Счастье
Река неширока, но довольно своенравна. Отец отталкивается от воды небольшим, почти игрушечным веслом, а я, счастливый безмерно, верчу головой по сторонам и вижу вдруг, как, огибая острова листьев кувшинки, маленькие милые птички, просыпавшись из горсти материнского крыла, отважно отплывают от берега неподалёку от нас.
–Га-га-га! – пускаю я свой крик по течению реки им навстречу, и утята, немедля построившись в линию, приближаются на зов. Мама-утка останавливает малышню, и, похвалив за послушание, отпускает погулять, поглядывая на меня не то, чтобы очень уж сердито, но укоризненно. Мне едва ли исполнилось пять, я тоже – почти что утёнок, такой же белобрысый, как и вся её ребятня.
– Папа, ты посмотри только, какие они умные! – обращаюсь я к отцу, и, не в состоянии справиться с восторгом, снова кричу, – Га-га-га!
Расслышав призыв, пуховички торопятся, и, семеня под водой треугольным игрушечными лапками, вновь выстраиваются в ряд.
Из глубоких голубиных глубин неба, прикрыв глаз белёсой, выгоревшей на солнце бровью, месяц разглядывает меня, а отец сердится притворно:
– Не шали, не дёргай ребятню, видишь, как мать-то волнуется. – Ему жаль утку, но весело следить за моей забавой.
Мы не так часто совершенно одни. Обыкновенно со мною мать, но она так строга, что рядом с нею всегда хочется плакать. Если честно, я ещё не очень хорошо умею делать это, научился совсем недавно, нарочно думая перед сном о страшных вещах, которых было ещё так мало в моей жизни. А вот гогот… тот выходит здорово, сам по себе.
И я вновь напрягаю горло:
– Га-га-га! – и утка кидается наперерез детишкам в тонких фланелевых пижамках, что дружно плывут за нашей маленькой надувной лодкой, распознав мой, знакомый им уже голос. Раскинув руки, рассержено глядя в мою сторону, мать обнимает утят, и те, потеряв нас из виду среди ветвей её оперения, скоро успокаиваются, а уже через минуту принимаются гоняться за вкусной утиной травой96. Они повторяют то, чему учит их мама, – делают бутерброды из ряски и комаров. Надо только чуточку обождать, пока маленькое кровожадное насекомое в тельняшке на тонком тельце присядет на трилистник, а там уж…
С лодки мне хорошо видно, как самый крупный, и от того не совладавший ещё со своими размерами утёнок, нацелился на ближайший к нему листочек. В тот самый миг, когда истомившийся зноем комаришка присел-таки на ломтик травы испить речной водицы, вдруг раздалось громкое «Ба-бах!». Волна накрыла утёнка с головой, а наша лодочка, едва не перевернулась, сделав приличный глоток воды, даже не пошевелив пухлой губой борта.
Утка мать и мой отец, одновременно кинулись к детям, каждый к своим.
Не знаю, куда глядели утята, я помню лишь то, от чего был не в силах оторваться сам. Я видел, как, с разломившегося надвое моста, в реку медленно сползал автобус, битком набитый людьми. Взъерошенные мужчины и растрёпанные женщины с опухшими от страха лицами выпадали из насильно отжатых дверей, свисало тряпкой переднее стекло, кто-то старался пропихнуть через тесное окошко ребёнка, а водитель, из-под кепки которого ручьём стекала кровь, яростно раскачиваясь всем телом и газуя раз за разом, пытался удержаться передними колёсами за ускользающий берег.
В тот день я впервые узнал, что счастье никогда не бывает безмерным. Всегда отыщется нечто, что положит ему предел. И хотя бы поэтому стоит нести его бережно и осторожно, как свечу или одуванчик, как детский крик, пущенный по течению реки.
Карта неба
Циферблат звёздных часов велик, когда мал ты сам. Ход их оглушителен. Дни бесконечны и каждое обещание мнится приговором, всякий упрёк казнит безнадежностью навечно, любая малая радость – счастье.
Коли теряются те часы с годами, меняя их на дешёвую поделку, мельчает человек. Сличая себя по подделке, сам становится ею, не замечая того, сбивается с предначертанного пути. Гнёт голову упрямо долу, а после, распластанный навзничь, глядится в небо, не в силах исправить того, что вершил.
В тот миг появления нового, человека, звёзды подходят ближе к колыбели, заглядываясь на младенца, балуют его, передавая часть своей силы, настраивая струны души на сердечный ритм единой любви. Впрочем, иные отступают назад, в тень Вечности, ибо уготованы другим. Или, убаюкав, уходят насовсем. Со многими немногим делясь, им недосуг держаться дольше. Падают без сил, не дотянув до зимы, передоверив свои дела, перепоручив, понадеявшись. Напрасно ли, нет, – не узнать про то до скончания века. Но не от того ли глядится в ночное небо человек, сверяя по звёздам жизнь свою, теряя и отыскивая вновь среди них себя.