Муж-озеро

Чем выше поднимался дом, тем больше щегольских машин проезжало по свежепостроенной (разумеется, приватной) дороге и исчезало за воротами. В щель между профлистами, которая по-прежнему сохранялась в одной ей известном месте, Танюша наблюдала теперь не только таджиков, но и хорошо одетых моложавых русских. Она была уверена, что это не хозяева: уж слишком суетливо они двигались и подобострастно разговаривали с кем-то по телефону. Должно быть, это были многочисленные подрядчики, каждый по своему профилю: кто-то отвечал за фигурные окошки, кто-то – за башенку, а кто-то – за ажурную со стеклянными вставками дверь. В поле зрения через щель попадала только входная часть фасада; судя по ней, а также по кровле, дом претендовал на какие-то отдаленные ассоциации со стилем модерн. Каменным ступеням крыльца (они были украшены фонариками, похожими на верхнюю башенку, только в уменьшенном масштабе), видимо, предстояло спускаться в сад, разбитый по самой последней моде. В том смысле, что он старательно имитировал «естественность». Выкорчеванные кусты малины и чернику заменила хитроумная альпийская горка, в которую как бы врастало крыльцо. Горка была выложена гранитными валунами (Танюша знала, откуда их привезли: раньше они лежали рядом с дорогой в лесу и, скорее всего, провели в такой позе последние десять тысяч лет после схода ледника, который притащил их за собой), обернута декоративным мхом (взамен настоящего, который ободрали с камней) и обсажена разными диковинными растениями. Больше ничего не было видно, как Танюша ни старалась. Иногда около горки появлялись две хмурые девушки – одна с дредами, а другая с африканскими косичками, собранными в хвост. Они подклеивали отошедший кое-где мох, выдирали высохшие экзотические цветы (которые, видимо, ну никак не хотели приживаться в чуждом климате) и засовывали вместо них новые. Но потом девушки исчезли и, похоже, вовсе не потому, что закончили с садом. Их исчезновение совпало с серией громких перепалок, в ходе которых из-за забора звучало про чьи-то руки, которые «из жопы растут» и угрозы «зарыть этих лесбийских коз прямо тут». Похоже, ландшафтные дизайнерши не справились с задачей создания «естественности», и их решено было заменить на других. Но на общем темпе работ это не отразилось. Вскоре элитный сад выплеснулся на кончик мыса и достиг воды: теперь он был виден и с соседних берегов. Альпийских горок больше не делали; новые дизайнеры пошли по более простому пути, просто стащив на берег все живописные валуны с округи. Между ними вились дорожки, тоже выложенные крадеными камнями. Кое-где торчали шарики и пирамидки из стриженых кустов, похожих на кипарисы. Оставшееся пространство было заштопано ослепительно-зелеными кусками рулонного дерна. Природные травы, которые когда-то покрывали мыс, никогда не были столь зелеными и столь ужасными. Сад заканчивался, как и положено по закону жанра, частным причалом с затейливыми перилами романтически-белого цвета. На нем еще не появилось пары столь же белых шезлонгов, в которых должны были возлежать покрытые ровным шоколадным загаром тела владельцев всего этого великолепия; но Танюша так живо представляла себе эту картину, что реальность вряд ли смогла бы добавить к ней новых красок. Примерно в это же время начался демонтаж временного забора. Разумеется, его ломали не для того, чтобы предоставить всем желающим доступ на береговую полосу водного объекта общего пользования (согласно ч.8 ст.6 Водного кодекса РФ). Об этом Танюша догадалась еще за неделю до того, потому что ее любимая щель в кустах вдруг перестала показывать крыльцо, а начала показывать одну лишь темно-серую шершавую поверхность, как помехи в неисправном телевизоре. Это был капитальный забор, готовившийся к своему торжественному выступлению под прикрытием профлистов, словно за театральным занавесом. Наконец, занавес пал, и забор возник во всей своей величественной неподвижности. Это была огромная жирная точка (точнее, прямая линия), припечатавшая собой крах всех надежд. Как оказалось, они еще у Танюши оставались. Но забор – это было окончательно и бесповоротно. Как и всякое подобное сооружение, он не выражал ничего, кроме оскорбления, которое чувствовал каждый, находившийся с внешней стороны. Не помогали делу даже модерновые кованые кружева, которые украшали его верхнюю часть. Несомненно, автор забора полагал, что таким образом позаботился об эстетическом удовольствии зрителей; но на фоне унижения, которое они испытывали, эстетика выглядела злой насмешкой и, безусловно, не стоила таких денег.

В заборе была одна-единственная подвижная секция – откатные ворота. Так как сделать их каменными было технически невозможно, архитектор пошел на неуклюжие ухищрения: металлический лист снаружи был оплетен такими же коваными завитками, что шли по верху забора. В новые ворота продолжали чередой въезжать и выезжать машины подрядчиков и грузовики со стройматериалами. Только теперь и грузовики были чистенькими, в отличие от тех, что ездили в начале стройки. Прежние возили песок, щебень и кирпич, а эти доставляли, вероятно, изысканные отделочные материалы и мебель. Подрядчики тоже становились день ото дня все изящней, вплоть до противного женоподобия: Танюша догадалась, что это дизайнеры по интерьеру, среди которых, как она слышала, много гомосексуалистов. Они нежно ворковали в телефон, стоя около своих машин и ожидая, пока изнутри им откроют ворота; вероятно, общались с хозяином или с начальником стройки. Иногда голоса слышались и с площадки, если разговаривали около ворот или на берегу. Капитальный забор так же далеко уходил в воду, как и предыдущий временный, и заканчивался полукруглой ажурной секцией с модерновыми мотивами. За ней, стоя по колено в воде, Танюше удавалось приблизиться к захваченному берегу и подслушать; можно было и кое-что увидеть, осторожно выглянув сквозь кованые прутья.

Именно здесь она впервые увидела и услышала хозяев, а точнее хозяйку. Это было в полдень, когда в поместье становилось тихо. (С недавних пор ей приходилось пользоваться этим неприятным словом: «стройка» уже не подходила, потому что снаружи работы практически завершились и перешли во внутренние помещения. Смена наименований лишний раз подчеркивала свершенность захвата берега, окончательность его потери). Утренняя смена в это время заканчивалась: рабочие уходили обедать в свою бытовку. Рассчитав все заранее, Танюша вооружилась смартфоном и направилась к забору. Она надеялась сделать свежие фото для переправки «в центр» – то есть Оле. Прокравшись вдоль забора до берега, она вошла в воду и осторожно, чтобы не выдать себя плеском, пододвинулась к ажурному полукружию. Но тут же отпрянула: совсем близко послышался женский голос. Женщина находилась, должно быть, на причале, который не был виден из-за забора. Танюша услышала ее только сейчас – наверное, она разговаривала по телефону и предыдущие несколько минут слушала речь своего собеседника. Ее голос был… Танюша потом долго думала, с чем бы можно было его сравнить, и решила, что больше всего он был похож на забор. Он был такой же спокойный, самоуверенный и не допускающий мысли, что кто-то в мире может иметь что-то против него. При этом, как и забор, голос сложно было назвать красивым. Он был низким и хрипловатым – очевидно, прокуренным – но при завершении фраз почему-то выскакивал на фальцет; похоже, его обладательница считала это особым шиком. Она невыносимо растягивала слова и подолгу мычала, раздумывая, что сказать. Так делают те, кто не привык заботиться о производимом впечатлении.

– За-ая… А что это ты в таком мино-оре?

– …

– За-ая… Я тебе что говори-ила? Отпусти эту ситуацию. Да-а, говорю тебе, отпусти… Угу, угу, гм, гм. Ты вы-ыше всего этого. Я же тебе говорила! Э-э…

–…

– Зай, слушай… Есть люди, которые привыкли другими манипулировать. Угм…

– …

– Ты и так ему все позволяла. Это он должен проще-ения просить!

– …

– Да брось ты… Займись собой. Э-э… Сходи на фитнес. По магази-инам прошвырнись. Гм… Можем мы хоть раз в жизни пожить для себя, или нет?

– …

– Короче, зая. Вот со всем этим разгребусь, мы с тобой встретимся и потуси-им… Когда? Блин, да если бы я знала. Меня и так уже доста-али эти рабочие. Э-гм… это просто невозможно. Что-о? Да если бы люди были нормальные, как мы с тобой, а то одни козлы. Делают все абы как, а денег просят, как будто это… Лувр строят. И вот знаешь, что самое противное? Что не стесняются! Я ему говорю – ты чё, совсем охренел, это того не стоит! А он, знаешь, на голубом глазу мне что-то доказывает, бумажки сует. И понима-аешь, зая, он даже не краснеет! Вот что самое противное. Они все меня считают за ду-уру, которую можно догола раздевать…

– …

– Ну понятно, я тут уже не выдержала, сказала этим двум козам, которые тут мне ландшафтных дизайнеров изображали, чтобы валили, пока им эти сопли не оборвали. А-а? Это которые дреды называются… За-ая, да мне по бараба-ану, хоть дреды, хоть хренеды, а над собой издеваться я не позволю. Чего-о? Нет, конечно, ничего я им не дала. Чё? Вякали тут, конечно, рты разевали, но им прямо было сказано: будете возникать – все, больше у вас работы нигде не бу-удет. Ты знаешь, зая, я человек добрый. Такой добрый, что все этим пользуются. Но когда вот так… в общем, даже вспоминать не хочется. До сих пор смотреть противно на их художества. Чего? Да нет, не ломала, все так и оставила. Мне что, еще месяц ждать, пока другой козел новые клумбы сделает?! Ладно уж, помучаюсь сезон с этими, а там посмотрим. Чего-о, не поняла? А на кой хрен мне платить, если мне не нравится? Блин, ты понимаешь, я просто физически страдаю, когда на эту хрень смотрю… Ой, зая, погоди, повиси пока…

Из-за забора послышался приближающееся хныканье маленького ребенка.

– Бл…ть, ты куда его ведешь?! – зашипела жертва дизайнеров совсем другим голосом. – Ему спать надо, ты поняла? Я кому объясняла, бл…ть?

В ответ другой голос – тоже женский, но не имевший ни силы, не уверенности – что-то жалко промямлил.

– Значит, надо уметь укладывать! Тебе за что деньги платят? Чё?! Зачем он мне тут, я и так с ног валюсь. На секунду присела отдохнуть – и на тебе, она приперлась! …Пусик, ты моя лапочка! – просюсюкала она уже нежно, но тут же снова заговорила прежним тоном: – Давай уводи его, и чтоб спал! Это здоровье ребенка, блин!

Детское хныканье стало удаляться, и тонкая натура вернулась к прерванному разговору.

– Кто? Да няня, блин. Хреняня. Говорили – агентство, то-се, супер-пупер, сертификаты. А они за эти сертификаты только деньги лишние сосут. Она ничего с ребенком сделать не может! Он у нее не спит, не ест… Еще немного так, и тоже выкину ее нафиг. Чего? Да понятно, что мать лучше. Но я не могу, ты понимаешь? Я тут на части разрываюсь. Тут всякие поставщики, шаромыжники эти хреновы. И все хотят напарить. Только успевай проверять. Думала, к июлю все закончим, будем с Пусиком на причале играть. Ага, ща-ас! Иванов привез бригаду каких-то идиотов, которые… Я бы тебе показала в вотсапе, но интернет еще не протянули. Слава богу, хоть связь есть – за такие-то деньги… Так вот, они сделали щели в перилах во-от такие! Там три Пусика пролезет! Представляешь, мы построили дом на берегу озера, столько сил потратили, столько денег, и не можем своего ребенка вывести на причал! Это же но-онсенс!

Должно быть, незримая Зая долго выражала свое негодование по поводу такой несправедливости, потому что в течение последующих нескольких минут хозяйка (не было сомнений, что это была именно она) только согласно мычала. Послышался щелчок зажигалки, и к мычанию присоединился звук выдуваемого дыма.

– Ну да, ну да-а. Ага, гм… Пфф… Вот и я о том же… Пфф… Ой, да уж не знаю, когда все это кончится… Пфф… Э-э, тебе чего? – голос вдруг снова стал грубым. – Зая, подожди. Они меня с ума сведут!… Что тебе еще там непонятно? Я что сказала – чтобы был бордюр на всю ванную. Что значит не помещается? Что, блин, значит не помещается?!

Голос перешел в визг, а фоном к нему служил робкий мужской бубнеж. Кто-то невидимый и испуганный пытался что-то объяснить.

– Короче, Колян, ты меня доста-ал. Ничего не знаю ни про какие размеры! Или ты идешь и делаешь этот сраный бордюр, за который, блин, плачено столько же, сколько за всю ванную, или ты и твои бомжи сейчас вылетают отсюда задом кверху! Ты меня по-онял?!

Видимо, Колян все понял, потому что его голосок сразу исчез.

– Видишь, с какими уродами приходится иметь дело! И ведь смотрит и не краснеет. А я типа должна поверить, что у моей ванной вдруг размеры изменились! Ха! Выкинула бы его пинком под зад – да боюсь, новых плиточников за раз не найти. А мне уж очень хочется все поскорей закончить… Кто, Вовка поможет? Щас, жди от него помощи. Он же, как все мужики – типа все время в запаре. Сам все придумал, а потом на меня и свалил… Эй, это чё еще такое? Илюмжон! Это чья там рожа? Ты вообще за периметром смотришь?!

Танюша не сразу поняла, чья именно рожа возмутила любительницу прекрасного. Лишь когда послышались торопливые шаги и за оградой показалась фигура таджика-сторожа, она осознала, что ее заметили. Забыв, что укрытием ей служит лишь прозрачная решетка, она зашла слишком далеко в воду и оказалась в зоне видимости. При этом сама она хозяйку не видела и не увидела бы, если бы в последний момент ее не одолело любопытство. Вместо того, чтобы броситься наутек, Танюша сперва встала в полный рост, вытянула шею и сфотографировала женщину взглядом, и лишь затем зашлепала по воде к берегу. Увиденное оказалось совсем не страшным – как храбрилась потом Танюша, разговаривая сама с собой, она была даже разочарована. Это оказалась абсолютно типовая хозяйка подобного поместья. Должно быть, их где-то штампуют вместе с домами-берегозахватами, ехидно рассуждала она. Крупная, грудастая, ухоженная, в дорогом, ослепительно белом и вызывающе непрактичном спортивном костюме. На фоне его белизны выделялись ее длинные распущенные волосы неестественно ровного черного цвета. Вероятно, под действием частого расчесывания и всевозможных бальзамов они лежали ровно, волосок к волоску, и блестели на солнце, как парик. Лицо было бы миловидным, если бы его не портили убивающие всякую индивидуальность накачанные губы и тошнотворные накладные ресницы. Из узких щелей между этими ресницами, как из створок раковин, гневно-брезгливо сверкали глаза. Пухлые губы, делавшие хозяйку похожей на детскую куклу, шевелились, и оттуда вырывались совсем не детские ругательства. Понятно, Танюша рассматривала свое мысленное фото уже на бегу: выбравшись из воды, она юркнула в просвет между деревьями и проворно полезла наверх по склону. Сзади раздался плеск – похоже, нерасторопный Илюмжон только сейчас догадался, что нарушительницу нужно преследовать не через ворота, а по берегу. Но далеко он не побежал. Спрятавшись в кустах на пригорке – в тех самых, где весной подслушивала разговор геодезистов – Танюша слышала, как хозяйка кричит на него. Ответов сторожа слышно не было. Зато в речи хозяйки, кроме мата, отчетливо звучали слова «бомжи», «стрелять», а также «камеры». Из этого набора Танюша заключила, что больше ей не удастся легко подслушивать у берега (если, конечно, позицию по колено в воде можно было назвать легким способом; от холода у нее ныли ноги и стучали зубы). Так оно и оказалось. Когда спустя два дня она решилась снова приблизиться к поместью, ее еще издали встретил угрожающий глазок камеры. Спрятавшись за дерево, Танюша оценила масштабы нововведения. Камеры торчали над забором с шагом примерно в четыре метра, причем крайняя из них украшала полукруглую секцию, уходящую в воду. О том, чтобы подойти к ней, не могло быть и речи: немигающий стеклянный глазок просматривал и ограду, и большой сектор берега. Соблюдая осторожность, Танюша обошла забор кругом. Камеры были везде. Возможно, их не было на берегу (вряд ли хозяева рассчитывали на вражеский десант с воды), но это мало что давало: пловца заметили бы еще издали, и кто знает, как бы встретили.

«А что, если подплыть вечером или ночью, прикрыв голову… ну, например, такой специальной уточкой, которую охотники используют как приманку? Или просто пучком травы, тем более что уточки у меня все равно нет», – подумала она, и тут же удивилась смелости своих мыслей. Прежде подобная идея, пригодная разве что для кино, вызвала бы такой страх, что Танюша не решилась бы даже обдумать ее. Но сейчас, когда самое худшее уже произошло, ею овладела какая-то странная легкость. Словно бы она перешагнула границу царства зла (точнее, это царство надвинуло свои границы на Озеро), а за ними все было возможно, как в сказке. Там обитали злые демоны, но и добрые герои получали всевозможные сверхспособности – например, невидимками подплыть к причалу и ничего при этом не бояться. Такое было и в ее любимых молдавских сказках. Герой, которого обязательно звали Ион, отправлялся на поиски Иляны Косынзяны, и сталкивался при этом с целым нагромождением чудес. Но то, что любого другого повергло бы в ужас, его даже не удивляло, и он с легкостью расправлялся с чудовищами, великанами, ведьмами, чертями и прочей нечистью, как будто это были амбарные мыши. Здесь, правда, не было Иона, а была только постаревшая Иляна Косынзяна. И это она должна была спасти Иона – то, что от него осталось.

…Ответы чиновников, которые пересказывала по телефону Оля, были вполне предсказуемы. Природоохранная прокуратура области перебросила жалобы в муниципальную администрацию. Последняя сначала вообще ничего не отвечала, а потом, после вторичного захода через прокуратуру, ответила, что это вообще не ее юрисдикция, так как объект не относится к населенным пунктам, а находится на землях лесного фонда. Почему прокуратура этого не знала, или делала вид, что не знала, спрашивать было незачем. Танюша поспешно перенаправила жалобщиков в областное министерство по природным ресурсам – по идее, именно оно было полномочно распоряжаться лесами. Министерство тоже долго молчало, а потом, после нескольких подряд запросов, вяло ответило, что «при натурном обследовании нарушений не выявлено». Танюша была уверена, что инспекторы даже близко не подходили к Озеру – тем более, она точно знала, что в реестре водных объектов его нет. Но Танюша не испытала разочарования. Она давно поняла, что борется не ради результата, а ради самой борьбы. Точнее – ради того, чтобы Озеро знало, что Танюша его не бросила. И все эти письма, жалобы, обходы и агитация отдыхающих – это было то же самое, как если бы она сидела у постели безнадежного больного и держала его за руку. И ведь такое уже было когда-то – она сидела и держала его руку. «Смотри – я пишу письма, я устраиваю небывалую суету, я забываю о своей застенчивости и даже о ненависти к людям, и все это – для Тебя. Пока Ты еще есть, пока Ты смотришь своими чистыми прозрачными глазами в небо, пока демоны не совсем опутали Тебя своими сетями, пока Ты не сгинул в них – знай, я буду рядом. Конечно, все это бессмысленно: мне Тебя не освободить. Это сказка с несчастливым концом. Но все равно я Тебя не оставлю, я буду ходить вокруг клетки, куда Тебя заперли, я буду приносить Тебе разные мудреные снадобья, чтобы Ты надеялся на чудо, и чтобы я надеялась. У нас с Тобой грустная сказка, но мы в ней, так уж суждено. И знаешь – я благодарна за эту сказку, я не хочу ничего другого». Так думала Танюша, продолжая изо дня в день ходить вокруг забора, убирать мусор, созваниваться с Олей и раздавать образцы жалоб. И с каждым днем, в полном противоречии с реальностью, у нее на душе становилось светлее.

Глава 11. Переезд

– Танька, привет! Нет, слушай, у меня зла не хватает! Оттяпали пол-озера, купаются там со своими бл..дями. Мы с детьми вчера решили вдоль забора ихнего пройти – так быстрее было. Так прикинь, какой-то черный вылез и матом нас послал! – Эмма Георгиевна была в небывалом волнении. – А ведь это дети! Как же можно так, а?

Танюша устало кивнула и присела на бревно у костра.

– Да уж, беспредельщики. Но знаешь, Эммочка, если бы вы… написали в прокуратуру, например, причем от имени подросткового клуба, то это было бы солиднее, чем от частного лица. Именно что – дети! У нас же сейчас права детей – это все.

Эмма замялась.

– Ох, если бы ты знала нашего директора, ты бы не предлагала. У него же шаг влево – шаг вправо – расстрел. До смерти боится с начальством ссориться. Не-ет, он писать не станет.

– Бесполезно, девушки, бесполезно! – глубокомысленно повторял на заднем плане Костик, хотя его никто не слушал. – У них все куплено, все давно куплено…

– Погоди, – попыталась спорить Танюша, – но ведь если этот Кудимов все озеро огородит, то куда же вы детей повезете? Получается – прощай выезды на природу, прощай походы?

– Ну, уж все озеро не огородит, – убежденно протянула Эмма.

– Вот мы были на Круглом озере, так там… – продолжал Костик.

– Понимаете, девушка, вы должны, наконец, осознать, в какой стране вы живете, – степенно начал Влад, закинув ногу на ногу и готовясь к длинному выступлению.

Но Танюша неожиданно для себя самой не дала ему продолжить.

– Я это осознаю. Но все-таки – если все озеро захватят, что вы будете делать?

Влад, Эмма и Костик оторопело переглянулись.

– Ну… на другое ездить будем. Мало ли что ли в области озер?

…Посидев ровно столько, сколько требовала вежливость, Танюша попрощалась и пошла дальше по направлению к мысу – она еще не была там сегодня. Едва лагерь скрылся за деревьями, как впереди послышались возбужденные голоса, и навстречу показалась компания молодежи. Возглавляла ее ни кто иная, как красавица Аня.

– О! Э-гм, послушайте! Здравствуйте! – Аня замахала руками, увидев Танюшу. Судя по неловкому обращению, она успела забыть и ее имя, и то, что они уже переходили на «ты». – Слушайте, там около забора что-то странное происходит. Типа они его снимают!

– Снимают?.. То есть здравствуйте… Как снимают?!

От неожиданности Танюша позабыла, что вообще-то должна радоваться такому повороту событий. Дом на мысу в последнее время так глубоко врос в ее жизнь, что она, несмотря на непрерывную борьбу с ним, уже не представляла, что может быть как-то иначе. Она ожидала от него только двух вещей – либо статичного, пассивного зла, то есть самого существования поместья Кудимова, либо какой-то его динамической формы. Если там сейчас что-то активизировалось, то это может быть только к худшему – так соображала Танюша, подходя к старой знакомой. В свите Ани, как всегда, было много парней, и среди них Танюша с удивлением узнала Пола и Дениса. Похоже, анина харизма заставила их круто сменить круг общения и оставить своих шашлычных дев. А вот певца Антона, прежнего друга Ани (так, по крайней мере, ей казалось), Танюша не заметила. Хотя, может, он в этот раз просто не приехал…

– Я и сама допереть не могу. Но типа там опять рабочие, таджики… Разбирают часть забора, которая ближе к воде, – объясняла Аня.

– Я ж говорю – может, это их те заставили, кому мы жаловались! – запыхавшись, вставил Денис.

Похоже, она плотно взяла парня в оборот, раз Денис уже начал отправлять жалобы, подумала Танюша.

– Нет, там чёт не так. Какая-то толпа собралась, мужики вот в таких туфлях выпендрежных, – Аня показала пальцами фигуру, которая должна была означать узкий носок дорогой обуви.

– Так они, наверное, и есть проверяющие. Типа, приехали штрафовать.

– Да какое штрафовать, если таджики рядом другие ямы роют! – воскликнула Вера, девушка с пышной копной волос. Похоже, они спорили об этом всю дорогу. – Почему я и говорю, что они его просто переставляют, забор то есть.

– Вопрос – куда, – озабоченно вымолвил Пол.

Танюша с минуту постояла, растерянно переводя взгляд с одного на другого, и вдруг, будто догадавшись о чем-то, сорвалась с места.

– Точно переставляют! А эти мужики пижонистые – наверное, хозяин и прораб! – закричала Аня, догоняя ее.

Решимость Танюши окончательно убедила ее, что у захватчиков происходит что-то нехорошее, и что нужно, по крайней мере, быть поблизости. Спутники Ани, не раздумывая, повернули за своей лидершей, и процессия трусцой побежала в обратную сторону, к мысу. Они быстро преодолели примерно треть озера. По пути попадались туристы; удивленно провожая глазами бегущих, они пытались узнать, в чем дело, и некоторые присоединялись. Недалеко от мыса к группе пристали несколько школьников Эммы Георгиевны: среди них были те, кто когда-то убирал свалку вместе с Танюшей.

– Они там забор переставляют! – сообщил длинноволосый Миша Воронков, пытаясь бежать в ногу с Танюшей.

Он заметил работы еще час назад – возможно, одним из первых – но лишь сейчас, увидев организованное народное движение, понял, что это был серьезный инфоповод.

– Да, да, знаю…

– Ваще охренели! Озеро наше украли! – тараторила его подружка Лепнева, поспешая у другого танюшиного плеча.

– На западе бы такое не позволили, – заявляла незнакомая толстая дама, тоже затесавшаяся в группу. – Там…

Она не выдержала быстрого бега, запыхалась и отстала; продолжения ее рассуждений Танюша не услышала. Да она и так ничего не слышала и не видела, кроме одного – точки впереди за деревьями, где тропинка должна была выйти к забору. И вот он показался. Точнее, на старом месте у воды его уже не было: кромка берега продолжалась дальше, и был виден причал. На месте убранных столбов зияли ямы. Но что-то мешало подойти к ним. Все остановились метрах в двадцати, смущенно выглядывая друг у друга из-за плеч. Это что-то не имело характера механического заграждения, но в то же время четко обозначало свои границы – новые границы, простиравшиеся гораздо дальше прежних. Правее берега, за редкими купами молодых березок (их стало меньше, машинально отметила про себя Танюша – видимо, часть с утра успели спилить), возились таджикские рабочие. Склонившись к земле, они собирали из фанеры приземистые короба – несомненно, опалубку под новые столбы. Короба росли из свежих ям; вчера их еще не было. Линия опалубки, отпочковавшись от старого забора, тянулась примерно в сорока метрах параллельно берегу. Крайняя яма (насколько можно было судить) отошла от «материнского» забора метров на пятьдесят, но не похоже было, что собиралась на этом останавливаться. Именно это и заставило компанию Танюши-Ани разом умолкнуть и столпиться на месте. Берег, снесенный забор и новый ряд ям образовали квадрат, в который нельзя было заходить – это все понимали. Там была ловушка, капкан, который прямо у них на глазах ставили рабочие.

Среди таджиков топтались несколько русских, одетых чуть получше (видимо, это были те самые мужики в выпендрежных туфлях, запавшие в душу Ане). Они не работали, а лишь присматривали за чужой работой, переговариваясь друг с другом и по телефону. Должно быть, это были подрядчики по смежным дисциплинам: кто-то отвечал за столбы, кто-то руководил таджиками. Они наверняка заметили группу людей, появившуюся из леса у края стройплощадки, но реагировать не спешили; вскоре стало ясно, почему. Из глубины участка (теперь прибрежная часть была открыта, позволяя любоваться валунами и фигурными кипарисами) послышались матерные крики. Кричал мужчина; впрочем, он даже не кричал, а, похоже, в привычной манере отчитывал своего подчиненного. Видимо, все это звучало здесь не в первый раз, потому что строители, хоть и поеживались от неприятного чувства, но не изменили положений своих тел и не прекратили работу. Подрядчики лишь торопливо посторонились, пропуская вперед субъекта и объекта криков. Первый шагал уверенно и размашисто, как царь Петр; второй униженно семенил следом, как опальный Меньшиков. Внешностью, впрочем, они мало походили на знаменитую историческую пару. «Петр» был коренастым мужиком с заметным брюшком, одетым в белую футболку и шорты. Подростковый костюм смотрелся бы смешно на его раздавшейся фигуре, если бы не авторитет, которым он пользовался. «Меньшиков», в свою очередь, был маленьким худеньким мышонком, потевшим в пиджаке и джинсах в обтяжку. Он привычно и покорно слышал потоки брани, изливавшиеся на него, и не делал никаких попыток оправдаться.

– Ты, бл…, козел, ты за кого, бл…, меня держишь? Я тебе, бл…, за что заплатил? Чтоб ты меня на…бывал? Ты не отворачивайся, у…бок. Ты отвечай, за что я тебе заплатил, мразь гумозная?!

Последнее выражение прозвучало на фоне однотипного мата неожиданно изящно. Отстреляв целую обойму подобных словосочетаний, крупный мужик (Танюша безошибочно догадалась, что перед ней г-н Кудимов собственной персоной) ненадолго затих, должно быть, отдыхая. Во время возникшей паузы распекаемый подрядчик (?) еле слышно проблеял пару фраз. Но хозяин не дал ему закончить: попытка ответить только распалила его гнев.

– Ты чё за го…но мне привез, жопа? Я куда это прибивать буду? Я, бл…, это тебе на рожу прибивать буду! Я тебе это в ж…пу затолкаю, го…нюк!

Кудимов перебирал все варианты иносказаний, которые подсказывала ему фантазия; должно быть, это доставляло ему удовольствие. При этом он не распалялся сверх меры, чего можно было, казалось бы, опасаться. Его низкий грубый голос в конце каждой фразы срывался на визгливый фальцет, однако тут же возвращался на прежнюю ноту. Очевидно, подобные выплески гнева не были для него чем-то из ряда вон выходящим. Он исполнял свою партию с хорошо заученными интонациями, и можно было предположить, что спустя некоторое время оба участника сцены вернутся к более-менее ровному общению.

– Владим Ленидыч, я…

– Чё ты там пищишь, гнида? Я из-за тебя на такие бабки попал, ты это знаешь? Я с твоей мамы, бл…, буду из пенсии вычитать…

– Понимаете, Владим Ленидыч…

– Чё Вадим Ленидыч?! Ты еще что-нибудь говорить умеешь, олигофрен е…анутый? Кто мне деньги вернет, сука?

– Мы все сделаем, Владим Ленидыч! Мы все поменяем… За свой счет! Все исправим!

– Бл…ть, а за чей еще?! За мой, что ли? Ты у меня свою квартиру сраную продашь, но всю плитку мне переделаешь! Тебе ясно, падаль?!

Падаль угодливо затрясла маленькой головой. Остальные смотрели с видимым облегчением: стандартная экзекуция явно подходила к концу. Провинившийся уже готов был бежать прочь, чтобы продать квартиру, отобрать у матери пенсию и пустить всю выручку на переделку плитки где-то в недрах огромного особняка. Он ждал лишь последнего аккорда в выступлении своего патрона, после чего его можно было считать законченным. Но аккорд завис в воздухе, потому что большие, серые и жесткие глаза Кудимова случайно заметили новое возмущение материи в поле его зрения: а именно, каких-то непонятных уе…ков, которые в возмутительно большом количестве вышли из-за деревьев и, хоть и с опаской, но организованно торчали в его зоне.