Алиса схватила сумочку матери, когда та вышла из дома. Время от времени она всегда исчезала куда-то, но на этот раз оставила сумку дома. А в сумке должен быть мобильник. Девочка пошарила рукой. Две шариковые ручки, несколько оберток от конфет, записная книжка, расческа, помада. В маленьком боковом кармашке – плоский черный телефон.

Она видела много раз, как им пользовались другие. Нужно нажать маленькую кнопку сбоку. Экран загорелся, теперь провести пальцем вверх.

Номер…

Она помнила номер наизусть и повторяла его, как мантру, каждый день, несколько раз в день.

Гудок, еще гудок…

Сердце сжалось до размеров булавочной головки.

– Алло? – женский голос на проводе.

Алиса растерялась. Это не то, чего она ожидала.

– Я бы хотела… Хотела поговорить с майором.

– Его нет дома, он работает. Кто это?

Мальчик в пузыре…

– Алиса.

– Алиса? Это ты, Алиса? – теперь девочка вспомнила, кому принадлежал голос.

– Скажите ему, что мальчик в пузыре теперь… Он вылечился, но его держат в плену. Скажите, что ему сделали больно. Ребра, болят ребра…

– Алиса, я не понимаю.

– Пожалуйста, скажите, что мальчик боится, очень боится. Мальчик очень хочет, чтобы ведьма умерла. Эта ведьма мучает его. Она приходит по ночам, рвет на себе волосы, а потом бьет мальчика. Она оставила его в торговом центре. И все эти люди в белых халатах делают мальчику больно. Вы скажете?

– Скажу…

– Мне нельзя больше говорить.

Она отняла трубку от уха и нажала на красную кнопку. Уже готова была бросить телефон в сумку, но вспомнила. Удалить исходящий звонок. Она знала, как пользоваться техникой: ее в норе было предостаточно.

Руки тряслись, и девочка едва не выронила телефон из рук, но удержала. Теперь всё. Другого шанса, скорее всего, не будет. Она хотела услышать голос майора, только он знал о мальчике из пузыря.

Алиса быстро поднялась наверх и проскользнула под одеяло. Грязная зима, грязный мир, грязная комната. И вся жизнь представлялась ей грязной. Спустя несколько минут внизу послышался шум. Она вернулась. Оставалось только надеяться, что ведьма сегодня не придет. Ребра еще болели, но дышать уже не мешали. Внизу раздались тяжелые шаги. Они приближались. Всё отчетливее, звучнее. Теперь шаги уже были на лестнице.

Притворись, что спишь, как делала этот много раз.

Девочка закрыла глаза, вспомнила о лунных кроликах. Сердце успокоилось, дыхание стало ровным. Тень опустилась над ее кроватью.

Сон быстро окутал ее туманом, так что Алиса не чувствовала, как над ее ухом нагнулась фигура и прошептала:

– Сдохни, тварь. Сдохни!

Алиса убегала с лунными кроликами, пряталась в их маленькие норы. Теперь она знала правду о них.

Это мы. Мы катались на желтом велосипеде с кроликами. Катались на Луне…

2.

В школе пахло мелом и мокрыми тряпками, которыми мыли пол уборщицы во время почти каждого урока. Теперь Алиса вставала утром, садилась в машину и уезжала из своего плена на полдня. Ей разрешили не носить школьную форму, разрешили опаздывать и даже по собственному желанию покидать школу. Но только в сопровождении матери.

В первый день ее плечи и голова тряслись от страха, она не могла произнести ни слова – ну, точно умалишенная! Все вокруг знали, кто она. Жертва педофила, садиста, державшего ее в плену целых двенадцать лет. Снисходительные улыбки и шепот за спиной. У нее был слишком острый слух. Но слабое зрение. Так что она не всегда могла видеть взгляды, сопровождавшие ее тонкую фигуру в мешковатой байке и штанах.

Алиса знала, что теперь не обязательно прятаться от солнца. Чужие взгляды испепеляли намного сильнее.

Она, восемнадцатилетняя девушка, сидела в одном классе с одиннадцатилетними недоучками, будто свалившийся с Луны мертвый груз. Парты были маленькими, кабинеты узкими. Но классный руководитель, женщина лет тридцати, Алисе нравилась. Наталья Кирилловна была похожа на симпатичную актрису со светло-русыми волосами и заразительной улыбкой. Она преподавала английский язык, и сама показала Алисе всю школу.

– Скажи, как зовет тебя мама? Алисочка? Или, может…

Тут Наталья запнулась, зная, как на самом деле звали девочку от рождения.

– Она… – солгать или сказать правду?

Солги…

Скажи правду!

Все здесь лгут.

Но ты не «все»…

– Она зовет меня «эй, ты» или «эта девка», – призналась Алиса.

Улыбка на лице Натальи померкла, как будто небо заволокло тучами.

– Не может быть такого.

Видишь? Здесь никто тебе не поверит. Возвращайся в нору.

– Я буду звать тебя Алисочка, хорошо? – улыбка снова засияла на лице Натальи, но глаза остались такими же мрачными и туманными.

Наталья видела время от времени следы на коже Алисы: иногда царапины, иногда кровоподтеки. Заговорив однажды с Катериной об этом, учитель получила короткий ответ: «Она сама себя калечит. Вам подтвердят это врачи». Словно оправдание.

Катерина не выглядела, как счастливая мать, нашедшая своего потерянного ребенка. Но ее можно было и нужно понять. Она пережила так много горя.

Алисе нравились уроки. Нравился запах страниц. Иногда она просто сидела и нюхала учебники, пока окружающие дети в классе тыкали в нее пальцами и хихикали. Большинство учителей относились к этому снисходительно. Но не учитель истории. Этот высокий мужчина средних лет с сединой в волосах едва не сломал Алисе руку, пытаясь вырвать у той учебник.

И Алиса возненавидела историю. В сущности, она никогда не любила ее, а папа не пытался заставить ее полюбить. Она была свободна в выборе своих увлечений. И всё же гнев, который она так пыталась усыпить, дрожал раненой птицей в ее груди.

Ведя урок, учитель по обыкновению задавал вопросы, делал паузу, и, не получая ответа, давал его сам.

– Кто знает легенду создания Рима?

Он уже открыл было рот, готовый сам дать ответ. Но Алиса опередила его.

– По легенде Рим был создан по воле богов. Ромул убил своего брата из-за насмешки. В 753 году до нашей эры он основал новый город и провозгласил себя императором. Он стал основоположником расслоения в обществе, разделив его на патрициев и плебеев. Плебеи возделывали земли и занимались животноводством в то время, как…

– Хватит! – вскрикнул учитель и стукнул ладонью по парте.

Алиса втянула голову в плечи. Класс затих.

– Читать ты умеешь хорошо, – сказал он, нагнувшись.

Но сейчас она не читала. Она хорошо помнила эту историю.

И внезапно чувство гнева подхватило ее, будто ледяная волна. Щеки загорелись. Она подняла ресницы и пристально посмотрела учителю в глаза. Он оперся рукой о парту, от него пахло, как от норы.

– Но учитель здесь я.

Алиса взяла учебник и с силой опустила на пальцы учителя истории. По классу разнесся глухой звук, словно кто-то прихлопнул муху ногой. Несколько секунд после этого не было слышно ни звука. Изумление застыло в глазах учителя истории. Так может смотреть только археолог, отыскавший священный Грааль. Мужчина выдернул правую руку из-под книги и схватился за нее другой рукой. Он открыл рот, набрал воздух, но не издал ни звука. Желание что-то говорить быстро отпало, когда он обвел класс взглядом. Дети, наблюдавшие всю эту картину, смотрели на девушку, неуклюже сгорбившуюся за партой, как на божество.

– Еще одна такая выходка, – сказал мужчина, сдерживая обиду, – и ты отправишься к директору.

Он больше не задавал вопросов.

2.

И всё же Алиса всматривалась в окна школы, пытаясь отыскать в туманной весне дорогу к дому. Больше всего она любила уроки математики и английского, но не могла узнать ничего нового. То, что проходили эти дети, она знала уже в восемь лет. Скука наваливалась на нее тяжким грузом. На переменах дети бегали и шептались по углам. Это называется «дружба».

– Друг.

Алиса неслышно шептала иногда это слово, прислоняясь к окну. На нем оставалось тонкое облачко белого налета. Тогда она пальцем писала: «Друг». Слово медленно исчезало, будто кто-то невидимый говорил Алисе: «Не думай об этом. Это неважно».

Они сломали мне ребра.

Ненависть. Вот слово, которое нравилось ей теперь больше всего. Такое мягкое, но в то же время сильное. И когда слово «друг» исчезало, она писала другое.

Ненависть.

Вернешься домой – ключ под камнем. Помни.

И она помнила. Она только ждала момента, когда сможет найти дорогу к этому камню. За спиной послышались шаги. Кто-то встал рядом.

– Тебе скучно? – женский голос. Это Наталья Кирилловна.

Девочка вздохнула, но не ответила. Не было смысла говорить. Всё равно никто ничему не верит. В этом мире вопросы задают не для того, чтобы получить ответы.

– Я слышала, что случилось на уроке истории.

Алиса поежилась. Маленький укол стыда где-то между лопаток. Именно туда сейчас опустилась рука Натальи. Прикосновение это было едва заметным, неуловимым. Но оно не обожгло, не испугало. Было хорошо, спокойно.

– Ничего страшного, – сказала женщина. – Тебе нечего стыдиться. Если честно, – она перешла на шепот, – я давно мечтала сделать это.

Только теперь обернулась и посмотрела в глубокие голубые глаза классного руководителя.

– Почему? – спросила Алиса.

– Потому что он заслужил. Но мы не всегда должны давать волю своим чувствам, понимаешь?

Алиса уже слышала это. От папы. И покивала головой.

– Ты умная. Тебе здесь не место.

Ну, вот опять…

На уроках английского Алиса изумляла своим произношением и знанием грамматики. Она могла бы сама встать у школьной доски и преподавать. Но Наталья не решалась спросить, кто обучил ее этому. Учителя на перерывах собирались в учительской и живо обсуждали жертву похищения.

Она знала тригонометрию, решала задачки пятого класса со скоростью калькулятора. Умножала в уме огромные числа, обладала превосходным правописанием. А что касалось литературы… Ей было ужасно скучно на уроках, где дети только учились внятно читать вслух.

В конце учебного дня, когда дети разбегались по домам, Алиса тайком проникала в актовый зал и касалась пальцами клавиш фортепьяно. Сначала робко, неспешно, затем увереннее и тверже. Клавиши под ее тонкими пальцами будто растворялись в пространстве, оставляя гармонию звуков.

– Не может такого быть, – прошептала Наталья Кирилловна.

Она неустанно следила за девочкой, ведь отвечала за нее собственной головой. Слезы давили ее от осознания, сколько этот ребенок пережил.

Передав девочку под опеку матери, Наталья направилась в кабинет директора.

– Ей тут не место.

– Кому? – спросила Марина Владимировна, распихивая документы и отчеты по полкам.

– Этой бедной девочке. Алисе Малько.

– Да, я слышала, что она натворила.

– Нет! Я не об этом, Марина Владимировна. Она слишком умная. Она может сдать экзамены и получить аттестат.

Марина Владимировна застыла на месте. Ее полная тяжелая фигура заполняла собою всё пространство маленького кабинета. Она с трудом протиснулась между столом и стулом и присела.

– Наталья Кирилловна, я понимаю, что вы переживаете за девочку, но спуститесь на землю. У нее задержка.

– Нет у нее никакой задержки! Она играет Бетховена по памяти и свободно говорит на английском. Уровень ее интеллекта выше, чем у всех этих…

– Наталья Кирилловна, – директор сделала движение руками, как бы прося говорить потише, – вы хотите сказать, что девочка, которая провела в плену двенадцать лет у какого-то психа, умнее детей, которые учатся в школе? Правильно?

– Мы не знаем, где она провела двенадцать лет, – оправдалась учитель.

– Наташа, очнись. Она, может, и умная, но ты головой подумай, как это будет выглядеть? Мы не можем заявить, что жертва похищения умнее обычных школьников. Понимаешь или нет?

Наталья Кирилловна понимала. Она глубоко вздохнула и провела пальцами по щеке, словно всё еще надеялась найти правильный ответ. Правильного ответа не было. Только отчаяние.

– Но мы же загубим ее здесь.

– А что нам делать? Отправить ее в Гарвард?

Не было ответа.

Наталья выбежала из кабинета, слезы душили ее. Несправедливость. Боль.

Она испытывала к этой девочке противоречивые чувства, странные чувства. Эта девочка… Было в ней что-то отталкивающее, но при этом такое родное. Все ее представления о мире, которыми она жила до этого, разбились. Она, Алиса, могла бы быть обычным ребенком, ходить в детский сад, слушать сказки про Колобка и Дюймовочку. Ходить в школу, учиться складывать руки, носить форму, выслушивать крики учителей. Но ничего этого в ее жизни не было. Она словно с другой планеты. И к ней хотелось прикоснуться. Будто ты отыскал древний артефакт. И, касаясь его, чувствуешь его вибрацию.

Она другая…

И ты другая…

Наталья видела, как смотрели на Алису. Порою, встречая ее в коридорах, люди отступали, делали шаг в сторону, как будто девочка могла чем-то заразить. Заразить запахом места, в котором провела столько времени не по своей воле. Точно она была грязная.

Тебя обходят так же.

Да. Она и вправду видела в девочке саму себя. Вот, почему ее так тянуло к ней. Мешковатая байка, штаны на два размера больше. Ей восемнадцать, и ее не существует в этом мире. Она живет в другом.

Ее мать всегда опаздывала. Как будто не хотела забирать свою дочь. Как будто мечтала оставить ее здесь навсегда. Девочка ласкала клавиши фортепьяно в актовом зале. Шли минуты. Минуты превращались в часы.

Ты когда-нибудь плачешь, Алиса?..

Она никогда не видела слез на щеках девочки.

Алиса остановила мелодию и подняла кисти рук над клавишами, как будто время на мгновение остановилось. И Наталья подхватила руку девочки, желая ощутить тепло. Но руки были холодными, ледяными.

– Пусть она не приедет, – сказала Алиса, глядя перед собой.

– Почему? Скажи, почему?

Наталья села перед Алисой на корточки так, чтобы быть ниже. Она положила свои ладони ей на коленки и почувствовала, какими они были острыми. Девочка не дернулась, не отстранилась. Только сглотнула слюну, как будто слова застревали у нее в горле.

– Потому что в том доме ко мне приходит ведьма.

– Какая ведьма? Расскажи.

– Вы всё равно не поверите, – ее руки, такие нежные и музыкальные ранее, начали сжиматься в кулаки, превращаясь в камни.

Нет. Только не ярость.

– Я верю тебе. Каждому твоему слову.

Кулаки разжались.

– Она живет в этом доме, – девочка прикоснулась к царапинам на шее. – Ходит неслышно днем. Иногда исчезает. Но потом ночью она появляется. Почти всегда появляется. И делает мне больно. Кричит. И никто не может мне помочь. И, кажется, она делает плохо отцу.

– Это твоя мать, да?

Молчание. Сильно сжатые губы.

– Они сунули меня в… тиски, в утробу и не давали дышать.

Руки девочки теперь разжались, как будто вся накопившаяся ярость разом выходила.

– Кто они? Кто, Алиса? Кто делал это?

– Они. Эти люди. Они кричали на меня и говорили, что я должна родиться. Я не могла дышать. Мне было плохо. Они сломали мне ребро.

– А ведьма? Ведьма там была?

Алиса резко повернула голову к Наталье и пристально посмотрела на нее. В глазах читалось отчаяние и страх.

– Да! Да!

– Они пытались так вылечить тебя, Алиса?

– Да. Я должна была родиться, но я не могла. Я плохая.

– Нет! – Наталья схватила Алису и сильно сжала в объятиях. – Никогда так не говори, слышишь? Ты не плохая, ты ни в чем не виновата, слышишь? Понимаешь? То, что они делали, – неправильно. Плохие они.

Руки девочки вдруг обрели твердость и обняли учительницу. Плечи затряслись. Она готова плакать. Готова.

– Пусть она не приедет, – снова прошептала Алиса. И от этого было только хуже. Ведь она всё равно приедет.

Ведьма, оставляющая следы на шее.

– Постой, – сказала Наталья и достала смартфон из сумочки. – Я сфотографирую.

– Нет! – запротестовала Алиса. – Мы не хотим!

Мы… Кто это – мы?

– Так надо, Алиса. Иначе плохих людей не накажут.

– Мой папа тоже плохой, да?

Наталья застыла. Разве на этот вопрос был правильный ответ?

– Иногда очень трудно понять. Порою самые плохие вещи становятся для нас спасением, а порой наоборот. То, что преподносится, как добро, оказывается самым страшным злом.

– И как понять?

Наталья пожала плечами. И вдруг сказала то, что сама хотела бы услышать.

– Слушай свое сердце.

Да, она была бы рада, если бы хоть кто-то сказал ей то же. Чаще всего люди говорят другим то, что хотели бы услышать в ответ.

Дверь в актовый зал хлопнула, эхо раздалось в пустом пространстве. Это была директор.

– Наталья Кирилловна, к девочке приехали, вы можете быть свободны.

В глазах Алисы застыла мольба.

Не отпускай меня. Не отпускай.

– Я помогу тебе, – произнесла Наталья одними только губами, чтобы слова не разлетелись в этом пустующем пространстве, не растворились в бесконечности.

Когда девочка вышла из актового зала, директор резко схватила Наталью за руку.

– Наташа, – прошептала она. – Не лезь туда, куда не просят.

Пререкаться с директором – всё равно, что перерезать себе горло тупым ножом. Но учитель промолчала, не подняв взгляда, вышла вслед за Алисой. Наблюдала, как та, сгорбившись, села в машину. Ее мать, с виду ухоженная статная женщина, села за руль с видом, как будто на заднем сидении у нее была мокрая вонючая псина.

Ведьма.

3.

Как только майор услышал о внезапном звонке Алисы, тут же сел в машину и помчался в Гомель. Превышал скорость, один раз едва не слетел в кювет, но всё обошлось. Спокойно. Нужно было беречь сердце, чтобы оно не остановилось раньше времени.

Мальчик в пузыре. Она говорила про мальчика в пузыре.

Несколько раз перед выездом он порывался набрать номер Катерины. Но всякий раз что-то невидимое останавливало его. Нет. Он должен просто сесть в машину. Без предупреждения. По дороге Павел заехал в торговый центр, купил книг, мягких игрушек и сладостей.

Всё это время он думал о сыне. Много раз хотел расстаться со своей гордостью, порвать с ней, как с грязной шлюхой, с которой так долго ложился в постель каждую ночь, просыпался каждое утро. И всякий раз трусил, как щенок под дождем.

Но сейчас было не самое подходящее время, чтобы бояться. Он должен увидеть Алису. Должен увидеть «мальчика из пузыря» собственными глазами.

Подъезжая к белому дому с опустевшим садом, его руки затряслись. Эту дрожь он никак не мог унять. Странно, столько лет он видел много мерзких вещей. Но этот дом…

Алиса услышала звук знакомого мотора, когда машина еще ехала по центральной улице.

Не может этого быть! Не может быть!

Она выбежала, как обычный маленький ребенок, ожидающий любимую маму с работы. Мама, конечно же, принесет подарки и поцелует в носик. Черный минивэн припарковался у забора.

– Только не это, – послышался голос Катерины. Она собирала мусор в пакеты и складывала их аккуратно, чтобы вынести. – Какого черта ему здесь понадобилось?

– Майор, – прошептала Алиса.

– Стой здесь, поняла?

Катерина схватила девочку за плечо, и прикосновение это обожгло до самых костей.

– Нет!

Алиса вырвалась и побежала босиком по дорожке, в коротких замызганных штанах. Снег растаял, оставив под ногами лишь месиво грязи. Холодный ветер пронизывал, но ей было жарко. Очень жарко.

Водительская дверь отворилась, и из нее вышел высокий плотный мужчина. Мешки под глазами выдавали бессонные ночи, а седины на голове стало еще больше. Но она узнала его, узнала. Бросилась к нему, сжала в объятиях, как будто всегда могла так сделать. Маленький нерасчёсанный котенок с грязными ногами.

– Ты босая, Алиса, – произнес майор, но не с укором, а так мягко, будто речь шла о пролитом кофе.

Алиса открыла глаза, отстранилась и дернула за ручку задней двери. Дверь открылась, и Алиса быстро прошмыгнула на заднее сиденье. Захлопнула за собой дверь. Катерина бежала. На ходу она решала: выдавать ли ей улыбку, или наброситься на майора с кулаками. Решила остановиться на чем-то среднем.

– Здравствуйте, Павел. Почему вы не предупредили, что приедете?

– Не хотел вас тревожить.

– Какие-нибудь новости? – она не сводила глаз с девочки, сидевшей в чужой машине. – Нашли его?

– Пока нет, но работаем, не покладая рук.

– Конечно, – она ехидно улыбнулась. Она знала, как могут они работать, не покладая рук. Будут перекапывать огороды, только бы найти труп там, где хочется. – Алиса, вылезь из машины! Что ты там делаешь?

– Пусть сидит, – запротестовал майор. – Я бы хотел пообщаться с ней.

Лицо Катерины вдруг преобразилось, стало тусклым и недоверчивым.

– О чем?

Майор пристально посмотрел в глаза женщины так, как умел это делать. Она не выдержала и опустила взгляд.

– Хорошо, – сказала она. – Только недолго. Ей нужно делать уроки. Она ведь теперь ходит в школу, вы знали?

– Да. В класс для отстающих.

Катерина усмехнулась.

– Но так ведь она у нас не гений.

Развернулась и ушла прочь.

Он сел за руль и завел мотор, на ходу решая, куда ехать.

– Кушать хочешь? – спросил майор.

– Да, – немного подумав, ответила Алиса.

Она и правда хотела есть. Сейчас очень хотела.

Он доехал до соседней деревни и свернул на колею, ведущую в лес. Такой путь здесь проделывали грибники и сборщики ягод. Колея вывозила к небольшой поляне, откуда расходились тропинки. Это ноги грибников их протоптали. И хоть вокруг была грязь и немного подтаявшего снега, машина легко справилась. Они остановились в солнечном пятне. Мотор затих. Март стучался в их окна.

Павел достал из пакета термос с горячим чаем, пирожные, печенье и бутерброды. Алиса схватила кружку и впилась губами в чай. Воспоминания, такие далекие. Жизнь в норе казалась ближе, чем жизнь в доме майора. Память стирает страх, боль, рождение…

Перерождение…

– Ты больше не боишься света? – спросил Павел.

Девочка отрицательно покачала головой. Не боится. Теперь есть много других вещей, которых она боялась.

Жуя кокосовое пирожное, она открыла рот, чтобы задать самый важный вопрос:

– Вы нашли папу?

Папу. Теперь, когда у нее есть отец, она всё равно считает папой того…

– Нет, Алиса. Но мы найдем. Расскажи мне о школе. Расскажи о доме, о… мальчике из пузыря.

Лицо Алисы помрачнело.

– Вы ведь заберете меня к себе, да? Вы же поэтому приехали?

Подбородок предательски задрожал.

– Я бы хотел, но не могу.

Павел опустил голову, но девочка, сидевшая на пассажирском сиденье, смотрела в упор. Немного чая выплеснулось под ноги.

– Почему никогда нельзя делать, что хочешь? Я хочу читать, но не могу! Я хочу рисовать, но не могу! Я хочу… Хочу… – ее голос, такой твердый и жесткий, теперь дрогнул, как сломанная ветка на ветру. – Хочу дружить.

– Всё будет, Алиса. Потерпи.

– Терпеть? – знает ли он, о чем говорит. – Я не могу больше. Скажите мне, чего я жду?

Я хочу кричать: они сломали меня! Все эти люди! Они сели на меня сверху!

Снова вопрос, на который не было ответа. Все чего-то ждут. Пятницы, утра, завтрашнего дня. Но ничего этого не существует. Завтра никогда не наступает. Ты всегда открываешь глаза и смотришь в «сегодня». Завтра никогда не наступит.

Алиса рассказала о докторах, об учителях, о других детях. Она была бабочкой, попавшей из террариума в банку. Но так никогда не узнавшей, что такое свобода. Он верил каждому ее слову. Может, мир, в котором она провела двенадцать лет и был адом, но он, Павел, точно знал одно: никто не научил ее лгать. Царапины на шее и следы на спине. Он сжимал руки в кулаки и кусал собственный язык, чтобы не закричать от отчаяния.

Лучше бы ты осталась в плену…

Внезапная мысль. Странная мысль. Жестокая мысль.

Лицо Алисы вдруг стало напряженным, ее глаза округлились, она обернулась.

– Ты слышал? – спросила девочка.

Он ничего не слышал. То ли оттого, что был поглощён мыслями, то ли потому, что здесь не было слышно никаких звуков.

– Что?

Они оба затихли, прислушиваясь к окружающему пространству. Не было пения птиц или шагов. Порой одинокая ворона могла прокричать, недовольно взмыв в небо.

И снова этот вой. Она слышала его. Крик, раздирающий душу, от которого мурашки бежали по бледной коже. Снова она встрепенулась.

– Вот. Разве ты не слышал?

Но Павел не слышал. Острый слух, которым обладала девочка, просидевшая в кроличьей норе так много лет, был недоступен другим.

– А что, если я… Если я и правда сумасшедшая?.. Они говорят, что я безумна.

Майор закрыл глаза. Он мог бы просидеть так целую вечность. Вот, что было самое сложное. Ты думаешь: «Ах, какая бедняжка! Она так долго не видела солнечного света! Она долго прожила в плену с психопатом! И как только она выдержала?». Но нет. Только теперь он осознал всю боль этого мира. И самое страшное было осознать, что не она жила в плену, а вся эта жизнь и есть плен. Плен лжи, плен лицемерия, плен обманчивых масок, которые вынуждены люди носить. Плен общественных законов, в конце концов. Не потому ли он неосознанно тормозил дело похитителя? Ведь он вынужден будет чужой рукой «вздернуть» его на рее. А это значит, убить Алису. Убить всё то, что сделало ее такой.

И что сейчас он должен ей сказать? Как объяснить, что весь окружающий мир – просто огромная ложь? И ты живи с этим. И все будут говорить тебе, какая ты несчастная, как много ты упустила в этой жизни! Как много ты упустила предательства, сорванных поцелуев, несчастной любви! Как много ты упустила лживых фраз и лести!

– Я вытащу тебя, слышишь? – он прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке. Она не отстранилась. – Обещаю. Только потерпи.

И обещания в этом мире так же лживы, как и сам мир. И твои не исключение.

Алиса, словно завороженная смотрела на майора и вспоминала папу. Он тоже многое обещал. Но ничего не сказала. Она всё еще прислушивалась к истошному воплю, крику, разрывавшему сердце. Боль таилась в нем. Такая глубокая, такая темная.

Майор показал девочке, как позвать на помощь, если его не будет рядом. Когда его не будет рядом. И она запомнила. До мельчайших подробностей.

Они тронулись обратно, когда уже начало темнеть. Сумерки уходящего февраля наступали незаметно, но быстро. Павел отвел девочку в дом, наблюдая за тем, как ее босые ноги скрываются в темноте коридора. Что-то неуютное было во всем этом доме, во всем этом пейзаже. Ему не хотелось находиться здесь.

Я вытащу тебя, слышишь?..

Он вдруг мысленно представил, как ее маленькое хрупкое тело лежит в овраге, объятое запахом разложения, сладким запахом смерти. Майор попытался сбросить с себя это видение. Женщина, натянув на себя лживую улыбку, ждала, когда же он сядет в свою машину и исчезнет навсегда.

– Вы всё еще не верите, что это ваша дочь? – спросил он.

Она нахмурилась, явно не ожидая продолжать этот вечер в разговорах. Пальцы ее невольно прикоснулись к ямочке под горлом. Явный признак волнения.

– Это не ваше дело. Делайте свою работу.

Кулаки заныли. Он мысленно схватил эту суку и прижал к стене.

Если хоть один волосок упадет с ее головы, сука! Хоть один!

Но то было только в его воображении. На деле же он просто пристально смотрел на нее, не сводя глаз.

Еще не время. Нельзя. Нет.

– Берегите ее.

Вот всё, что он мог сказать Катерине. Пока что всё.