– Полетаева Лиза, дочка Андрея Григорьевича.
– Так Вы наша молодая хозяйка! Я так и подумала. А я – жена Александра Александровича Вересаева. Зовут меня Вера Дмитриевна. Лена – наша дочь. Она всё пытается во дворе цветов нарвать, так я ее ругаю за это. Там так всё нарядно стало! А тут у Вас, оказывается, ещё вот какие владения… Из окон это выглядит несколько иначе…
– Сад заброшен, сейчас просто некому следить за ним. А Вы здесь на время Выставки?
– Да. Мой муж – горный инженер. Вы бывали на Выставке? Заходите в горный отдел, там есть представительство чугунолитейного завода, Александр Александрович – его совладелец. Хотя, что это я говорю? – засмеялась она. – Руда, флюс, крица – разве это может быть интересно молодой барышне!
– Может! Очень интересно. Рассказывайте, милая Вера Дмитриевна! Папино товарищество тоже выставляется, а я служу у него секретарем. И мне очень интересно про Выставку!
– Вот Вы какая! – Вера Дмитриевна восхищенно оглядывала новую знакомую. – А я и не знала, что Андрей Григорьевич не только домовладелец, он никогда не упоминал.
– Мастерские все находятся за городом. В общем, ничего особенного, кустарное производство. Но наши замки и ножи по всей России расходятся.
– Как интересно! Я скажу мужу, мы обязательно зайдем посмотреть. С Вами так легко, Елизавета Андреевна, я понимаю теперь, почему Леночка с Вами разговорилась. Вы – какая-то «своя», как будто сто лет друг друга знаем.
– Ох, не смущайте меня! И зовите просто «Лиза».
– Лиза, Вы не представляете, что значит для меня это Ваше «просто поболтали». Раз уж мы так сразу сошлись, то я Вас в наши семейные невзгоды посвящать сейчас стану. Мы с мужем познакомились еще в Тобольске, я там выросла. После он увез меня на Алтай – с ним все время мы куда-то переезжаем! Там и родилась Леночка. А два года назад объявился этот завод, поехали мы в Пермский край. И по дороге где-то Леночка заразилась тифом. Лиза, Вы знаете – это была ужасная зима! Привезли на новое необжитое место совсем больного ребенка. Еле выходили, как сразу за тем – скарлатина. Ее тогда пришлось постричь почти наголо, она стеснялась страшно. С детишками не знакомится, гулять выйти не уговоришь… В Барнауле няньки-гувернантки все были местные, приходящие, никто с нами не поехал. Мы тогда думали, пустяки, приедем – сразу новых наймем. А тут получилось, что сначала одни только врачи вокруг дочки колдовали, а потом, кроме нас двоих, все чужие люди рядом оказались. Лена замкнулась. Молчит. Только головой качает – «да» или «нет». Думали, уж – насовсем так. А сюда приехали, вроде получше стало. А Вы меня сегодня, просто обнадежили – сама! Сама пришла и вы болтали!
– Так вот почему у нее учителей нету…, – задумчиво протянула Лиза.
– И это рассказала? Чудо просто! Учителей, действительно, нет. Французский она начинала учить. Немецким папа наш в совершенстве владеет. Языками мы пробовали с ней сами заниматься, но нас она не слушает, не воспринимает как преподавателей. Да и времени, если честно, не хватает, чтобы хорошо, системно заниматься, а не раз от раза. А надо бы уже девочку к гимназии готовить. Да кто ж возьмется – мы у Вас в городе всего на пару-тройку месяцев. Теперь уж, наверно, до дома придется обождать, – и тут Вересаева вскинулась в надежде: – А может быть, Вы сами, Лиза? Это было бы чудесно, и девочка Вам уже доверяет. И рояль. Я видела открытый рояль. Может пора уже Лену и музыке учить?
– Давно пора! Меня мама с трех лет за инструмент посадила, а в пять я уже бегло играла. Сколько Леночке?
– Шесть. Зимой семь будет.
– Конечно, надо начинать. Вы знаете, я наверно взялась бы, – размышляла вслух Лиза. – Но только за музыку, если раза два в неделю? Я у себя посмотрю мои детские ноты, и мы попробуем. А про остальное, я поговорю с одной своей подружкой, может она приходить сюда станет, если ее отпустят.
– А вы откуда с ней знакомы?
– Вместе Институт благородных девиц окончили. Она – с медалью!
– Лизонька! Поговорите, – Вера Дмитриевна положила свою ладонь поверх Лизиной. – Мы платить хорошо станем. Счет, письмо, чтение. Французский, чтобы не забыла. Может быть, еще немного по природе что-то. Поговорите…
***
Лиза закрыла крышку рояля, затем заперла залу. Алёна Вересаева ушла на свою половину, горделиво неся пред собой добычу – спасенного одноглазого зайца и охапку полевых цветов. Ее мама еще задержалась с Лизой в вестибюле большого дома.
– Я очень рада нашему знакомству, Лизонька! – говорила она. – В доме одни мужчины, так мне и перемолвиться по женским пустякам бывает не с кем.
– Одни мужчины говорите? – Лиза посмотрела на лестницу, ведущую наверх. – Вы знаете всех своих соседей? Кто они?
– Не близко. На втором этаже – всё люди приличные. Вадим Сергеевич, мы раскланиваемся. Тоже инженер, но по военной части. Кажется, сразу три комнаты снимает некий коллежский асессор. Очень достойный господин. Тоже каким-то образом связан с Выставкой, мы там часто сталкиваемся. Все с представительствами выставляться приехали, – она запнулась, ее взгляд опустился на двери апартаментов напротив собственных.
– На втором, Вы сказали, все приличные. А на первом, простите? – спросила Лиза, проследив направление и выражение взгляда Вересаевой. – Вас кто-то тревожит? Давайте скажем папе?
– Нет-нет. Ничего конкретного. Там проживает некий господин из Баку. Один, только со слугами. Мы, слава Богу, пересекаемся редко, у нас абсолютно разные распорядки. Вот сейчас он, скорей всего, спит.
– Так скоро же обед! – изумилась Лиза.
– Вот-вот. А приезжает под утро иногда.
– Нефтедобытчик? – поинтересовалась Лиза, вспоминая уроки географии.
– Ах, Лизонька, я не знаю, – Вера Дмитриевна коротко вздохнула. – Но уж если что он и добывает исправно, то это коньячную жидкость из графина. Да не по одному в день, как мне думается! Только папе своему ничего не говорите, пожалуйста! А то получится, что я…
– «Ябедничаю»? – подсказал Лиза.
– Ябедничаю, точно, – Вересаева засмеялась. – Лизонька, Вы давно из Института?
– Уже две недели как.
– Как это мило! – Вера Дмитриевна продолжала улыбаться. – Вот потому мы и не виделись раньше! Передавайте папе привет от меня. И ничего более, – она подняла в напоминании указательный палец, прижав его к губам, и, простившись кивком головы, удалилась вслед за дочерью.
Лиза вернулась во флигель, настройщик давно ушел. Егоровна назвала сумму, которую надо было возместить для хозяйственных нужд, и Лиза всполошилась:
– Няня! Его надо догнать! Это совсем по-грабительски!
– Никак больше не выторговывалось, доню! – Егоровна облизывала ложку с вареньем.
– Куда «больше», Егоровна?! Я говорю, что ты обобрала его в конец! Надо догнать и заплатить нормально.
– Никого догонять не надо, ушел довольный, всё восторгался, что редко когда такие понимающие хозяева находятся. Что таким вообще забесплатно можно, – спокойно прихлебывала чай няня. – Не шебурши! Я ему по прейскуранту тютелька в тютельку заплатила. Не обидела. Мы еще на зиму договорились, придет.
– Дай мне чернил и бумаги, – Лиза все еще стояла с пунцовым от возмущения лицом.
– Заявление околоточному на меня писать станешь? – хохотнула довольная няня.
– А надо бы! – Лиза не выдержала и рассмеялась. – Две записочки, пошлешь кого-нибудь отнести? Одну – Нине, вторую в Институт.
Из Института ответ пришел скорее. Вершинина писала, что рада видеть Полетаеву и Чиатурия в любой будний день, в «мертвый час» – с двух до пяти часов пополудни, когда младшие воспитанницы отдыхают, и Лида точно будет свободна. Нина прислала записку к вечеру, видимо ждала родителей, чтобы отпроситься. Назавтра она была занята, про четверг помнила, что у Лизы «выставочный день», а в пятницу могла приехать к полудню и хоть до вечера.
Череда записочек продолжилась и на следующий день. Днем какой-то мальчишка доставил послание для Елизаветы Андреевны. Егоровна долго крутила переданный дворником конвертик, смотрела на просвет, даже нюхала, но вскрыть, конечно, и не подумала.
– Чай, вроде уж все тебе вчера отписали! – то ли с вопросом, то ли с утверждением принесла няня письмо Лизе. – Чай, от него табаком тянет?
– Так от кого прислано? – Лиза протянула руку.
– Не указано. И никакого адреса на нем нет, – няня не отдавала конверт, а осматривала его теперь со всех сторон.
– Ты, никак, читать стала? А то всё: «Не вижу, неразборчиво писано, прочти сама, доню!».
– Что надо разгляжу! – отвечала не шибко грамотная няня. – Пустой конверт-то! Ни строчечки на нем нет.
– Давай сюда! – Лиза наконец-то заполучила предмет такого пристального внимания домашнего цензора, вскрыла его, прочла и покрылась предательским румянцем.
– Ну, что там? – Егоровна заглядывалась через руки Лизы на три строчки текста.
– Кому велели передать-то? – строго спросила Лиза, складывая бумажку как было.
– Дык! – опешила Егоровна. – Дык – тебе. То бишь – Елизавете Андреевне.
– Точно мне? Не Наталье Егоровне часом?
Егоровна поджала губы, развернулась и ее обиженная спина удалилась в сторону кухни. Когда дверь за ней захлопнулась вдалеке, Лиза снова развернула письмо и перечитала: «Завтра в три часа пополудни путь одинокого странника проследует около ангара воздухоплавания на известной всем Выставке. Счастьем для него стало бы хоть мельком узреть известную особу, родом из лесных краев». Лиза сунула письмо под подушку, лучшего «тайника» у нее все равно не было. Думать о назначенном свидании она себе сейчас запретила, поняв, что впопыхах теряет разум. Вот известия застали ее врасплох, а она зачем-то обидела няню. Та в чем виновата? Правильно Нина говорила, как стыдно-то! Сама не можешь справиться с тем, что внутри, а вываливаешь на тех, кто рядом. Она прошла в кухню.
– Егоровна. Прости. Это записка про то, как и где встретиться. Уточняющая, – почти не соврала Лиза.
– Да встречайся с кем хошь! – няня плюхнула в кастрюлю целую курицу и та, как толстая купальщица, нырнула с целым фонтаном брызг.
– А что у нас на обе-ееед? – заискивающе протянула Лиза.
– Всё? Терпежу нет? Уточнила уже всё? Прямо сейчас сорвешься и побежишь, не пообедавши? Видишь же, что только начала готовить, – Егоровна прихлопнула утонувшую курицу крышкой.
– Да что ты, просто любопытно, – спокойно отвечала Лиза. – Я сегодня никуда не собираюсь. Да и папа еще не приехал. Я его ждать стану.
И няня успокоилась.
***
Андрей Григорьевич явился рано в этот день и был чем-то радостно возбужден.
– Папа, а вот Нина считает, что я по четвергам вместе с тобой на Выставке служу, а я там и была-то всего раза три только. Может быть, завтра мне с тобой съездить? – издалека начала Лиза.
– Дочка! А я ведь только тебя хотел просить об этом! – Полетаев обрадовался предложению. – Надо бы, чтобы ты присмотрелась. Давай-ка вникай поглубже. Я понимаю, что, наверно, лучше найти мне какого-нибудь сведущего в наших делах дублера, но пока хотя бы ты должна суметь меня подменять, хоть на день.
– Я? Экскурсии в павильоне? На публике? – Лиза испуганно обхватила ладонями горло.
– Лизонька, мне кажется, что ты справишься, – отец виновато смотрел на дочь как провинившийся школьник. – Ну, да ладно. Что-то я нахрапом на тебя навалился. Пока не горит, а я буду искать замену.
– Нет-нет! Ты мне первой предложил, просто я так сразу не готова была ответить. Я присмотрюсь, – Лиза, прогнав от себя первый испуг, подумала и об отце. – А что-то произошло? Ты собираешься отлучиться? Надолго? Для чего замена-то?
– Лизонька! Я сегодня был в одном обществе, так знаешь, оказывается, моими исследованиями сплавов заинтересовались в профессиональных кругах. Предложили прочесть несколько лекций, а если будет отклик, то возможно последует приглашение и на Съезд, который пройдет в августе. С докладом. Я волнуюсь неимоверно – честь огромная! Но и ответственно как! Придется заняться только этим сейчас, все перепроверить, записать. И, ты же понимаешь, таким солидным собраниям не объяснишь – у меня четверг, обождите до завтра. Как выйдет сбор, так надо быть там. А на Выставке кто-то подстраховывать должен.
– Ах, как хорошо, папа! – Лиза улыбнулась отцу. – А я, было, подумала, что ты в Луговое собрался. Надолго. Ведь ты там давно не был. Почему?
– Да понимаешь, дочка, – замялся Андрей Григорьевич. – Там вроде все чередом пока идет, слава Богу. Я думал, вдруг ты будешь против моих отлучек? Я не выезжаю, чтобы с тобой подольше бывать. А то, что ж получится? Ты из Института вернулась, а я уеду? Ты в дом, я из дома? Хотя, конечно, если постараться, то и за день обернуться можно…
– Какие глупости, папа! – Лиза даже опешила. – Ты бы хоть со мной об этом поговорил. Я спокойно без тебя переживу и два дня, ты же не на год туда отправишься. Может у Натальи Гавриловны от Мити что-то есть? Я тут вспоминала про него, прямо сердце не на месте. Тебе ведь есть там, где остановиться?
Полетаев снова вроде как ненадолго растерялся. Но после стал обстоятельно отвечать:
– Как где? Ах, ты ж не знаешь, Лизонька. В Луговом, давно уж, гостиничный дом выстроили – сейчас много приезжих бывает: смотрят, опыт перенимают, массовые закупки делают. Так у меня в нем что-то типа собственных апартаментов, – он улыбнулся. – Наталья Гавриловна настояла, чтобы никто в тех комнатах больше не селился, без меня всё запертое стоит. Вещи там кое-какие. Книги.
– Ну, вот и съездил бы, как свободней станет. Я б сама с тобой съездила! А то получается, что мы отошли от Кузяевых как раз, когда у них… неприятности.
– Доченька, ты у меня умница! Меня самого все это мучает бесконечно! – Полетаев прижал ладонь к груди. – Вот в выходные и поеду! Как раз посмотрю, чтобы и тебе какое-нибудь жилище присмотрели, потом вместе съездим. Наташа сильно переживает. Ее поддержать сейчас надо бы, как ты права! Заодно на месте уточню, как движется производство с новыми материалами. Должны были уже образцов наделать.
Следующим днем отец и дочь после обеда выехали на Выставку. До начала экскурсионных чтений оставалось еще больше часа, и Лиза, не дойдя до своего павильона, отпросилась у отца:
– Папа, я тебе говорила? Я на днях познакомилась с нашими жильцами – дочерью и женой горного инженера Вересаева, они тебе передают приветствие. Вера Дмитриевна так заразительно рассказывала о занятиях своего супруга, что мне стало любопытно. Ты не против, если я сейчас прогуляюсь до горного отдела? Он в каком павильоне, ты не знаешь?
– Да горный-то вон он, видишь? С башенкой, на пещеру в скале похож? Только, если чугунолитейное, то это и не там может быть вовсе. Ты бы точней у нее узнала.
– Ну, пойду, поищу. А не найду, так в следующий раз спрошу. Так хоть посмотрю что-то новое. К началу буду! – и Лиза махнула папе рукой.
Она помнила, где находятся воздушный шар с аэростатом, и прямиком направилась к ангару, или, как при них называли его господа офицеры, к «эллингу». Вокруг толпился народ, ожидающий зрелища отлета. Заметно выделялась своей необычностью – лицами, одеждами, говором – живописная группа в длиннополых золотистых халатах, переливающихся на солнце, с заостренными плечами и в необычных шляпах. Среди них Лиза с удивлением разглядела и Сергея. Он один был не в шелковом одеянии, а в обычной визитке. Она подошла и остановилась позади. Рядом с Сергеем стоял мальчик лет двенадцати и что-то говорил на своем непонятном языке, а невозмутимый господин солидного возраста с узенькими прорезями глаз, тут же переводил это на сносный русский язык. Мальчик смотрел в пустое еще небо, пытаясь прикрыть глаза от слепящего солнца, но все равно их застилало слезами, а он упорно что-то спрашивал и ждал разъяснений в ответ. Лиза подошла вплотную и прислушалась.
– Да, высоко, мой господин, – подтвердил переводчик. – Страшно ли, может ответить только испытавший. У каждого – своя сила.
Мальчик снова посмотрел вверх и вытер глаза ладошкой. Лиза пожалела его и приподняла над ним свой зонтик. Мальчик заметил упавшую на лицо тень и обернулся. Лиза улыбнулась ему. Обернулись вслед за мальчиком Сергей и переводящий господин.
– Елизавета Андреевна! – радостно приветствовал ее Горбатов. – Вы тут? Пришли? – он что-то сказал пожилому китайцу, и сделал Лизе приглашающий жест отойти на пару шагов. Зонтик Лиза протянула мальчику, через переводчика разрешив воспользоваться им, пока молодому господину необходимо всматриваться в просторы неба. Они отошли.
– Я… Я сегодня сопровождаю папу на лекции, а пока выдалось свободное время, решила поискать где выставляются проживающие в нашем доме гости. Я получила вашу записку, но… Но у меня мало времени. Вот, проходила мимо, – Лиза опустила глаза.
– А это – как раз наши жильцы, – представил ей иностранцев Сергей. – Верней, конечно, тетушкины.
– Как она поживает?
– Спасибо, все хорошо.
– Передавайте ей мои приветствия при случае. Очень современно мыслящая у Вас тетушка, Сергей Осипович. Ведь она согласилась тогда участвовать в наших картинах!
– Обязательно. Благодарю.
– Ну, вот мы и повидались, Сергей Осипович. Ступайте к Вашим гостям, видимо Вы сегодня исполняете обязанности сопровождения? – они снова подошли к группе китайцев и мальчик протянул ей обратно зонтик и что-то сказал.
– Господин говорит, что благодарит мадемуазель. И ругает меня. Говорит, что это непростительное упущение, что мы вышли из дома без таких удобств. Ведь зонт – это именно китайское изобретение, – улыбался ей пожилой китаец.
– Скажите молодому господину, что подниматься на шаре совсем не страшно. А красота вида сверху несравнима ни с чем, прежде виданным, – попросила Лиза переводчика, улыбаясь его юному хозяину. – Конечно, еще большее впечатление произвело бы на него зрелище краснеющих крыш пагод, но и отблеск золотых куполов и мерцающих речных вод тоже стоит того, чтобы взлететь в небо!
– Как, Вы уже совершали полет? – удивился Сергей, пока наставник переводил Лизино послание мальчику. – А я надеялся, Вы составите нам компанию.
– Скорее не полет, а подъем. Никак не могу, Сергей Осипович, в другой раз. Это займет у Вас не менее двух часов. Желаю приятных впечатлений!
– Но Лиза! Неужели мы так быстро расстанемся? Этого так мало. Давайте договоримся сразу. Вы сможете быть где-нибудь в городе? Например, в эти выходные дни? В субботу? В полдень.
– Не знаю! Где же?
– В магазине. В каком-нибудь магазине! Вам что-нибудь нужно? Какие-нибудь запланированные покупки? Мне все равно, я просто подъеду туда.
– Мне? Может быть… ноты? Мне нужны детские ноты. Да!
– Вот и договорились. Нотный магазин Урусова. Я буду ждать Вас.
– Я ничего не обещаю сейчас. Но… я постараюсь.
– Господин говорит, что раз мадемуазель такая смелая, то ему просто ничего не остается, как полететь, – дождался окончания их разговора и переводил теперь китаец. – Ведь он – мужчина!
Переводчик явно проникся симпатией к русской «мадемуазель».
– У меня еще есть в запасе пол часика, – улыбнулась она. – Вы взлетайте, я помашу вам снизу.
И простившись, Лиза сразу отошла в сторонку от толпы, чтобы не затеряться в ней.
***
– Прекрати чесать руки, это невыносимо! – Таня поморщилась, делая брату замечание.
– Ничего не могу поделать! – Сергей откинулся в кресле. – Это все комары.
– Какие комары? Нет ни одного! – Таня рассматривала журнал с моделями из Парижа.
– Ну, наверно еще тогда покусали, у пруда, на пикнике, – раздраженно возражал Сергей, продолжая раздирать кожу на предплечьях.
– И там их не было, видишь у меня все руки чистые, ни пятнышка. Что же это – они только тебя одного кусают? – Таня не желала прекращать перепалку. – Ты всё выдумываешь!
– Ты сама невыносима! – Сергей на время прекратил свое занятие, но оставить последнее слово за сестрой не смог. – Значит, сегодня покусали. Пусть не комары. На высоте, небось, и другие мошки есть, а тебя там как раз и не было!
– Ты стал очень раздражительным последние дни, братец, – Таня листала страницы, не глядя на него и сохраняя спокойствие, что только подливало масла в огонь. – И настроение у тебя меняется постоянно. Что происходит?
– Не лезь ко мне. Лучше скажи, у тебя еще остались деньги из теткиных? Дай взаймы ненадолго?
Танюша фыркнула:
– И не подумаю! Твои-то где?
– Раз прошу, значит кончились. Так дашь? Я в один дом иду, так надо хоть конфет купить.
– Ты, братец, про мои деньги забудь, – Таня выпятила нижнюю губу и в упор посмотрела на брата. – Есть ли, нету… Тебе это отныне всё равно! Ни от тетки, ни от папашки век ничего не дождешься, а я – барышня, если ты еще помнишь. Я в одном платье второй раз никуда не выйду. На, посмотри, сколько стоит одна ткань! Думай о себе сам.
– Ну, только попроси у меня что-нибудь! – в бессилии пригрозил ей Сергей.
– Что именно? – усмехнулась Таня и, наконец, отложила журнал. – Да и какая разница, результат был бы такой же. Мы с тобой – два сапога пара, братец. Расскажи лучше, что там наверху? Красиво было?
– Долго было! – раздраженно отвечал Сергей. – Красиво первые пять минут, а потом два часа все поля, лес да речка. Скукота!
– А королевскому сынку понравилось! Его папаша тетке в благодарность чего только не наприсылал – и чаю, и зонтиков кучу. Уж и не знает, чем бы еще отблагодарить, в воскресенье обещался лично быть с визитом, наша-то готовится. И вся свита в восторге. Так что будь дома, не пропадай, а то скажешь после, что не знал. Еще он прислал какую-то спиртовую бутылку с настоящей змеей внутри. Бр-ррр! То ли тетушке теперь надо кунсткамеру открывать, то ли внутрь сей напиток употребить. Ха-ха! Ей-то вреда не будет!
– Ехидствуешь, сестренка? – Сергей снова закатал рукав, но посмотрев на Татьяну, опустил его. – Да, от этого посещения не увильнуть! Тетушка не спустит. А суббота у меня уже занята. Все, остается на мои визиты только сегодняшний вечер. Скажи ей, что ухожу и буду поздно.
Проходя через гостиную, Сергей увидел на столе ворох неразобранных свертков. Он вытащил из них три тонких и длинных, развернул и выбрал один китайский зонтик в золотых тонах. Пригодится вместо конфет. Но что же делать с лекарством? Без него он действительно становился раздраженным, это сестра точно подметила. Ладно, ничего. Может же он прожить какое-то время и так. Нельзя же признать, что думающий, сильный, самодостаточный человек может впасть в зависимость от какого-то белого порошка! «Вот нарочно не буду о нем думать», – решил он и, уйдя на свою половину, небрежно бросил камердинеру:
– Переодеваться к визиту!
***
У Варвары этот вечер был салонным. Народу набилось много, все курили прямо в комнатах и по очереди много читали. Люди сегодня собрались все больше случайные, не было видно нигде ни Леврецкого, ни Неволина. Последнее, в общем, было на руку Сергею, дабы не впасть в общие недавние воспоминания. Но он внезапно ощутил, что без Клима ему даже как-то одиноко. Все остальные здесь были если не враждебными элементами, то чуждыми уж точно. «Что это я переживаю как гимназистка? Да тьфу на них всех скопом!» – подумал про себя Сергей. К нему направлялась хозяйка, которой тоже сегодня было как-то не по себе. Офиногенов с той поры не объявлялся вовсе, да и остальные ее приближенные паладины сегодня не явились. Но зато можно было предъявить Сергея широкому обществу. Она, зная уже немного его нрав, решила не нарываться на прямой отказ, а подвести его к тому, чтобы он сам захотел почитать.
– Еще раз благодарю Вас, Сергей Осипович, за столь экзотичный презент. Вы подтверждаете негласно данное Вам прозвище, – она улыбнулась.
– Какое же это? Я не слышал.
– Вас называют «вечный странник». Но это я сообщаю Вам по секрету, – она заговорщицки оглянулась по сторонам. – Вот Вы и на деле доказываете Вашу приверженность к путешествиям. Вы сейчас интересуетесь Азией?
– Если только лишь в воображении, милейшая Варвара Михайловна, – Сергей заметил нескольких гостей, которые задержались подле них, прислушиваясь и надеясь на развлечение. – Но путешествие, хоть и недалекое, действительно состоялось. Я вчера, господа, предпринял полет на воздушном шаре. Сопровождал сына нашего китайского гостя, оттуда и сувенир.
– Ах, как Вы смелы! – всплеснула руками хозяйка.
– Да ну что Вы, Варвара Михайловна, – Сергей наслаждался всеобщим вниманием, и уже совсем не сожалел, что поддался на угрозы и уговоры тётки с этим полетом. – Это абсолютно безопасно, летают, как видите, даже дети. Рекомендую всем, господа и дамы.
– Так вот откуда это прозвище? От Вашей склонности испытывать судьбу и совершать рискованные вояжи?
– Не думаю, милая хозяюшка, – Сергей достал любимую трубку. – Всё же путешествия подразумевают под собой иной образ жизни, наполненный не только впечатлениями, но и… Как бы это помягче? Неудобствами. Это несколько далеко от меня. «Странник» – понятие больше философское, образное, не такое прямолинейное как «путешественник».
– Да, да. Согласна с Вами. Опасности и их оправданность. Я недавно прочла, господа, как год назад, весной, в полярной норвежской экспедиции произошел небывалый случай. Вмерзнув во льды, люди на судне двигались вместе с ними, что, в общем-то, соответствовало задачам экспедиции, главной целью которой было изучение полярных течений, их скорости и направления, а не покорение самого полюса. Но, вдруг поняв, что дрейфующий корабль начинает относить уже прочь от него, Нансен в эмоциональном порыве предпринимает вылазку на лыжах. С одним только своим товарищем, с небольшим запасом продовольствия. День за днем они упорно идут вперед, на север, теряя силы и собак. И вот, в какой-то миг разум берет верх. Понимая, что если с этого момента продолжать движение к цели, то, даже достигнув полюса, никаких ресурсов, а значит и возможностей вернуться обратно, у них не останется. И они поворачивают на юг. Это называется – «точка возврата».
– Они так и не побывали на северном полюсе? – спросил кто-то из гостей в полнейшей тишине.
– Нет, – задумчиво ответила Варвара. – Но я увлеклась, господа. Так откуда, все-таки, Ваше прозвище, дорогой Сергей Осипович? Я вначале думала, что это из каких-то Ваших стихов, но не нашла.
– Из стихов, Варвара Михайловна, – Сергей смотрел сейчас на нее впервые заинтересованным взглядом, она поразила его своим воодушевленным рассказом. – Они вряд ли где-то печатались, если только в альманахах. Такие, знаете ли, случаются иногда. В ранней юности. Максималистские и амбициозные, – он самокритично улыбнулся. – Не стоят внимания.
– Может быть сейчас? – Варвара забыла про то, что вокруг люди, под его взглядами не замечая никого больше. – Может, вспомните их для меня?
– Может, ты хочешь меня приручить, как дворовый шарманщик свою обезьянку? – Сергей поднял глаза прямо не нее.
– Что, простите? – задохнулась Варвара.
Лицо ее запылало жаром и покрылось пунцовым румянцем, а в груди все, напротив, мгновенно заледенело и превратилось в снежную пустыню, которую уже никому не перейти, потому что нет сил. Вокруг них воцарилась полнейшая тишина, все замерли. Сергей стал набивать потухшую трубку, потом положил ее на костяную пепельницу, стоявшую перед ним, и встал из-за стола. Он задвинул стул, оперся обеими руками на его спинку, образовав, таким образом, некий барьер между ним и Варварой. Или трибуну. Потом улыбнулся одним уголком рта и снова посмотрел на нее.
– Может, ты хочешь меня приручить,
Как дворовый шарманщик свою обезьянку?
Протянуть на ладони простую приманку,
И судьбу на квадрате картонки всучить?
Мне неведома радость надежности сытой.
Я помню тот миг,
Я знаю тот вкус,
Когда дичь неостывшая свежедобыта.
Я это постиг,
И я не вернусь.
Не вернусь. Не приду. Не явлюсь. Не приеду.
Хоть полвека минует. Хоть вечность пройдет.
Не заманит меня ни карминовый рот,
Ни уютные сети ворсистого пледа.
Мне немыслим покой бессловесной поживы.
Спалю все мосты.
Развеется дым.
Пилигримом уйду от идиллии лживой.
Срывая жгуты,
Стану иным.
Может, ты принимаешь меня за другого,
И швыряя мне кость как голодному псу,
Ожидаешь, что я тебе сам принесу
Уцелевший парфорс из обрывка цепного?
Незнакома мне преданность рабских служений —
За годами года,
За делами дела.
Вечный странник свое продолжает движенье.
Дорог череда,
Хляби и мгла.
Может ты возомнила себя Прометеем,
Что слепому дарует живительный свет?
Только я не нарушу светилу обет,
И победу не дам искусителю-змею.
Союз одиночества и желанья.
Туда, где я не был!
Стремление. Путь.
Освещает предвестницу ожиданий —
Дорогу под небом
Звездная ртуть.
Варвара прикусила губу и из глаз у нее покатились слезы облегчения. Она еще не совсем понимала, как выпутаться из неловкости, но уже начинала дышать. Обращение все равно было слишком бьющим в цель. Выручил сам Сергей:
– Да полно Вам, Варвара Михайловна, – он снова отодвинул стул, сел и занялся трубкой. – Это действительно мальчишеские стихи, не стоят они таких переживаний. Господа! Прошу не судить строго, это написано не менее пяти лет назад.
Раздались аплодисменты.
***
Утром Лиза все выглядывала во двор – не едет ли Нина. Оказывается, она очень по ней скучала. Это было не совсем ясно до Мимозовского пикника, но после того разговора Лиза хорошо поняла насколько ей не хватает подруг. Особенно Нины. То, что можно было принять за тоску по привычному укладу жизни, за обычную тяжесть любых перемен, на поверку оказывалось нехваткой чего-то важного и значимого. Лиза чувствовала, как после нескольких сказанных тогда наедине фраз, она получила неимоверное облегчение и какую-то уверенную опору. Поддержку. Хотя, вспоминая подробности, она понимала, что поддержка тогда нужна была больше самой Нине, но как-то так само собой получалось. Ее голос, ее слова, ее уверенность, характер, сила.
Зацокали копыта, послышался звук открываемых ворот, и колеса заскрипели по песку. Приехала подружка!
– Ну, здравствуйте, здравствуйте! Показывай, Лиза, как ты живешь. Здравствуйте, милая Егоровна! Сколько я про Вас слышала! Как изволите величать?
– Здравствуйте, барышня! Какая черненькая! – Егоровна, конечно же, не могла пропустить приход гостьи и стояла в проеме двери кухни. – А худющая! Моя-то как тростинка, а Вы уж, прямо совсем, сейчас переломитесь. Егоровной так и зовите, как Лиза. Я вам сейчас пирогов да чаю! Проходите.
Девушки попили чаю в столовой, потом Лиза показала Нине папин кабинет и книги, гостиную с инструментом, и они собрались в ее комнату.
– А как же Вы хорошо по-нашему говорите, – Егоровна все не уходила, сопровождая их из комнаты в комнату. – А вроде не русская.
– Егоровна, так меня увезли из Грузии, когда мне было пять лет. Я боюсь, мне сейчас родной язык вспоминать с учителем пришлось бы, – засмеялась княжна, а Лиза насторожилась.
– Ну, ступайте, шепчитесь, а я на кухню пойду. Обедать-то у нас станете, Ниночка?