Глава 33
В больнице меня продержали недолго. Со мной побеседовал психолог. Не знаю, что он увидел, мне казалось, я отвечала на вопросы спокойно и трезво. Но когда в палату заглянул полицейский, врач посоветовал ему пока не трогать меня. Так было лучше – до общения с полицией надо было придумать, что им говорить. Во всяком случае, рассказывать, что Максим запер меня в подвале, я не собиралась.
Доктор настойчиво советовал остаться на несколько дней в больнице, но я не захотела. Подписала отказ и позвонила Светке с просьбой привезти какую-нибудь одежду и деньги. Переодевшись, пресекла её вопросы, пообещала на всё ответить потом и уехала домой на такси. Хорошо, что родители жили на даче, мне нужно было побыть в одиночестве, поплакать и подумать.
Этим я и занималась несколько дней – ела, лежала на диване и свыкалась с новой реальностью. Было нелегко. Иногда меня накрывало, особенно, когда я представляла судьбу своей родной мамы. Оплакав её, я смогла примириться с этим. И в утешение мне было то, что теперь я знала – она меня не бросала, а любила и беспокоилась обо мне.
Потом я думала об Ольге – у меня была сестра, я нашла её и потеряла одновременно. Очень больно было понимать, что она даже не подозревала о моём существовании. Но опять в утешение мне осталась Лена – моя племянница. Произнеся это вслух, я засмеялась и долго не могла успокоиться. Если бы это слышал психолог, боюсь, не отпустил бы меня домой. А ещё мне предстояло как-то мягко рассказать всё родителям и Лене – они имели право знать правду.
Только об одном я не позволяла себе думать – о Максиме. Сначала я поняла и приняла несколько важных вещей. Во-первых, с удивлением прислушиваясь к себе, осознала, что не обижаюсь на него и не считаю, что он меня предал. Это казалось странным, но я действительно воспринимала его поведение, как большое заблуждение, вызванное сложными обстоятельствами.
А во-вторых, несмотря на это, я чувствовала, что быть вместе мы больше не сможем. То, что произошло, будет всегда стоять между нами – не забыть, не изменить. Вот так случилось. Это как катастрофа, в которой никто не виноват, но она меняет жизнь человека, делая недоступным то, что раньше было вполне возможным. И бунтовать бесполезно, становится только больнее. Нужно просто принять и примириться. Видимо, Максим тоже пришёл к подобным выводам. От Лены я знала, что он уже вышел из больницы, но ко мне не приехал и не звонил.
***
А жизнь, как ни странно, не останавливалась. Лето закончилось, я снова пошла в институт. Родители вернулись в город, и я аккуратно рассказала им то, что теперь знала о своём рождении. Конечно, им было тяжело. Мама плакала, обнимая меня, отец держал за руку и её, и меня, еле сдерживая слёзы. Но мы справились – это даже больше укрепило нашу семью.
Лена вернулась из Испании, и у нас состоялся нелёгкий разговор. Осторожно выбирая слова, я объяснила, что найден убийца её матери, и в процессе расследования выяснилось, что её мама моя сестра. Девочка не была шокирована. Мне кажется, в глубине души она, так же, как и я, давно чувствовала нашу связь, и теперь это просто подтвердилось официально.
Мы сделали тесты на родство и получили бумаги, в которых говорилось то, что мы и так уже знали. Лена вернулась в свою школу, мы регулярно встречались, она познакомилась с моими родителями, и через некоторое время мы стали ощущать себя членами одной семьи.
Был ещё один человек, которому я рассказала историю своего рождения – баба Люба. Мою машину пригнал из Михайлово по моей просьбе знакомый, а через две недели я приехала туда сама. Мы долго разговаривали, плакали и обнимались. Она называла меня внучкой и, чтобы полностью в этом удостовериться, просила тоже провести исследование. Я не очень этого хотела, но пообещала. Мне не удалось выполнить обещание – через месяц она умерла. У меня осталась возможность узнать, кто мой отец, выполнив тест на родство с сёстрами Петра, но я не стала этого делать. В данном случае я предпочитала не знать.
Я не поддерживала отношения с женщинами, а Лена иногда общалась по телефону с младшей из сестёр. Им, конечно, уже всё сообщили о настоящей смерти их брата в полиции, которая проводила своё расследование. Мне тоже пришлось несколько раз побывать у следователя.
Меня особо не мучили вопросами. Правда, попадались и такие, на которые я не хотела отвечать. Тогда я ссылалась на стресс и шоковое состояние, приложив справку от психолога. Они от меня отстали, а я благодаря этим разговорам и своим догадкам смогла сложить почти полную картину того, что произошло. Конечно, часть картины оставалась в виде версии, особенно то, что касалась давнего прошлого. Но меня это, за неимением лучшего, устраивало.
***
Действительно ли моя мать изменяла мужу или это были его фантазии – неизвестно. Тогда, на берегу, Пётр признался, что давно сомневался в верности жены и даже подозревал, что Ольга не его дочь. А когда узнал, что Маша ждёт второго ребёнка, сразу решил, что не от него. Он скрывал от всех её беременность и не выпускал из дома. Это явно говорит о продуманном преступлении, как и уничтожение всех фотографий.
Думаю, моя бедная мама подозревала, чем всё может закончиться. Видимо, ей некуда было идти. А может, и правда, муж держал её всё время взаперти. Когда у Маши начались схватки, посадил её в лодку и уплыл подальше.
Скорее всего, он не дал ей рожать дома, чтобы не оставлять следов, заранее планируя представить дело несчастным случаем и исчезнуть. Жене сказал, что везёт её в больницу, но вряд ли обманул. Свои предчувствия она передала мне в виде моего кошмарного сна. Из бессвязного бормотания Петра на берегу я узнала, что родилась в лодке на середине реки. Потом он вытолкнул мою маму за борт, а меня отнёс в детский дом в другом районе.
Где он провёл пятнадцать лет, полиция пока не выяснила. Но пять лет назад он вернулся в Михайлово, наверняка, предварительно убедившись, что там почти не осталось никого из тех, кто знал его раньше. Он сильно изменился и всегда носил кепку с широким козырьком. Баба Люба сама удивлялась, как не узнала его. Говорила, что он редко бывал в той части деревни, где она жила. Конечно, она его видела, но всегда издалека и никогда с ним не разговаривала.
Пётр вернулся и построил новый дом рядом со старым. Он много раз бывал в своём прежнем жилище. Следователи установили, что лаз, благодаря которому я осталась жива, был выкопан не больше пяти лет назад. Такой же он сделал и в новом доме. Видимо, подозревал, что за ним могут рано или поздно прийти, и готовился к этому.
Случайно или намерено, но получилось, что он подслушал разговор Ольги и Виктора, который они вели в её доме в Михайлово. Там Виктор признался, что составил завещание, в котором оставлял все деньги своей дочери. А потом Пётр столкнулся с ними на кладбище, и их участь была решена. Действительно ли Ольга через столько лет узнала своего отца, или он просто так решил, в любом случае, не стал рисковать.
Я думаю, подлинной причиной их смерти было то, что он увидел – она счастлива и её жизнь налаживается. У неё будет любящий муж и отец её ребёнка и немалые деньги, вот этого он ей не простил. Слишком сильна была его ненависть к своей жене, которую он перенёс и на её потомков. Он угнал машину соседа, столкнул их в овраг, а потом избавился от автомобиля.
Но этого ему оказалось мало – их дочь была жива и должна была унаследовать большие деньги. Ненависть, ненавистью, но про деньги он не забывал и считал справедливым, что они должны достаться ему. Сначала попытался получить их через своих сестёр, рассчитывая, что они станут опекунами Лены и будут управлять её имуществом. А уж с ними он надеялся договориться, зная, что они его любят и поверят любой мало-мальски правдоподобной истории о потере памяти. А когда его затея не удалась, он вышел на охоту за Леной. Ведь его сёстры были родственницами девочки и после её смерти могли требовать часть наследства.
Пётр действительно завёл информатора в доме отдыха. От следователя я узнала, что это был молодой парень, работающий в гостинице. Он доставлял чемоданы постояльцев и часто помогал Вике, выполняя разные просьбы куда-то позвонить, что-то заказать и тому подобное. Это он покупал нам билеты в пещерный комплекс и слышал, как мы собирались на озеро, и это он рассказал Петру о ложном приезде Лены.
Егор с Максимом всё-таки его вычислили и установили наблюдение. Этот парень вывел их на Петра, и тогда Егор срочно вызвал Максима из командировки. Вслед за Петром они приехали в Михайлово в тот день, когда баба Люба нашла фотографию моей матери. Наблюдая за его домом, увидели, как я забежала в старый, и как Пётр пошёл туда вслед за мной. А потом случилось то, что случилось.
Глава 34
Через два месяца, в субботу, я сидела дома и готовилась к приезду Лены. Родители ушли в гости, а мы с девочкой собирались пойти в кино. Прозвенел звонок, я удивилась, так как ждала Лену только через час. Открыла дверь и напряглась – на пороге стоял Егор. От следователя я знала, что он остался жив, но с тех пор его не видела, да и не собиралась. Хмуро глядя на него, я решала – захлопнуть дверь или всё-таки впустить в квартиру. Поняв мои колебания, он попросил:
– Не прогоняй меня. Мне надо с тобой поговорить.
Я вздохнула и посторонилась. Что ему от меня нужно? Егор разделся, прошёл на кухню и без приглашения сел за стол. Я устроилась напротив. Выглядел он в целом неплохо. Немного осунулся, круги под глазами, но не скажешь, что пару месяцев назад был при смерти.
Егор буравил меня взглядом и молчал, а я вдруг поняла, что он волнуется. Никогда его таким не видела, с чего бы это? Пауза затянулась, и он наконец решился:
– Я пришёл попросить у тебя прощения. Я виноват перед тобой.
В таких сценах я всегда чувствовала себя неловко, а испытывая раздражение, позволила себе его задеть.
– Тебе нужно от меня отпущение грехов? Зачем? Мне казалось, ты никогда особо не рефлексировал.
– Не думаю, что ты много обо мне знаешь. Ты к этому и не стремилась.
Ну вот, пришёл извиняться, а кусается.
– Это правда, не буду отрицать. Впрочем, за свои ошибки я поплатилась.
Он поморщился.
– Я как раз об этом. Ты можешь меня простить?
– Далось тебе моё прощение! – я увидела, как он закипает, и добавила: – Ладно, ладно, успокойся. На самом деле, я давно тебя простила. Если кого и виню в том, что произошло, то только себя. Так что можешь расслабиться и спокойно жить дальше.
Он хмуро смотрел на меня, потом сказал:
– А вы друг друга стоите!
Я благоразумно не стала уточнять, кого он имеет в виду, не хотела нарушать своё хрупкое равновесие. Но Егор на этом не остановился.
– Значит, будем считать, ты меня простила, так? – я кивнула. – Так вот, я пришёл сюда не ради себя. Максим мой друг, и я больше не могу смотреть на то, что с ним происходит! Я пришёл просить, чтобы ты простила его.
Такого я не ожидала – это было ещё нелепее.
– Если уж я простила тебя, то его виню ещё меньше. Так уж получилось, обстоятельства тогда были против меня. И в этом никто не виноват!
Он растерялся.
– Тогда почему вы не вместе?
– Ты не поверишь, но я не видела Максима с тех пор и догадываюсь, почему.
– Объясни! Я как раз не могу понять. По-моему, он должен валяться у тебя в ногах и просить прощения. Но он этого не делает.
– Хорошо, постараюсь объяснить. Он как-то сказал, что если меня предаст, то больше ко мне не подойдёт, потому что сам себя не простит. Наверное, теперь он считает, что предал меня.
– Чёрт, как всё сложно! Это на него похоже. Но что же делать?
– Думаю, тут ничего не поделаешь.
Егор пристально взглянул на меня и спросил:
– Ты говоришь, что простила. А если бы он пришёл, приняла бы его? – я собиралась ответить, но промолчала. – Вот! Я же говорю, вы стоите друг друга. У каждого из вас свои заморочки. Вы оба упрямы и создаёте сложности там, где на самом деле всё просто. Надо лишь сделать первый шаг. Только никто из вас его не делает!
Он вдруг наклонился ко мне и горячо заговорил:
– Я прошу тебя, пойди к нему. Теперь я знаю – ты его любишь! Тебе не может быть безразлично, что с ним происходит.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь. Он это переживёт.
– Ты просто дура! После того пожара он как будто сдвинулся! А вторым шоком для него стала история твоего рождения. Особенно то, что ты сестра Ольги, а этот урод в своём бреду принял тебя за свою жену, которую он убил. Ребята рассказывали, когда Максим узнал об этом, заперся в кабинете и всю ночь пил. Ты же знаешь, он почти не пьёт. А потом он по всему дому расставил твои фотографии. Как ни приду, сидит и пялится на них! И кроме этих фотографий его ничего не интересует. А я его друг и не могу на это смотреть, потому что виноват и перед ним. Это я ему про тебя всё время на мозги капал. И я тебя в том подвале запер! Да что за чёрт, как же теперь всё это исправить?!
Его отчаяние задело меня, я чувствовала, в словах Егора что-то было.
– Хорошо. Обещаю, я подумаю над тем, что ты сказал.
Он внимательно вгляделся в меня, встал и, не прощаясь, ушёл. Похоже, хотел быстрее оставить меня наедине с моими мыслями. И его затея удалась. Все те мысли, что я в себе заглушала, все чувства, которые запрятала поглубже, чтобы не испытывать боль, нахлынули на меня, и мощной волной смыли тот иллюзорный защитный барьер от реальности, который я выстроила. Я наконец прямо задала себе главные вопросы и честно на них ответила.
Я любила Максима и знала, что он любит меня. Так почему же спряталась за надуманными объяснениями, побоявшись посмотреть своим страхам в глаза? Позволила прошлому, пусть и довольно трагичному, помешать нам быть вместе? Теперь я ясно видела те простые вещи, о которых говорил Егор. То, что ещё вчера старалась не замечать. Словно разбилось мутное стекло, через которое я в последнее время смотрела на мир. Я уже знала, что буду делать. Прежде всего, надо дождаться Лену и кое-что с ней обсудить.
***
На следующее утро девочка, как мы вчера договорились, приехала к нам. Мои родители составили для неё интересную программу на этот день, а я оставила их и уехала выполнять свою.
Я давила на кнопку звонка и чувствовала дрожь волнения – наконец-то увижу его! Дверь открылась. Видимо, Максим не смотрел в глазок, он равнодушно поднял глаза и замер. Его лицо озарилось такой радостью, что у меня защемило сердце. Но через пару секунд эта радость в его глазах погасла. Как будто щёлкнул выключатель, и осталась только холодная настороженность. Он спросил безразличным тоном:
– Ты к Лене? Её нет дома.
– Я знаю, она у моих родителей. Я к тебе.
Максим напрягся, как человек, который не ожидает от визита ничего хорошего. Я ощущала волны напряжения, идущие от него, и вдруг поняла – он боялся, что ему будет ещё больнее, чем сейчас. Мне стало так горько, потому что ничего сильнее я не хотела, чем стереть с его лица эту боль и убрать холод из глаз.
Он так и стоял в дверях. Я сама вошла в квартиру, не дождавшись приглашения. Сняла пальто и кивнула в сторону комнаты.
– Пойдём?
Зашла в гостиную и вспомнила слова Егора. Везде – на столе, на полках и даже на стене стояли и висели мои фотографии. Я изумлённо оглядывалась, Максим хмуро смотрел на меня.
– А Лена не возражает? – мне стало интересно. Он поморщился и ответил с вызовом:
– Нет, ей тоже нравится.
Я села на диван, а он продолжал стоять, не сводя с меня настороженных глаз.
– Спасибо, что не запрещаешь Лене проводить у нас много времени. Она единственная, кто остался у меня из родной семьи, и я тоже хочу принимать участие в её жизни.
Если он и ждал от меня каких-то слов, то явно не этих. Его плечи опустились, в глазах появилась горечь. А я просто не знала, с чего начать, как растопить этот холод между нами. Максим был слишком далеко от меня. Очень хотелось подойти и обнять его, вновь почувствовать жар его тела под своими ладонями.
Я вскочила с дивана и подошла к столу, рядом с которым он стоял. Взяла одну из своих фотографий, повертела её в руках и резко повернулась. Мы оказались слишком близко друг к другу. Моя рука касалась его руки, мои глаза смотрели в его глаза, моё дыхание смешивалось с его. Несколько секунд он не двигался, затем мука исказила его лицо. Он отшатнулся, отошёл подальше и отвернулся к окну. Я позвала его:
– Максим!
Он глухо спросил:
– Зачем ты пришла? Я почти убедил себя, что и так можно жить.
– Как так? Не обманывай себя. К чему же тогда все эти фотографии?
– Чтобы не вспоминать. Так ты всегда рядом. Если я не вижу твоего лица, то закрываю глаза и начинаю вспоминать… А это ещё хуже!
– Посмотри на меня, я здесь! Не надо меня вспоминать.
Он повернулся и поднял глаза, в них плескалась боль, его ледяное спокойствие испарилось. И это было лучше, теперь я знала – боль надо пережить, а не прятать.
– Максим, я смогла оставить всё, что было, в прошлом, и ты сможешь. Ты когда-то сам говорил: есть только ты и я – больше ничего не важно! Я люблю тебя, а ты любишь меня, и этого достаточно. Не знаю, что ждёт нас дальше, но не хочу упрекать себя в том, что упустила единственное, что придаёт моей жизни смысл, самое главное в ней – тебя!
Его взгляд метался по моему лицу. Я чувствовала огонь, что разгорался у него в груди, растапливая лёд, сковавший его душу. Он неуверенно улыбнулся и осторожно обнял меня.
– Я уже не надеялся, что смогу ещё когда-нибудь до тебя дотронуться!
А я сделала то, что давно хотела. Прижалась щекой к его груди, засунула руки под футболку и прикоснулась ладонями к горячей коже. Дрожь пробежала по его телу, передаваясь и мне. Он стащил футболку и обнял меня так крепко, что перехватило дыхание.
Максим целовал мои глаза, щёки, его губы нашли мои. Он так долго меня не отпускал, что начала кружиться голова. Я оторвала губы, чтобы отдышаться, а он продолжал целовать моё лицо, шею, торопливо рванул блузку. Она оказалась слишком тонкой для его нетерпеливых рук. Я ещё успела подумать, что теперь мне не в чем ехать домой. А дальше всё стало неважно. Ни разорванная блузка, ни холодная кожа дивана, ничего, кроме него…