Кавалергардский вальс. Книга вторая

– Не тревожься, душа моя, всё в порядке. Император срочно затеял коронацию. Весь двор выезжает в Москву для подготовки и проведения торжественной церемонии.

– Это надолго?

– Не могу знать. На моём веку таких событий ещё не бывало. Но старики рассказывали, что когда венчалась на царство Екатерина Алексеевна, царствие ей небесное, торжественные гуляния на Москве продолжались семь дней, – сообщил Дмитрий Платонович.

– Где же мы будем там жить? – обеспокоилась Надя.

– За это не бойся. В Москве живет некий боярин Вельяминов, который приходится мне родственником по материнской линии! Он с удовольствием разместит нас в своих хоромах. Я сегодня отправил ему письмо. Так что собирайся, милая. С утра отбываем.

Вечер того же дня

Павловск

Елена после урока верховой езды, ворвалась в комнату и беспокойно огляделась – в покоях никого. Тогда она торопливо вынула сложенный вчетверо лист бумаги. Развернула письмо и с трепетом прочла первые строчки:

«Милая Олена. Признаюсь, глядя в бездну Ваших небесно-васильковых глаз, было легко пообещать написать Вам письмо. Но, оказавшись в своей комнате и склонившись над этим листом в одиночестве, я вдруг понял, как путаются мысли в желании подобрать те нужные слова, которые были бы достойны того, чтобы Вы, такая прекрасная и волшебная, могли их прочесть…»

Елена поднесла к лицу письмо, вдохнула его запах и замерла, впитывая неведомые ей прежде ощущения.

Тут в комнату вошла Сашенька и испуганно вскрикнула:

– Элен?!… Господи! Это ты? Не могу привыкнуть к твоему костюму, всякий раз думаю, что у нас в покоях мужчина!

– И почему тебя это пугает? – весело отозвалась та, спешно пряча письмо обратно в ботфорт.

Но от Сашеньки не ускользнуло её движение:

– Что у тебя за секреты?

– Так. Ничего, – она дёрнула плечами.

– Элен, я знаю тебя с рождения, и у тебя никогда раньше не было привычки прятать от меня какие-то бумажки. Признавайся, это записка? От кого? Неужели от мужчины?!

Елена поколебалась немного и покосилась на Сашеньку:

– Пообещай вначале, что никому не скажешь, – потребовала она.

Сестра тихо ахнула, прикрыв ладонью рот:

– Ты, что, завела роман?!

– Нет! – возразила Елена, – Это письмо от Петра Фёдоровича.

– Ты переписываешься с офицером?!

– Он мой учитель.

– Но он не учитель словесности, чтобы закреплять перепиской с тобою каноны грамматики! – въедливо заметила Сашенька, – О чём может тебе писать учитель верховой езды?! Покажи!!

Елена отступила на шаг назад:

– Нет, я не могу, – сказала она и покраснела до корней волос, – Это личное.

Сашенька чуть не задохнулась:

– Что я слышу?! Ты влюбилась в этого ротмистра!!

– Ничего подобного. Он просто написал мне письмо, потому что нам нравится разговаривать на разные темы. В этом нет ничего особенного!

– Ну, раз в этом нет ничего «особенного», дай мне его прочесть!

– Нет!

– Дай сюда! Иначе я скажу всё матушке!! – угрожающе заявила Сашенька.

– Ты не посмеешь! – возмутилась Елена такому неожиданному коварству сестры.

– Это почему?

В следующий миг дверь распахнулась, в комнату вихрем влетела Мария Фёдоровна и выпалила с порога:

– Алекс! Хелен! Немедленно собирайте вещи!! Завтра мы едем в Москву!!

– Как, завтра? Ведь Вы говорили, на следующей неделе…

– Отец передумал! Едем завтра. И поторопитесь!! После завтрака выезжаем!! – она метнулась назад, на ходу у большого зеркала поправила прическу. – Ах, я так волнуюсь! Столько всего необходимо продумать и подготовить! Просто голова кругом!!

– Дашь письмо? – вернулась к разговору Сашенька, едва матушка упорхнула.

Елена решительно помотала головой, давая понять, что не отдаст ни за что.

– Ну, смотри, – погрозила ей пальцем сестра, – Тогда сама скажи своему учителю, чтобы впредь он этого никогда не делал! Поняла?

– Почему?

– Потому, что ты – дочь императора! А он – простой ротмистр! Что тут не понятного?! Хватит болтать чушь! Слышала, что маменька сказала? Идём собирать вещи!

И она исчезла в гардеробной.

Елена осталась одна, потрогала через ботфорт заветное письмо и прошептала себе:

– Дочитаю ночью, когда все уснут…

Вознесенская улица,

Доходный док купца К. Гейдемана

Барятинский вернулся домой с рассветом. Скинул у порога сапоги и плащ, забрызганный грязью. Прильнул к графину с водой, утоляя жажду. И весело пропел:

– «Как вечор, моя милая

В гостях был я у тебя…»

– Надеюсь, это стоило того, чтобы так рисковать? – пробормотал Чернышёв, грустно разглядывая перепачканный Петькою в дороге свой белый мундир.

– Ещё как стоило!! На! Держи, – и Барятинский бросил ему бархатный кошелёк, – Твоя плата за урок.

– Вот что, Пётр, оставь деньги себе. Неизвестно, сколько мы пробудем в Москве. Тебе они будут нужнее.

Тот поймал брошенный ему обратно кошелёк, подкинул его на ладони:

– Знаешь, я вдруг подумал, а не навестить ли мне отца с матерью в их московском поместье. А?

Саша обрадовался:

– В Москву? Петька! Это отличная мысль!! – и горячо обнял друга.

– Копыло-о-в! Ёж твой заяц!! Дрыхнешь опять, бездельник?? – зычно закричал Барятинский.

– Так ведь ночь на дворе, – пробубнил сквозь сон денщик, появляясь в дверном проёме закутанный в лоскутное одеяло.

– Утро уже!! Вставай! Собирай вещи. Едем с тобой в Москву!

– А чего мне собирать-то? – обижено брякнул Копылов, – Кафтан да шапка.

– Мои вещи собирай, дурень!! Да сапоги начисти!

– Так я ещё вчера начистил.

– А ты ротмистру Чернышёву начисти!! Он тоже в Москву едет, – и Петька бросил ему Сашкины сапоги, – И мундир его почисти!! Видишь, испачкан? Держи!

– Что я, к ним нанимался что ли? – попытался было возразить денщик.

– А ну, живо! Иначе я в Москву без тебя уеду!! – припугнул его Пётр, – А ты – в Сызрань!! К матери!

– Да иду я, иду…

1797 год март

Москва

Несмотря на то, что коронация была официально объявлена на 5 апреля, в первых числах марта Павел вместе со всем двором был уже в Петровском дворце под Москвой.

Обычай требовал, чтобы накануне коронации государи совершали торжественный въезд Москву. И это важное событие требовало долгих приготовлений. Павел же, изнывающий от нетерпения, заставлял себя и всех работать в бешеном ритме и в небывалой суете. При этом он изъявлял подчас небывалые фантазии, чем доводил придворных до исступления.

Например, ему захотелось привнести в императорский костюм свои нововведения: к традиционной пурпурной мантии с горностаевым воротником, он прибавил ещё далматику (одежда восточных государей, похожая на епископскую мантию белого или ярко-красного цвета).

Когда он нарядился в епископскую мантию, ему вздумалось присвоить себе епископские функции, в качестве главы российской Церкви, чтобы священнодействовать, служить литургию и исповедовать свою семью и приближённых. И так серьезно загорелся этой бредовой идеей, что даже заказал себе богатейшие церковные облачения, и начал упражняться в чтении требника.

Святейший Синод пришёл в полное недоумение от затеи императора. И ловко отговорил его от этого неразумного шага, противопоставив один из пунктов канона, запрещающий совершение литургии священникам, женившимся вторично. Павел, который был женат на Марии Фёдоровне вторым браком, как послушный христианин, вынужден был отказаться от своей фантазии. Церковные служители облегченно вздохнули…

Под обе мантии Павел пожелал надеть ещё свой любимый прусский мундир с высоченными сапогами. Всё вместе это смотрелось вычурно, громоздко и крайне нелепо. Павел путался в мантиях, цепляющихся за шпоры его сапог. Портные в сторону хихикали, зато император был чрезвычайно горд и доволен собою!

Поскольку Павел прибыл под Москву намного раньше положенного срока, он строго наказал придворным сохранять по отношению к москвичам полное инкогнито его пребывания. Сам при этом ежедневно шастал в город, таская за собою чуть ли не добрую половину двора, и наблюдал на площадях, рынках и на улицах настроение горожан.

Что он хотел вызнать? В чём уличить москвичей? Для всех оставалось загадкой. Но, запуганные полицейскими горожане, которым строго-настрого было запрещено «узнавать» государя, завидев его крадущегося или нарочито беззаботно прогуливающегося по улицам Москвы, разбегались от него в рассыпную, боясь взглянуть на императора, и тем самым обличить себя на арест за то, что проявили «узнавание»!

Павел же, ничего не подозревая, был ужасно горд своей «маскировкой».

Обычай требовал, чтобы после торжественного въезда в город, государь со всей свитою, поселился бы в Кремлевском дворце и находился там до самой коронации. Но неожиданно выяснилось, что старый Кремль за тридцать четыре года, пришёл в запустение, уже не располагал достаточным количеством просторных помещений и оказался не пригоден принять государя с его многочисленными придворными.

Не долго думая, Павел облюбовал для себя дом, который Безбородко недавно выстроил на Москве для себя, недалеко от центра города среди обширного красивого парка. Безбородко вообще слыл любителем роскошных зданий и обстановки. Поэтому и дом, и парк отвечали высоким требованиям хорошего вкуса.

Павел решил, что он разместится именно здесь! И принялся «хозяйничать» в чужом доме: для начала он приказал уничтожить парк, который за пару дней сравняли с землей и сделали из него «плац-парад», без чего государь никак не мог обойтись. Комнаты освободили от «лишней» мебели, так как вкусы императора требовали аскетизма и обстановки военного образца.

Безбородко, горестно взирал на своё обезображенное жилище, но, разумеется, возражать не смел.

27 марта 1797 года

Москва

Наступил день парадного въезда в Москву. Накануне глашатаи по нескольку раз на дню под барабаны и литавры оглашали улицы Москвы сообщением о предстоящем въезде государя. Горожане, нарядные, с детьми, к нужному времени все высыпали на улицы и приготовились к торжественной встрече.

Суть процессии состояла в том, чтобы государь со свитой сделал перемещение из Петровского дворца к Московскому месту обитания, а именно в бывший дом Безбородко. Две эти резиденции разделяло лишь несколько вёрст.

Но и в это незатейливое мероприятие Павел не удержался и внёс свои коррективы! Он потребовала, чтобы во время шествия все высшие чины и сановники ехали за ним не в открытых каретах, а верхом!!

Когда, приказом государя, все вельможи взгромоздились на коней, выяснилось, что большинство из них были плохими кавалеристами, или же нетвёрдо держались в седле из-за почтенного возраста. Но Павел не придал этому значения и скомандовал: «Марш!» И шествие началось.

Возглавлял процессию, естественно, Павел в своём «замысловатом» одеянии верхом на старом белом коне, подаренном ему принцем Конде ещё пятнадцать лет назад. Но это для Павла конь был дорогим и памятным подарком; все же остальные видели только старого облезлого мерина, нелепо тащившегося под «разряженной куклой».

Позади неумело телепались верхом увешанные орденами и наградами, точно рождественские ёлки, чиновники с искаженными страхом лицами от напряжения, стремясь удержаться в седле.

Далее следовали в открытых каретах придворные дамы, которых Павел личным приказом велел нарядить в строгие прямые платья, без всяких рюш и оборок, какими так изобиловали придворные костюмы Екатерининской эпохи.

Замыкали шествие военные. Не взирая на полковые различия в костюмах, теперь всех без исключения, гвардейцев Павел упаковал в мундиры прусского образца: узкие зелёные камзолы, белые обтягивающие лосины, высокие чёрные сапоги, огромные треугольные шляпы и белые напудренные парики с парой буклей по обе щеки.

Затянутые в неудобно узкое и нелепое обмундирование, гвардейцы шли понуро, боясь глядеть по сторонам, откуда и без того слышались взрывы безудержного смеха.

Москва, повидавшая на своем веку двух императоров и трех императриц, была в диком изумлении от этой процессии, больше напоминающей театральное скоморошье представление, нежели царское шествие. Из-за медлительности чиновничьего состава, неумело держащегося в седле, мероприятие затянулось аж на восемь часов!

Резиденция императора в Москве

Дом А. А. Безбородко

Большой московский дом Безбородко всё же не был рассчитан на столь многочисленную императорскую семью и всех приближенных Павла, включая прислугу.

Комнаты были светлые, просторные, но в силу их недостаточного количества, в каждой из них пришлось поселить по несколько человек. Такое неудобство всех неприятно озадачило, но предъявлять претензии государю никто не осмелился.

Кстати, никакого самовольства – распределял комнаты между жильцами Павел лично! Чем он при этом руководствовался, одному Богу известно! Итак, сам он разместился в одной комнате с Екатериной Нелидовой и своим преданным цирюльником Кутайсовым. А супругу Марию Фёдоровну определил в одно помещение со всеми детьми и няньками. Елизавета Алексеевна оказалась в одной комнате с Анной Фёдоровной. А их супругов, Александра и Константина, Павел распорядился поселить вдвоём рядом с его собственными покоями.

Великие княгини вошли в отведенные им апартаменты и огляделись. Елизавета скинула шляпку и вздохнула:

– Слава богу, кончились эти несколько часов позора.

Анна по её примеру, потянула ленту на шляпке и опустилась в кресло, неприятно поморщилась, передернув плечами:

– Отвратительно тесное платье. В груди душно, а в бёдрах узко. Я семенила по коридору, и всё время боялась споткнуться. Хочу поскорее от него избавиться! Поможешь мне расстегнуть крючки? – она повернулась к Лиз спиной и рассмеялась, – Моя камеристка сказала, что я в нём похожа на селёдку!

– Верно, – грустно подтвердила Елизавета, помогая Анне стянуть платье, – Мы сегодня все были на «что-то» похожи. Какой стыд! Ты видела, как откровенно смеялись над нами москвичи?

– Смеялись? – искренне удивилась Анна, – А я думала, они радовались…

– Их счастье, если он подумал так же, – Елизавета брезгливо оправила задравшиеся к плечам рукава, – Я тоже хочу снять это уродливое платье! Немедленно!

Девушки, очутившись в одних нижних рубашках и панталончиках, откинули крышки походных сундуков и извлекли свои любимые наряды.

Во время переодевания Елизавета увидела на плечах соседки свежие ссадины и шрамы с запёкшейся кровью.

– Что это у тебя? Откуда?! – спросила она.

– Я порезалась, – ответила Анна, – На меня упала напольная ваза.

– Откуда?

– Сверху.

– Как это могло случиться?! – недоумевала Елизавета.

Анна вздохнула и сообщила пикантную подробность:

– Я сидела внутри неё.

– Господи!! Почему?

– Константин Павлович меня туда посадил. Он был очень зол.

Не веря своим ушам, Елизавета переспросила:

– Как это?

– Я разбила его любимую чайную чашку, – пояснила Анна, – Он разозлился и посадил меня в большую напольную вазу. Я не могла из неё выбраться и долго кричала. Тогда он разгневался ещё больше и выпалил по ней из пистолета.

– Какой ужас!!!

– Нет-нет, он не попал в меня, – утешила её Анна, – Он попал в вазу, она разбилась и оцарапала осколками мне плечи.

У Лиз было перекошено лицо. Она от возмущения чуть не задохнулась:

– Это чудовищно!! Ты кому-нибудь пожаловалась?

– Кому? – улыбнулась безысходно Анна, – Ему? Я его боюсь ещё больше, чем мужа!!

– Может быть, Марии Фёдоровне? – предположила Елизавета.

Анна опять тихо улыбнулась:

– Я уже однажды ходила к ней. Просила повлиять на Константина. А она назвала меня глупой и взбалмошной. Впрочем, она даже, как следует, не выслушала меня. Она так высокомерна и уверена, что все вокруг глупее её! Поэтому ей, такой умной и важной, недосуг разгребать чужие глупости. Знаешь, что она сказала про тебя?

– Про меня?? – удивилась Лиз.

– Да. Она сказала: «Моя старшая сноха тоже совершенно не умеет обращаться с мужем, но у неё хотя бы хватает ума не бегать ко мне с жалобами!»

– Я?! Не умею обращаться с мужем?! – вспыхнула от гнева Лиз, – И это говорит женщина, которая при малейшей ссоре с супругом, бежит к его любовнице?! И унизительно умоляет её помирить их!! Ну, знаете!

Гвардейские казармы

Столичные гости на период предстоящей церемонии буквально наводнили дома московской аристократии. Размах, с которым новый император собирался провести коронацию, мягко говоря, застал хозяев врасплох. Местные власти оказались в затруднительном положении, не зная, куда определить на постой то огромное количество полковых офицеров и солдат, которое привёз с собою Павел.

Командный состав и высшие офицерские чины разместились по квартирам. Гвардейцев же, невзирая на их принадлежность различным полкам, поселили в старые московские казармы, где за много лет отсутствия жильцов, уже всё пришло в негодность. Крыша обветшала, стены осыпались. Чувствовалось по запаху, что некоторое время какой-то предприимчивый хозяин держал здесь коров.

– Прелестно! – саркастично воскликнул Иван Щербатов, падая на соломенный матрац, – Хорошо в краю родном! Пахнет сеном и г… ом!

Чернышёв содрал с головы тесный парик, с которого тут же посыпалась облако пудры:

– Тьфу! Вот гадость!! – задохнулся Саша, отплевываясь, и почесал свалявшиеся под париком волосы, – Эх! Сейчас бы баньку! С парком, да с веничком!

– Что, Чернышёв, уже завшивел?! – тут же услышал он язвительное замечание проходящего мима гвардейца, в котором Саша узнал ротмистра Кичигина, своего неприятеля (Тот теперь служил в Семёновском полку).

– О! Гляди-ка, и ты здесь?! – пренебрежительно откликнулся Чернышёв, – Что? Ваш командир не похлопотал о более приличном месте для своих «семёновских орлов»??

– Я гляжу, и Конная гвардия императора нынче не в чести? – окрысился Кичигин, – А, впрочем, тут самое и место липовым скороспелым ротмистрам!!

– Рад, что ты стал самокритичен, – широко улыбнулся в ответ Сашка.

В последующую минуту Кичигин рванулся вперёд и… бывших однополчан растащили гвардейцы, дабы те не успели в сердцах наброситься друг на друга.

дом боярина Вельяминова

Варя остановилась возле каменного двухэтажного здания с высоким фундаментом и ажурным решетчатым балконом. Покрутила головой, заметила рядом сапожную мастерскую и заглянула в открытую дверь:

– Мир добрый хозяину, – весело обратилась она.

– И Вам, милая барышня, – откликнулся мастер, – Сапожки? Башмачки? У меня нынче дивные пряжки для туфель! Из Персии. Взгляните! В один миг прилажу к Вашим туфелькам, будете блистать на коронационных балах в честь нового государя!!

– Спасибо. Как-то не до блистаний нам нынче. Скажи-ка мне лучше, любезный, не в этом ли доме, что рядом, проживает боярин Вельяминов с супругой?

– Он самый. Тут у них, значит, родовое гнездо! – ответил сапожник, – Ещё сам Протасий Вельяминов на этом месте свой дом ставил – первый тысяцкий при великом князе Иване Даниловиче. Вот, к примеру, Аксаковы – тоже ещё родня, так те нынче на Ордынке дом отстроили. А Вельяминовы тут, у истоков, так сказать.

Варя смутилась от избытка сведений, и решила уточнить:

– Так он единственный Вельяминов на Москве?

– Матвей-то Кузьмич? – уточнил сапожник и насмешливо тряхнул головой, – Единственный, что ни на есть!! Всё себе заграбастал! И конюшни, и лавки торговые. Афанасий-то без штанов ушел. Кузьма Петрович скоропостижно помер, царствие ему небесное, не успел завещания отписать. Вот Матвейка-то и подсуетился, да турнул байстрюка от родовой кормушки. Вы, барышня, квартироваться думаете, или родственница?

– Я в гости, – коротко объяснила Варя, – Вы не видели, не остановился ли кто из столичных у Матвея Кузьмича?

– Приехали вчера какие-то питерские! Двое: супруги, видать. Карета богатая была, – кивнул сапожник, – Кажись, со стороны матери их Аграфены Ивановны родня. Она, вишь, сама-то из Питера родом была. И сестра её, Анна Ивановна…

Варя заспешила избавить себя от лишних известий:

– Спасибо!! – перебила она мастера, – Здоровья Вам, любезный!

– И Вам не хворать, барышня, – с улыбкой кивнул тот, – А, если на императорских балах туфельки сносите, непременно ко мне приходите! Лучше меня Вам тут никто не починит! Материал у меня лучший! И руки Бог дал! Мы, Замятины, сапожники в пятом поколении.

– Непременно! – заверила Варька, поспешно убегая от навязчивого собеседника.

Она позвонила в дверь. И осведомилась у слуги:

– Здравствуй, любезный, я разыскиваю князей Хотеновских, что приехали из столицы. Не они ли гости хозяина твоего Матвея Кузьмича?

– Верно, барышня, – кивнул тот, – Дома все. Пройти изволите?

– Вот спасибо! – обрадовалась Варька.

– Как прикажете доложить?

– Княжна Репнина.

Надя, услышав доклад слуги, подпрыгнула со стула:

– Не может быть? Варя! – и бросилась встречать подругу, – И ты здесь? Я так рада!!

– А как же! – насмешливо заявила та, – Разве может состояться коронация без моей вездесущей матушки Анны Даниловны? Да ни за что!!

– Варвара Николаевна! – поднялся к ней навстречу Хотеновский, – Голубушка! Как же Вы нас разыскали?

– Дмитрий Платонович! Я со вчерашнего вечера уже всё про всех знаю: кто, где, когда и с кем! Мы с матушкой остановились в доме у генеральши Загребиной. Это одна из маменькиных приятельниц. Так со вчерашнего дня в этом доме – просто штаб-квартира её любопытных подружек-сплетниц, как московских, так и питерских!! У меня уже голова раскалывается от их трескотни! Я услышала от них, что Хотеновские остановились у Вельяминовых, и сбежала оттуда к вам.

Дмитрий Платонович развёл руками и рассмеялся:

– Эх, от Анны Даниловны нигде не скрыться! Ей бы послужить в императорской комендатуре – цены бы ей там не было!!

Пока все смеялись, Дмитрий Платонович, спохватился:

– Позвольте вас познакомить? Это Варвара Николаевна Репнина, наша с Надин приятельница. А это Марфа Михайловна и Матвей Кузьмич Вельяминовы. Матвей Кузьмич мне приходится, как бы это, двоюродным племянником или же кузеном? Всегда путаюсь в этих родственных связях. В общем, моя матушка приходилась двоюродной сестрой его матушке…

– Аграфене Ивановне? – вдруг ляпнула Варя.

Вельяминовы насторожились:

– Вы знали мою матушку?! – удивился Матвей Кузьмич.

– Нет. Но наслышана, – выкрутилась Варька.

5 апреля 1797 года

Москва

Наступил торжественный день коронации. Павел в предвкушении не спал всю ночь, взволновано перебирая в уме – всё ли он учёл, продумал и сделал? Ничего не упустил? По свойственной ему особенности, никому не доверять, он всюду лез сам и лично вникал в каждую мелочь, что-то придумывал, распоряжался, контролировал.

Не понимая, что невозможно объять необъятное, разумеется, в таком напряженном ритме он всюду не поспевал, отчего раздражался, кричал и сердился на подчинённых!! Все приближенные накануне церемонии, затаились по комнатам и старались не попадаться императору на глаза, дабы избежать лишних нареканий.

Коронация русских царей проходила исторически в главном Московском соборе – Успенском. По установленным правилам, процессия во главе с государем, должна была двинуться к собору из стен Кремля. Начало коронации было назначено на 9 часов утра. Но Павел велел придворным явиться в Кремль заранее! Мужчинам в 5 часов, а дамам в 7 часов утра.

К половине седьмого утра великие княгини Елизавета и Анна, причёсанные, в парадных платьях (сшитых по утвержденному императором фасону) и в капорах, готовые сесть в карету, дожидались в гостиной.

Мимо прошествовал Павел в сопровождении Марии Фёдоровны. Завидев невесток, он гневно высказался, обращаясь к супруге:

– Вот, взгляните! Опять недопустимые вещи! Это всё привычки прошлого царствования! – и прикрикнул на молодых княгинь, – Сударыни! Снимите ваши капоры и впредь надевайте их только в передней!!

Девушки беспрекословно повиновались. Павел окинул их с ног до головы пренебрежительным взглядом и, гордо задрав нос, зашагал на выход. Мария Фёдоровна, которая теперь лебезила и заискивала перед супругом, и во всём старалась ему подражать, задержалась и с подозрением уставилась на Елизавету. Вдруг резким движением сорвала маленькие бутоны роз, которыми Лиз, в качестве броши, украсила лиф строгого платья. Будущая императрица скомкала в руке цветы и бросила их на пол, рявкнув сердито:

– Это не годится для парадных туалетов!!!

И придирчиво оглядела вторую сноху, но к сожалению не нашла к чему придраться. Строго поджала губы и тяжелой поступью пошла догонять супруга.

Анна с Елизаветой шумно выдохнули и переглянулись.

– Держись, Лиз, – сказала Анна, – Это она ещё не надела корону. А что будет после?

С первыми лучами солнца заспанные придворные толпились в Кремлёвских залах, где, по причине отсутствия удобной мебели, даже негде было присесть.

Елизавета, изнывая от двухчасового стояния на ногах, обречённо присела на какой-то старый сундук.

Сквозь толпу пробирался Чарторыйский. И, увидев Лиз, понуро сидящую в парадном платье на огромном сундуке, невольно задержался:

– Елизавета Алексеевна! Доброе утро!!

– Доброе?! Хорошая шутка, Адам.

– Простите, – тут же ретировался он, – Мне очень жаль. Мы все терпим здесь такие неудобства, особенно дамы. Мужайтесь, я слышал, что уже через четверть часа процессия тронется к собору.

– Спасибо за утешительную новость, – ей вдруг захотелось хоть немного поговорить с ним, – Кстати, Адам, Вы помните наш спор по поводу Платона Зубова, которого Павел неожиданно приласкал? Так вот, уважаемый пан, Вы проиграли!!

– В самом деле?

– Не далее, как пару недель спустя, он уволил Зубова, уличив того якобы в небрежном хранении ружей в казармах Кавалергардских эскадронов! Кроме того, подверг Платона тяжёлому судебному преследованию, отобрал подаренный дом и приказал немедленно покинуть страну!

– Признаюсь, Вы оказались на редкость прозорливы, Ваше высочество, – Адам учтиво поклонился. Но тут же принял виноватый вид, – Вы меня сердечно простите, но я спешу! Меня ждёт Александр Павлович там у входа.

– Скажите, как он? – встрепенулась Лиз, – Я не видела его уже четыре дня!!

Чарторыйский сочувственно посмотрел на неё:

– Держится молодцом. Я непременно передам великому князю о том, что Вы справлялись о нём.

– Передайте! – грустно улыбнулась она, – Если его высочество ещё вспомнит обо мне…

– Александр Павлович всегда помнит о Вас!!

Успенский собор

Огласил начало церемонии коронации в 9 часов утра благовест большого кремлёвского колокола. Началось парадное шествие. Как только толпа вышла из стен Кремля, тут же ударили в перезвон все кремлевские колокола. Гвардейские полки, выстроенные коридором по всему пути следования парадной процессии, взяли «на караул», грянула музыка полковых оркестров и барабанный бой.

Павел об руку с Марией Фёдоровной важно вышагивал по красной ковровой дорожке, которой была выстлана дорога до самого входа в Успенский собор.

Следом за царственной четой шли члены императорской семьи. Павел распорядился, чтобы первыми шагали сыновья – Александр с Константином, затем дочери – Александра, Елена, Мария и Екатерина. После шли няньки, неся на руках маленьких Аннушку и Николая. И только после них было дозволено идти невесткам – Елизавете Алексеевне и Анне Фёдоровне.

Таким образом, император сразу дал понять иерархическое положение каждого члена в семье. И Елизавета с Анной отчетливо понимали, что оказались в нём на последнем месте.

Литургию совершал митрополит Новгородский и Санкт – Петербургский Гавриил. Нынешний день имел историческую важность, оттого, что в первый раз в истории России были коронованы сразу два лица в один день: император и императрица. Павел собственноручно возложил на голову супруге маленькую бриллиантовую корону.

После свершения церемониального обряда на площади перед собором грянул первый пушечный залп! А окончание торжественной литургии огласил второй пушечный залп, оповещая толпу горожан, что коронация свершилась.

Прямо в церкви Павел зачитал Фамильный Акт, в котором он устанавливал новый порядок престолонаследия. Это, по мнению Павла, был самый больной вопрос. Из-за Приказа Петра-I о том, что император сам волен назначать себе преемника, развернулись многочисленные дворцовые перевороты. Павел же вознамерился положить решительный конец этой неразберихе и четко обозначил, что отныне престол после смерти императора, будет переходить к старшему в роде по мужской линии. Пожалуй, на сегодняшний день, это был первый его разумный поступок.

На выходе из собора их приветствовала праздничная толпа горожан и столичных придворных. В воздух летели цветы и шляпы. Гремела музыка. Грохотали пушки.

Павел от души хохотал и был счастлив – теперь он коронованный император Российской империи!!!

Москва, Кремлевский дворец

Торжественное празднование проходило в Кремлевском дворце. Силами московской аристократии были накрыты ломящиеся изобилием столы. Приготовлены залы для танцев. В Грановитой палате на двух тронах восседали император с императрицею. И все гости: придворные и заграничные, прежде, чем принять участие в праздновании, вначале были обязаны пройти мимо трона и выразить поздравление новоявленным государям, а так же приложиться поцелуем к царственной руке.

Обер-церемониймейстер Валуев распоряжался всей церемонией. Он пропускал по очереди гостей на поклон и поздравление императору и затем, провожал их в увеселительные залы.

Когда, спустя пять часов непрерывной поздравительной процессии мимо трона череда гостей, наконец, иссякла, Павел неожиданно нахмурил лоб:

– Это что? – гневно выкрикнул он Валуеву, – Всё?! Это ВСЕ гости?? И ВСЕ мои придворные?!

Обер-церемониймейстер опешил и онемел от страха.

– Ты что же хочешь сказать, – угрожающе приподнялся Павел, – что в этой необъятной стране только вот эта жалкая кучка народа изъявила желание меня поздравить?! Меня!! Своего императора!!

Валуев разом вспотел от страха и тут же заспешил успокоить государя:

– Что Вы, Ваше Императорское Величество, – забормотал он, приседая, – Конечно же, это не все Ваши гости. Я полагал, что Вам с государыней надлежит сделать перерыв в столь утомительном мероприятии. А затем мы всенепременно продолжим.

Павел строго прищурил глаз и обратился к Марии Фёдоровне:

– Ну, что ж, и верно. Пойдём, матушка, разомнём ноги. Небось, притомилась?

Перепуганный Валуев пулей вылетел из палаты и в суматохе схватил за рукав попавшего ему на глаза Аракчеева:

– Алексей Александрович! Выручай!! Государь зело гневается, что гостей мало!!

– Чем же я могу? – озадачился тот.

– А гвардейцы?! Сколько их в Москву прибыло?

– Пять тысяч, – отрапортовал Аракчеев.

– Вот и славно! Давай их всех сюда!! Пусть наряжаются в гражданское платье и – в очередь в Грановитую палату!! Только живо!!

– Что, прямо всех?! – опешил комендант.

– Ну, оставь сколько-нибудь на карауле. А остальных – сюда!! Да! – спохватился Валуев, – Подтасуй им барышень каких-нибудь, чтоб не подозрительно императору было!

– Так точно! Сделаем! – пообещал Аракчеев, убегая.

Валуев, вытирая влажный лоб платком, заметался по залу. Увидев Безбородко, бросился к нему: