В погоне за временем

Глава 16

Публичная библиотека, не так давно переименованная в Национальную, гордость Санкт–Петербурга, пребывала в состоянии ремонта. Внутри здание было покрыто лесами для реставрационных работ и возникало подозрение, что это надолго.

Центральная лестница была закрыта, и, пустившись в обход, ребята слегка заблудились. Дверей было множество, таблички все сняты, а пробегавшие мимо сотрудники улыбались и махали рукой, в смысле – «туда» и исчезали в непонятном направлении.

Не будучи завсегдатаями, ребята в первый момент растерялись. Тут им на помощь пришла очень элегантная женщина, которая участливо спросила: не может ли она чем-нибудь помочь.

– Мы ищем отдел рукописей, – объяснила Леля.

– Тогда вам не сюда, пойдемте, я вас провожу.

– Спасибо, – обрадовано произнесла Леля, – но мы можем, конечно, и сами.

– Мне совсем не трудно. Я сама собиралась туда зайти, – пояснила дама, и представилась: «Меня зовут Алла Сергеевна».

Она при этом так искренне улыбнулась, что Леле стало стыдно своего чувства антипатии, которое у нее вдруг возникло. Она изо всех сил загнала его обратно и так же приветливо улыбнулась. Хотя, на всякий случай, представляться не стала.

Женщина довела их до входа в отдел рукописей, отворила огромную резную дверь и первой вошла внутрь. Ребята последовали за ней. Они оказались в узком проходе между витринами, придвинутыми к задникам старинных шкафов, к недрам которых вправо и влево вели тесные проходы. Впереди дорогу перегораживал огромный круглый стол, заваленный папками со старинными гравюрами. Алла Сергеевна уверенно обошла стол и двинулась вглубь прохода, туда, где виднелась еще одна массивная дубовая дверь. В следующем помещении у Лели и Сережи появилось ощущение, что они снова попали в музей.

Они вошли в небольшую полутемную залу, сплошь уставленную резными столами под зеленым сукном. На каждом столе горела лампа с зеленым же абажуром. Вокруг все стены от пола до потолка были заставлены старинными книжными шкафами, разделенными такими же, как в Эрмитажных фондах, карнизами.

Но если в музее трогать ничего было нельзя, то здесь, напротив, к шкафам то и дело подходили люди, открывали их, брали старинные книги в кожаных тисненных переплетах и относили их на свои столы. Леля с Сережей тоже решили занять какой-нибудь стол, однако, это оказалось не так просто: почти все места были заняты. Ребята растерянно оглянулись. И тут сзади себя они заметили дежурного библиографа. Эта была красивая молодая женщина, сидевшая за огромным письменным столом со стопками книг и что-то сосредоточенно писавшая. Стоящая перед ней табличка гласила: «сегодня дежурит библиограф Наталья Александровна N*». Ребята радостно устремились к ней.

Наталья Александровна как-то сразу догадалась, кто они и от кого пришли. Видно было, что Рита Сергеевна уже успела позвонить ей и рассказать эрмитажную сенсацию.

– Я слышала, вы взволновали весь Эрмитаж! – сказала она тихим голосом, улыбнулась и посмотрела на них так, как будто они сами сделали эту шкатулку. – А что бы вы хотели посмотреть у нас?

– Мы хотели пройти в фонды и посмотреть библиотеку Козицкой, – сразу сообщила Леля, решив, что время не ждет.

Но Сережка уже попал под обаяние этой женщины. К немалому удивлению Лели, он вдруг заговорил проникновенным голосом:

– Не могли бы Вы рассказать нам, если это Вас не затруднит, о том, что произошло в Покровском монастыре, когда там пребывала Евдокия Лопухина?

Наталья Александровна взглянула на него, широко открыв глаза:

– А в каком объеме? Это же любимая тема всех историков. Столько всего написано и придумано, не передать.

Сережка смутился.

– Нет, я, в общих чертах, конечно, в курсе. Нас интересует больше Твердышева, про нее говорила Рита Григорьевна. Якобы это она могла быть владелицей шкатулки. Хотя все, конечно, интересно, – добавил он, – Ну, все, что сочтете нужным.

Он запнулся и окончательно замолчал.

Смущение Сережи передалось Наталье Александровне. У нее зарумянились щеки, и она начала рассказывать:

– Лопухина, как известно, первая жена Петра Первого. Законная русская царица, которая совершенно беззаконно была сослана им в Покровский монастырь города Суздаля. Двадцать лет она жила в монастыре вдали от двора, и, если когда-то и желала власти, то за эти годы, я думаю, стала совсем другим человеком. У нее появилось много друзей из духовенства, ее любили в Суздале. И главное: она встретила свою настоящую любовь, любовь сильную и взаимную. Так что домыслы о ее интригах и посягательстве на престол, появившиеся в ходе следствия, были выдумкой и предлогом для жестоких казней, которые затем последовали.

Петр получил донос о том, что Лопухина переписывается и иногда даже видится со своим единственным сыном Алексеем. Выяснилось также, что духовенство разрешило ей не жить по–монашески, и что она носит обычное платье и даже имеет друга. И тут весь этот ужас и начался.

Наталью Александровну очень красил румянец, который не переставал играть у нее щеках во все время рассказа, подогреваемый Сережиным вниманием.

– Велось дознание по поводу заговора, допрашивались и все монахини. В этой связи в документах впервые всплывает фамилия Твердышевой. Второй раз о ней говорится в материалах о переводе Лопухиной на жительство в Успенский монастырь в Старой Ладоге, где она впоследствии прожила еще семь лет. В церковных книгах Старо–Ладожского монастыря через восемь лет после прибытия туда Лопухиной зафиксирована смерть монахини Твердышевой. Вроде все. Хотя вот что удивительно: Петр очень жестоко расправился со всеми участниками или подозрительными, заодно казнил всех, кто хотя бы проходил рядом. Непонятная жестокость, ведь двадцать лет прошло! А своего родного сына, как известно, собственными руками замучил до смерти. Но почему-то Твердышеву не тронули… Думаю, она была очень умна и вовремя уехала с глаз долой. Тогда ведь специально не искали, перевешали всех, кто под руку попался, а про остальных забыли.

Она грустно улыбнулась Сереже.

– А как ее звали? Вы не помните? – Сережа с восхищением смотрел на Наталью Александровну.

– Твердышеву? Отчего же, знаю. Ее звали Татьяной. А вот мирское имя не известно. Старица Татиана, да и все. Знаете, я ведь была в Суздале, работала в фондах. Там такие вышивки царицы лежат – просто диво дивное. Она такую красоту руками создавала, что словами не передать.

И Наталья Александровна замолчала, очевидно, ей нравилась опальная царица гораздо больше ее прославленного супруга.

Леля, глядя на умильное лицо Сережи, неожиданно почувствовала, что злится. «Вот ведь прицепился. Мог бы и в интернете про Лопухину почитать!» – раздраженно подумала она и решила срочно вернуться в деловое поле.

– Очень интересная информация. Спасибо. Но нам надо теперь попасть в фонд и посмотреть библиотеку Козицких. Это можно сделать прямо сейчас?

– Я не знаю, надо посмотреть по каталогам, где библиотека находится. А у вас есть допуск к архивным фондам?

Леля отрицательно покачала головой. Наталья Александровна прелестно наморщила лоб, виновато улыбнулась и произнесла:

– Тогда я сама попробую найти, потому что вас пустить туда точно не смогу. А что конкретно вам надо?

– Честно говоря, я очень приблизительно представляю, – ответила Леля.

– Ну, хорошо, пойду, узнаю для начала, где хотя бы надо искать, – сказала Наталья Александровна и, действительно, сразу ушла.

Леля посмотрела на друга и покачала головой:

– Представить себе не могла, что ты можешь быть таким романтичным. Мокий, думаю, незримо смеется над твоим – «Наташа, если это Вас не затруднит!» – ехидно передразнила она.

– Ничего подобного! – возмутился спелеолог, – я просто вежливо разговаривал. И если бы я не задал правильный вопрос, мы не узнали бы про Твердышеву. Надо мне спасибо сказать, а не ревновать без причины.

– Я ревную? Ну ты нахал, – Леля фыркнула, но передумала ссориться и серьезно сказала:

– Ладно. Надо срочно придумать, как мне попасть в архив. Ведь только Феодорит сможет показать, что и где надо искать.

– Не только тебе, но и мне, – ответил Сережа, – я могу уговорить Наталью Александровну меня провести. Если меня поймают – придумаю что-нибудь.

– О, нет! Только без жертв, я их вовсе не прошу, – театрально подняла руки Леля.

И в этот момент к ним подошла Алла Сергеевна.

– Ну как, нашли, что искали? – дружелюбно спросила она.

– Не совсем, – честно ответила Леля, – нам бы в архивные фонды попасть, чтобы найти одну книгу из частной библиотеки. Было бы быстрее.

– Что ж, у меня есть допуск в любые фонды и к любым изданиям. Я попробую вам помочь, подождите здесь минуточку. – И она тоже ушла.

Леля удивленно повела плечами:

– Что это она такая любезная?

– А ты, наверное, голодная, – решил Сережка, – раз тебя все раздражает. Надо сходить и поесть после архива. С утра ничего не ели, вот ты и злишься.

Леля сердито взглянула на него, но решила не вступать в дискуссию, и, отвернувшись, сказала:

– Феодорит, нас по всей видимости сейчас пустят. Скажи мне, пожалуйста, что хоть примерно искать?

– Надо найти издание Псалтыри от 1718 года, там на 33 странице вложено письмо. Оно нам и нужно. Когда подойдем поближе, я тебе подскажу.

Алла Сергеевна действительно имела большие возможности, поскольку буквально через пять минут ребят пригласили в архивный отдел.

Нужные полки с помощью Натальи Александровны нашлись довольно быстро. А дальше с помощью Феодорита письмо нашлось еще быстрее.

– Сегодня у вас день находок, – сказала Наташа своим нежным голосом.

– Да? А что еще сегодня нашли? – как бы невзначай бросила Алла Сергеевна, помогая расставлять папки.

– Не могу сказать, это Эрмитажная работа, и она еще не готова. Так что до публикации это тайна, – улыбнулась Наташа, чем приятно порадовала Лелю: хоть не болтливая.

Алла Сергеевна понимающе кивнула, и не стала ничего больше спрашивать. Всем не терпелось скорее прочитать найденную бумагу.

Письмо инокини Твердышевой своей родственнице оказалось сопроводительной запиской к эрмитажной шкатулке. Леля торжественно и медленно прочитала вслух:

«Возлюбленная сестра моя Александра! Письмо сие пишу в многотрудных обстоятельствах, в коих пребываю с Великою Государыней моей, Евдокией Феодоровной. А бедная Государыня моя уже давно каменная сделалась от горя. И молчит она все время и не говорит ни слова, даже слезы уже иссякли в глазах ее, и сама она, как мертвая уже много ден. А я, многогрешная, чем могу помочь ей, Государыне моей? А утром сего дня вдруг заговорила она со мной, сердечная. Дала она мне шкатулку грецкой работы и велела сберечь ее, а что было в ней, сохранить в потаенном месте. Видит она: грядут ей новые тяжкие гонения, и боится, горемычная, что не сможет сохранить тайны, врученной ей. Уж еле схоронила, говорит, сию шкатулку от окаянного Гришки.

Сестра моя, тайна той шкатулки превеликая и исконная, но какая – не ведаю того. Знаю только, что доверена она Государыне моей у Покрова Божьей Матери по пророчеству от другой Царицы–инокини.

Молю тебя, возлюбленная моя Александра, храни ее паче зеницы очес своих. И молю Бога и Отца нашего за блаженного отрока Кирилла, взявшего на себя многотрудный подвиг доставить тебе сие письмо и шкатулку. Прощайте, родные мои. Низкий всем поклон. Мое благословение чадам твоим. Помолитесь о своей грешной сестрице.

С любовью о Господе нашем и Спасителе Иисусе Христе, раба Божия монахиня Татиана».

На обратной стороне в форме креста была сделана еще одна, очерченная прямоугольником, надпись:

«Простерши руци крест образуем.

Многие силы в нем показуем.

Небесна Царя есть скипетръ сущий

Над царствы земли власть имущий».

За последнее время Леля пережила много волнующих минут. Но почему-то письмо неожиданно оказалось самым сильным впечатлением. Она реально почувствовала прикосновение к мыслям и чувствам женщины, которая была ее предком. И именно в тот момент, когда она писала письмо, в минуту наибольшей опасности. Ведь в нем она будто прощалась со своей семьей, не зная даже, переживет ли эту ночь. Лельке захотелось во что бы то ни стало помочь ей. Даже сейчас, спустя несколько столетий, она чувствовала тревогу ее сердца, надежду, что тайна будет сохранена и открыта только достойным.

«А кто может быть достойнее ангелов? – подумала Леля. – Я обязательно все сделаю правильно, матушка Татьяна, только ты мне помоги. Дай понять, что надо делать, куда в первую очередь идти». – Она зажмурилась, чтобы не видеть окружающих, и чтобы они тоже не увидели переполнявшие ее чувства.

Пред ней ясно встали последние строки из письма, жирно обведенные прямоугольником. «Стихотворение! Именно в нем – разгадка, – осенило ее. – Конечно, надо прочитать перевод текста из шкатулки и, сложив его со стихотворением, я получу возможность понять, что мне делать дальше».

– Наташа, – произнесла она, хриплым от волнения голосом, – мне надо скопировать текст, пожалуйста.

– Да, конечно. Я сейчас все сделаю, – раздался как бы издалека нежный голос.

«Какая добрая девушка, – Лельку захлестнуло чувство любви, – какие вокруг хорошие люди. Почему мне все так бескорыстно помогают? Удивительно!»

Она пребывала как во сне. Ей казалось, что она видит маленькую келью, горящую свечу и немолодую монахиню, которая чувствует приближение беды и пытается спасти всех, кого может. Конечно, ведь она должна была успеть предупредить царицу. Ведь у нее тоже был дар! Петр помиловал царицу, потому что не нашел никакой зацепки, чтобы казнить! Это она, Татьяна, сделала все, что было в ее силах. Но многие не поверили ей и погибли. Она увезет эту боль с собой в Старую Ладогу вместе с измученной царицей.

– Эй! Ты чего задумалась? – Сережа тронул ее за плечо, – мы будем что-нибудь еще смотреть? Наталья Александровна ждет.

– Нет, спасибо большое, – она вернулась к действительности, – владелицу шкатулки мы нашли, а это – главное. Надо теперь позвонить Рите Григорьевне: пусть эрмитажные будут в курсе. Подождем их заключения, здесь самим не разобраться.

Ей почему-то не хотелось ничего говорить, а тем более обсуждать в присутствии Аллы Сергеевны. Казалось, та читает ее мысли, и от этого девушке становилось не по себе. Любовь ко всем на свете, которая ее посетила при чтении письма, уже прошла. А в реальном мире ей хотелось скорее домой, подальше от людей, подумать и поговорить с ангелами. Впечатление от письма было настолько сильным, что не хотелось его потерять, променяв на вежливые разговоры. Хотелось снова побыть в этом счастливом состоянии любви, в котором, по всей видимости, и жила монахиня Татиана.

Она молча взглянула на своего друга.

Сережа почувствовал, что надо прощаться побыстрее. Он улыбался за двоих, и сердечно благодарил специалистов. Потом оглядевшись, взял под руку свою боевую подругу и повел в сторону выхода.

– Подождите, пожалуйста, – сказала вдруг Алла Сергеевна, и Сережка ощутил, как вздрогнула Леля.

– Не оставите свои координаты, вдруг мы еще что-нибудь найдем? – спросила она.

– Давайте лучше Ваши, мы перезвоним через день–другой. – Он улыбнулся самой своей невинной улыбкой. – Не хочется Вас затруднять.

– Конечно, – она порылась в сумочке и протянула им элегантную визитку. – Звоните, не стесняйтесь.

– Обязательно, – Сережка приветственно поднял одну руку, а другой потащил Лелишну к выходу.

– Ты чего? – удивилась она, – я сама прекрасно дойду.

– Сделай вид, что тебе нехорошо, – наклонился он к ней – сваливаем по–быстрому. Там в коридоре парень стоит, я его как-то у Льва Доберманыча видел.

– Не пугай меня, – шепотом ответила Леля, бледнея на самом деле.

– А может, они не за нами?

– Не будь наивной, если они сюда пришли, то точно не в читальный зал.

И он затащил ее в первую попавшуюся дверь, за которой оказалась небольшая комната, вся заставленная стройматериалами.

– Феодорит, Мокий, нужна ваша помощь, вы здесь?

Они с облегчением увидели своих друзей.

– Без паники! – бодрый голос Мокия вернул им присутствие духа, и они сразу заулыбались и почувствовали прилив сил.

– Спасайся, кто может? – поинтересовался он.

– С удовольствием, но мы не знаем, как.

Феодорит задумчиво посмотрел на Мокия.

– Как ты думаешь, они пролезут в отверстие, где раньше был дымоход?

– А почему нет? Трубочисты раньше везде пролезали, – бодро ответил тот.

– Феодорит, неужели это ты предлагаешь? – жалобно спросила Леля. – А что, другой идеи совсем нет?

– Есть, но не такая интересная,– пояснил Мокий и показал на спецодежду строителей, сваленную на деревянных козлах для ремонта.

– Гениально, – мигом сообразил Сережа, – как в американских боевиках. Устраивают пожар, чтобы смыться, переодевшись пожарными.

– Ну, вам обоим переодеваться не обязательно. Вас ищут парочкой, а вы выйдите по отдельности. Девушка не привлечет внимания. Тут все сотрудницы – девушки. Главное, не отклоняйся от нужного маршрута, мы подскажем, как лучше выйти.

– А где мы встретимся? – спросила Леля, – может, в метро сразу нырнуть, там никто не найдет. А потом через час у тети Инны. Договорились?

– Хорошо, только ты иди первая, если что, приду на помощь.

– И не делай шпионский вид, – добавил Мокий. – Настоящий библиотекарь – быстрый, спокойный, без излишних эмоций. Правда, если с ним разговаривать томным голосом, – он с улыбкой посмотрел на Сережу, – он может и покраснеть. Но это бывает очень редко.

– Так… Я попросил бы без комментариев, – пропыхтел Сережа, втискиваясь в заляпанный комбинезон, и возмущенно добавил: – Чего-размер-то такой маленький, может, он женский?

– А может – детский? – поинтересовался Мокий.

– Не мучайся, возьми другой, – рассмеялась Леля. – Ну, я пошла. Феодорит, ты со мной?

– Конечно, выходи, и, не поворачивая головы, направо. Иди до конца по коридору, никуда не сворачивая.

С помощью друга девушка успешно прошла на выход и побежала в метро. Там она, следуя законам детективного жанра, поменяла пару поездов и через час вернулась в тетушкину квартиру дожидаться Серегу.

Феодорит куда-то исчез и Лелишна осталась наедине со своими мыслями.

Волшебное чувство, которое посетило ее при чтении письма, давно исчезло, осталась только тревога: как доберется Сережа? Воображение услужливо рисовало всякие ужасы, и она изо всех сил стараясь сосредоточиться на чем-нибудь обыденным. Например, на ужине. Обед давно закончился, и все нормальные люди шли домой ужинать. «А ненормальные бегают от бандитов», – грустно причислила себя Леля к определенной категории граждан.

Настроение было задумчивым, и она решила начать со звонка маме, чтобы потом на это не отвлекаться. Она позвонила маме с обычного телефона, и, выяснив, что все хорошо, никто не замерз и все сыты, оставила их на дальнейшее попечение тети Инны. Так уж получилось, что с тех пор, как мама стала часто болеть, Леля была за старшую в семье и так привыкла к этому положению, что не представляла, как маму можно оставить одну с Машей без дополнительной опеки.

Леля сидела на кухонном диванчике, поджав ноги и мысленно перебирала все события сегодняшнего дня, пытаясь вспомнить подробности и составить цепочку событий.

Итак, монахиня Твердышева хранила шкатулку, в которой спрятала информацию о какой-то тайне. Или не она спрятала, но она об этом точно знала. И отправила эту шкатулку на хранение своей сестре. Но ничего больше, чем в письме, ей не сказала. Она, наверно, собиралась взять ее обратно, когда все закончится, но не успела. В результате шкатулка осталась у сестры, и она передала ее своей дочери, а та, в свою очередь, своей внучке. У той девочек не было, и шкатулка досталась сыну, который продал ее Лихачеву, а печать спрятал.

Все понятно и логично. Ясно и то, что никто из них о секрете в шкатулке не знал.

Знала только монахиня. Но кто спрятал текст? Очевидно, что какая-то их прабабка, а вот когда – скажет Феодорит, когда прочитает.

Все отлично, решила она, только Сережи давно нет, и ангелы куда-то пропали.

– Не дай Бог что-нибудь случилось, – подумала она, и тут же пожалела, что позволила этой мысли залезть в голову.

Бабушка Нина ей всегда советовала сражаться с такими мыслями, как с врагами. Потому что они несут вред здоровью. И, действительно, тревога вместе с адреналином застучала где-то в районе желудка. Тетя Инна при этом начинала есть, и желудок на время успокаивался, но у Лели этот номер не проходил, желудок сжимался и отказывался вообще что-либо пропускать внутрь. Поэтому она стала ходить из угла в угол, боясь позвать ангелов. Вдруг они его выручают, а она своей истерикой все испортит. Нет, надо просто подождать, скоро сами объявятся.

Феодорит с Мокием появились неожиданно, когда Леля уже готова была заплакать.

– Ну, что? Где Сережа? Я вся извелась! Его поймали эти уроды? Да? Ах! Нельзя было его отпускать в этом маскарадном костюме, конечно, его вычислили.

– Лелечка, успокойся, все хорошо, – ласково проговорил Феодорит, и у нее сразу отлегло от сердца. – Он жив и здоров.

– Пока здоров, – добавил весело Мокий. Феодорит с укоризной взглянул на него.

– А что? Неизвестно, что с ним будет под конец смены, – шутливо оправдался Мокий.

– Какой смены?! – вскричала Леля.

– Понимаешь, – проникновенно начал Мокий, – когда мы уже собрались уходить, вдруг приходят рабочие вечерней смены. Бригадир его и спрашивает: «Ты что, новенький?» А Сереже ничего не оставалось, как кивнуть головой. И его, не долго думая, отправили на объект вместе с двумя другими рабочими. Он вначале хотел свинтить, а потом неудобно стало: ведь работы на троих дали. Так что теперь работает.

– Вы серьезно? – она вопросительно взглянула на Феодорита, пытаясь увидеть шутку в его глазах, но поняла, что это правда.

– Не переживай, отработает – вернется.

– Он же голодный, когда у них рабочий день заканчивается?

– Уже скоро. Я за ним присмотрю, – Феодорит заботливо улыбнулся Леле.

Она кивнула головой и плюхнулась на диван. Феодорит исчез, а Мокий заговорил неожиданно грустным голосом:

– Хороший, наверное, был бы человек этот завхоз библиотеки, если бы не был таким бессмысленным.

– Какой еще завхоз?

– Тот, который ремонтом руководит. Разрушает историческую ткань и даже не понимает этого. Нет у человека чувства истории. А значит, и Бога в душе нет.

– Почему это? – Леля заволновалась: история никогда не была ее любимым предметом, и особым интересом к ней она тоже похвастаться не могла.

– Лелечка, а что такое история? Это же Промысел Божий на земле. И человек, живущий вне истории, не ценящий ее свидетельств, живет вне Бога и вне Его Промысла.

– Я не понимаю, – Леля почувствовала, что этот разговор задевает ее все больше.

– Проще говоря, жизнь на земле – это повесть, которую рассказывает Бог. Сравнение, конечно, очень приблизительное, но зато понятное. А человек, живущий так, как будто мир появился с его рождением и с его смертью закончится, напоминает фразу, вырванную из текста этой повести. А такая фраза всегда лишена смысла.

– Не слишком ли это жесткое определение? – Леле показалось страшным, что такой веселый и добрый ангел как Мокий говорит такие ужасные слова о бессмысленности жизни, может быть, миллионов людей.

– Не огорчайся, – ответил ей Мокий. – У тебя все впереди. Наполняй свою жизнь смыслом.

Сергей появился совсем под вечер. От радости, что все снова вместе, Леля бросилась ему на шею.

– Ух ты! Мне сегодня определенно везет, – спелеолог радостно схватил Лельку в охапку. Та сразу смутилась и стала вырываться, чем развеселила его еще больше.

– Ладно, Леля, я же шучу. Не хочешь обниматься – давай корми, что ли. А то я голодный и усталый, короче, как рабочий после смены.

Они посидели на кухне, весело обсуждая прошедший день. Беззаботно смеясь над своими приключениями, особенно над тем, что Сереже пришлось поработать маляром в Публичке. Потом решили, что на серьезные размышления у них нет никаких сил, оставили Феодорита и Мокия изучать рукопись, а сами разошлись по комнатам спать.

Когда они ушли, Феодорит вздохнул и посмотрел на Мокия:

– Они будут счастливы вместе.

– Только пока об этом не догадываются, – улыбнулся в ответ ангел.

– Всему свое время. Время молчать и время говорить, время любить и время ненавидеть.

– И нет ничего нового под солнцем.