они не такие. Они как Зорин.

– Я пошла за ним. Вот посмотришь, он у нас ещё заговорит!

– Стой! Я возьму в сенях топорик. За последний год я мастерски научился обращаться с таким оружием. Мало ли что? И держимся от него на расстоянии, договорились?

– Если бы он был таким кровожадным зверем, каким ты его считаешь, он бы перегрыз горло Зорину. Вцепился бы в него, когда ехал на заднем сиденье машины.

После этих слов Маша пошла в сарай. Она открыла щеколду, вошла внутрь в сопровождении Якова, который передумал теперь вооружаться, и позвала Махмуда:

– Иди сюда. Не бойся.

Парень в обветшалой одежде щурясь от яркого солнца вышел во двор. Он стоял растерянно озираясь по сторонам. От его тела исходил едкий запах пота, прямые чёрные волосы стояли торчком на голове, словно деревянные.

– Воняет от него псиной, – сказал Яков.

– Ещё бы! Надо его искупать.

– Ну, началось…

– Яков, перестань. Даже собаку бездомную, когда подбирают, в первую очередь моют и кормят. А тут – человек!

– Крыса-убийца!

Кривулина не стала спорить. Она велела Якову присматривать за Махмудом, а сама пошла на кухню греть воду для мытья, прикидывая, хватит ли одного алюминиевого таза или достать ещё один, в котором она обычно варила варенья. Яков не знал, как себя вести с мутантом-получеловеком, поэтому просто указал ему жестом на скамейку, а сам отошёл к молодой яблоне напротив и облокотился об неё. С Махмуда он не спускал глаз. «Великой души человек, Мария», – рассуждал Яков про себя, – «В этом она на Сару похожа: такая же добрая, всепрощающая, отзывчивая. Возится с этим… Как будто он ей родной. Жалеет. И меня тоже пожалела и приютила. Такая женщина – просто клад». Он даже заревновал немного. Самую малость.

Маша, тем временем, устроила в сарае нечто, типа бани. Она развела два таза воды, принесла мыло, мочалку, полотенце. Как-то объяснила Махмуду как мыться-вытираться. При помощи жестов и слов показала, как мыть голову, поливая на неё из ковшика. Одежду его забрала, оставив лишь широкие льняные штаны, предусмотрев, что показывать свой хвост-атавизм парень не захочет. Через полчаса Махмуд кое-как искупался, устроив на бетонном полу сарая потоп. Но у него всё-таки получилось. За заботу он наградил Машу улыбкой. Потом девушка захотела отвести Махмуда в дом и усадить за стол, но Яков был категоричен:

– Ты с ума сошла, Мария! Он за столом-то ни разу не сидел, дай ему тарелку, ложку и пусть в сарай возвращается!

Маша не захотела обидеть Якова и согласилась. Оказалось, не зря. Увидев тарелку с едой (сырники со сгущенкой и большой кусок пышного омлета), Махмуд схватил её и принялся жадно есть завтрак, окунаясь лицом в еду. Прям стоя. Куски омлета вывалились на пол в сенях, сгущёнка потекла по подбородку и груди. Даже терпеливую Машу это зрелище покоробило, и она, взяв парня за локоть, препроводила в сарай, закрыв дверь снаружи. Через пять минут она отнесла Махмуду миску с компотом, решив, что так удобнее ему будет пить – всё не чашка…

А он, Махмуд, подумал, что еда у новых хозяев очень хорошая, и стало ему радостно. Когда хозяйка Мария уходила, он осмелился обратить на себя внимание:

– М-м-р, – проговорил он.

– Ма-ри-я, – повторила она, глядя прямо ему в глаза.

– Рь-р-ма-рр, – повторил он.

– Ну вот, уже лучше. Молодец, – сказала она и погладила его по голове.

Это было блаженство. Его даже перестала интересовать еда. Он хотел потрогать её руку, но не осмелился, так как рядом с ней стоял хозяин и злобно на него смотрел.

– Маш, пойдём отсюда. Давай Бориса дождёмся. Ты его гладишь, как домашнего питомца, забывая о том, что он кровожадный убийца! Не известно, чего от него ждать, – сказал озабоченный Яков, повернувшись к двери сарая.

– Пойдём, – ответила Кривулина. – Заметил? Он пытается повторять нашу речь.

– Ну да, что-то мычит.

Дверь сарая захлопнулась, заскрипела щеколда. Махмуд остался один. Он тщательно вылизал тарелку, вылакал компот. На ложку посмотрел с недоумением и решил, пусть лежит. Он лёг на матрац и стал анализировать свои ощущения от прикосновения хозяйкиной руки. Нравится-не нравится. Приятно-не приятно. Сегодня был день, когда он думал слишком долго, почти без перерыва.