Мой ласковый и нежный мент

Глава 3

– Нет, Людка, с тобой точно каши не сваришь! – Антонина прошлепала босыми ногами по кухне и остановилась напротив подруги, уперев руки в бока. – Ты только посмотри на себя! Разве ты похожа на передовую сельскую интеллигенцию, на представителя науки, наконец? – Она удрученно покачала головой, наблюдая, как Людмила молча раздевается и определяет многострадальный бушлат на вешалку. – Стас только что звонил, на тебя жаловался. Что ты на его нового начальника взъелась? Чего вы с ним не поделили?

– Препротивный товарищ этот новый начальник, грубый и неотесанный мужлан. – Людмила опустилась на табуретку у порога и вытянула ноги все в тех же шерстяных носках с черными от грязи подошвами по направлению к печной дверке.

Антонина с еще большим удивлением уставилась на ее ноги.

– Боже, Людка! Ты почему босиком? Или в милиции тебя разули, чтобы не сбежала, а ты…

– Естественно, сбежала! – Подруга с досадой посмотрела на нее. – Перекусила зубами решетки, на собственных колготках спустилась по отвесной скале и, подстрелив из пальца двух ментов, сумела уйти от погони. Ну что, спрячешь меня на некоторое время от своего злыдня Стаса? А потом в багажнике автомобиля переправишь за границы родной республики, в Минусинск, например, или дальше, в Туву…

– Ох, Людмила, Людмила, – улыбнулась Тонька, – хватит уже зубы заговаривать. Подвигай лучше табурет к столу, я тебя кормить буду. В милиции небось ужином не угостили?

Она засуетилась около плиты, забренчала крышками кастрюль, не переставая корить подругу:

– Сколько раз я тебе говорила, чтобы не связывалась с этим толстым отродьем. Стас говорит, еле отмазал тебя сегодня. Надымов крепко взъярился, даже хотел к прокурору идти жаловаться!

– Брешет он, пугает только, – сказала Людмила устало. – Он меня больше прокурора боится. А с заявлением в милицию потому пришел, чтобы нового начальника прощупать, посмотреть, чем тот дышит…

– И чем же, если не секрет, он дышит? – полюбопытствовала Антонина, подвигая ей тарелку с борщом.

Людмила задумчиво повертела в руках ложку и усмехнулась:

– Скверно он дышит, Тонечка, ох как скверно! Штраф мне надышал. Небольшой, правда, в двадцать рублей всего, но не это самое страшное. Завтра мне со школьной директрисой придется объясняться за пропущенные уроки, а ты знаешь, какие у нас с ней отношения.

– Ладно, ешь пока, а после решать будем, как дальше жить, – вздохнула Тонька и опустилась перед подругой на колени. – Давай носки снимай! А то весь пол мне затоптала…

Через пару минут Людмила отодвинула от себя пустую тарелку, потянулась к блюду с пирожками и опомнилась лишь тогда, когда и оно опустело. Девушка сконфуженно улыбнулась и развела руками.

– Прости, Тоня! Даже не заметила, как все съела! Наверное, опять без ужина тебя оставила?

– Не беспокойся, я твои таланты знаю, поэтому пирогов и на свою долю, и на Стаськину оставила, – успокоила ее подруга.

– Выходит, я не вовремя! – всполошилась Людмила. – Ты Стаса ждешь?

– Да я его каждый день жду, подруга, – вздохнула Антонина, – но сама знаешь, как часто он заглядывает. Нет мужика, но и Стас тоже не мужик! В кои-то веки забежит, супу похлебает, смотришь, а у него уже глаза закрываются. До постели еле-еле доплетется – и вся любовь! На кой ляд мне такие отношения? Я неделю его выглядываю, машину где увижу, сердце замирает, а он придет, наестся до упора, хорошо еще, если в щечку поцелует, спасибо, дескать, Тонечка, и на боковую. Ни ласки тебе, ни внимания. Поплачу у него под боком, а что толку?

– А может, вам пожениться?

– Чтобы он со мной по обязанности спал? Ну уж нет! Лучше соберусь я как-нибудь с духом да устрою ему от ворот поворот. И замуж выйду, например, за Пашку Ивантеева, по крайней мере, всегда с дровами буду. Давно он меня за себя зовет…

– И ты решишься променять Стаса на эту обезьяну?

– А что мне остается, Людочка? Лучше уж с обезьяной спать, чем с милиционером. У него вся энергия на преступников уходит, а на меня уже ничего не остается. А Ивантеев – он шустрый, так и скачет, так и скачет, как мартышка по веткам, – усмехнулась Антонина и вдруг уткнулась лицом в плечо подруги. – Что толку от красивого мужика, если он ни богу свечка ни черту кочерга… Это сейчас он хоть немного побаивается, что брошу его, где ж еще он на дурничку брюхо свое будет набивать, а распишемся – совсем обнаглеет, скажет: теперь уж никуда не денется.

– Да-а, дела, как сажа бела! – Людмила погладила подругу по голове. – А мне кажется, зря ты паникуешь, любит он тебя, просто работа у него такая.

– А мне от этого легче? – Антонина подняла голову и сердито сверкнула глазами. – Если появится сегодня, то с ходу вопрос ребром поставлю: или я, или работа его поганая!

– А если он все-таки работу выберет?

– А я, думаешь, сомневаюсь в этом? Она же для него и мать, и жена, и любовница. Мент проклятый! – выругалась Антонина и вытерла кулаком глаза. – Совсем у меня крыша от него поехала! – И разрыдалась окончательно. – Люблю я его, Мила, просто спасу нет, как люблю! Позвонит на работу, жди, мол, вечером, и я тут же все, готова, поплыла от счастья, ничего не вижу, не слышу, через десять минут на часы пялюсь, когда уж можно будет домой бежать, Стаську встречать. А дома тоже покоя нет, под окнами туда-сюда бегаю, все слушаю да выглядываю, не подъедет ли. И хорошо, если, как обещал, вечером придет, а то ведь и под утро завалится, ни рожи ни кожи от усталости, а зачастую бывает, и вообще не явится… – Она махнула рукой и опять обняла Людмилу за плечи. – Совет мой тебе, подружка, никогда не влюбляйся в милиционера, если лишних переживаний не хочешь.

Людмила усмехнулась:

– Вот уж на это точно не надейся! Я Вадика ни на какую милицейскую рожу не променяю, пусть она хоть золотой будет, или серебряной, или такой красивой, как у твоего драгоценного Стаса.

– Ну, это ты зря про рожу-то! – обиделась вдруг Антонина. – Сама знаешь, что сейчас в райотделе ни одного подонка не осталось, с которыми ты прежде воевала. Всех разогнали! Пара алкашей, правда, еще имеется! Но Стас говорит, Барсуков им предложил по собственной инициативе рапорты написать, пока дело до греха не дошло.

– Тоня, а за что его Барсом прозвали? – Людмила налила себе чаю из самовара и взяла из вазочки карамельку. – Шибко крутой, что ли?

– Говорят, что крутой! Стас с ним вместе в Высшей школе милиции в Омске учился, правда, на курс младше, так такие легенды о нем рассказывает!.. Девки за ним табуном бегали, в волейбол, в футбол как бог играл, чемпион по боксу… И опером был классным. – Антонина вздохнула. – Милицейская, как ты говоришь, рожа, а школу и академию с красным дипломом окончил. И звание досрочно по приказу министра получил. В тридцать пять уже подполковник. Это для тебя что-нибудь значит? Голова, выходит, у него соображает?

– Возможно, и соображает, только что ж он после академии и вдруг в нашу дыру согласился поехать? Или успел проштрафиться?

Антонина посмотрела на подругу и, присвистнув от удивления, покрутила пальцем у виска.

– Ты точно не от мира сего, Людка! Вся деревня уже в курсе, почему он сюда приехал.

– Ну, так будь добра, доведи до сведения своей непутевой подруги эти сплетни.

– Это не сплетни, – рассердилась вдруг Антонина. – Говорят, об этом даже в газетах писали. Дениса Барсукова лет пять назад жена бросила и замуж за какого-то банкира выскочила. Сына с собой забрала… А прошлой зимой этого самого банкира в машине вместе с женой и грохнули. Сынишка Дениса Максимовича только по счастливой случайности спасся. Его из машины взрывом выбросило. Тяжелая контузия, перелом ноги, но жив остался. Сейчас он в санатории вместе с дедом, отцом Барсукова. И все бы хорошо, да только не разговаривает мальчонка, то ли контузия на него повлияла, то ли до сих пор от шока прийти в себя не может.

– О господи! – Людмила вздохнула. – Бедный ребенок! Выходит, Барсуков из-за сынишки сюда приехал?

– Ну, наверное, не только из-за него. – Антонина внимательно посмотрела на нее. – Стас по секрету мне сказал, что Барсуков, когда тех поганцев брал, которые взрыв устроили, не слишком благородно с ними обошелся. А поначалу ему в городе хорошую должность предлагали…

– А сколько мальчику лет?

– Точно не знаю, но вроде лет шесть-семь.

– Маленький совсем! – снова вздохнула Людмила.

Антонина покосилась на нее.

– А теперь скажи, по-честному только, как тебе его папаша показался?

Людмила недовольно поморщилась:

– Опять ты за старое! Я же сказала: весьма неприятный тип. Мрачный, смотрит исподлобья…

Антонина закинула руки за голову и неожиданно громко рассмеялась:

– Мрачный, говоришь? А что ж тогда этот неприятный тип самолично тебя до моего дома довез?

– И до сих пор подобного порыва простить себе не может. Он, похоже, это из элементарной вежливости предложил и, поверь, даже зубами заскрипел от огорчения, когда я взяла вдруг да согласилась!

– Ох и дура ты все-таки, Милка, любые души прекрасные порывы готова осмеять и извратить самым непотребным образом. Потому и шарахаются от тебя мужики, что ты им никакой свободы слова и действия не позволяешь.

– У меня жених есть. – Людмила с неприязнью посмотрела на подругу. – Можешь что угодно по этому поводу думать, но я люблю Вадика и не собираюсь крутить за его спиной сомнительные романы.

– Ну как же, как же, тоже в школе учились и кое-что из классики помним. «Но я другому отдана и буду век ему верна…» Интересно, твой Вадим тоже посторонних женщин избегает или как? – Антонина с явно преувеличенным интересом заглянула в глаза подружки. – Сколько ему? Тридцать есть уже? Даже тридцать два? И как ты думаешь, он в вашу супружескую постель абсолютным девственником ляжет?

– Антонина! – Подруга грозно посмотрела на нее. – Иногда мне хочется тебя удавить!

– А мне тебя! – не растерялась Тонька. – Такой классный мужик в селе появился, а ты на него ноль внимания, фунт презрения! Да твой Вадик ему и в подметки не годится! Смотри, подруга, брошу я своего криминалиста и вплотную займусь этим Барсуковым. Что-то глаз у меня на него разгорелся!

– Это твое личное дело! – сухо сказала Людмила. – Смотри только, чтобы спираль не перегорела от чрезмерного усердия, а то придется в темноте не глазами сверкать, а тем фонарем отсвечивать, что Стас тебе навесит, когда о твоих новых интересах прознает.

– А ты за меня не бойся! – рассердилась Тонька. – Не хочешь любовь с милицейским начальством крутить – твое дело. Думаю, с этим у него и без тебя не заржавеет. Ко мне в дружину уже десять новых девок записались. Даже Надька из детсада рысью прибежала свой священный долг исполнить, а попутно, если получится, начальника РОВД закадрить. А мне что, пусть пытаются, главное, теперь никаких проблем с дискотеками не будет, вон сколько добровольных помощниц появилось.

– Что ж, этот Барсуков и на дискотеки твои ходит? – ехидно справилась Людмила.

– Естественно! Танцевать не танцует, но время от времени появляется, контролирует ситуацию, общается с народом и тут же проверяет, как милицейский наряд службу несет. Да, к слову, – Тонька посмотрела на часы, озабоченно покачала головой, но тут же перевела взгляд на подругу, – завтра мы с ним как раз по поводу народной дружины встречаемся. Вот уж присмотрюсь я к нему так присмотрюсь! – Она потерла ладони. – Точно не уйдет от меня живым, мамой клянусь!

– Не глупи, Антонина! – нахмурилась Людмила. – На кой ляд он тебе сдался! Со Стасом хотя бы поговорить можно, пошутить, посмеяться…

– А давай я его тебе уступлю. Испытания на разговорчивость он на ура прошел, и в постели, если расшевелишь, тоже очень даже неплох!..

– Дура ты, Тонька! – окончательно рассердилась на нее Людмила. – Все разговоры у тебя об одном и том же. Постыдилась бы!

– Ох, какая совестливая! Какая морально устойчивая! – Тонька сердито стукнула чашкой по столу, отчего остатки остывшего чая выплеснулись на клеенку. – Жди– дожидайся своего Вадима, пока окончательно в старую вешалку не превратишься! А он себе молодую найдет и скажет: прости, мол, дорогая, но я внезапно полюбил другую, а ты со своими несколько поблекшими внешними данными уже не соответствуешь моим возросшим эстетическим потребностям.

– Тоня, дай мне какую-нибудь обувку, и я оставлю тебя в покое, – тихо сказала Людмила и вдруг, отвернувшись от подруги, тихо всхлипнула.

Антонина подошла к ней сзади, обняла и прижала к себе.

– Прости меня, ради бога! Но я ж тебе добра желаю! Что ты, обсевок какой, Людка, чтобы так себя изводить? Красоту свою прятать… Что тебе одеться не во что, кроме этого бушлата? Ну какой мужик обратит на тебя внимание, если ты в подобных брюках мимо него пройдешь? Господи, только про Вадика своего больше ни слова, – замахала она руками, заметив, что Людмила пытается что-то сказать в ответ на ее обличительную тираду, – иначе соберусь с деньгами и найму киллера, чтобы пристрелил наконец, твоего жениха. Может, перестанет тогда из тебя жилы тянуть!

– Тонька! Я тебя ненавижу! – прошептала Людмила, схватила с печки пару подшитых резиной валенок, натянула их на ноги и выскочила за дверь, крикнув на прощанье: – Ноги моей у тебя больше не будет!

– Валенки верни сначала, а потом зарекайся! – крикнула ей вслед Антонина, подошла к ходикам, подтянула гирьку, с досадой посмотрела на циферблат и печально вздохнула. – Сегодня опять не придет, паразит! – Затем вернулась к столу, задумчиво повозила пальцем по желтой чайной лужице, медленно опустилась на табурет и вдруг легла щекой на клеенку, зарыдала в голос, с причитаниями и подвыванием, как деревенские бабы плачут в минуты безысходного горя, когда уже нет ни малейшего проблеска надежды.

Глава 4

– Тут не иначе как сто шестьдесят пятой пахнет. – Начальник угро положил перед Барсуковым несколько листков бумаги, явно вырванных из школьных тетрадей. – Шесть заявлений от граждан. В августе еще проехали по селам два хмыря из города, закупили мясо у частников, обещали через неделю расплатиться, и вот уже три месяца глаз не кажут. Эти заявления из Арыштаевки, но, насколько нам стало известно, имеется еще не меньше двух десятков потерпевших и по другим деревням.

– Договоры купли-продажи заключались? – Барсуков пробежал глазами одно заявление, другое… – Сколько уж можно попадаться на удочку разных проходимцев-перекупщиков и верить им на слово. Ладно, – прихлопнул он ладонью заявления, – поработайте пока на уровне оперативных мероприятий, проверьте личности этих мошенников, подключите своих оперов, пусть свяжутся с соседями. Вполне вероятно, что эти приятели и у них успели нагадить. Кто у нас за Арыштаевку отвечает? Ты, Безъязыков?

– Я, – встрепенулся тот. – Но мне машину надо, чтобы туда добраться.

– Объединись с Панферовым, он сегодня в Маркелово едет по краже скота, тебя попутно подбросит и на обратном пути заберет. Дня хватит тебе?

Аркаша Безъязыков, с белобрысым коротким чубчиком совсем еще юный младший оперуполномоченный уголовного розыска, тяжело вздохнул.

– Мне еще до Зинки Таманцевой добежать нужно. У нее насос со скважины кто-то свистнул. Нечем воды накачать. А у нее мал мала меньше…

– Хорошо, – почесал Барсуков в затылке ручкой. – Машина все равно раньше двенадцати не пойдет. Так что беги до Зинки. Да, ты ж сегодня прямо с дежурства? Поспать успел хоть немного? – справился начальник, но Безъязыков махнул рукой.

– Не удалось пока, да я в машине высплюсь!

Подполковник покачал головой, но ничего не сказал. Жалко мальчишку, рвет жилы на работе и, несмотря на чрезвычайно молодой возраст, уже один из лучших оперов в отделе. Но людей не хватает, и приходится закрывать глаза на то, что Аркадий уже сутки не спал, и нужно надеяться только на авось, чтобы не стряслось ничего серьезного и парень сумел бы сегодня хорошенько отоспаться.

Оперативники разбежались по своим делам, после них пришел черед инструктажа водителей ГАИ, потом начальник штаба принес на утверждение план проведения операции «Сигнал» и график оперативного дежурства. Барсуков тщательно проверил все пункты плана, подчеркнул карандашом неуклюжее словосочетание и внимательно посмотрел на начштаба.

– Опять мы с тобой бодаться будем, Василий Борисович? Смотрю, на выходные внештатников оперативными дежурными ставишь? А напортачат опять, кто за это отвечать будет?

– Но Орляк, сами знаете, дочку замуж отдает, Пекарев на операцию ложится… Не могу же я каждый день одного только Савельева ставить на дежурство…

– Конечно, не можешь, значит, проводи более тщательный инструктаж, учи их внимательнее и аккуратнее работать с документами. Да, а почему планы печатаются на серой бумаге?

– Потому что белой мало, но для вас я велел напечатать на белой…

– Вот я-то как раз и обойдусь серой, а те, что на белой, на стенды вывесь…

До обеда он ни разу не встал со своего кресла. Двери кабинета не закрывались ни на секунду, причем почти ничего конкретного из того, что он запланировал на день, пока выполнено не было. Текучка в очередной раз вцепилась в него зубами, наступила на горло благим порывам, а после обеда предстоит провести еще парочку совещаний, принять с десяток граждан по личным вопросам. Выходит, раньше восьми не уйдешь, но, возможно, это и к лучшему. Возвращаться в гостиничный номер с рассохшейся кроватью, колченогим столом и ржавыми потеками на стенах страсть как не хотелось.

Денис посмотрел на часы. Скоро обед, а значит, неизменные две порции пельменей, чай и пара пирожков с картошкой. Надо еще успеть в магазине что-нибудь на ужин купить, а то в холодильнике у него хоть шаром покати…

Он подошел к окну. Со второго этажа хорошо просматривалась центральная сельская улица: серые от непогоды дома, опустевшие, слегка прикрытые снегом черные квадраты огородов, разлохмаченные осенним ветром копны сена и кроны тополей. Из труб змеились сизые дымки, в доме напротив трепыхалось на веревке детское бельишко. Денис вздохнул, вспомнив вдруг сына. Через неделю Костя и отец появятся здесь, а у него до сих пор не решен вопрос с жильем. Придется опять выяснять отношения с Кубышкиным…

У крыльца остановилась красная «Нива». Из нее вышел Дробот, но в райотдел не поднялся, а, по-видимому, окликнул проходящую мимо молодую женщину, потому что та остановилась и, радостно улыбаясь, поспешила ему навстречу. Барсуков проследил, как незнакомка целует его подчиненного в щеку, тот с явным наслаждением трясет ее ладонь, и оба, счастливо улыбаясь, о чем-то щебечут рядом с открытой дверцей автомобиля.

За спиной подполковника послышались шаги. Он обернулся. Поглощенный созерцанием встречи Дробота с симпатичной гражданкой, он не расслышал, как открылись и закрылись двери за его заместителем по кадрам, спокойным и рассудительным Александром Генриховичем Келлером, немцем по национальности, педантичным порой до невозможности, но отменным исполнителем, в кабинете которого вечно цветут герани, кустится «Ванька мокрый», а в шкафу стоят чайные чашки, расписанные под хохлому, и любой не успевший вовремя поесть опер или следователь может всегда рассчитывать здесь на домашний пирожок или булочку, которые в изобилии печет Лидия Петровна, жена Келлера и по совместительству повар школьной столовой.

– Смотри-ка, Стас наш в своем репертуаре, – улыбнулся Келлер. – Вместо того чтобы к начальнику с докладом бежать, он ручки дамам целует. А кто ж это такая? – Он снял очки и вгляделся в молодую особу в узких черных брючках и короткой кожаной курточке. – Никак Людмила? Точно она! – Он озадаченно покачал головой. – Я ее и не узнал поначалу.

Барсуков неожиданно для себя судорожно сглотнул. Кажется, он тоже узнал ее. Но женщина, что стояла сейчас внизу и весело болтала с Дроботом, совсем не походила на ту разъяренную и растрепанную особу, что вчера бушевала у него в кабинете по поводу несчастной двадцатки, на которую ее оштрафовали. В какой-то момент он даже пожалел, что пошел на поводу у Стаса и не наказал эту нахалку на более существенную сумму. Вдобавок пришлось подвозить ее до дома, не мог же он позволить, чтобы она шлепала через все село в одних носках, породив массу слухов и домыслов, которых и так слишком много гуляет по району…

– Какая Людмила? – на всякий случай поинтересовался подполковник.

Келлер посмотрел с удивлением, но счел своим долгом объяснить:

– Ручейникова. Та самая, с которой вы вчера воевали.

Барсуков недовольно поморщился. Похоже, уже весь отдел в курсе вчерашних баталий в его кабинете, хотя проходили они в присутствии единственного свидетеля, Стаса Дробота, и за плотно закрытыми дверями.

– Хорошая девушка, – вздохнул за его спиной Александр Генрихович, – но не для Дробота, конечно! Тот со своей Антониной никак разобраться не может! Жениться ему надо, Денис Максимыч, а то окончательно избалуется!

– На его нынешней должности не сильно избалуешься! – усмехнулся Барсуков. – Наша святая обязанность загрузить его работой выше макушки, чтобы излишне по девкам не бегал!

– Да и без девок тоже плохо дело! – улыбнулся Келлер. – Он когда у Антонины переночует, после как на крыльях летает, да и процент раскрываемости прямо на глазах растет.

– Ну ты, Генрихович, и загнул! – рассмеялся Денис. – Выходит, показатель раскрываемости в нашем отделе зависит лишь от постельных побед начальника криминальной милиции? Ты об этом самому Стасу расскажи, представляю, как он воспрянет духом от твоих наблюдений.

– Да я ж пошутил, – сконфузился зам, – просто Антонину жалко! Мается девка, страдает…

– А ты-то откуда знаешь, что страдает? Или тебе в жилетку не только милиционеры плачутся?

– Мы с ней в одном доме живем. И Лидия моя у нее частенько пропадает! Поэтому я и в курсе некоторых событий. Вчера вот Стас не пришел и с Людмилой они поссорились, так что проревела Тонька весь вечер, расстроилась и сегодня точно не в духе, особенно если Стас ей с утра не позвонил. И чует мое сердце, что не позвонил, потому как в девять утра еще уехал на водохранилище. К утопленнику, о котором на планерке дежурный сообщил. А сейчас вон как живенько с Людмилой болтает, про Антонину небось и не вспомнил. А что? Ручейникова девица очень даже симпатичная, когда нормально оденется да причешется, не чета нашим сельским лохудрам, которые тонны краски на физиономии изводят, а толку ни на грош!

Барсуков открыл было рот, чтобы язвительно прокомментировать заключительную часть речи своего достопочтенного зама, но в этот момент женщина подняла глаза, и их взгляды встретились. Денис почувствовал нечто вроде молниеносного удара под коленки, а в кончики пальцев впились тысячи острых иголок, отчего он вздрогнул и испытал странное, совершенно необъяснимое смятение, словно его застали за чем-то неприличным.

Тонкие черные брови слегка приподнялись в удивлении, в больших темных глазах, опушенных густыми ресницами, промелькнула легкая усмешка. Женщина прикусила нижнюю губу, с вызовом посмотрела на начальника районной милиции и склонила голову в едва заметном приветствии.

Денис почувствовал совершенно ненормальное желание спрятаться за широкую спину своего заместителя, хотя то, что он ощутил в себе в данную минуту, совсем не походило на испуг и даже на те крайне отрицательные эмоции, которые он испытал вчера в здании районной администрации и позже в своем кабинете. И не потому, что девица на самом деле оказалась прехорошенькой и совершенно не походила на ту взъерошенную ведьму, которую ему с очевидным трудом пришлось выдворять из кабинета Кубышкина. Он вдруг, независимо от собственного сознания, понял, что откровенно завидует Стасу, так свободно разговаривающему и даже несколько панибратски ведущему себя с женщиной, о которой сам Денис не мог вспоминать без содрогания. Впервые в жизни он встретил женщину, которая совершенно безбоязненно дерзила ему, не терялась от его взгляда и, без всякого сомнения, обладала более острым и злым языком. Вчера он несколько раз ощущал себя на грани нокаута, да и сейчас оказался весьма близок к подобному состоянию, почувствовав внезапный укол самой что ни на есть настоящей ревности.

Он нахмурился, абсолютно недовольный собственной реакцией на эту бесцеремонную и не слишком воспитанную особу, но при этом вежливо улыбнулся и кивнул ей в ответ. Женщина откровенно насмешливо посмотрела на него и опять перевела взгляд на Стаса, что-то весело ему сказала, потом приподнялась на цыпочки, поцеловала того в щеку и, помахав рукой на прощанье, быстро, не оглядываясь, пошла в сторону центра села.

Через пару минут в кабинет ввалился Дробот. Слегка запыхавшись от стремительного подъема по лестнице, он быстро доложил о ситуации с утопленником. Похоже, парня пару раз ударили по затылку топором или чем-то подобным, а затем уже сбросили в воду. Лицо ему основательно подпортило долгое пребывание в воде. Никаких характерных примет на теле не наблюдалось, кроме, пожалуй, шрама от аппендицита. По ориентировкам о находящихся в розыске или пропавших гражданах подобный субъект не проходил, поэтому наверняка дело темное, если учесть, что в водохранилище впадает никак не меньше сотни речек, которые текут по территории двух республик и юга огромнейшего по площади края. С берега любой из них плевое дело отправить убитого в свободное плавание, а теперь ищи-свищи ветра в поле. Очередной неопознанный труп, а значит, убогая могила в дальнем углу кладбища с номером и надписью на фанерке «Неизвестный».

Барсуков, нахмурившись, пробежал глазами протокол осмотра места обнаружения трупа, не очень грамотное его описание, а также протоколы допроса, которые Стас снял с двух местных бомжей, решивших разжиться дровишками для костра и первыми заметивших труп, запутавшийся в корнях дерева, прибитого волной к берегу.

– Ладно, с этим все ясно. – Барсуков закрыл папку. – Но на всякий случай скажи Афимовичу, чтобы еще раз хорошенько осмотрел тело, может, какие-то зацепки появятся.

Афимович был судмедэкспертом, дело свое знал на пять с плюсом и не раз помогал следствию вывести, казалось бы, безнадежное дело из тупика.

– Завтра к вечеру он обещал сделать заключение по результатам вскрытия, но я не думаю, что это прибавит ясности, – поморщился Дробот.

Внезапный резкий звонок по внутренней связи заставил его замолчать.

– Денис Максимович! Евгений Александрович вас требует! – сообщила секретарша.

– Соедини! – Денис выключил кнопку громкой связи.

С первого вздоха главы администрации в трубку Барсуков понял, что тот в ярости. Не поздоровавшись, Кубышкин почти выкрикнул в трубку:

– Какого черта, Барсуков, тебе и твоим ментам государство зарплату платит?

– Не понял? – насторожился Денис. – С каких это пор наша зарплата стала причиной вашего недовольства?

– А с такого! – Кубышкин перешел на более высокие тона. – Пока ты задницу паришь в своем кабинете, главу администрации чуть ли не в заложники берут…

Денис перехватил трубку в другую руку и опять включил громкую связь, кивком головы предложив Дроботу и Келлеру подойти ближе.

Теперь голос Кубышкина грохотал, как пожарный набат:

– …и кто бы ты думал? Ребятишки из школы!

Дробот привстал со стула, сделал большие глаза и, кивнув в сторону окна, попытался что-то объяснить подполковнику на пальцах.

Денис недовольно покачал головой и движением руки приказал ему сесть.

– Чего они хотят? – спросил жестко Барсуков.

– Совсем ничего, сущие пустяки. Чисто детские требования у наших ребяток, – несколько сбавил тон Кубышкин, – но приемную мою взяли приступом весьма профессионально, насмотрелись западных боевиков, негодяи.

– Что все-таки происходит? – Барсуков протянул руку к стоящему рядом стулу, взял лежащую на нем фуражку и натянул ее на голову.

– Они требуют вернуть в школу их дорогую, драгоценную, любимейшую учительницу Людмилу Алексеевну Ручейникову, которую директор школы имела неосторожность отстранить от преподавания.

– И что, никак нельзя решить эту проблему более мирным путем? – справился учтиво Барсуков.

– Думаешь, ты самый умный? – в свою очередь спросил Кубышкин и нетерпеливо приказал: – Срочно пришли наряд, пусть этих безобразников выдворят из моей приемной. Я через час должен быть на совещании в правительстве, и, если я на него опоздаю, тебя ждут крупные неприятности.

– Сейчас сам буду! – Денис положил трубку и посмотрел на Дробота. – Ты в курсе, за что Ручейникову уволили?

– Формально все по закону, Денис Максимович, а если по совести… – Стас с досадой махнул рукой, поднялся со стула и подтянул вверх «молнию» на куртке. – Я вместе с вами еду, по дороге постараюсь все изложить в деталях…

На крыльце и на первом этаже здания администрации толпились учителя, ученики младших классов и несколько зевак из бабок, торгующих сигаретами и семечками около сельского универмага.

Ребятня с криками и свистом окружила две милицейские машины. Денис приказал начальнику МОБ Кондратьеву навести порядок на нижнем этаже, а сам в сопровождении Дробота и пяти сотрудников поднялся на второй этаж.

С пылкостью юной возлюбленной навстречу ему бросилась директор школы Полина Романовна Колыванова.

– Денис Максимович! Прекратите это безобразие! – Она схватилась за сердце. – Оба одиннадцатых класса там… в кабинете у Евгения Александровича!

Денис окинул ее взглядом и, не проронив слова, направился в приемную. Колыванова засеменила следом.

Дробот придержал ее за плечо и тихо попросил:

– Притормозите, пожалуйста, Полина Романовна. Наши сотрудники обойдутся без вашей помощи.

– Но там же дети! – Колыванова заломила руки. – Надеюсь, их не будут бить?

– Смею вас заверить, – усмехнулся майор, – бить кому-либо морду в нашу задачу не входит, а обеспечить порядок – наша прямая обязанность.

– Станислав Васильевич! – Колыванова ухватилась за его рукав. – Но я ведь ни в чем не виновата. Ручейникова постоянно играет с ними в демократию, вот и доигралась!

– Так вы ее за игры в демократию уволили? – поинтересовался, не поворачивая головы, Барсуков и толкнул дверь в приемную.

Не только на стульях, но и на подоконнике, и прямо на полу сидели десятка три мальчишек и девчонок, которые при появлении подполковника и сопровождавших его милиционеров поднялись на ноги.

– Что тут происходит, ребята? – Денис снял фуражку и пригладил рукой густой темно-русый ежик волос. – По какому праву вы заняли приемную главы администрации и мешаете ему нормально работать? – Он окинул школьников внимательным взглядом. – Предлагаю вам вернуться в школу и обещаю, что мы рассмотрим ваши требования и решим вопрос по справедливости.

– В вашу справедливость мы как раз и не верим. – Из-за спин одноклассников выдвинулась худенькая рыжеволосая девочка, и Денис сразу же узнал ее. Это она плакала вчера над убитым лебедем.

Девочка нервно сглотнула, поднесла руки к груди, но тем не менее продолжала твердо и решительно: