– Ну меня-то Вы точно помнить должны, – в голосе говорившего Вере послышался горький смешок, – Нимержицкий Филипп Филиппович, к Вашим услугам.
– Филипп Филиппович! Вас столько времени не было. А Вы вот где…
– Сколько меня не было, Верочка? Я потерял счет времени. Здесь время теряет свой смысл.
– Вас не было неделю.
– Неделю? Странно… Это немного… Правда? А мне кажется, что прошла вечность с тех пор, как ОН притащил меня сюда и начал мучить.
– Кто ОН?!
– Не знаю… Я не знаю, кто он или ЧТО он такое, но точно не человек.
– Филипп Филипович, Вы меня пугаете! – уже не помня себя от ужаса простонала Вера.
– Поздно пугаться, Верочка. Раз уж Вы здесь. Нужно просто быть готовым. И я Вас не пугаю, а предупреждаю о возможных последствиях попадания сюда. Предупрежден, значит вооружён, – он опять горько усмехнулся, – Надо же… Даже здесь и сейчас говорю, как юрист. Да уж… Как говорят: «Профессионализм не пропьешь».
И опять удрученно хмыкнул.
– Так, – пытаясь собраться с мыслями и успокоиться, сказала Вера, – Где мы?
– Понятия не имею. Но у нас с Вами смежные клетки.
– Что?!
– Да, моя дорогая, он держит людей в клетках в полной темноте. Свет появляется, только когда приходит он, в окружении своей вороньей свиты.
– В клетках?
– Подползите немного вправо и Вы убедитесь в этом.
Не помня себя от страха, Вера стала боком продвигаться вправо, пока не наткнулась на толстые железные прутья. И тут же ее схватила чья-то рука. От ужаса Вера закричала.
– Не нужно так пугаться. – послышался торопливый голос господина Нимержицкого, – Это всего лишь я.
Вера выдохнула, пытаясь успокоить, готовое выпрыгнуть из груди, сердце и, вырывая руку назад. Вдруг ее осенило.
– Вороны?! Это дворник? Пахомыч?
– Его так зовут? Не знал… Мне как-то была неинтересна сия информация. Но да, моя милая, это он.
И тут же добавил:
– Знаете, Верочка, некое время назад я возвращался домой в не самом лучшем расположении духа. А тут этот, так называемый, дворник со своей оголтелой стаей. Да еще парочка его ворон нагадили мне на капот. Я тогда жутко разозлился и твердо решил, что этот… Как его? Пахомыч? Ага. Так вот, я решил, что с этого дня он в нашем дворе больше не появится. Вы же знаете мои связи. Мне ничего не стоит уволить любого. Не то что какого-то дворника. Но потом я замотался. Дела, знаете ли, дела… И забыл о нем. А зря…
– Вы сказали, что он мучал Вас? Как? Что он делает? – тихим шепотом спросила Вера.
– Показывает.
– Показывает? Что показывает?
– Он показывает ужасные вещи…
– Какие вещи он показывает? Ну говорите уже.
– Знаете, Верочка, – будто бы не расслышав волнения в голосе Веры, спокойно продолжил адвокат, – мне кажется он выбирает людей по-особенному, известному только ему, признаку, и тащит сюда. А уж здесь он показывает… Я думаю… Нет, я просто уверен, что мы с Вами у него не первые и не последние жертвы. Уж слишком у него всё слажено. И это место… Сколько ему лет? Чувствуете запах затхлости и старины. Это место было построено не год назад и, даже не в этом веке. Я прощупал стены. Они сделаны из камней, которые и отдаленно не напоминают кирпич.
Вера вздрогнула и поёжилась, представив себе «дворника», веками затаскивающих сюда людей и, вместе со своей вороньей стаей, пожирающего их. Вот чем он кормит свою ораву! Стоп, стоп, стоп… Не нужно раньше времени себя кошмарить и впадать в панику.
И словно бы, услышав ход ее тревожных мыслей, господин Нимержицкий заговорил снова:
– Вы спрашиваете, что он показывает? Мне кажется, что здесь всё индивидуально. Я не знаю, что видят другие. Но когда он появляется, то смотрит на меня своими красными глазами. Красный свет растет, растет…, и я вижу события всех дел, которые когда-то вел. Все они идут чередой, одно за другим. Но я вижу себя не адвокатом в суде, а непосредственно участником этих событий. Знаете, Верочка, скольких людей я защищал? Сотни. А сколько из них было порядочных? По пальцам сосчитать… В основном я защищал отъявленных подонков. Но они платили мне, и много платили. Что в наше время значит хороший, уважаемый адвокат? Это адвокат с такими связями, которые могут открывать любые двери, решать любые проблемы, даже самые, казалось бы неразрешимые. А для этого нужно как следует изваляться в грязи, закрыв глаза на такие, набившие оскомину, понятия, как «совесть» и «мораль». Как говориться, деньги не пахнут. А деньги – это и есть основной источник счастья. Вы видели моё авто?
– Да уж, – не скрывая очевидной зависти, выдохнула Вера.
– Вот! А Вы еще не видели мои апартаменты! Извините, так я называю свое скромное жилище.
– Скромное? – усмехнулась Вера, вспомнив, что господин Нимержицкий занимает весь этаж.
– О, моя дорогая, – мечтательно протянул Филипп Филипович, – Вам бы посетить мой особняк в Майами и лицезреть содержимое его гаража. А всё это я заработал сам! Да, я люблю хорошо жить! И не просто хорошо, а на широкую ногу, не в чем, как говориться, себе не отказывая. А запросы у меня иногда ого-го! Почему Вы думаете, что в таком почтенном возрасте у меня нет ни жен (даже бывших) ни детей? А мне этого и не нужно. У меня есть я. Мне этого достаточно. Я забочусь о себе. Понимаете? О себе. Кроме меня этого никто не сделает.
– У Вас вообще нет никакой семьи?
– Семья? Я не знаю, что это. Есть у меня сестра и брат. Живут в каком-то Мухосранске. Я с ними давно не общаюсь. И не имею для этого никакого желания. Зачем мне чужая жизнь и чужие проблемы.
– Чужие?
– Ой, да не стройте из себя невинность, Вера, – взвился Нимержицкий, – Не такие мы с Вами и разные. Вы, я вижу, тоже хотите жить хорошо и для себя. Вот и пропадаете вечно на работе.
– Но у меня есть дочь… – заикнулась было Вера.
– Дочь? – усмехнулся Нимержицкий, – Это Вы про ту хм… хм…, так сказать, девочку, непонятно как выглядящую, с сигаретой в зубах и использующую матерную лексику почище любого пьяного мужика? Сразу видно, что дорогая матушка изо всех сил заботится о ней, давая лучшее воспитание и образование. Не смешите меня.
– Знаете что! – разозлилась было Вера. Но решив, что сейчас не то время и не то место, добавила, – Так что он Вам показывал?
= Многое, – на удивление спокойным голосом отозвался адвокат, – Ну вот Вам из последнего. Когда-то я вел дело сына одного из местных чиновников. Он со своими дружками, такими же отморозками, под наркотой, смеха ради, отловили какую-то бомжиху, избили до полусмерти и сожгли. Мало того, выложили свои похождения в интернет.
Веру от услышанного передернуло.
– Да, да, – словно почувствовав ее состояние, вздохнул адвокат, – мне тоже всё это было неприятно. Меня даже воротило от этих гаденьких мажоров, когда они на следующее утро, размазывая сопли и трясясь от страха, мямлили, что просто хотели пошутить. Пошутить? Пошутить?! Ну ладно, эмоции в сторону. Так вот, мне стоило больших трудов тогда прикрыть это дело. Удалить видео из интернета. Хорошо, что в то время он не был настолько популярен, как сейчас, и молодежь не сидела там сутками, делая бесконечные репосты. Вину я перевел на сожителя этой бомжихи, такого же опустившегося элемента. Что с ним стало потом, я не знал, в смысле меня это никак не интересовало. До этого времени…
Он вдруг замолчал, как будто собираясь с силами. А после тихо продолжил:
– Так вот, он вернул меня в то время, в те гаражи, куда малолетние ублюдки затащили эту женщину. Только я и был ею. Понимаете, Вера, я был той самой жертвой, над которой глумились эти подонки. Я слышал их издевательские голоса и мерзкий смех, чувствовал каждый удар и слышал ее мысли. Знаете, о чем она в тот момент думала?
Вера не ответила.
– «За что?»!
Вере услышала, как адвокат соскочил и быстро заходил в клетке:
– Я чувствовал, как на меня льют бензин, как чиркают зажигалкой. Боль, всепоглощающая боль… А я всё думаю: «За что?».
Он опять замолчал, тяжело дыша, и уже осипшим голосом продолжил:
– И тут я оказался на тюремной койке. Я закашливался, выплевывая с кровью свои легкие и думал: «За что?». Потом я умер. Следуя логике, это был сожитель той несчастной женщины, который умер в колонии от туберкулеза. И таких эпизодов у меня за это время было предостаточно. Но я держусь. Пока держусь.
Наступила тишина. Вера пыталась осмыслить все сказанное. Нет, это сон, дурной сон. Она зажмурилась. Открыла глаза. Темнота. Ущипнула себя. Больно. И она все там же в клетке, в темноте. А рядом сидит человек, рассказывающий то, что слушать просто нет сил. Да и человек ли это? Если Нимержицкий ждал сочувствия, то у Веры его не было. Она вдруг вспомнила ту несчастную женщину, выкрикивающую проклятия в сторону адвоката. Сейчас она была с ней солидарна. Но в данный момент ей нужна была информация, любая информация, чтобы выбраться отсюда.
– И что потом? – спросила Вера.
– А что потом? – вздохнул адвокат, усаживаясь на пол, – Я очнулся, а ОН стоял надо мной и смотрел на меня своим красным взглядом. Он каждый раз смотрит на меня, словно чего-то ждет. Будто я должен что-то понять. А что, ума не приложу. Каждый раз он качает головой и уходит, в окружении ворон. А потом снова возвращается… И так по кругу… Мне кажется, я начинаю сходить с ума. Я не знаю, что я должен понять. Я всего лишь хороший адвокат. Я всего лишь исполнял свою работу. Я…
Он не успел договорить, как вдалеке послышалось карканье.
– ОН идет! – испуганно взвизгнул адвокат и тяжело задышал.
Вера заметила, что вместе с голосами ворон слева от нее стал разрастаться красный свет. По мере его приближения, она смогла рассмотреть прутья своей клетки. Развернувшись в сторону адвоката, Вера наконец увидела его. Нимержицкий сидел на корточках, забившись в угол. Он был грязным, заросшим и сильно исхудавшим. Уткнувшись вниз головой, адвокат что-то испуганно бормотал. Вдоль клеток по коридору, со страшным криком, пронеслась стая ворон. Свет всё разрастался и, Вера зажмурилась. Вдруг всё затихло.
Дрожа всем телом, Вера медленно открыла глаза и, ее взгляд уткнулся в чьи-то ноги. Она медленно подняла взгляд и увидела ЕГО. Сейчас он выглядел иначе. Облаченный в черный костюм и в высоком цилиндре на голове он выглядел величественно и мрачно. Но это был он, Пахомыч. На его плечах и цилиндре примостились вороны. Они сидели тихо, не двигаясь, словно замороженные. Глаза «дворника» еле-еле поблескивали красным. «Пахомыч» смотрел на Веру пристально сверху вниз, будто изучая ее. Не выдержав, Вера закричала:
– Что Вам от меня нужно?! Чего Вы добиваетесь?!
От этого крика в соседней клетке взвизгнул и еще громче забормотал адвокат. Но «дворник» оставался непоколебимым.
– Чего Вам нужно?! – не унималась Вера, – Денег? У меня есть. Если будет мало, я найду. Сколько скажите, столько и отдам.
При этих словах «Пахомыч» поморщился, как от зубной боли.
– Умоляю… – простонала Вера, – У меня дома дочь…
И тут «Пахомыч» вздрогнул:
– Дочь…?– пророкотал он и стал медленно наклоняться к Вере.
По мере приближения, красный огонек в его глазах стал разгораться всё ярче, пока полностью не окутал веру. И она провалилась в красную мглу…
***
Приходила в себя Вера медленно. Голова гудела как чугунная. И еще эта зудящая боль в теле. Не открывая глаз, она сосредоточилась на своих ощущениях. Так. Она лежит на спине. Под головой ощущается что-то мягкое. Подушка. Но вот спина. Жутко болит и чешется спина и зад.
Вера застонала и открыла глаза. Она лежала на кровати в своей комнате. Но что это? Комната выглядела старой и запущенной. Кругом разбросанные грязные вещи, на стенах потемневшие от времени, засаленные обои. Сквозь пыльные, непонятного цвета шторы, которые были плотно задернуты, проникали опускающиеся сумерки. И запах. Что это за жуткая вонь? Моча? Или что похуже? Это пахло от нее! Снизу явно чувствовалась сырость. А жуткая боль внизу спины, это пролежни! О, Боже! Вера попыталась соскочить с кровати, но не могла пошевелить даже пальцем. Она попыталась закричать, но выходило лишь невнятное мычание.
Кто с ней это сделал? Почему с ней так обращаются? И где, в конце концов, Лиска? Потоку мыслей, рождающих в голове всё более жуткие картины, не было конца. Паника накрыла Веру с головой. И тут она услышала звук открывающейся входной двери. «Ну наконец-то! – вспыхнула надежда, – Кто-то пришел. Ей сейчас помогут!».
В коридоре послышался шум и грохот бутылок. Затем раздался хриплый, женский голос, отборным матом выражающий свое крайнее недовольство упавшей стеклотарой. Судя по звукам, женщина подобрала бутылки и двинулась на кухню. Зазвенела посуда. Снова мат. И на время воцарилась тишина. Вера вся сжалась от испуга. Кто эта женщина? Что она делает в доме Веры?
В коридоре раздались тяжелые шаги и, дверь в комнату Веры с грохотом распахнулась. Зажегся яркий свет и, Вера на секунду зажмурилась. Когда она открыла глаза, то в проеме двери увидела высокую полную женщину с сигаретой в руке. На вид ей было лет сорок. Но точно сказать было сложно. Так как на лицо была алкогольная деградация этой особы. Короткие рыжие волосы, уже подернутые сединой, были грязными и всклокоченными. Женщина пьяно пошатнулась, икнула и уставилась практически невидящим взглядом на Веру.
– О, маман! – ухмыльнулась женщина, – Не спишь? Правильно. Поговори с дочерью.
С дочерью?! Лиска?! Не может быть! Это пьяное и грязное существо не может быть ее дочерью! Только не это! Вера застонала.
– Что говоришь, мамуля? – пьяно усмехнулась женщина.
Потом, покачнувшись, направилась к стулу в конце комнаты. Скинув со стула какие-то вещи, она грузно плюхнулась на него, едва не завалившись на бок. Но удержалась. Найдя мутным взглядом Веру, Алиса затянулась сигаретой и выдохнув дым, хрипло засмеялась:
– Ах, да… Ты же не можешь говорить. Инсульт дело такое…А кто в этом виноват? Я? Бабушка? Мы же тебе вечно мешали жить. Нет, мамуля, во всех твоих бедах виновата только ты сама. Перенапряглась в погоне за хорошей жизнью? Или молодой любовник так загонял, в отеле с которым тебя и нашли еле живую? Он важнее нас был? Или нет. Он тоже был для тебя лишь интерьером. Очередной дорогой игрушкой, которую нужно оплачивать. Я и забыла. На первом месте у тебя ты со своими хотелками. Остальные так… Расходный материал…
Алиса опустила голову вниз и, Вере показалось, что она уснула. Но Алиса заговорила снова:
– Скажи мне, мамочка, где ты была, когда бабушка умирала? Где? Тебе соседи все провода оборвали. Но тебе же некогда. Ты такая занятая. А на похоронах бабушки на твоем лице была не скорбь. Нет. Там было такое облегчение, словно ты сбросила с себя непосильную ношу. Что ты сделала на следующий день? А? ты побежала к риелтору, чтобы скорее продать бабушкину квартиру.
В голосе Алисы послышалась неприкрытая горечь и обида. Она снова подняла на Веру голову и, теперь ее взгляд был более осмысленным. Она сощурила глаза и продолжила:
– И я тебе нужна была только для того, чтобы ткнуть мной в рожу папаше, который наигрался тобой и выкинул, как безродную шалаву. Ну что вы! Какой удар по самолюбию! И тут у тебя созрел план, родить ребеночка небесной красоты, говорящего на всех языках мира и имеющего, как минимум, три высших образования. И потом крутить им перед носом бывшего любовника. Вот смотри, дескать, что ты потерял. Но вышла осечка, – Алиса горько усмехнулась, – Дочка-то с браком родилась. Далеко не красавица и не умница.
Она кинула окурок на пол, затушив его ногой.
– Но я была твоей дочерью! Я всего лишь хотела, чтобы ты меня любила и заботилась обо мне, а не отмахивалась, как от назойливой мухи.
Вере было нестерпимо больно слышать эти слова. Что от нее хотела Алиса? Ведь она не голодала, не побиралась? У нее всё было, как у нормального ребенка. В чем она ее обвиняет?
Алиса закинула ногу на ногу и язвительно скривила губы.
– И что мы имеем сейчас? А мамуль? Ты лежишь здесь парализованная, не способная ни к чему. Теперь ты, мамочка, стала обузой для меня.
Алиса тяжело поднялась со стула и двинулась в направлении матери.
– А может мне не мучиться с тобой?
Она подошла вплотную к Вере, наклонилась к самому лицу, дыша многодневным перегаром, и вкрадчиво зашептала ей на самое ухо:
– Может подушку на лицо? Попридержать чуть-чуть, и все дела… Ты же сама меня учила: сам о себе не позаботишься – никто не позаботиться. Вот я и позабочусь о себе. Сниму груз с плеч. А? Как ты считаешь, мамочка? Там даже никто разбираться не будет. А я эту квартирку продам, куплю себе однушку и заживу на оставшиеся денежки, как человек.
У Веры перехватило дыхание. «Нет! Нет! – кричало всё внутри, – Я же твоя мать! Не делай этого!». Слезы брызнули у нее из глаз.
– Плачешь? – с усмешкой спросила Алиса, – Кого жалеешь? Дай угадаю… Себя. Опять себя!!!
– Ладно, не боись… – вдруг спокойным голосом продолжила Алиса, – Поживешь еще. Да и пенсия твоя мне лишней не будет. Кстати о пенсии. Ее же завтра принесут? Ага. Так что я спать, чтобы завтра как огурчик.
Алиса разогнулась и направилась к двери. В проеме она остановилась, развернулась к Вере и с издевкой бросила:
– Ну и вонища тут у тебя. Ты бы помылась что ли. Ах, да. ты же не можешь. Инсульт дело такое. Ну бывай, мамуля.
Свет погас и дверь захлопнулась.
***
Душимая слезами горечи и обиды, Вера зажмурилась. А когда открыла глаза, то обнаружила себя, лежащей на боку в клетке, заполненной красным светом. Над ней возвышался «дворник». Подняв на него глаза, Вера заметила, что он пристально смотрит на нее, словно чего-то пытается найти в ее взгляде.
– Ну что ты так на меня уставился? – не на шутку разозлилась Вера, – Что тебе от меня нужно? Решил мне показать, какая дочурка у меня выросла? Какое чудовище я породила?
«Пахомыч» молчал, всё также пристально глядя на нее.
= Причем здесь я? Плохие гены, дурная кровь и, чего там еще? Я не виновата, что моя дочь выросла такой скотиной. Я, как мать делала всё для нее: кормила, поила, советы давала.
При этих словах «Пахомыч» хмыкнул.
– И не надо ухмыляться! – не унималась Вера, – Как смогла так и воспитала. Хотя нужно было всё же сделать аборт.
«Пахомыч» укоризненно покачал головой и, уже через секунду, оказался за пределами клетки. Он развернулся и, окруженный воронами, пошел прочь по коридору.
– Эй! Не оставляй меня здесь! Меня будут искать! Эй!
Но «дворник» скрылся за поворотом, гомон ворон затих и, Вера оказалась одна в темноте.
– Филипп Филиппыч, – тихо позвала она.
В ответ была тишина.
– Господин Нимержицкий, Вы здесь?
Снова тишина.
Наверное, убил уже его. От этой мысли Вере стало плохо. Но, от всего пережитого, на Веру навалилась страшная усталость и, она провалилась в глубокое забытье.
Когда она очнулась, клетка вновь была заполнена красным светом. Вера даже не сомневалась, что ОН здесь, стоит прямо перед ней. Она повернула голову вправо. Соседняя клетка была пуста. Когда Вера подняла глаза на «Пахомыча», он уже наклонился над ней, окутывая красным светом. «Что на этот раз будешь показывать?» – промелькнуло у нее в голове и, Вера погрузилась в темноту.
***
Открыв глаза она увидела маму сидящую напротив. Мама была молодая и очень красивая. Она совсем забыла, какая красивая была мама… Ее глаза светились любовью и нежностью. Мама протягивала ко рту Веры ложку с вкусно пахнущей кашей, приговаривая: «За маму. За папу».
В кухню зашел отец. Папа… она и забыла, как он выглядел. Сейчас же он стоял прямо перед ней, высокий, большой и сильный. Он весело подмигнул Вере.
– Хомячишь, бельчонок? – улыбнулся он, погладив Веру по голове.
– Хомячит, – засмеялась мама, – Аппетит у нас ого-го!
И тут на лицо Веры стали падать капли воды. Она подняла голову вверх и увидела черные тучи. Посмотрев вперед, Вера обнаружила себя на кладбище, окруженная людьми, возле свежей могилы, куда уже опускали гроб. На плечо легла чья-то рука. Вера посмотрела в сторону. Это была мама. Ее лицо было осунувшееся и заплаканное. Она прижимала Веру к себе и повторяла:
– Ничего, Верочка. Мы справимся. Ведь у меня есть ты. Мне есть ради чего жить.
Вера вспомнила. Это похороны папы. Сколько же ей было лет, когда умер отец? Семь? Восемь?
Вере так захотелось поддержать сейчас маму, сказать что-то доброе, хорошее. Она попыталась отстраниться от мамы. Вдруг услышала мамин смех и подняла голову:
– Да не крутись ты так, егоза. Дай подол подошью.
Они с мамой стояли по среди комнаты в родительской квартире. Вера кружится в чудесном розовом платье и смеется. Мама, пытающаяся схватить ее за подол, тоже весело смеется. У Веры завтра выпускной. И платье нужно закончить. Мама. Она сама сшила это платье для Веры.
Вера вдруг остановилась и посмотрела на маму. Мама постарела, осунулась. Ее волосы поседели, а лицо покрылось морщинками. Вера вспомнила, что после смерти папы, мама работала на двух работах, чтобы прокормить себя и дочь. Но не разу Вера не услышала даже малейшего упрека, в том, как маме трудно и тяжело. Мама всегда была рядом, помогала и поддерживала. Она была не просто другом. Тогда для Веры мама была целой вселенной. Вот и сейчас, глядя на дочь, мама счастливо улыбалась. Как же Вера могла это всё забыть?! В какой-же момент сработал тот выключатель, который погасил всё самое доброе и лучшее в ней, оставив только место для всепоглощающего эгоизма.
Вдруг Вера заметила, что мам перестала улыбаться и стала оседать на пол.
– Мамочка! – бросилась к ней Вера, – Что с тобой?!
– Ничего, ничего, Верочка, – стала успокаивать ее мама, в то же время тяжело дыша, – Голова что-то закружилась. Принеси мне воды, дочка.
– Сейчас! – крикнула Вера и пулей помчалась на кухню.
Вбежав на кухню Вера увидела… маму… Совсем старенькую, седую и сгорбленную. Она сидела за кухонным столом с печальным лицом и что-то перелистывала. Вера подошла поближе и заглянула маме через плечо. Это был семейный альбом с Вериными фотографиями. Взглянув на лицо мамы, Вера увидела, что та грустно улыбается, с нежностью поглаживая морщинистой рукой фото дочери.
– Мамочка… – прошептала Вера, пытаясь положить руку на плечо мамы. Но не могла. Между ними словно стоял барьер. И тут мама покачнулась, схватилась за сердце и стала заваливаться на бок.
– Мама!!! – в ужасе закричала Вера, ринулась к матери и провалилась в темноту.
***
– Мама!!! Мамочка!!! – кричала Вера, заливаясь слезами.
Она всё также была в клетке, а над ней всё также стоял «Пахомыч», сверля ее внимательным взглядом.
Вера резко вскочила на наги и закричала, что есть сил:
– Мама! Там моя мама умирает!
В ответ лишь молчание.
– Выпусти меня отсюда! Мне нужно к маме! Ей нужна моя помощь!
Тишина. Лишь взгляд «дворника» стал более серьезней.
– Послушай ты, урод, если ты меня не выпустишь отсюда и, моя мама умрет, то клянусь, я перегрызу зубами эту клетку! Потом найду тебя, где бы ты ни был, и буду рвать на части, пока не сдохнешь! – полная решимости, кричала Вера, кидаясь на «дворника» и хватая его за лацканы пиджака.
Даже в своем безумии она заметила легкую улыбку на лице «Пахомыча». Он впился в нее взглядом и красный огонь стал разгораться в них.
– Пошел ты со своими глюками, урод! Там моя мама! – закричала Вера и провалилась в темноту.
Вера подскочила, как ужаленная. Она в своей комнате, на своей кровати.
– Мама, я иду! – закричала Вера, срываясь с кровати и несясь к входной двери.
– Что за шум? – выбежала из своей комнаты перепуганная Алиса.
– Бабушке плохо! – второпях сообщила Вера, наскоро обуваясь и хватая сумку.
– Я с тобой! – засуетилась Алиса, забегая назад в комнату, чтобы одеться.
– Жду в машине! – крикнула Вера, выбегая за дверь.
ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ…
– Да что ж, вы со мной, как с хрустальной вазой-то… – смущенно бормотала мама, когда Вера и Алиса помогали ей выходить из машины.
– Помнишь, что сказал доктор? – улыбнулась Вера, глядя на маму, – Никаких нагрузок и волнений. Даже малейших. Мы итак тебя чуть не потеряли. Если нужно, на руках тебя понесем. Правда, Алиса?
– Конечно! – заулыбалась дочь, подмигнув матери.
За то время, что Вера и Алиса ухаживали в больнице за бабушкой, дежуря по очереди, Вера очень сблизилась с дочерью и с ужасом осознала, сколько же времени она потеряла, гоняясь за мнимым счастьем.
– Верочка, а может быть я всё-таки к себе поеду? – робко спросила мама, – Ну что вам со мной возиться?
– Даже не думай.
Вера обняла маму.
– Теперь моя очередь заботиться о вас, – улыбаясь произнесла она, второй рукой обнимая подошедшую дочь, – А работать я теперь буду удаленно из дома. Если начальству не нравится, то идет оно лесом. Ничего, девчонки, всё у нас с вами будет хорошо.
Но что-то не давало Вере покоя. Что это? Тишина. Не было слышно ворон. Вера обвела взглядом двор. Ни одной вороны не было видно. Вера стала искать глазами дворника и увидела его. Но это был не Пахомыч. Невысокий седоватый мужчина средних лет неторопливо мел дорожку к дальнему подъезду. Вера посмотрела вглубь двора. Там, на скамейке сидел Лёнька и, всё также самозабвенно жуя, что-то бормотал себе под нос.
– Так, девочки, – развернулась она к маме и Алисе, – Вы идите к лифту и поднимайтесь в квартиру. А я подойду попозже.
И видя, как мама с дочерью неспеша направились к подъезду, Вера развернулась и пошла к скамейке, где сидел Лёнька.
– Привет, – поздоровалась она, присаживаясь рядом с пареньком, который будто бы и не заметил ее появления.
– Скажи, Лёня, а ты не знаешь, куда подевался Пахомыч?
Лёнька, глядя себе под ноги перестал бормотать, помолчал и тихо сказал:
– Молчун? Молчун ушел. Ему нужно к другим.
– Молчун? Ты его так называешь?
– Его все так называют, – промямлил Лёнька не поднимая глаз и доставая из пакета очередную булку.
И тут к ним подлетела долговязая ворона. Присев на край скамейки, пару раз каркнув, она, прихрамывая, двинулась в сторону жующего паренька, с намереньем поживиться сдобой.
Ленька вздрогнул, посмотрел на ворону и убрал руку с булкой в сторону.
– Э, нет, Филипп Филиппыч. Это моё. А тебя Молчун накормит. Потерялся что ли? Так он пошёл вон туда.
Лёнька махнул рукой куда-то в сторону. Хромая ворона секунды две потопталась на месте, громко каркнула и полетела туда, куда указывал Лёнька.
– Это Филипп Филиппыч? – не веря своим глазам, изумленно произнесла Вера.
– Ага, – спокойно сказал Лёнька, глядя вслед улетающей вороне, – Не понял он… Не захотел понять… Ну ничего, Молчун о нем позаботиться. Он о всех них заботиться. По-своему, конечно.
И неожиданно продолжил:
– У Молчуна есть старший брат, Проводник. Он хороший. Показывает людям путь. И есть младшая сестра, Возмездие.
Вдруг Лёнька повернул голову в сторону Веры. Его взгляд стал осмысленным и серьезным.
– А вот с ней никогда не нужно встречаться. Никому. Никогда, – зловеще прошептал он.
Затем его взгляд изменился, стал рассеянным. Лёнька опустил голову и опять что-то забормотал.
Вера поднялась с места и задумчиво пошла к подъезду.
***
Сидя на скамейке, Лёнька смотрел вдаль. Вдруг где-то громыхнуло. И небо стало затягивать черными тучами. Он посмотрел на небо и передернул плечами.
– Плохо… Очень плохо… – забормотал Лёнька.
Подхватывая пакет с едой, Лёнька засеменил к дому.
Во дворе уже во всю грохотал гром и сверкали молнии.
Уже подходя к своему подъезду, Лёнька вздрогнул и медленно развернулся. В конце двора он увидел темную женскую фигуру, освещаемую вспышками молний.
– А этой что здесь нужно? – задумчиво произнес Лёнька, поежился и открыл дверь подъезда.
Поднимаясь по лестнице, Ленька не переставал бормотать:
– Плохо… Совсем плохо…