– Ну, в основном пирожками с капустой, булочками с брусникой ещё. Клубничный пирог. Бананы давала, яблоки. Сегодня тефтели ел с хлебом.
– Холодные?
– Наверное. Он газ так и не смог зажечь.
– Маша, Маша… И как же тебя в медицину угораздило пойти…
– ?
– Ты же человека сама угробила!
– Я? – удивилась Кривулина бледнея.
– У него несварение. Кишечная колика. Пучит его, понимаешь? Кишечник у мясоеда не привык к растительной пище. Если верить его истории, что он с рождения питался мясомолочной пищей, значит у него пищеварительный тракт устроен иначе. А если этот человек действительно продукт эволюции многих поколений не знакомых с растительной пищей, то он не сможет переварить клетчатку, да его разорвёт просто!
– Как разорвёт? Господи! Неужели это из-за меня?
– Из-за тебя, Мария.
– Борис Владимирович, миленький, придумайте что-нибудь! Да что ж я такая дура-то?!
– Просто Маш, думать надо! Так, – продолжал Зорин, – попробуем ему помочь. Беги в аптеку, купи кружку Эсмарха, папаверин в ампулах, физраствор, глюкозу пятипроцентную, систему для внутривенных инфузий, шприцы. Так, что ещё… Да. Ещё сорбенты купи, полифепан, например, желудочный зонд. Сделаем ему промывание желудка и проклизмим. Не забудь вату и спирт. Запомнила?
– Лучше запишу.
– Да некогда! Вперёд! Я на связи, из аптеки позвони, если что.
Мария выскочила из дома, как ошпаренная. Борис сел за стол напротив Якова. Общаться с ним было неловко. Непонятно, как к нему относиться: либо считать психически больным (тогда вообще не стоит вступать в разговоры, сделать своё дело, и уйти с чувством выполненного долга, а Кривулина сама пускай разбирается). Либо поверить в его историю (тогда придётся общаться с парнем на равных, при этом считая психически нездоровым уже себя). Кривулина вернулась минут через двадцать, запыхавшись посетовала на очередь в аптеке. «Ну, слава богу, хоть всё купила», – подумал Борис, вынимая из пакета лекарства.
– Яков, мы с доктором Машей тебя сейчас будем лечить. Э… Давай-ка раздевайся. А, нет, пока не надо. Маш, вода прохладная есть кипяченная? Литров десять?
– Ну, в чайнике немного есть. Да я сейчас быстренько нагрею и разбавим из фильтра, можно?
– Можно.
Через десять минут флаконы с растворами были готовы, Зорин поставил пациенту капельницу со спазмолитиками. Боль начала отступать, и парень перестал стонать, держась за живот, и с интересом разглядывал внутривенную систему.
– Это что? У нас так не лечат, – сказал он.
– Это капельница, – пояснила Маша, – лекарство попадает в вену и по сосудам разносится…
– Я знаю анатомию, про сосуды тоже, – перебил Яков.
Борис громко вздохнул и посмотрел на парня с лёгкой усмешкой:
– А как у вас лечат? Травками что ли?
– У нас нет растений. То есть, не было…
– Борис Владимирович! – одёрнула его Маша шёпотом. – Вы его травмируете снова. У него стресс, я же говорила!
– Я не обиделся, Маша, – ответил Яков и посмотрел на Бориса открыто, – таблетками лечили, мазями и целебной глиной, и грязями. Ещё разминали тело, растирали специальными движениями.
– Массажем что ли? – уточнил Зорин.
– Наверное. Руками можно от многих болезней избавить. Лекарь – это почитаемая работа у нас была.
– Ну, у нас лекарь – тоже когда-то почитаемая была профессия. А теперь вот, с началом модернизации здравоохранения, оказалось, что врач не лечит, а оказывает «медицинскую услугу». Обслуживающий персонал, короче. Прикинь, парень, как врачей-то опустили. Ниже плинтуса. – говорил Борис между делом, снимая капельницу.
– Борис Владимирович! – зашипела снова Кривулина. – Ну зачем ему это? Парень вчера увидел машину, сотовый и телевизор! Цветы и птиц, небо синее. А вы ему про такие вещи!
– Ладно, Машка, не зуди. Я и сам вижу, глаза у него округлились. Объясни, что мы сейчас ему клизму учиним и промывание желудка сделаем. Что это неприятно. Он тебя лучше понимает. Хотя, я тоже уже приноровился к его говору.
Маша стала подробно объяснять Якову, что ему предстоит перенести неприятные процедуры. Парень стал интенсивно вертеть головой из стороны в сторону, давая понять, что категорически отказывается, от такого лечения. Уговаривали долго. Наконец Зорину всё надоело, и он сказал, глядя в глаза бедолаге:
– Знаешь, парень, я не знаю, откуда ты взялся, но скажу честно: в нашем мире никто с тобой нянчиться не будет. Коли уж ты сюда попал, будь добр имей уважение к людям, которые хотят тебе помочь. Или я пошёл.
То ли Якова проняло, то ли стало стыдно за ребяческое поведение, то ли снова вернулась боль, но он согласился. Маша принесла два тазика. Сначала парень стоически перенёс промывание желудка, из которого по толстому зонду вымылись куски непереваренного теста вперемежку с кусочками банановой кожуры (когда он успел её съесть?!) Рыгая и плача, бедняга таращил испуганные глаза то на Машу, то на Бориса, безмолвно моля о «пощаде». После этого, дав отдохнуть пациенту полчаса, доктора приступили к очищению кишечника с помощью клизмы. Тут уж Зорин понял, что придётся делать всё самому. Показывать женщине деликатные места Яков категорически отказался, и Борис его по-человечески пожалел. Измученного Якова, еле сдерживающего позывы «на низ» проводили до уличного туалета и оставили там очищаться. Зорин хотел, конечно, посмотреть, что там из Якова вышло, и посмотрел бы… Но. Тут ведь выгребная яма…
Парень зашёл в дом минут через двадцать, объявив, что из него вышло много воды, и живот больше не болит. И ему очень легко и хорошо, он больше не станет есть растения, и у него ужасная слабость в ногах. Доктора проводили парня в постель, перед этим заставив выпить стакан с сорбентом. Яков поблагодарил за помощь, повернулся на бок и уснул. Борис ещё минуту разглядывал лицо Якова, и прикидывал про себя, что бы такое ему порекомендовать есть. Возможно, придётся с диетологом посоветоваться, или самому в интернете полазить.
– Машуль, я пошёл. Устал, чёрт побери. – сказал он, обуваясь в сенях.
– Борис Владимирович, спасибо! – ответила Маша. Глаза её светились благодарностью. Она подошла вплотную и, неожиданно для самой себя и для Бориса тем более, смачно чмокнула доктора в щёку.
– Кривулина, ты это брось! – наигранно возмутился Борис. – Ты лучше завтра своего дружка приведи к нам. Договоримся в лаборатории, кровь возьмут пусть на анализ. Бледный он очень. Кожа такая… Тургор снижен значительно. Глаза слезятся вон.
– Конечно! Скажу всем, что это мой брат из деревни.
– Во-во.
– Я Вас провожу до машины?
– Не Маш, его нельзя оставлять одного. Иди в дом.
– Ну ладно. Вы простите за это…
– За что? Маш, я приехал, потому, что мой долг – помогать людям. Тем более моей помощнице.
– Я не об этом. Про поцелуй. – сказала смущённо Маша
– Проехали. Всё, пока! – сказал Борис, садясь в свою Ниву (всё-таки так с ним и шла до машины!)
– Борис Владимирович, ну теперь Вы поверили?
– Не верю, и тебе не советую. Вдруг это какой-то проходимец? Мошенник. Ты бы завтра, как оклемается, выпроводила его. А лучше вообще в полицию сообщила бы, вдруг он в розыске.
– А как же завтрашние анализы? Сами же предложили.
Бориса стал раздражать этот разговор и прилипчивая Кривулина. Тем более, он понял, что сам себе противоречит и выглядит глупо. Он завел мотор и ответил через окно не торопящейся уходить Маше:
– Ну значит, сперва анализы, а потом в полицию! Всё! И не забудь ещё сорбентами его попоить!
Глава девятая. Одиночество
Начало июня выдалось тёплым, но дождливым. Под моросящим освежающим дождичком Зорин бодро шёл на работу. Ниву оставил на стоянке, так как настроение располагало к прогулке на свежем воздухе. Сегодня, в пятницу, не было плановых операций. Был день выписки и обхода зав. отделением. У молодых врачей заканчивалась интернатура, и сегодня они вскладчину накрывали стол в ординаторской хирургии, чтоб попрощаться со своими учителями. Были приглашены и другие специалисты, с которыми интерны тесно общались: анестезиологи-реаниматологи, двое эндоскопистов, урологи, проктолог и патологоанатом Степан Васильевич.
Кривулина на пару с другой девушкой-интерном суетились вокруг импровизированного стола из трёх сдвинутых вместе письменных столов, подкладывая в тарелки коллегам салатики, бутербродики со шпротами и другие вкусности, заботливо приготовленные по такому случаю. Подняв фужер с шампанским заведующий отделением произнёс тост, призывающий молодых докторов любить избранную профессию, любить людей, непрестанно учиться, добросовестно трудиться, и удачи на экзаменах.
– Ой, не знаю Мария, как ты с экзаменами справишься… – тихонько сказал Зорин на ухо сидящей рядом с ним Кривулиной.
– Да я учу, не беспокойтесь Борис Владимирович, – заверила его Маша. Ей было грустно, что придётся расстаться с любимым доктором, но что поделать? Тот поцелуй две недели назад… Расставлены все точки над «i»: Борис к ней равнодушен. Дальнейшие шаги Маша делать не решилась. Тем более ей теперь было о ком заботиться: Яков так и остался жить у неё в хате. Через несколько дней после Зоринской «интенсивной» терапии парень окончательно поправился, Мария отвела его в частную клинику на приём к окулисту и раскошелилась на консультацию диетолога. Сдавать анализы парень категорически отказался, считая, что раз ему лучше, то можно обойтись без лишних болезненных процедур. Глазные капли сделали своё дело, видеть Яков мог теперь не хуже остальных, и как послушный ребёнок придерживался строго-прописанной диеты. По вечерам они с Машей гуляли по городу, рассказывая друг-другу истории из жизни.
– Как там твой подопечный, кстати? – поинтересовался Борис.
– Хорошо, обживается потихоньку в нашем мире. Он такой интересный, искренний человек. Вчера мне рассказывал о том, как познакомился со своей женой. Как они тайком встречались у красивого озера в обрамлении сталактитов и сталагмитов, вода в котором была ледяной и бодрящей, и они…
– Маш, – перебил её Зорин, – сдаётся мне, что этот мошенник тебе окончательно голову заморочил.
– Ну что Вы… Кокой ему от меня прок, если он мошенник? У меня красть нечего, домик и то не мой. Разве что ему жить негде… Так мне и не жалко, вдвоём веселей.
– Надеюсь ты с ним не… Не сожительствуешь, как с мужчиной? – встревожился Борис, сам понимая, что лезет не в своё дело и поступает некультурно, задавая такие вопросы.
Зря он боялся, что перегнул палку. Мария добродушно рассмеялась и ответила:
– Да Вы что? Конечно нет! Он жену свою погибшую до сих пор любит и страдает. Да и не в моём он вкусе, он ведь такой миниатюрный. Мелкий. Кстати, Вы его теперь не узнаете: мы в парикмахерскую сходили, постриглись. И кожа у него немного изменилась, мы сейчас витаминный комплекс пьём по назначению диетолога.
– Молодец, что так хорошо ухаживаешь за этим странным типом. Но ты подумала, как он дальше будет существовать без документов? Не работая?
– Я думаю, мы обратимся куда-нибудь, как только он немного поправится и освоится. Потом надо придумать ему какую-нибудь правдоподобную легенду, прежде чем его в люди выводить…
– Машка! Кончай так говорить! Будто он и вправду из подземелья вылез.
Тем временем застолье подходило к концу, и все с интересом слушали патологоанатома Степана Васильевича, который делился своими впечатлениями от вчерашнего вскрытия:
– И вот вы представьте, привезли труп такой изуродованный, что при беглом осмотре не сразу определишь, мужчина или женщина. Скальп снят, глаза выткнуты или выцарапаны, отсутствует рука и всё тело такое… На лоскуты подранное. Гениталий нет. Внутренние органы все в кровоизлияниях. Живот развороченный, печень раздавлена, петли кишечника спутанные в клубок, рваные.
– Может не будем за столом об этом? – попросила Кривулина.
– Да ладно, Машка, все медики тут! Продолжайте Степан Васильевич, – ответил за него анестезиолог Марат.
– А чего его к нам привезли, если труп криминальный? – спросил интерн Балашов.
– Коллега, Вы не знаете ещё? В Калининске всего одно бюро судебно-медицинской экспертизы было, которое прошлой зимой затопило. Оно в аварийном здании располагалось, и пока его никуда не перевели. Закрыли на ремонт и всё. А трупы к нам возят все, и криминальные, и такие. Правда для судебной экспертизы выделен отдельный секционный зал. Двое их экспертов уволились, один к нам перевёлся. Но один же он не будет с криминалом работать. Вот и Степан подучился и теперь в теме.
– А, ясно. Так что с трупом?
– Что-что? – продолжал патологоанатом. – Животина его погрызла, этого мужичка. Наверное, бульдог. Судя по следам зубов. Страшное зрелище. И за две недели – это третий такой труп. Всё началось с девочки той. Дочери санитарки с приёмного. Галина, кажется?
– Да, она самая, – вставил уролог Семёнов. – Галина так на работу и не вышла, в запой ушла, говорят.
– Ребят, хватит вам о трупах, да о слухах! Давайте наших молодых докторов с началом самостоятельной взрослой жизни поздравим, – предложил Зорин и наполнил свой бокал шампанским, не забыв освежить бокал Кривулиной и сидевшей по другую сторону от него девушки-интерна.
С работы Зорин ушёл вместе с медсестрой Ириной, жгучей брюнеткой, давно положившей на него глаз. Пребывая в приподнятом настроении, он согласился поехать к ней в гости. Тем более, родители девушки вчера уехали на всё лето на дачу, оставив квартиру в полное распоряжение взрослой дочери.
Вечер удался на славу. Коньячок, купленный для раскрепощения в честь первого свидания, сделал своё дело. Поддатый Зорин осмелел и буквально набросился на сексапильную медсестру после первых двух рюмочек. Такого феерического секса у него давно не было. Да и вообще, около трёх недель не было секса. После расставания с молодым специалистом неврологом Любашей, работавшей в их больнице всего год, Зорин больше ни с кем не встречался. Да он никогда ни с кем не встречался, только спал. То с одной, то с другой. Почему-то серьёзных отношений с женщинами выстраивать он не умел, а может и не хотел. Вот и сейчас, полежав полчаса в жаркой кровати в обнимку с новой пассией, Зорин нестерпимо захотел уйти. Он поцеловал Ирину в губы, сославшись на срочное дело, о котором «совершенно забыл!», спешно собрался и убежал.
Вечер был тёплым и свежим. В голове у Зорина неприятно шумело, немного подташнивало от смеси алкогольных напитков, которые (он в сотый раз поклялся) мешать больше не будет. Домой идти не хотелось. В холостяцкой однушке его ждала лишь посуда, не мытая со вчерашнего вечера. Тёмно-коричневый ламинат на полу покрылся слоем пыли, так как мылся дней десять назад. Ещё пора было вымыть окна, заляпанные недавними майскими дождями, но этого в ближайшие дни Борис делать точно не собирался. «И зачем я столько дежурств на июнь набрал?» – задался он вопросом. – «Наверное, просто от скуки. Или от одиночества? Н-да… Даже у недотёпы Кривулиной кто-то есть. Есть о ком заботиться и вечера с кем коротать. Хотя и у меня есть девушка. Ира очень даже классная, и меня любит. Наверное, любит. И чё я тогда от неё свалил?» Поглощённый грустными размышлениями Борис дошёл до торгового центра «Мир», большого комплекса с магазинами, кинотеатром, несколькими детскими площадками и десятком кафешек на четвёртом этаже. Поднялся наверх и вдруг увидел её. Не одну.
Кристина стояла в очереди за пиццей, рядом стоял муж с двумя большими пакетами и маленькая Катя, которую Борис видел несколько раз: первый раз через окошко роддома, когда всей группой врачей-интернов пришли под окна родильного отделения поздравлять Кристину с рождением дочки и орали «Поздравляем!» с шариками и хлопушками, второй и третий раз в сквере, гуляющей в коляске с мамой, и несколько раз встречал в городе, когда они с Кристиной куда-то шли. Борис занял место за столиком дальнего кафе в гуще других посетителей и стал наблюдать за ними, уверенный, что за двадцать с лишним метров он останется незамеченным. Кристина что-то показывала девочке в витрине, та тыкала пальчиком то на одно, то на другое блюдо. Наконец заказ был сделан, мама расплатилась и понесла поднос к столу почти напротив Бориса, но через шесть-семь столиков от него. Борис сел полу-боком и продолжил наблюдать, надёжно спрятавшись за спиной молодого здоровяка в выцветшей серой футболке, уплетающего огромный хот-дог. Он залюбовался Кристиной, одетой в светлые обтягивающие джинсы и голубую рубашку в бледно-розовую клетку навыпуск. Её русые волосы беспорядочно свисали густыми прядями, вьющимися на кончиках, на плечи и грудь. Они закрывали левую половину лица, когда она наклонялась к Катеньке, и она их грациозно откидывала назад тонкой изящной ручкой, плавно взмахивая головой. Это непроизвольное движение придавало ей шарма и загадочности. Борис переключился на девочку. Она была очень похожа на мать. Личико у неё было кукольное, очень миленькое и живое. Волосики аккуратно заплетены в две косички с такими же завитушками на концах, как у Кристины. Короткий жёлтый сарафанчик делал её похожим на нежного цыплёнка, вылупившегося всего неделю назад. Муж Кристины работал в органах МВД, был начальником отдела по борьбе с организованной преступностью. На вид – обычный крепенький мужичок среднего роста с заурядной внешностью. Через несколько минут он встал и куда-то пошёл из кафе, придвинув пакеты с покупками к ногам Кристины, тарелка его была уже пуста. Борис подумал: «А что, если я ей сейчас позвоню?» Он набрал номер Кристины, сам не зная зачем. Увидел, как она достаёт из сумки мобильник, нажимает кнопку ответа. Выражения её лица Борис разглядеть не мог, но, как ему показалось, женщина немного напряглась, выпрямила спину и стала ковырять вилкой в своей тарелке с остатками еды.
– Алло, – сказала она.
– Привет, Кристина, это я.
Она несколько раз обернулась, будто чувствуя, что он рядом, но ничего не заметила.
– Привет.
– Как дела? Ты не на работе? – не придумав ничего лучше, спросил Борис, понимая, что снова выглядит дураком.
– Мы же договорились в прошлый раз, что я не работаю в ночное время, а уже девять.
– А, забыл. Просто…
– Что просто?
В этот момент вернулся муж Кристины. Он пододвинул свой стул к её и приобнял жену за талию. Она улыбнулась в ответ, как показалось Борису, счастливой улыбкой. Прикрыла трубку рукой и что-то ему сказала, наверное, что звонят по работе. Борис почувствовал укол ревности в самое сердце. Гадкое чувство давно таилось в его подсознании, но теперь, когда он воочию наблюдал эту сцену семейной идиллии, оно вырвалось наружу и с неистовой силой стало жалить, жалить в самую грудь! Совсем как настоящая изжога, ревность поднималась из глубины живота и разливалась по грудной клетке, заполняя целиком всё пространство между клетками, быстро проникая в сердце, желудок, лёгкие, мешая делать глубокие вдохи. Алкоголь выветрился из его головы, но чувствовал он себя пьяным и неадекватным, ему на мгновение представилось, что вот он сейчас достаёт из ножен острый кинжал, подходит и вонзает в шею Кристининого мужа, и тот падает ниц, не успев понять, что с ним произошло. Но такое, естественно, лишь привиделось Борису, и лишь на короткий миг. Не зря говорят, что ревность сводит с ума. Он отключил мобильник, резко встал и направился к эскалатору не оглядываясь, проклиная себя за нездоровые эмоции и за глупость. Зачем? Зачем он ей позвонил?! Пора, пора ему завязывать с этими нездоровыми отношениями, с недомолвками, с их непонятной затянувшейся на годы игрой. Она счастлива в браке, это видно. А он? Просто неудачник, пытающийся запрыгнуть в вагон поезда, который отцепили и оставили стоять на станции на запасном пути, в то время, как состав отправился дальше. В голову ему, энергично идущему по вечернему проспекту среди гуляющих пар, упорно лезли мыли о том, что он сам виноват. Что он ни разу, любя эту женщину тайно и безнадёжно, не дал ей понять, насколько она ему дорога. Он скучал, но не звонил, он изнемогал от желания, когда они были моложе, и она была свободна. Но ни разу не сделал первого шага. Не обмолвился и словом о своих чувствах. На что он рассчитывал? Потом она вышла замуж. Тогда он подумал, что, значит – не судьба. И усилием воли запрещал себе вспоминать о ней. Но всё равно не мог забыть, и втайне ему хотелось, чтоб её брак оказался неудачным. Но так не случилось, от общих друзей и коллег, с которыми Кристина работала в онкодиспансере, и с которыми общался он сам, Борис узнавал, что Кристине повезло с мужем, что он её на руках носит, и она счастлива. Они иногда встречались где-то, иногда на встречах выпускников института, иногда в больнице или на улице. Ему хотелось как-то её задеть, уязвить, но в его поведении всегда угадывалась обида на неё, злость или зависть и яростное желание запасть ей в душу. Он понимал, что это деструктивное подростковое поведение его разрушает, но ничего не мог поделать. Кристина была его болезнью. А когда у нее появился ребёнок, Борис понял, что она отдалилась от него, как луна от солнца, как северный полюс земли от южного. Они по-прежнему продолжали изредка общаться, «подкалывая» друг друга по-доброму и не очень, находя в этом своеобразный скрытый подтекст. Борису казалось, что ей приятно, когда он звонит, что не у одного его что-то ёкает внутри, когда они неожиданно встречаются. Но, возможно, это лишь его фантазии. Внезапно, уже у подъезда дома, в мозг ненароком постучалась робкая мысль: «Надо ей признаться во всём. И пусть делает с этим что хочет». Но Борис отогнал эту мысль, как дикую пчелу, которую через секунду убил, раздавил и растёр ботинком по асфальту перед своим внутренним взором.