Потом мы, наконец, попали на проспект Ветеранов, где я когда то в юности бессмысленно, мрачно, одиноко и гадко жила в однокомнатной квартере со своей мрачной и всё более впадающей в унылую лютость и асоциальность мамашей, вся в чрезмерных надеждах на то, что смогу выбраться из своей девичьей тюрьмы в свободный усиливающий мои силы брак. Кроме меня там жило ещё несколько таких противоестественных пар – мамаши пенсионного возраста со своими половозрелыми, пышущими гормонами молодыми дочерьми невестами. Самое ужасное, одна такая жирная девушка так там и живёт со своей матерью в однокомнатной квартире, без брака и детей. А была она такая жирная, вкусная, пышная, красиво певшая эстрадные песни. Ужас, ужас, жопа а не жизнь. Сколько гормонов и генов даром зарыто в землю и не разверзнулось!
Там всё застроили большими домами из розового и красного кирпича, речку забросали новым пластиковым мусором, более фундаментальным, чем мусор конца 80-х. Жители были всё те же – многочисленные, активные, все с какими-то скучными круглыми лицами, одетые добротно, но во всё серое и чёрное. Чтобы жить на такой окраине – 7 остановок до метро, нужно иметь энергии в 2 раза больше, чем жителям центра.
((((((((
Всё лето Влад ужасно пил, так некрасиво, вонюче и ужасно, что осенью я зашла в церковь, купила самую толстую свечу и поставила её перед иконой «Неупиваемая чаша».
Я сказала: «Пресвятая Богородица! Матерь Божья! Пусть Владик некрещёный и неверующий. Пусть он гадости говорит про религию, пусть про попов говорит, что мода у них какая-то, как от Версачи или Армани, всё в золоте, в блёстках, в кружавчиках каких-то… Прости господи, но очень смешно Владик про одежду священников говорит. Дурак паршивый! Мда. Свят, свят. Но душа то у Владика то есть! Как же без души то! Если он родился человеком, значит, у него есть душа, и душа эта страждет. Даже внешне видно, как страждет его душа. Он, когда напивается, будто не сам говорит, а через его нутро и носоглотку бесы говорят. Лярвы. Да-да, мне рассказала Танька, что души некрещеных людей, которые пили и грешили, не могут попасть ни в ад, ни в рай, и они становятся лярвами, они вселяются в подходящие тела слабых духом людей, и через них инфернально и не насыщаясь пьют, ибо пустоту насытить невозможно. Я вижу этих лярв, пьющих через глотку Владика, я слышу их голоса! Пусть «Неупиваемая чаша» твоя спасёт Владика! Пусть совершаю я нехороший грех, ставя свечку за некрещеного и неверующего человека. Но помоги ему! Пусть упьётся и насытится наконец-то душа его, святый дух пусть жадность и жажду его насытит, дыру и бездну заткнёт его мерзкую жадную!». Так сказала я и возожгла толстущую свечу перед иконой, самую большую, какая в продаже имелась. На дверях посмотрела, выходя из церкви- то был день Покрова Богородицы….
Вечером позвонил Влад.
–Ты знаешь, я сегодня шёл мимо наркологического диспансера. И я зашёл к врачугам. И я сказал им, что не хочу больше пить. Что у меня нет денег на лечение, но я хочу бросить пить, без спиралей там всяких и кодирований, так как всё это на меня решительно не действует. Я хочу поменять химизм своего тела! И они сказали мне: «Парень, тебе повезло. У нас грант американский, мы ищем пациентов. Ты будешь принимать те пилюльки, которые мы тебе скажем, очень строго будешь принимать. И будешь подробно описывать свои ощущения. Иногда будешь рассказывать о них на собраниях медперсонала. В-общем, будешь подопытным кроликом». И я согласился на подопытного говорящего и пишущего кролика. Мне сказали, что это лечение стоит 10 000 долларов, но мне повезло, я буду кроликом бесплатным, всё-всё буду им рассказывать про свои ощущения!
–Отлично!– обрадовалась я, и изумилась точности совпадения своего посещения «Неупиваемой чаши» и Владикового посещения диспансера.
–Такие пилюльки у меня замечательные- красненькие, зелёненькие! Вот сейчас я 6 штук по схеме ихней приму!– сказал Владик бодрым, воодушевлённым голосом.
(((((((
Владик принимает чудесные пилюли. Они удивительно на него действуют! Он принимает розовую пилюлю, и ровно через 15 минут на него нисходит сладостный глубокий оздоравливающий сон. Владик сворачивается калачиком, ложится на бок, глазки его смыкаются, и вот он уже сопит сладко своим несколько раз в период пьянства сломанным носопыром. Утром ровно в 7.00 он встаёт. Никакого совизма и жаворонства! Период ночного сна сменяется периодом дневного активного бодрствования. Влад принимает волшебную утреннюю пилюлю зелёного цвета, у него появляется бодрое желание работать, куда-то бежать, к чему-то стремиться. Он несётся по каким-то делам, он даже напевает. Днём он ест ещё специальные пилюли. Никакой депрессии, никакой ломки. Всё очень чётко продумано. Волшебство!
Если б на такие пилюли всю страну подсадить! Правда, перед этим продумать работу. Дать рабочие места. Чтобы все с утра бодро шли строить дороги, мосты, тоннели, жилые дома с высокими потолками, Дворцы культуры. Потому что от дворцов торговли мутит. Блевать от них тянет. Понастроили рынков, понимаешь ли, а на чердачке кинотеатрик с глупенькими фильмецами для детей лет одиннадцати и недоумками постарше. Ну их в баню.
((((((
С Митей в ларьке газетном на краю города увидели одеколон «Шипр» и одеколон «Красная Москва». Я изумилась, оказалось, завезли в ларёк одеколон из подмосковного завода, который возродил всё- и рецептуру, и внешнее оформление. Я купила пару флаконов для прикольных подарков всяким колдырям знакомым. Мы шли с Митей вдоль зловонного грязного шоссе, изничтожающего кислород и чистоту, и нюхали одеколоны. Особенно меня изумил запах «Красной Москвы». Такой родной восхитительный запах из самого дальнего детства. В деревне у бабушек был комод, там, в нижнем ящичке всякие старые ленты, лоскутки, платки, открытки лежали. Там так пахло. Очень простой, грубый, очень солнечный и радостный запах! Как только его смогли изобрести! Мы с Митькой нюхали этот едкий счастливый запах, и вдруг стали хихикать непроизвольно. Машины почему то уже не чувствовались, даже когда они обдавали нас прямо в лицо своей душной вонью. И вообще настроение повысилось. Всё казалось смешным и радостным. В одном месте старинную ограду из гранита завалили, а рядом на почве были кучи какие-то высокие. Много странных куч из коричневой почвы. Я поняла, что это гигантские кроты-мутанты нарыли, больше некому было. Мы дико хохотали, мне вдруг ужасно захотелось выпить водки чуть-чуть.
Я вдруг поняла, на чём держалась та советская цивилизация. Вот на этом сильном запахе счастья. Надо же такое изобрели! Что-то туда добавляли, может кокаин? Дома я дыхнула в чашку с молоком и почувствовала, что в ноздрячих волосках запах «Красной Москвы» так и не выветрился. Какой стойкий!
((((((
Владик говорит мне:
–Я тут бабосиков заработал. Пошли в ЗАГС.
Я говорю:
–А давай необычное что-нибудь устроим! Давай сошьём себе костюмы в полоску жёлто-коричневую, как бешеные шмели. Чтоб вся туса питерская сошла с ума.
–Лучше давай в день свадьбы прыгнем с Литейного моста в Неву.
–Как это?
–В годы моего пьянствования я очень любил это проделывать. Мало кто знает – там течение сильное. Прыгаешь с крайнего пролёта, и течение тебя за 20 минут выносит прямо к пляжу Петропавловской крепости, даже руками грести не надо.
–Круто! А вода не грязная?
–Плевать. Грязь ко мне не пристаёт!
(((((
Владик назначает мне встречу возле ЗАГСа. Мы сидим в какой то постыдной дурацкой очереди. За зарешёченными окнами сумерки. Унылые синие сумерки, и с неба сыпется то ли дождь, то ли мокрый снег. Мы попадаем к тёте-регистраторше. Она очень злобно что-то на нас смотрит. Бритоголовый роскошный Влад в синих джинсах, со своими суровыми бультерьерскими ушками. Понятно, не жених, а хулиган. Брачующиеся в очереди – молодёжь какая-то мягкотелая раскисшая, такие обыватели какие-то неприкольные, мужчины с усиками с робкими и подлыми ухмылками, женщины с масляными взорами. Мы какие-то из другого мира. Дама бракосводительница, поджав губы и презрительно на нас глядя, указывает нам на анкеты, которые необходимо заполнить. Влад достаёт ручку с красной пастой. Он говорит: «Я хочу, чтобы это было записано красными чернилами! Концептуально! Не чёрными же!». Я удивляюсь, что разгильдяй Влад предусмотрел такую мелочь и взял с собой красную ручку. Хотя это на него похоже. Он иногда поражает своим рационализмом и предусмотрительностью до мелочей…
Мы долго пишем, высунув языки от лукавства. Несём исписанные нашим согласием листки даме. Она вдруг рычит на нас: «Нельзя! Тут написано в анкете: «Заполняется чёрными или синими чернилами»! Перепишите анкеты!». «Ну что за бред!»,– мы возмущаемся. Переписываем.
–А теперь дайте мне ваши паспорта!– говорит до глубины души возмущённая нашей парой дама. И чего мы ей не нравимся, чего она с таким отвращением смотрит на Влада и на меня! Тут такие фрукты-овощи в брак вступают, такие мезальянсы, такие белыми нитками шитые связи, замешанные явно не на любви. Ну чего ей от нас надо!
–Ой, молодой человек! Чего это такое вы мне суёте!
–Это мой паспорт.
–Я вам русским языком сказала – ваш паспорт!– совсем по-хамски уже как-то говорит дама.
–Это и есть мой паспорт. У меня нет обычного паспорта.
–Да, у него необычный паспорт. Но он действительный, по нему можно делать всё- только в армию и в депутаты нельзя, а так всё те же права, – что-то этакое говорю я.
–А прописка где? А? Где вы живёте? Из какой вы страны?
–Я петербуржец в шестом поколении! Я потомок баронов Литопурков! Вот, вот тут, на этой странице- видите? Вот, написано, Петербург, Шпалерная улица! Вот видите?
Дама зовёт секретаршу. Они обе изучают с брезгливостью вымоченный в Фонтанке и в Неве документ Владика.
–А смотрите! Да, тут адрес. Да.
–Нет, молодой человек. Всё же нет ли у вас другого документа? По этому документу я не могу зарегистрировать ваш брак! И вы, девушка. Вас не смущает его удостоверение?
–Нет. Я знаю всю эту эпопею. Он – гражданин мира!
–Нет, нет. Сделайте нормальный паспорт как у всех, а потом приходите в ЗАКС. Это государственное учреждение. Мы не можем..
–Что вы не можете? Что вам не нравится? Да вы просто безграмотны! Вы должны знать законы. Можете в милицию позвонить, вот по этому телефону! Вам скажут, что я имею все права по этому документу!
–А почему он подмоченный, а?
–Да потому что в Неве купался.
–И печать размыта!
–Нет, не размыта. Читается, Людмила Сергеевна!
–Нет-нет, я не могу брать на себя такую ответственность. Если хотите вступить в брак, делайте нормальный паспорт! Сколько лет я тут работаю, такого я ещё не видела!
–А я не буду делать паспорт! Я до Горбачёва дошёл, чтобы у меня не было вашего долбанного паспорта как у всех! Я гражданин мира, и я хочу жениться!
–Что вы хамите! Вы где находитесь, молодой человек! То красными чернилами он понимаете ли пишет, то какую-то книжонку суёт непонятную.
–Если вы не знаете законов, это ваша проблема! Ну-ка, фотография есть, да? Это я, правда? А, о, у , э – правда это я? И печать есть. И прописка. И графа о семейном положении. Что я свободен. Тут всё есть, а?
–Уйдите, не суйте мне в нос эту непристойную тряпочку! Вы довели до безобразного состояния её! Так не обращаются с документами!
–Если это не документ, то я его сейчас на ваших глазах порву!
–Ой!
–Ай!
–Хулиган! Да как вы смеете! При мне, при представителе власти? Милиция! Ксения Фёдоровна, милицию надо позвать! Тут у нас хулиган пришёл жениться! Паспорт порвал!
–Ага? Паспорт всё-таки? Всё-таки признала, что паспорт?
–Вон, выйдите вон! Ксения! Быстрей, звоните, вызывайте! Ой!
Мы с Владом выскочили из ЗАГСа с красными мордами. Влад был взбешён. И ещё мне показалось, ему было стыдно за свой психоз и оторванную страничку. Мне было стыдно, что вот бывают возделанные социальностью люди. Нормальные такие. Умеющие держать удар. Умеющие терпеть бесконечно и по скотски всякие тупые требования государственной идиотской махины. А вот слабонервный, тонкопальцый, бесконечно свободолюбивый Влад этого терпеть не может. И выглядит не как герой, а как животное из леса, пришедшее в городские джунгли со своими законами и правилами. Тьфу, какой слабый чувак. Тьфу, как всё это нехорошо. Я трепетала как овечка. Мы поцеловались сухими губками как хомячки и разбежались.
(((((((
Мы идём с Владом по Невскому. Мне ещё хочется с ним идти рядом. У метро Влад говорит: «Ну, пока!». Я ему говорю: «Ну, пока!». Мы с ним целуемся сухими губками, как два хомячка. Влад поворачивает свои копытники куда-то вбок, в сторону своей сумрачной грязной Шпалерки. Мне чего-то не хочется отпускать Влада, вроде ещё как рано, вроде пусть лучше ко мне поедет. «Ну ладно, пока!»,– говорю я ему. Влад говорит: «Приду домой, позвоню тебе!». Влад исчезает.
12 ночи. Звонка нет. Я ему звоню сама. Трубку никто не снимает на том конце. Наверное, спит. Но что-то сердце у меня неприятно сжимается. Я почему то безгранично Владику верю, что он не потаскун. Нетворческий человек, трус, закопавший свои таланты в землю. Но не потаскун. Он простак, как и я, лучезарный такой простак, который всегда говорит правду. Я тоже всегда говорю правду, ничего кроме правды. Самые парадоксальные вещи – это всегда правда. Зачем врать? Правда всегда интереснее, искромётнее, ошеломительнее любой лжи. Врать решительно невозможно, врать трудно, надо сводить концы с концами для правдоподобия, врать скучно. Хотя про того чела, которого Влад поповым шприцом кольнул – может, всё-таки наврал? Хотя вряд ли.
Я звоню Владу утром. Никого на Шпалерке нет. Мобильник отключён. Я звоню Владу вечером, ночью. Через сутки позвонил его друг и сказал, что Владика как бритого зверообразного скинхеда, наверно, забрали в кутузку, что перед Саммитом всех неприличных ловят и засовывают туда, «чистят» город.
Я звоню ему три дня. Сдох он, что ли? На четвёртый день, когда я уже не знаю, что делать, хотя я уже привыкла к тому, что Влад исчезает и прячется в нору, что характер у него такой, на четвертый день на том конце Влад снимает трубку. «Я ослеп!», – говорит Влад. Я не знаю, плакать или смеяться. Всё же жив. К тому же он уже слеп один раз от абсента.
((((((((((
–Как ослеп? – я всё же думаю, что это он ослеп фигурально выражаясь. Типа «слепой я был, тебя не видел, не замечал, не понимал!». Или ослеп не сильно, а слегка. Типа за грехи. За злодейское заражение СПИДом жадного бандита-хозяина.
–Да ничего не вижу я!
–Где ты ослеп? Как ты ослеп? Ты же домой пошёл!
–Я тогда не домой пошёл, я зашёл к другу, который в Мариинском работает осветителем. Там у них установили лазерную пушку. Я полюбопытствовал, как эта штуковина работает. Наклонился, прямо в жерло посмотрел. А кто-то рубильник включил. Мне прямо по глазам лазером
–Ну и что дальше?
–Дальше… Ужасная боль, даже сознание потерял. На «скорой» в больницу отвезли. Открыл глаза – сначала всё было в негативе, потом понял, что вообще ничего не вижу.
–Как? Это… Это насовсем?
–Да нет, сказали, что пройдёт… Мне сказали: «Ты, мужик, не первый глазики под лазерный фонарь сунул, из Мариинки уже четверых в госпиталь к нам привозили слепеньких!». Ожог роговицы, но должно пройти. Я уже дома!
–И как ты, слепенький Владик?
–Да вот жру сижу.
–Как?
–Ну я же в своей комнате всё наизусть знаю. Что где лежит, что где стоит. Чай вот себе сделал. В холодильнике сосиски нашёл. Холодные ем.
–Давай к тебе приеду!
–Приезжай!
Я вхожу в вечно тёмную днём Владикову нору. Влад в углу сидит, курит. Спина прямая. На звук двери повернул голову. Но выражение лица беспомощное такое, даже виноватое и с напряжённым любопытством, усилием понять, что происходит, когда глаза ничего не различают. Такие глаза я однажды видела у Тимура Новикова, когда он от СПИДа ослеп, за год до его смерти. Мы тогда с Наташей пришли на выставку на Пушкинскую-10, и там, в зале у входа с билетиками и брошюрками сидел поросший бородой не старый ещё чел. Он так посмотрел на нас, то есть голову поднял на наши голоса. Мы спросили, сколько заплатить за билетик, он сказал, что ничего не видит, чтоб мы денежку в коробку бросили, билетик сами оторвали и шли смотреть. Наташка чего-то у него про буклет спросила. Я запомнила лицо Тимура Новикова. Он жадно так задвигал ноздрями. Я поняла, что он ничего не видит, но что ему страшно интересно понять, что там во тьме происходит, что за тёлки молодые пришли, кто они, как они выглядят. И он ужасно вслушивался в наши голоса и внюхивался в наши запахи…
(((((((
–Влад! Ку-ку! Это я! Ты видишь мои руки?
–Нет. Вижу только очень светлое и тёмное. Ты вот против окна встань, тогда я силуэт различу. Врачи сказали, что пройдёт постепенно. Может, за неделю восстановится.
–А как тебя из больницы отпустили? Тебя лечили?
–Меня накололи чем-то, чтоб я спал, чтоб боли не чувствовал. Я три дня проспал у них. Потом встал и ушёл домой.
–Как ты ушёл домой слепой?
–Да очень просто. Я же попал в больницу, которая за Литейным мостом. Я тут всё знаю, каждый камень.
–А как же дорогу переходил?
–Ну, я до перекрёстка дошёл, слышу, что машины одна за другой. У первого перехода попросил людей перевести меня. Потом шёл, цепляясь за ограду моста. Потом был второй перекрёсток, на котором не было людей. Я увидел шевелящееся желтоё пятно- это был пуленепробиваемый фартук постового милиционера. Я понял, что это мент в переднике таком стоит светящемся зелёном. Я подошёл к нему, ощупал его, чувствую, что вот у него и палочка есть.
–И он дал тебе себя ощупать?
–Ну, он удивился, наверное. Но я у него спросил: «Вы мент?». И он мне ответил: «Ну да, я мент. А ты чего, не видишь, да? Вот я сейчас тебя палкой отдубасю- то! Чего тебе надо?». «Я ослеп. Не вижу ничего. Переведи меня, пожалуйста, через дорогу!». И он взял меня за руку и перевёл меня через дорогу. Спросил, может до дому меня довести. Но там то я уж сам справился, сам дошёл…
(((((
Я взяла слепого Влада к себе на диван, пока он не восстановит свои зрачки.
Вместо дня рожденья пришлось весь день писать тексты, потом сидеть в ложе на спектакле 4 часа. Ох уж эти «Три сестры»!
Слепенький Владик отхрюкивался на моём диванчике, мне очень хотелось гостей, подарков, наликёриться и накушаться сластей. А я сидела трезвая, одинокая, во тьме хладной ложи, с хладной своей рожей, передо мной на сцене прыгали хорошенькие три сестры, но с ними нельзя было попрыгать по сцене.
Эти «три сестры» и сватья их Наталья так крутились на сцене, будто из моей души выпрыгнули три грации и сестра их муза Талия, вынулись из души и выпорхнули на сцену, оставив меня опустошённой и скучной в тёмном углу. Вообще сёстры Кутеповы- очень очаровательны, у них такие русские народные красивые лица, беленькие они такие, пушистоволосые, деревенские красавицы с флёром романтизма и городской одухотворённости. Такие хорошенькие женские типы рождаются где-то там, в волжских полях, среди цветущего льна и колышущихся колосьев, такие лица в Питере не бывают.
Театр – это странный вид искусства. На сцену лезут те, кому хочется патологически, чтобы их любило больше человек, чем положено. И вот они красуются и так и сяк, выставляют напоказ свои тела и души, пытаются ухватить за жабры, уцепить, соблазнить, очаровать, обездвижить. Агрессивное искусство. Оно мне так нравилось в подростковом возрасте, в юности! Как пример виртуозного владения своим телом, с которым в том возрасте не знаешь, что делать. Погреться у чужого камелька, подышать чужим жаром и шармом. Но сейчас, в 21 веке – это странно всё. Этот физический контакт, эти живые, не виртуальные белковые тела, которые перед тобой в реальном времени переживают какие-то телесно проявляющиеся страсти. Это очень странно и неловко, стыдно, что они так выкладываются. Это анахронизм какой-то, это цирк со зверями и гладиаторами. Такое искусство должно стоить очень дорого. Оно, кстати, круче, чем балет или опера, так как в опере или балете можно спрятаться за отработанные движения и приёмы. Театр же возможен, только если актёр жаром делится всерьёз, иначе получится пошлость.
В-общем, я заснула на спектакле. Рефлексы сработали. Темно, тепло, мягко, душно и уютно. Я заснула в своей ложе так, что даже захрапела. Я понимала порой, что сплю и всхрапываю, но ничего не могла с собой сделать. Сквозь приподымаемые чудовищным усилием веки я видела хорошеньких Кутеповых как сказочный сон. Я уже стала вытягиваться и искать подушку головой, а ногами нащупывать спинку дивана. Один раз я так сильно захрапела, что сама же себя и пробудила. Словно молния прыснула мне в мозг, я строго посмотрела вокруг себя. Сзади на меня с ужасом смотрела тринадцатилетняя девочка, пришедшая в театр с мамой и увлечённая сценой. Я скрючилась, зажала голову руками, как бы в глубоком сопереживании трём долбанным сёстрам.
В конце гром аплодисментов стряхнул с меня сонный морок, я помчалась домой.
(((((((
Пока меня не было, Влад вдруг почувствовал, что уже стал различать побольше световых пятен и пошёл за сиренью для меня. Когда вернулся – в руках у него были огромные куски оторванных цветущих деревьев – сирень, акация, рябина. Он ползал за железной дорогой, где цветы на кустах – определял по запаху, обращался к местным аборигенам за помощью, чтобы они указали, где есть цветы на ветках. Его «веник», как он его назвал, пришлось поставить в огромное ведро с водой. Кстати, хорошо стоит- цветы распускаются по очереди. Супер! Такого мне ещё никто не дарил!