Всё испортил соловей
Поутру все дорожки покрыты открытыми форточками домов подземных жителей. Словно горстки мака просыпаны там и сям. Перекликаясь,в ответ на зов самолёта, своё "ку-ку", воздушный поцелуй,выпускает в свет кукушка…
Лягушка встречает и провожает поезда, как соперников, сурово выкатывая глаза и раздувая щёки резонаторов, резонно полагаю, что это придаёт солидности.
Осы летают с расслабленными руками… все в лимонном соке. Ещё вялые и дружелюбные от того…
На деревьях появились листочки… Маленькие… Зелёными стоматитными язычками дразнят друг друга. Ну и всех, кто мимо…
– Простите… извините, я пройду. Аккуратненько…
Со стороны кажется, что ты не в себе, ибо разговариваешь сам с собой. Ан нет!
Первые весенние хлопоты застали земляных пчёл прямо посередине тропинки. Поэтому, ходить приходится аккуратно переставляя ноги, чтобы не потревожить скромных соседей. Группа товарищей доставила свою главную даму из промёрзших глубин на поверхность. Та, предаваясь неге в полной мере, позволяет ерошить и сушить свои пышные меха под пристальным взором сияющей бонны… Ещё не злобной, но уже горячей.
Всё испортил соловей. С присущей ему заносчивостью, присел на пенёк, что отдыхал подле тропинки, откинул фалды концертных одежд своих… глянул одним глазом, другим в сторону не ожидающих вероломства пчёл… И спланировал в самый их хоровод. В самое сладкое…
Трудно входить после в дом, где свалявшийся за зиму воздух лежит густо и вязко.
Тошно слышать сладкоголосие соловья, так споро расправившегося с мохнатым милым семейством.
Первый снег
По лесу раскиданы крупные аппетитные куски белой булки. Или то, что кажется ею.
Обглоданные первым настоящим морозом полукружия чаги с берёзовых стволов… неровные разломы сухарей лип, упавшие навзничь дубы, обнаружившие букеты корней… и первый, едва заметный глазу снегопад, который невесом и невидим, но уже жив…
Воздух местами истекает соком озона, а примятые тёплыми телами оленей гнёзда травы пахнут влажной пылью…
Подул ветер. Казалось, что берёза тряхнула поредевшими кудрями, но нет. То был первый снег.
Не торопись…
Водоросли в пруду – не просто неряшливые комки тины. Время от времени они выставляют согнутую лодочкой детскую ладошку листа. Покрутят ею в разные стороны, проверят,– тепло ли, холодно ли над водой. И, разобравшись со сложностями перемещения воздушных масс, противоборстве фронтов атмосферного давления и разницей температур, быстро прячут её в относительно тёплый карман пруда:
–Ну, уж – нет! Я пока подожду,– бормочет растение,тихо и спокойно укладываясь на самое дно. Взбивает мягкую перину тины и , засыпая, бормочет соседке-лягушке,-"Ты, того, не торопись наверх. Рано."
– Успеется,– соглашается та и поворачивается на другой бок…
Мишка
На самой макушке каждого лета, начинает явственно проступать запах Нового Года. То ли сосны, обжаренные солнцем, элегантно и томно благоухают. То ли мы сами, уставшие уже от зноя, тянем прохладное одеяло зимы на себя. Как и всё вокруг. Со свойственным человечеству неутомимым эгоизмом.
Это немного странно, но с таким удовольствием вспоминаешь, как кто-то ленивый там, наверху стряхивает снежинки со своего стола. И какие они аккуратные, строгие. Какие непрочные, ранимые сахарные и трепетные… холодные!
Миша Вахрушев рассматривает снежинки через увеличительное стекло. Он хороший парень. Спинальник. В свои 22 года так мало видел, и так много почувствовал.
Для того, чтобы задержать мгновения радости, которые находит вокруг себя, Миша сочиняет стихи и рисует. Стихи диктует маме, та вписывает их размеренным почерком в тетрадь, посечённую на квадратики. А вот рисовать мама не умеет. И Мише приходится делать это самому.
Он не может обхватить своими полупрозрачными пальцами кисточку, не в состоянии даже просто поднять руку, чтобы согнать комара, но когда мама вкладывает ему в ладонь кисть или карандаш, то видно, как руку парня перехватывает кто-то крепкий и надежный, ибо линии, возникающие из-под его пера всегда ровные и четкие, словно сделанные по трафарету…
Летом мама вывозит коляску с Мишей во двор школы, что неподалёку. Под высокую берёзу. Во время перемен, ребятишки подбегают поболтать. Они нисколько не смущаются мишкиной немощи. Без панибратства задирают его, и, со свойственным мальчишкам смущением, проявляют заботу, отгоняя от лица Миши насекомых. Оберегая от пощёчин солнца, перекатывают неловкое транспортное средство поближе к стволу, подальше от зноя.
Звонок на урок и Миша остаётся один. Он вдыхает в себя чужие движения. Так жадно, как может. Насколько достаёт сил. Чтобы хватило на всю долгую пору ненастья и снега, о котором мы грустим с середины лета.
Луна
В юности мы не ведали о тёмных сторонах луны. Смотрели на месяц, и видели его сказочный профиль. Рельефные скулы и лукавую улыбку. Из ближайшего к нему облака сама собой воссоздавалась игривая кисточка… А что теперь?!
А теперь мы не замечаем остриженного ноготка луны на ювелирной витрине звёздочёта.
Мы отчётливо различаем чёрную, неосвещённую его часть на безнадёжно тёмном небосводе, а , вместо добродушно-весёлого коварства, изощрённая издёвка чудится нам,бедолагам, во всём его девственно-чистом облике…
И так зябко и пусто нам от того…
Бывает и так…
Уголь, он разный. Один сгорает в печи, оставляя после себя приятный запах, доброе тепло и невесомую скромную горку пепла. Другой плохо горит, дурно пахнет и понуждает чистить после себя и печь, и поддувало, и пол перед ним…
А на вид-то вроде,– уголь! И первый, и второй.
Так и люди. На первый взгляд похожи…
Обычно, стараешься не обращать на себя их внимание, но, когда приходится,не утомляешь лукавством. М-да…
Ибо ,– если верно и прямо беседуешь с такими, они думают, что неспроста это. Чувствуешь себя "в праве",– значит за спиной некто… с волосатыми руками. И невдомёк им, что ты безнадёжно наивен, а в твоей груди, выполняя нелёгкий труд, бьётся честное сердце…
Идеи добра и зла витают в воздухе, кто настроен принять – принимает и фиксирует. Выдаёт за свои. Когда одна понятна многим – это уже не идея, это нечто большее, что связывает нацию, народ, группу людей, обживающих одну территорию планеты. Обживающих, и уничтожающих её… Сжигающих в печах своего равнодушия.
Бывает и так.
Пасха…
У нас рассвет, и розовое солнце дает обет, к обеду ускользнуть Морфею полуденному в объятья…
Белый свет… белый стих… Вследствие наличия отсутствия чувства ритма или по причине обострённости его восприятия? Кто бы знал…
Знать и понимать,– совсем не одно и тоже. Знания даются для того, чтобы мы умели распознать то, что приходит с опытом. Или не даются.
Ты внимательно смотришь вокруг себя, анализируешь происходящее. Процесс жизни – самая важная ее составляющая. Затребованное количество, которое переходит однажды в качество.
Но, если ты не смог впитать в себя, что дОлжно, чем восполнить этот бездонный пробел? Игрушками, впечатлениями, яствами… И что делать, когда ты останешься один на один с собой? Как оправдаться за рождение? Что делать, если очевидность правоты ставится под сомнение всеми, кроме того, кто сию очевидность познал?
Грустно, если представители меньшинства стремятся убедить большинство в своей нормальности. Страшно жить, игнорируя очевидность её быстротечности.
Нам кажется, что в жизни всё случайно. Но ничто так тщательно не подготовлено, как то,что получилось "само собой"…
Крыска
КРЫСЫ – род млекопитающих семейства мышей. Длина тела 8—30 см, хвост примерно такой же длины. Существует около 70 видов,преимущественно в лесах тропиков и субтропиков; некоторые (серая и черная крысы) вслед за человеком расселились очень широко. Наносят ущерб народному хозяйству. Переносчики глистных и многих инфекционных заболеваний. Лабораторные животные.
– Скажи-ка, дружочек, бывает так, что ты утомлен и расстроен, и вынужден вставать, и рыться в лекарствах, чтобы найти то,что успокоит тебя, что утолит твою боль или печаль… Ведь признайся, что, проглотив пару пилюль, ты не задумываешься о том,кто и как проверил их действие на себе. Важно лишь то, что они помогут тебе продолжить свои дела…
– Ну… в общем…
– Я прав?
– Да не думаю я об этом! Проглотил, и пошёл дальше.
– Вот, в этом-то и беда, что ты не думаешь. Ты не думаешь.
Он не думает. Она не думает. Оно не думает. Никто не думает…
– Привет! Меня зовут Крыска! Кто-то говорит, что банальнее ничего невозможно было выдумать… Ну, а я так не думаю! Куда смешнее гордиться нарицательным, общим для всего нашего крысиного рода, именем Лариска,сжимая в зубах, недоеденный, хрустящий песком и добытый из помойного бака, кусочек колбасы.
А я живу свободно. Дверца моей клетки всегда открыта. Да и сама клетка существует, в общем, только лишь для моей безопасности. Чтобы не отдавили хвост или лапы во время уборки! К тому же, работающий пылесос – опасная забава. Черная дыра крысиного мира! Мне удалось, однажды, испытать на себе ее неумолимую притягательную силу. Развлечение на для слабых, прямо скажем.
Приятно испытывать упругость диванных пружин, соскакивая со спинки вниз. Интересно прятаться под подушкой, а еще интереснее тащить её на своей спине, притворяясь диковинной мягко-панцирной черепахой. Я люблю дремать на плече одного из домочадцев,когда он сидит у компьютера и увлеченно отстреливает 3D-образы,скопированных из параллельного мира, монстров. А вот, когда он занят чтением или общается с приятелями, которых знает лишь под взятыми напрокат виртуальными кличками, это становится забавным, и так захватывает, что дремоту снимает, как по мановению волшебной палочки.
Мы придумываем вместе такие проказы..! И если, вдруг, мой милый друг грызет свой, и без того недлинный ноготь, я яростно тру зубами о зубы, чтобы дать ему понять, что мне тоже не все равно. И в минуты нежности, о которых никто не должен, в общем-то подозревать, мы соприкасаемся носами, или сопим друг другу в ушко. Я громко пыхчу в его красивую упругую раковину, а он аккуратно выдыхает в мой податливый полупрозрачный лепесток.
Конечно, наши силы не равны. Но в каких единицах измерить силу трепета, мощность притяжения меж нами? Кто скажет?.. На каждую крысу, балансирующую по перилам лестницы жилого дома, всегда найдется свой эпидемиолог с дозой крысиного яда, умело замаскированным под угощение.
На крысу, слоняющуюся подле мусорной свалки, вполне хватит объедков, и ее живот нечасто бывает пуст… Только редко кто остановится побеседовать с нею «об умном». А ведь мы, крысы, внимательны, понятливы и любим все прекрасное. Пейзажи, классическую музыку, красивых… душевно красивых индивидуумов. И нам совсем не важно, к какому роду-племени относится тот, кто нас привлек. Нам претят разного рода классификации по признаку принадлежности к определенному классу, виду или роду. Крысы… Вы только прислушайтесь! Кры-сы… Крыса – краса… Скажете, не однокоренное слово? Не звучит? Не похоже?! И похоже вучит, и похоже… А вы говорите «крысы»!
М-да… Риторика – мой конек. Заговорю кого угодно!
В моей жизни происходит масса интересных вещей, о которых мне не с кем посплетничать, кроме тебя, дорогой мой аноним. Однажды раскачавшись в гамаке тройного «дабл-ю», трудно и я бы даже сказала, – практически невозможно отказаться от возможности выплеснуть помои своего сознания в лицо собеседнику, и не получить реальную пощечину в ответ!!! Но… надо же научиться себя сдерживать, в конце-то концов! Не так ли!? Я ведь понимаю, как непросто тебе, связанному социальными паутинами вездесущего и всезнающего Интернета, вырваться из мифов и заблуждений, навязанных и сформированных такими же как и ты, двуногими. В угоду себе, любимым.
Но я попытаюсь, все же, привлечь твоё внимание. Или отвлечь! Хоть ненадолго.
Ты удивлен, что невзрачное и презираемое тобой существо научилось выходить в Интернет и знает, что такое «www»? Ха! То ли еще вытворяют «питомцы», оставаясь один на один с вещами и гаджетами своего «хозяина»! Я знаю одну собаку, которая в отсутствие… Ну, впрочем, я чересчур отвлеклась.
Итак… День первый. За 12 часов до того, как я появилась на свет.
Мои родители, бабушки и дедушки, – все они были весьма начитанными, интеллигентными. Как говаривали в старину, – не чуждыми образованию. Близость к миру просвещения, нашей семье далась весьма непросто. Из поколения в поколение, мои прадеды, тетки, дяди и прочие родственники, погибали на алтаре науки во время различных экспериментов и опытов. На них испытывали действие ядов и лекарственных препаратов, их использовали в качестве лабораторных животных и «живого материала», для отработки навыков забора крови и вивисекции в чистом виде.
Студенты и студентки выхватывали представителей нашего многострадального семейства из круглой металлической коробки со страшной и явно немецкой фамилией Бюкс, и не дрогнувшей рукой приносили их в жертву своим дипломным, курсовым и прочим околонаучным работам.
Если обсуждать парней, студентов, то они еще так – сяк, к ним у нашей семьи претензий меньше всего. Они, как правило, нерадивы, но не жестокосердны, а если и принимались терзать тела моих несчастных предков, то делали это быстро, решительно и безболезненно… Но вот студентки… студенточки, верещавшие при одном лишь виде иглы, направленной в их сторону, – те не напрягали свои узкие лбы, чтобы понять, что в их руках не муляж, а чужое живое тело. По-крайней мере, так говорила моя мама…
Она видела, как ушли в лучший крысиный мир ее родители. Дедушка погиб от рук одной тщедушной золотушной студентки, чьи наманикюренные когти были покрыты нарочито – беспомощным перламутром. Эта стерва явно не читала учебник, и дедушка испустил дух прежде, чем она нашла то, единственно правильное место,
в которое надо было вонзить стальное жало шприца. Игла должна входить быстро, пронзая кожу, но девица не торопилась, а раз за разом, не спеша вдавливала иголку в розовую кожицу, дожидалась едва слышного треска лопающегося эпидермиса, и сладострастно ухмылялась… Бабушке «повезло» больше. Она едва успела взглянуть на свою обожаемую дочурку – мою маму, чтобы подбодрить,
и напомнить о Первом правиле Старой мудрой лабораторной крысы «Не высовываться!», как два желтых прокуренных пальца обхватили ее за талию… и… Про то, что случилось дальше, мама не вспоминала никогда. Говорит, что не помнит. Но я думаю, – не хочет травмировать мою детскую психику.
В тот знаменательный, памятный для нашей семьи зимний вечер, студентов было гораздо больше, чем обычно, и к началу первой пары, биоматериала, – так называют нас, обреченных на бессмысленную гибель в учебных заведениях, осталось совсем немного. Моя мама и две черно-коричневые лягушки. Они жались друг к другу, устав бояться и уже ни на что не рассчитывая. Просто сидели и покорно ждали своей очереди на расправу. Впрочем, была еще слабая надежда на то, что поток студентов уже иссяк, и их троицу вернут в виварий*, как нелогично называется помещение, в котором выращивают, кормят и готовят к казни мышей, крыс, лягушек, и собак. Мама уже начала было приходить в себя, несмело осматривалась, и пыталась пригладить слипшуюся от лягушачьей
слизи голубую шерстку… Как вдруг… Дверь отвратительно скрипнула в своем неумолимом зевке, и в лабораторную комнату вошла еще одна студентка…
«Довольно крупный экземпляр», – прошептала одна лягушка другой, и шумно сглотнула.
«Не-ет!!!» – решительно воскликнула мама. – «Я не хочу умирать в когтях этой толстой дуры! И найду способ выскочить из …»
Мама подпрыгнула из последних сил, но блестящая поверхность педантичного прощелыги Бюкса была скользкой, как подтаявший лед… Тоненький прозрачный коготок зацепился за край равнодушной жестокосердной жестянки… и мягкий округлый животик влажно шлепнулся на уже тусклые обветренные спины приклеившихся друг к другу лягушек. Над Бюксом нависла тень… мама затаила дыхание и теснее прижалась к окаменевшим от ужаса земноводным…
Описанием последующих приключений, мама часто обескураживала соседок… Те охали и ахали, по-мышиному неприлично пищали и взбивали воздух венчиками своих седых усов… А мама, блестя глазами, любила повторять: «Ну, кто бы мог подумать!… Ну, кто бы мог вообразить!» -добавляла она, – «что эта человеческая особь окажется столь милосердной и сердобольной!»