На этот раз мне досталась тёмная холодная комната. Единственное окно без стёкол довольно криво было забиты досками. Пахло пожаром. На стенах кое-где оставались обои. Под ними виднелись обрывки пожелтевших газет, поклеенных по старой советской традиции. В углу стояла кособокая этажерка с банкой, наполненной водой. На полу брошено истерзанное пальто. Рассохшиеся паркетные дощечки были выломаны почти по всей комнате, часть их в виде углей виднелась в кострище под окном, а ещё штук двадцать были сброшены в кучу рядом. Пол зиял гудроновой чернотой. А потолок был покрыт копотью. Я сползла по стене и зарыдала от отчаяния.
Когда в оконных щелях стало совсем светло, я вернулась к двери, ведущей на улицу в надежде докричаться до кого-нибудь или стать замеченной кем-то, случайно проходящим мимо. Ну не может так быть, чтобы тут не лазали соседские мальчишки или не приезжали на разбор завалов собственники территории, или не патрулировали полицейские, или не жили бомжи… Тот дед, похоже, и был бомжом. Сколько же он сидел взаперти тут в квартире? Удалось ли ему спастись от собак? Если да, то вернется ли он за мной? А если не спасся? Если его разорвали на куски прямо на лестнице? Да меня же тут просто не найдут! Я снова зарыдала. Телефон, скорее всего, выпал, когда я бежала. Если его подберут, если он не разбился, если он ещё не разрядился…Да кто же будет докапываться до истории попадания чужого телефона на свалку?..
Но должен же кто-то заметить мою пропажу, поднять шумиху… А кто, Даш? Кто?..
Электрички ходили довольно часто, но не настолько близко, чтобы из них можно было заметить меня. Судя по звуку, скорости они не сбрасывали, значит до платформы отсюда далеко. Между электричками наступала тишина, и слышны были сирены скорой помощи и тявканье собак. Точно не тех, по вине которых я оказалась в запертой квартире разрушенного дома. Это были собаки, чинно гуляющие по дорожкам лесопарка со своими разумными хозяевами, которым никогда и в голову не придёт заглянуть в заброшенный квартал и услышать мои крики. Мимо этих собак сейчас наверняка пробегают спортсмены в наушниках и проходят глухие пенсионеры. А уж от молодых матерей тем более нечего ждать, у них слух настроен только на попукивания внутри коляски. От понимания своего безвыходного положения я снова заорала. Вернее, решила заорать. Открыла рот, напрягла связки, а звука не услышала. Вот и всё. Последний инструмент для возможного спасения, мой голос, был сорван утренним воплем, и исчез. Всё одно к одному. Как назло. Что ж за наказание такое? За что, блин? Разозлившись на себя же, я пошла ко входной двери, оставив дверь на улицу открытой. В коридоре стало светлее, но света на ситуацию с ручкой не пролилось. Её по-прежнему не было. Вероятнее всего, когда-то она тут была, но потом выломалась или была удалена специально, я не знаю. Наверное, если бы у меня был нож, я могла бы расковырять тут до механизма и попытаться сдвинуть его. Но ножа у меня всё равно не было.
В кострище на полу я нашла косточки мелкого животного или голубя. От одного вида меня затошнило. Так как спазмам не удалось извлечь ничего из моего желудка, я поняла, что не ела и не пила очень давно. С тех пор, как вышла вчера на эту чёртову пробежку. Ни ножа, ни спичек, ни еды в комнате не нашлось. Ничего, что могло бы мне помочь.
Вода в дедовской банке совершенно не внушала доверия, но очень хотелось помыть руки и лицо. Поэтому я пошла на свой воображаемый балкон, долго принюхивалась к жидкости, полила сначала на руки, потом умылась. Пить очень хотелось, но я не решилась. “Балкон” пришлось использовать ещё и как туалет.
Какие ещё шансы на спасение у меня есть? Если сюда забежит какая-нибудь другая дура, чтобы сфотографировать старые бараки, главное ее не пропустить. В конце концов, в лесу всё растаяло, самое время гулять и бегать. Уж если даже я первый раз в жизни побежала, то заядлым спортсменами сам бог велел, как говорится. Ау, бог! Повели им меня найти!
Родители так обиделись, что я от них уехала, что вряд ли позвонят раньше нового года, когда не получат открытки. Светка тем более не станет искать, сидит там в своём Звенигороде и не хочет ничего менять. Ей легче жаловаться на жизнь, работать на почте и напиваться по субботам. Когда я сказала, что сняла квартиру в Москве и поеду искать работу, Светка аж позеленела. Отговаривать стала, ну как же я там одна буду. На самом деле, конечно, позавидовала. Месяца четыре уже не звонит, не пишет, но вижу, что смотрит мои сторис. Когда узнает, что я вот при таких обстоятельствах загнулась в Москве, наверняка скажет “а я же говорила”… Вот квартирная хозяйка – точно хватится меня в начале следующего месяца, когда придёт время платить. Это значит, недели через две. Пока решит пойти в милицию, пока объявят в розыск… Ещё месяц… Нет, не продержусь. А может и в милицию не пойдёт, просто вынесет мои шмотки на помойку и пересдаст квартиру. Мало ли желающих на такую дыру за восемь тысяч… Убитая однушка без мебели совсем. Хорошо хоть плита есть и ванная. Холодильника даже нет. Блин, я ведь там на столе оставила курицу… Скоро протухнет и начнёт вонять… Может, соседи почувствуют и вскроют квартиру пораньше, чем через месяц…
Переехала я в ноябре. Сначала курьером была, какие-то документы возила по городу, замучалась жуть. Потом стала тут в районе листовки раздавать в кафе у метро, с восьми до четырёх. Вечером сменщик приходил работать, студент, по утрам не мог. Я шла домой и в телефоне искала всякие бесплатные лекции и курсы по соцсетям. Менеджер в кафе обещал меня назначить смм-щиком, если научусь делать таргетированную рекламу. Вот, кстати, он тоже может меня хватиться. Но так как телефон не ответит, то он просто плюнет. Наймёт другую стоять с листовками в дождь и снег. Сейчас вспомнила кое-что. Каждое утро, когда ходила к метро на работу, я встречала странного парня. В шортах ниже колен. И в ноябре, и в феврале. Каждое утро: я к метро – он навстречу, я домой – он навстречу. Всегда в наушниках и смотрит поверх моей головы. Я бы на его месте уже здороваться начала. Я всё думала, ну куда ж он ходит по такому графику. В той стороне только серые пятиэтажки, потом школа, больница, магазин и лесопарк. Кстати, почему я не встречала его в декабре и январе? Наверное, в мороз он всё же надевал брюки и становился таким обычным, что я его не узнавала.
До вечера я так и ходила из угла в угол: то в одну оконную щель посмотрю, то в другую дверь плюну. Плевать, правда, стало совсем нечем из-за жажды. Била дверь ногами, надеясь сломать, потом плечом с разбегу – как в кино. Выбила только плечо, опять плакала – от боли и одиночества.
Я, когда только сняла эту квартиру, с ума сходила от счастья: одна же!!! Сидела в туалете, не закрывая двери, курила, лёжа в ванной, танцевала голая. Мать с отцом бы увидели – представляю как рты бы открыли. Так и танцевала, представляя их недовольные лица. Пусть стоят и смотрят, заорать-то всё равно не смогут, потому что стоят они только в моём воображении. И так классно было жить одной, пока однажды ночью в январе не ударил мороз. Возвращалась домой поздно вечером, а подъездная дверь примёрзла. Днём, наверное, всё таяло и было мокрое, а под вечер заледенело. Дёргала-дёргала, дверь не открывается. Там ещё кодовый замок такой древний… И позвонить было некому, и ждать, что кто-то выйдет из нашего пенсионерского подъезда вечером погулять, было наивно. Так и стояла целый час. Потом увидела, что в соседнем дворе кто-то машину прогревает, побежала к нему, “помоги, мужик!”. Так он дверцей хлопнул и уехал. Вот они, блин, в Москве своей офигели. Ну, я вернулась к дому, походила по двору туда-сюда, поняла, что совсем ног уже не чувствую. Вот тогда мне впервые стало очень одиноко. Стояла там посреди чужого города и никому до меня не было дела – поела ли я сегодня, надела ли шапку, пришла ли домой с работы… В общем, в тот раз я долго дергала дверь, пока лёд на замке не оттаял. С дверями у меня какой-то кармический узел, по ходу. Мне Светка про такое рассказывала.
На второй день я проснулась на полу от холода и шума: снаружи пошёл дождь, а дверь на улицу я вчера не закрыла. Хотела даже надеть дедовское пальто, лежавшее на полу, но отбитое плечо не позволяло засунуть руку в рукав. Села в угол, накрылась этим пальто кое-как и нащупала что-то твёрдое в кармане. Сердце чуть не выпрыгнуло от волнения. Но, эх, ничего полезного: только изогнутый стержень от старой шариковой ручки и пожелтевшая тетрадь без обложки. Когда-то она была “толстой”, как говорят в школе. Половина листов уже выдрана, несколько следующих страниц выцвело на солнце, так что невозможно даже понять, буквы там и цифры. А вот дальше начинались чернила поярче…
«Я Геннадий Иванович Пчелинцев искал где переночевать снег расстаял дошёл через лес к старым баракам ходил по комнатам нашёл где почище но дверь захлопнулась
Хорошо хоть спички есть ночью холодно жгу паркет
Нашёл банку, набрал дождевой воды а есть нечего
Голубь залетел с улицы примета плохая но обед хороший
Уже не знаю сколько дней я тут остаётся только спать кричать не могу ждать нечего
Хотел помереть дома в деревне а вот как жизнь повернулась никто и не узнает и не найдет
Пчелинцев Г.И. 1959 г.р. дер.Обухово может сестра ещё жива
Бросал записки о помощи на улицу но никто не ходит и дождь смыл
В 1982 я женился и комнату получил только с женой не сложилось изменяла так что все знали. Однажды кинулся из окна да меня спасли. Вот сейчас тоже только и остаётся в окно выйти но жить почему-то хочется. После того случая я и в психушке лежал и инвалидность получил по травмам. Жена сбежала. Прописал к себе брата. У него тоже семья распалась но хоть дочь навещала. А когда брат умер племянница меня обманула и выгнала из квартиры
Всё как у всех
Может и найдёт кто…»
Как я ни тёрла глаза, слёзы так и не потекли, застряли где-то в горле. Где ты теперь, Геннадий Иваныч?
Записки – это идея, но дождь зарядил – вряд ли сегодня кто-то будет тут гулять. Надо использовать этот дождь, набрать в банку воды. Мне Светка когда-то рассказывала про лечебное голодание: можно неделю ничего не есть, но пить нужно.
Я еле поднялась на ноги от слабости, пальто всё же натянула на себя, чтобы не простудиться ко всему прочему. Дверь открыла, там дождь стеной, струйки льют как из-под крана, только успевай набирать. Только они с крыши льют, а значит смывают оттуда голубиный помёт и всю грязь, которую птицы приносят на своих ногах. Вот, кстати, тоже идея: поймать голубя, какой-нибудь ниткой привязать на ногу записку и отпустить. Может, в каком-то дворе дотошные мальчишки прочитают и расскажут взрослым?.. Я села на край плиты, за которой начиналась улица и вытянула ту руку, которая не болела. Банка оказалась чуть дальше грязных струй с крыши, но капли попадали в неё не очень часто. Рука быстро устала, пальто намокло.
У пальто, кстати, была замызганная подкладка красного цвета. Я её оторвала по швам и привязала к наружной дверной ручке. Когда дверь закрыта, она будет болтаться на ветру, как опознавательный знак. Если кто-то будет здесь ходить – заметит.
К вечеру литровая банка была полна. Так как дождь лил весь день, я позволяла себе отпивать, когда хотела, и снова выставляла наружу руку. День был какой-то бесконечный, в голову лезли воспоминания. В книжках обычно пишут, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Может, это как раз мой случай.
«Я Даша Степнова. С большей радостью написала бы сейчас в инстаграм, но телефон утерян.
Помню, когда мне было 10, сидели с бабушкой у окна на даче. С самого утра зарядил дождь и мы смотрели, как между грядками набирается вода. Ждали вечера, когда приедут родители из города. Казалось, что всё сразу наладится. Жаль, что бабушки уже нет, а родители не знают, где я. Друзей я в Москве так и не завела. Просто зашла в лес и побежала.»