2.
Его маленькая принцесса начала чихать. Сначала приступы были редкими. Один маленький чих не вызывал никаких подозрений. Но приступы становились всё чаще. К зиме нос Алисы уже никогда не бывал здорового телесного цвета.
Профессор пытался вспомнить, когда девочка болела в последний раз.
Люди – главный рассадник заразы. Людей в ее жизни не было. Кроме него. В те редкие случаи, когда его одолевало недомогание, он старался лишний раз не приближаться к девочке. Отдавал себе отчет в том, что может нанести им обоим непоправимый вред. Они оба были в обстоятельствах, когда выбор заключался лишь в двух вариантах: либо здоровье, либо смерть. Папа никогда не смог бы отвезти свою девочку в клинику. И она знала об этом. Ведь ей нужно оставаться в «пузыре».
Но сейчас ситуация выходила из-под контроля. Сперва папа подумал, что это обычная простуда. Отпаивал девочку парацетамолом и малиновым чаем с медом. Но состояние ее только ухудшалось. Глаза стали красными, язык опухал, чихание не прекращалось.
Алиса чувствовала слабость и не вставала с матраса. А кошка всегда лежала сверху. Всё такая же маленькая и пузатая. Несчастное существо, заточенное под землю. Профессору было жаль животное и порою ему хотелось выпустить кошку на волю.
Лекарства не помогали.
Алиса делала вдох и чувствовала, как множество острых ножей вонзаются в ее легкие. Она хорошо изучила анатомию и теперь знала, где у человека легкие. Две большие губки расширялись при вдохе, и в бреду ей казалось, что губки эти наполняются мелкими частичками стекла. И с каждым вдохом их становилось всё больше. Она всё время думала про мальчика из пузыря.
– Я умираю, – сказала она.
Профессор сидел рядом и смотрел, как она дышит. Погладил ее по голове.
– Нет, конечно. Ты простыла.
Кого он обманывал? Это не было похоже на простуду.
– Мне нельзя было выходить наверх.
Профессор вдруг почувствовал облегчение. Всё кончено. Больше не нужно бояться, что кто-то заметит или услышит. Если она умрет здесь и сейчас…
Больше не нужно бояться…
Мысленно он дал себе пощечину, заставил очнуться.
Ты думал так же о дочке, когда она корчилась от боли, помнишь?..
– Нет! – крикнул вслух профессор.
Девочка приоткрыла свои опухшие веки и простонала. Хотела спросить: «Что?». Но из больной груди вырвался только стон.
Каждый втайне мечтает о смерти любимых…
Профессор вскочил с места, несколько раз прошел вперед и назад по бетонному полу. Снова остановился возле матраса. Кошка своими желтыми глазами уставилась на него, словно говоря: «Видишь, что ты наделал?». Она не сводила с него взгляда, будто издевалась. Профессор нагнулся и схватил животное за холку. Кошка жалобно мяукнула. Девочка снова открыла глаза.
Окружающий мир растворился под тонким слоем желтого тумана. Предметы казались намного больше, чем были на самом деле. Бонни висела в воздухе, как огромный серый воздушный шар. Как она смогла это сделать?
Позади нее высилась чья-то темная фигура. Это не был человек. Кролик-оборотень. Он вышел из ее снов, нашел ее. Она кричала: «Папа! Папа!». Но так ей только казалось. На самом деле губы ее беззвучно шевелились, на лбу проступила испарина. Туманом заволокло всю нору.
Профессор унес кошку в дом. Если причиной состояния девочки была аллергия, то у нее больше никогда не будет кошки. Это расстроит ее, но, по крайней мере, девочка останется жива.
3.
На поверхности кошка прожила недолго. Словно дневной свет оказался и правда для нее губительным. Спустя неделю после того, как Алиса пошла на поправку, профессор нашел кошку в кухне за стиральной машиной. Она свернулась в клубок и тихо сдохла. Он зазывал ее несколько дней, пока не почувствовал слабый запах тухлого мяса. Но уже в ту секунду он знал, кто его издает.
Профессор закопал кошку на заднем дворе, недалеко от велосипеда. Земля была уже подмерзшая, так что пришлось повозиться. Соседка подозрительно покосилась на него через забор. И когда он поймал ее взгляд, недовольно отвернулась.
– Где Бонни? – спросила Алиса.
Она едва ли могла вспомнить события прошедшего месяца. Память бережно заботится о том, чтобы не оставить острых кинжалов. Жаль только, с возрастом эта способность угасает. И память превращается в дурно пахнущую свалку ядовитых отходов, отравляющих жизнь.
Профессор отмывал стены и пол в надежде, что в погребе не останется ни одной кошачьей шерстинки.
– Тебе нельзя больше с ней видеться. У тебя аллергия.
Девочка опустила голову, и ее нижняя губа надулась.
– Ты врешь, – сказала она.
Профессор остановился и выронил мокрую тряпку.
– С чего ты это взяла?
– Ты убил ее.
В груди что-то ёкнуло. Так бывает, когда тебя застигнут с поличным, но ты не выдаешь себя. Только никакого поличного и в помине не было. Ведь он не убивал эту чертову кошку. Она сама сдохла!
Он подошел к Алисе и присел. Поднял ее подбородок и заставил смотреть в глаза.
– Не смей так говорить.
Она поджала губы и вырвалась.
– Ты убил ее! Ты убил ее! Ты убил ее!
Ее лицо покраснело от гнева.
Я спас тебя! Снова…
Но вместо этого он прокричал:
– Да, убил! И это всё из-за тебя!
Глаза Алисы расширились, и её лицо, как воздушный шар, вмиг как-то сдулось. Он чувствовал запах ее адреналина, выходившего сквозь маленькие поры в коже. Пухлые губы задрожали. Она нравилась ему такой. Он безмерно любил ее в такие моменты.
– Ты заболела из-за кошки. И поэтому я забрал ее. Из-за тебя, понимаешь?
Девочка отвела взгляд, почувствовав свою вину и бессилие. Всё, к чему она прикасается, обречено умирать. Фиалки и кошки.
Алиса накрылась с головой одеялом и отвернулась. Профессор довольно улыбнулся и продолжил уборку. Потом он накрыл Алису пледом и вывел наверх, чтобы помыть. Она напоминала тряпичную куклу, безвольную, слабую. Хорошо, что он рядом, может поддержать ее и позаботиться о ней.
Вымыв ее, как следует, он вышел из ванной, чтобы принести полотенце. Девочка стояла на кафельной плитке, рассматривая свои ноги. Подняв голову, она заметила, как с запотевшего зеркала стекают маленькие капли воды. За ними виднелось что-то темное. Нижний край зеркала был теперь аккурат под подбородком Алисы. Она коснулась рукой его холодной поверхности и стерла воду.
От неожиданности она тут же отскочила. На нее смотрело чужое бледное лицо. Крик едва не сорвался с ее губ. Она зажала рот руками, осознав, что это ее собственное отражение. Мокрые волосы, большой белый лоб, синяки под темно-зелеными глазами, небольшие уши, розовые губы и маленький нос, слегка припухший у основания.
Почему она не замечала зеркало раньше?
Потому что ты не доставала до него…
Дверь открылась, впустив в ванную прохладный воздух. Девочка стояла перед зеркалом совершенно голая. Ее это нисколько не смущало. Она не знала, что такое стыд за обнаженное тело. Профессор вытер ее насухо и окликнул по имени. Но девочка так и застыла, глядя на себя в отражение. Проследив за ее взглядом, он всё понял. Выпрямился и опустил руки. Не мог же теперь он сказать ей, что это чье-то чужое отражение. Что в зазеркалье живет другая девочка по имени Алиса.
Она действительно там живет. И зовут ее Женя…
– Алиса, поднимай ноги.
Он пытался натянуть на нее трусики. Но она не двинулась с места.
– Почему я такая? – спросила она монотонно, как будто из нее высосали все эмоции. Голос сухой и безжизненный.
Он поднял одну ее ногу, затем вторую. Натянул трусы. Потом белую майку, затем принялся натягивать штаны. Почувствовал сопротивление в теле девочки.
– Зачем ты капризничаешь?
И тут вдруг ему на голову обрушился ее детский кулачок. Больно не было. Было неожиданно. Кулак пришелся по большей части на правое ухо. Он слегка взвизгнул и выпрямился.
– Почему я такая? – ее голос повысился, как будто смазанный двигатель набирал обороты. Эмоции вернулись к ней.
– Ты зачем ударила меня?
Она повернулась к нему, пристально уставилась. В этих глазах жил дьявол, в этом теле жил дьявол. Он был готов поверить в то, что она сама была дьяволом. Демон, которого ему послали в наказание. Но за что?
– Это ты виноват!
Она снова обрушила свои слабые кулачки на него. Он быстро схватил ее за руки, скрутил и укутал в плед. Сделал это крепко, но в ней откуда-то взялось столько силы, что профессор едва ли мог ее удержать.
Он сжал ее в объятиях так крепко, как только мог. Быстро вынес из дома и вернул в погреб. Где-то на полпути девочка затихла. И ему даже показалось, что она мертва. Развернув плед, папа увидел широко открытые стеклянные глаза Алисы, она глубоко вдыхала, пытаясь заполнить свои легкие жизнью. Она едва не задохнулась.
Прошло несколько минут, прежде чем она снова заговорила.
– Я хочу обратно! – закричала она и побежала по ступенькам. Споткнулась, упала и скатилась вниз.
Профессор подбежал к ней. Из разбитой коленки начала сочиться кровь, похожая на вишневое варенье. Девочка не проявила страха, а с интересом смотрела на рану.
– Тебе нельзя.
– Почему я не могу жить с тобой наверху? Я же могу мыться в ванной!
– Ты умрешь наверху.
– Ты врешь!
Он устал от этих вечных споров. Что еще ей нужно было, кроме его любви? Чего она хотела?
– Я принесу тебе зеркало, если ты хочешь, – вздохнул он и потер рукой лоб.
Девочка успокоилась. Она оглядела свою нору, снова почувствовала этот едкий запах. И приняла его предложение.
Кровь на вкус была не похожа ни на что другое. Когда рана засыхала, она снова сдирала корку. Из нее снова сочилась кровь. Алиса давила на кожу, чтобы капли стали крупными, как гранатовые зерна. Тогда она слизывала их с коленки. Этот вкус не был сладким, горьким или соленым. Он был терпким и оставлял во рту долгое послевкусие.
Когда зубы выпадали, порой она чувствовала этот вкус. Но зубы отрасли. А вкус крови из свежей раны на коленке был каким-то другим.
И теперь еще каждый день она смотрела на себя в зеркало. Сравнивала свое лицо с лицами актеров из фильмов, с лицами людей из журналов. В ней определенно было что-то не так. Как и в мальчике из пузыря. Она снимала с себя одежду и рассматривала свое тело. Маленькое, тщедушное, бледное. Алиса запускала пальцы в волосы, распутывала их. Иногда нащупывала под пальцами какие-то странные бугорки на коже.
Это болезнь. Всё это – ее проклятая болезнь. Теперь она могла просто смотреть в зеркало и даже говорить с ним. Губы шевелились и производили звук. Это похоже на волшебство. Она поднимала одну руку, затем вторую. И отражение всё повторяло.
Она заливисто смеялась. Папа приходил, но она не бросалась ему на шею. Теперь она была занята другим. Смотрелась в зеркало, как обычный человек смотрит в телевизор.
– Хватит пялиться на себя. Займись уроками.
– Не хочу уроки, – отвечала она, как загипнотизированная. Как та кобра, что вылезает из корзинки, извиваясь под дудочку.
Тогда он готов был разнести это зеркало, разбить его вдребезги, чтобы только осколки сверкали в лучах искусственного света. Но он сам открыл для нее еще одну дверь, дал ключ от замка и сказал: «Открывай. Иди».
Вот и пожинай теперь плоды…
– Ты не получишь ужин, если не займешься английским, – угрожал он.
Но в уголках губ девочки только играла насмешка. Нора становилась всё шире и шире только лишь потому, что папа сам это позволил. Еще немного – и она станет такой умной, что поймет всю его ложь.
Но я не лгу.
Профессор встал перед зеркалом, разрушая этот странный болезненный гипноз. Ее лицо вдруг становилось прежним. Брови поднимались, с глаз спадала пелена. Девочка становилась похожей на олененка из мультфильма.
– Папа, – говорила она, словно мужчина внезапно возникал здесь, в норе.
– Ты слышала, что я тебе говорил?
Она отрицательно качала головой, хотя всего минуту назад отвечала ему, что не хочет делать уроки. Или, быть может, это была не она? Может, это говорила девочка из зазеркалья?
Алиса в зазеркалье.
– Давай делать английский.
И они делали. Алиса с упорством повторяла неправильные глаголы. Снова и снова произносила английские слова. Иногда взгляд ее проскальзывал сквозь силуэт папы, ловил мельком отражение в зеркале. Отражение смертельной пустоты, ловушки, в которой она оказалась.
Затем снова сосредотачивалась на неправильных глаголах. Этих неправильных словах в правильном мире из четырех углов. Прямые стены, прямые углы, черный квадратный вход.
В зеркале всё виделось иначе. Как будто и пол там был не таким ровным, а матрас не таким низким и узким. Всё в отражении приобретало новый смысл. Словно бы она попала в какую-то другую нору. Если бы только она могла придумать такую нору, в которой могла бы перемещаться там, наверху. Солнечный свет не смог бы сжечь ее кожу и глаза, а другие люди не заразили бы бактериями.
Когда неправильные глаголы закончились, и папа ушел, Алиса подошла к зеркалу и прикоснулась к его холодной неживой поверхности.
Почему я такая?..
Глава 22.
Перерождение
1.
– Мы не можем взять ее в стационар, – сказала психиатр и легко коснулась плеча Катерины.
– Но она больная.
Психиатр прикрыла глаза, пытаясь найти правильные слова. Ей было жаль женщину, сидевшую рядом в кресле. Психотерапевт, под чьим наблюдением теперь находилась Алиса, видела в своей жизни много отчаявшихся родителей, хотевших сплавить своих трудных подростков в психушку. И никогда не испытывала к ним жалости. Нет, значит, нет.
Но эта женщина действительно страдала. На ее голову свалилось столько проблем и забот. Но помочь ей не представлялось возможным. Ее дочь, исчезнувшая и внезапно найденная, не была психически больной.
– Послушайте, Катерина, – начала она. – Ваша девочка – сложный случай. Мы с таким столкнулись впервые. Но у нее нет шизофрении или паранойи. Она не страдает социопатией.
– Не страдает? – женщина отняла руки от своего заплаканного лица. – Вы что? Она кричит на людях. Потом может уставиться в одну точку и сидеть так часами. А потом вдруг впадает в бешенство! Бьет вазы, рвет фотографии. Говорю же вам. Она выпрыгнула из машины. Она взломала дверь в комнату моей Женечки и… Не хочу говорить.
– Вашей Женечки, Катерина?.. – психотерапевт закусила губу и подергала очки, будто они плохо сидели на носу. Ей вдруг стало неуютно в кабинете.
– Разве это не социопатия?
– Нет. У нее высокий уровень социофобии. И по какой-то причине ситуация не улучшается, а наоборот.
– Так что мне делать? – женщина снова закрыла лицо руками и расплакалась. За окном прогудел низко летящий самолет. В коридоре послышался чей-то громкий смех. Внизу, на первом этаже, снова заиграло пианино. Опять за «пианистом» не уследили.
Психотерапевт готова была отделаться общей фразой: «Мы будем продолжать работу. Скоро всё наладится». Нет. Здесь нужно было что-то другое. Она обошла письменный стол, нагнулась, открыла ящик, порылась в нем. Не нашла то, что искала, открыла следующий.
– Вот, – сказала она. – Возьмите.
Протянула маленькую прямоугольную картонку. Визитка, на которой значилось только имя, название фирмы и номер телефона.
«Дмитрий и Валентина Шуляк. Перерождение. +375…»
– Что это? – спросила Катерина.
– Запомните, я не имею права распространять это. Слушайте, – она присела на край стола, скрестила ноги под черной юбкой-карандаш. – Это альтернативное лечение.
– Альтернативное?.. Но я думала, вы сможете разместить ее здесь!
– Нет, Катерина. Послушайте. Ни одна клиника не примет вашу Алису в стационар. Эти люди вам помогут.
– Что за люди? – слезы уже высыхали на щеках.
– Они пользуются нестандартными методами лечения для трудных подростков. Это называется «перерождение». Новый прогрессивный и очень действенный метод. Поверьте.
– Это какие-то таблетки?
– Нет-нет! Что вы! Эти люди создают уникальные условия, при которых человек как бы рождается заново. Отбрасывает весь прошлый опыт, понимаете? Ваша девочка, которую вы когда-то потеряли, родится вновь.
Катерина нахмурилась. Она не поняла практически ничего из того, что сказала психотерапевт.
– И сколько это стоит?
– Давайте так. Я предварительно позвоню им и попрошу принять вас без очереди и бесплатно. Ваша Алиса… – она запнулась. – В какой-то степени знаменитость. И для этих врачей будет счастьем помочь ей.
Знаменитость…
– Хорошо, – согласилась Катерина. – Я готова на всё…
2.
В этом узком сумрачном кабинете с полками, набитыми книгами и учебниками, Алисе казалось, что она снова вернулась в нору. Здесь, правда, было маленькое окно. Ее провели через запасной вход школы так, чтобы никто не мог увидеть. Эта комната, в которой она сидела на жестком ученическом стуле, была маленькой пристройкой к библиотеке, где хранились архивы и потрепанные книги. Потолок, однако, был намного выше, чем в норе. Рядом сидела Катерина. Сегодня она надела белую блузку и бордовую юбку до колен. И расплывалась своей самой искренней улыбкой.
Это был уже не первый их поход в школы. Третий. В двух предыдущих директора откланивались и молили простить их за то, что не могут принять девочку с эмоциональными проблемами. А между их: «Простите, но уже середина учебного года. Все места заняты…» – читалось: «Мы не хотим проблем из-за вашей психопатки».
Но в этот раз было немного по-другому. Директор, полная низкая женщина, была похожа на жену майора. Сердце Алисы тут же екнуло. Она вспомнила запах кофе и пирога. Она вдруг вспомнила капли дождя на щеках. Ее передавали из рук в руки, как потрепанную старую вещь, которую жаль выбросить, но и на полке стоять она не может.
Сначала психиатры, теперь вот это. Полная женщина улыбалась Алисе. И всякий раз, когда она это делала, ее подбородок прижимался к широкой шее, создавая складку.
– Будет, конечно, сложно начать с середины, но, думаю, мы сможем попробовать.
Катерина воспряла духом.
– Так вы возьмете? Возьмете ее?
Это «ее» резануло слух директору, но та не подала вида.
– Да. Вот только нужно решить, в какой класс… – женщина задумалась, тихо подошла к Алисе и, покряхтев немного, присела рядом на стул. – Ты в какой класс хочешь?
Девочка не подняла подбородок и ничего не ответила.
Я хочу домой.
– Она умеет читать и писать. И, кажется, считать.
Кажется.
Женщина вопросительно посмотрела на мать.
– У нас есть специальный класс, – сказала директор. – Для… особенных детей. Думаю, с программой пятого класса она справится. Правда, Алиса.
Пусть ведьма уйдет…
– Ответь тёте, – попросила мать.
– Меня зовут Марина Владимировна, – женщина протянула руку для рукопожатия.
Алиса никогда никому не пожимала руку. Но не потому, что не хотела, а потому, что никто никогда до этого момента не протягивал руку.
Девочка выставила свои длинные пальцы так, что ладонь стала похожа на твердую доску. Марина Владимировна засмеялась звонко, как ребенок, и это удивило Алису. Папа смеялся так же. Женщина прикоснулась к руке Алисы. И это прикосновение обожгло ее жаром чужой кожи. Это было приятно.
– Можем начать с третьей четверти, сразу после зимних каникул, – сказала директор.
Катерина рассыпалась в благодарностях. Коррекционная школа для отстающих в развитии детей отказалась принять Алису. Ее директор утверждал, что интеллект девочки куда выше, чем у среднестатистического восемнадцатилетнего человека. Чего еще можно было ожидать от директора школы для дебилов? Наверное, он и сам не далеко продвинулся.
Этому испорченному годами мучений ребенку нужен был особый подход. И здесь она его найдет. Наконец-то Катерина свободно вздохнула. Теперь у нее будет больше времени заниматься своими личными делами. Дела эти помогали ей жить, пока ее дочь не нашлась. Искалеченная, больная, неразвитая духовно.
Теперь она могла вздохнуть спокойно. Осталось несколько дней до окончания каникул. Доставая ключ из сумочки, она нащупала пальцами прямоугольную картонку.
Перерождение…
3.
В комнате – это было светлое помещение на окраине города – сидели шесть человек. Помимо Катерины и Алисы здесь были Дмитрий и Валентина, и еще две незнакомые женщины средних лет. Они все о чем-то говорили. Слова сливались в один сплошной звук. Иногда в этом шуме можно было расслышать отдельные слова.
Проблема. Родиться. Исправление. Помощь.
Она устала сидеть вот так с опущенной головой. От мытых волос приятно пахло шампунем, и Алиса проникала в этот запах, превращая окружающую обстановку в туман. Она почувствовала, как ее накрыло одеяло. Тяжелое, жаркое, хотелось откинуть его. Алиса осмотрела окружающих. Их лица расплывались в снисходительных улыбках. Кокон, созданный одеялом, сжимался, и девочка инстинктивно начала сопротивляться. И чем больше она сопротивлялась, тем больше эти оковы сжимались.
– Давай, моя хорошая, мы положим тебя на пол, – это был чей-то женский голос.
Не надо, не надо…
Девочка начала брыкаться, гнев черным дымом начал застилать ей глаза. Чтобы усмирить ее силу, единственный мужчина в комнате сжал ее в сильных «объятиях». Она почувствовала, что задыхается. Ее голову тоже укутали в одеяло. Темнота накрыла мир, и она не могла понять: как могла так сильно ее раньше любить? Свет. Маленькая щелочка света. И Алиса смотрела в нее, тянулась к ней, вся жизнь теперь сосредоточилась в этой щелочке.
Не надо, не надо!
Хотелось закричать, но воздуха в легких не хватало. Ее положили на пол.
– С ней всё будет хорошо? – спросила Катерина, нагнувшись над бугорком в одеяле.
– Это одеяло символизирует материнскую утробу, – отозвался Дмитрий. – Теперь ей нужно родиться заново. Садитесь.
Он указал на ту часть «кокона», в котором находились ноги Алисы. Катерина села с самого краю.
– Нет-нет! Садитесь полностью, всем весом! – закричал мужчина строго.
Катерина уставилась на него в ужасе.
– Не бойтесь, – отозвалась Валентина. – Всё будет хорошо. Она должна почувствовать тяжесть. Почувствовать то, что чувствует новорожденный.
И Катерина, вспомнив всё, что ей пришлось пережить за последние полгода, навалилась на ноги Алисы. Девочка вскрикнула, но никто этого не расслышал. Она всё еще пыталась вырваться, но ничего не выходило. Она мычала и стонала. Кто-то навалился всем весом на ее таз, кто-то сдавил ей ребра. Алиса не могла дышать.
– А-а-а… – простонала девочка.
Так плохо ей не было никогда. Она пыталась припомнить весь страх, испытанный ею за короткую жизнь. И даже если собрать его в один огромный сундук, он не смог бы перевесить тот ужас, что девочка испытывала сейчас.
Я умираю, папа. Умираю. Ты лгал мне. Лучше бы солнце сожгло меня. Но не они…
– Рождайся! – загремел басовитый мужской голос.
Катерина вздрогнула и слегка ослабила хватку.
– Когда она начнет двигаться, прижимайте ее сильнее, – сказала одна из женщин.
Просвет в одеяле был таким маленьким, но таким манящим. Свет еще никогда в жизни не был таким желанным для нее. Она вглядывалась в него, пыталась вытянуть руки, коснуться пальцами, но ничего не выходило. Ее тело было скованно. Кто-то всем весом сжал ей ребра.
– Я не могу дышать, – говорила она, но на деле только шевелила губами.
Боль нарастала.
– Рождайся!
Рождайся… Рождайся…
Снова образы лунных кроликов. Тех самых кроликов, которых она видела на желтом велосипеде. Маленький детский велосипед с маленькими белыми кроликами.
Это были мы…
Рождайся… Рождайся…
Алиса попыталась вспомнить свое рождение. Туман, из которого она долго выплывала. Но память ее лишь взрывалась вспышками серых картин. О том, как она училась читать, как выпадали ее зубы, как она впервые вышла наверх. И было что-то еще. Что-то более давнее, болезненное, страшное. Сознание спрятало это в маленькую свинцовую коробочку, запечатало в цепи, повесило замок. И взломать этот замок не представлялось возможным.
Но сейчас, под тяжестью взрослых тел, она мысленно просачивалась в замочную скважину. Оказавшись в кипельно-белой комнате, она видела трещины. Белая краска, которой были покрыты стены этой воображаемой комнаты, трескалась, осыпалась, а под ней темно-серый бетон. Стены ее норы. И тот же мерзкий запах ударил в нос.
Нет, я не хочу возвращаться. Выпустите меня. Выпустите меня!
И она сделала еще одно усилие.
– Подбодрите ее, – произнес чей-то женский голос. Теперь разобрать, кому он принадлежал, не представлялось возможным.
– Как? – спросите Катерина.
– Говорите, как ждете ее рождения.
– Я жду рождения своей девочки, – голос Катерина дрожал. – Я мечтаю о ней. Я буду расчесывать ее волосы, – она закрыла глаза и заплакала.
Образ ее дочери снова встал перед глазами. Вот она впервые на руках, впервые берет грудь, впервые смеется, ходит. А потом черная пропасть, бездна. И маленькое желтое платье.
Алиса почувствовала, как гнев, подобно черной дыре, засасывает ее всё глубже и сильнее. Она стиснула зубы так, что хрустнула челюсть. Изо всех сил она закричала, набрав полные легкие воздуха. И грудная клетка с силой толкнула того, кто сидела на ней сверху. Удалось высвободить одну руку, выпрямить ее и прикоснуться к свету. Но взрослые еще сильнее навалились. Теперь в этой темной душной норе она вспомнила конфету. Ту самую конфету, которая вызвала такую ярость.
Ненавижу! Ненавижу тебя! Это всё ты!
Пальцами она зацепилась за мягкий ворс ковра изумрудного цвета и рывком начала вытаскивать себя из этого плена.
– Да! Рождайся! – кто-то кричал.
Мне бы только добраться…
В просвете дыры появились ее темные волосы.
– Теперь помогите ей. Выталкивайте ее, – это был мужской голос.
И Катерина ослабила хватку. Девочка сделала глубокий свежий вдох и провалилась в черную пустоту. Эта пустота была приятной, как таблетка, избавляющая от головной боли. Пустота. Должно быть, так выглядит смерть. Так выглядит рай.