Красота незнакомой архитектуры, пропорциями и формами соответствуя пропорциям Фибоначчи, странным образом действовала на течение мыслей, отсекая лишние ветки со ствола главного дерева. Клиповый поток, ранее наполнявший сознание белым шумом, ассоциативно перескакивающим с идеи на идею, каждая из которых моментально трансформировалась или забывалась в изломанной структуре современного мышления, теперь упорядочился, его ход замедлился, словно поток натыкался на высокие плотины, возведенные неизвестными архитекторами. Мисер отвернулся от магнетической красоты собора, поискал взглядом место для курения и устало опустился на деревянную скамью, прислушиваясь к новым ощущениям. Новый опыт надо было обдумать и никотин позволял на короткое время сосредоточиться на необычности происходящего intra. Личное одиночество имело неоспоримый плюс – вряд ли кто-то из шумной толпы, запрудившей площадь полчаса назад, получил такой опыт восприятия и новых эмоций, глубокими корнями прораставших в бессознательное. Стоило пожалеть несчастных, которые разменивали свою жизнь лишь на внешние атрибуты красоты и успеха. Как будто бы он сам не был таким этим утром. Ироническая улыбка ехидной змейкой проскользнула по губам, ноздри выдохнули табачный дым последней затяжки и парень, закинув рюкзак на одно плечо, двинулся дальше, ориентируясь на восторженные крики и стремясь держаться от них подальше.
Интуиция безошибочно подсказала, что лучшей стратегией будет одинокое созерцание вдали от сутолоки торопливых посетителей, которые стремились быстро увидеть максимальное число достопримечательностей, не пытаясь остановиться и всмотреться в то, что им показывали. Монастырь терпел людей, стремящихся быстрыми впечатлениями насытить свои мелкие души и личные блоги, благосклонно относясь лишь к одиночкам, которые всматривались в старые камни, ища истину, скрытую толщей веков. Одинокий путник быстро понимал огромную душу обители, чутко откликаясь на божественный зов, ведущий рукой пастыря отбившуюся овечку прочь от шумного стада. Белый шар солнца обнял окрестности, стиснув их объятиями горячего света и выходить из тенистой беседки курилки не хотелось совершенно. Мисер вытащил из рюкзака ещё прохладную банку пепси, стирая выступившую росу влаги и щёлкнул ключом, который с шипением выпустил таящее на жаре облачко углекислоты. Холодная сладкая жидкость, шипя колючими пузырьками, полилась в рот, проделывая путь к желудку. Приятная мелочь, которая скрашивает время отдыха. Сахар и кофеин сделали своё дело, разгоняясь по венам и пряча усталость под искусственной бодростью, смятая банка летит в урну, укладываясь на постель из разноцветных обёрток и окурков. Надо двигаться дальше, лямки на плечи, толчок ног, поднимающих тело с жесткого сиденья и новые тропинки, ведущие в неизвестность.
16. Дорожка под солнцем привела в сад, ухоженный трудолюбивыми руками монахов, издали похожих на муравьев в своих тёмных одеяниях, встречающий журчанием ручейков, теряющихся в высокой траве, тенистой прохладой дубовых крон и затейливо выложенными тропинками, лучше всего подходящих для неторопливой прогулки. Около входа лежал валун, причудливо отёсанный в округлую скамью. Несмотря на отсутствие спинки, сиделось на удивление удобно. Юноша расшнуровал ботинки, засунул мокрые носки вовнутрь и, связав шнурки, превратил обувь в странную сумку. Плитки странной формы холодили босые ступни, вышагивающие по лабиринту дорожек. В углу сада обнаружилась небольшая купель, которая на первый взгляд выглядела, как естественное озерцо. Но, присмотревшись, можно было рассмотреть, что берега обложены белым мрамором, предохраняющим их от эрозии, ступеньки, ведущие в прозрачную глубину дна и небольшие перила, которые предохраняли неосторожного купающегося от падения.
Желание искупаться, на мгновение промелькнувшее в голове, быстро испарилось, стоило Мисеру опустить руку в воду, которая обожгла ледяными прикосновеньями тёплую ладонь, вцепившись в неё тысячами острых иголок холода. Кожа быстро немела в прозрачных струях родников, питающих искусственное озерцо и юноша поспешно вытащил замерзшую руку из коварного плена. Возможно, летом вода успевала прогреться для купания, но сегодня явно не этот день. Полюбовавшись через невысокую ограду на ровные ряды огорода, кое-где уже покрытого зелеными пятнами пробивающейся зелени, Мисер увидел купол оранжереи. Дороги туда не было, скорее всего тропа начиналась за зданием, в котором выращивались травы и приправы для нужд обители. Кружить по незнакомой местности в поисках пути не хотелось, тем более что все парники были похожи, различаясь лишь в деталях и наборах произрастающих растений. Ботаника никогда его особо не интересовала, так что стоило выходить из сада и двигаться дальше в поисках тихих приключений и странных открытий. Знакомый камень у входа был пуст, он услужливо подставил крепкую спину для того, чтобы вновь натянуть ботинки. Юноша решил идти вдоль стены, некогда защищавшей от набегов разбойников и лихих людей богатую обитель, а теперь несущей лишь декоративное значение, до первой тропинки, которая уводит вглубь.
Спустя полчаса под немилосердными лучами он наткнулся на мощеную дорожку, которая вела к россыпь валунов и серых скал. Насколько хватало глаз, людей не было видно, поэтому решение последовать по этой тропе напросилось само собой. Прямая, как воля Бога, дорожка была первой ровной линией, как будто перенесённой с чертежа на местность. Бросающаяся в глаза странность просила странника исследовать её досконально и вот пыльные подошвы уже стучат по камням, которые недавно были вынуты из темного холода каменоломни и брошены выгорать под лучи светила. Иногда приходилось сходить с прямой, для того чтобы поближе рассмотреть изваяния, разбросанные окрест и находящиеся в различных стадиях завершённости. Но упорные мышцы ног трудолюбиво возвращали любопытное тело обратно, унося его всё дальше. Справа лежал огромный валун, закрывающий своей массой солидный кусок ландшафта и отбрасывающий огромную тень. Мисер шагнул в неё, оглянулся по сторонам и торопливо закурил, жадно глотая дым в тревожном ожидании недовольного окрика. На глаза попалась высеченная надпись. С трудом вспоминая университетский курс латинского языка и отвлекаясь на взгляды по сторонам, юноша прочитал «Сия обитель воздвигнута во славу Господню и для заточения… и… на границе миров». Имена были затёрты неаккуратными ударами зубила, явно торопливой рукой, оставившей выбоины по всей надпись в попытках скрыть нечто важное.
Никто не закричал, окурок, растёртый на фрагменты, был присыпан носком ботинка, парень задумчиво вышагнул из тени и обомлел. Прямо перед ним находился воплощенный в камень образ с сохранённой картинки. Белый камень ослепительно сверкал, заставляя болезненно щуриться, но ошибки быть не могло. Сошедшая из детской сказки картинка находилась прямо перед ним, стоило сделать десяток шагов, и рука притронется к теплоте Девы Марии. Образ матери, когда-то рассказывающей старую историю, накладывался на лицо, которое давно, в муках, произвело на светя Спасителя. Усталые ноги торопливо понесли юношу к статуе, вытянутая рука приближалась к плечу, стремясь прикоснуться к неземной красоте. Сантиметр, полсантиметра, миллиметр и вот расстояние между сверкающей белизной и кончиками пальцев тоньше человеческого волоса. Касание, казалось, вызвало беззвучный взрыв в голове, перемешав и спутав всё в огромный клубок ощущений. Немой рёв бури, высасывающей сознание соседствовал с кристально чистым перезвоном колокольчиков, мелодия которых могла бы растопить самое чёрствое и порочное сердце. Как будто невидимая рука нежно взяла за подбородок, развернула лицо вверх и вот стоит он, смотря в лицо, на фоне которого солнце – лишь жалкий фонарик на фоне прожектора. Мышцы обмякли, расслабившись с ощущением, сходным с тем, когда потягиваешься после сладкого сна, стократно усиленным божественным присутствием. Широко распахнутые глаза перестали видеть, устремившись взглядом в небесную высь, длинные пальцы в своей неподвижности стремились соперничать с неподвижностью плеча, которого они касались и, спустя миг, отпустили. Мир завертелся, обрушившись болезненным ударом земли в лицо и Мисер провалился в бессознательное состояние.
17. Жар дня постепенно вытеснялся прохладой сумерек. Дневные хлопоты были окончены, последний посетитель ушёл, попрощавшись и негромко щёлкнув калиткой. Время вечерней молитвы ещё не наступило и можно было просто посидеть, отдавая вечернему воздуху накопленный груз усталости и избыточного тепла. Джон откинулся на спинку, с наслаждением вытянул ноги и уставился в закат. Мысли о предстоящей ночи привычно шумели на задворках, настойчиво напоминая об ужасах предстоящей ночи, но прислушиваться к их голосам совершенно не хотелось. Дневная торопливость монахов постепенно замедлялась, движения становились всё более плавными и округлыми, взбудораженная обитель успокаивалась, приобретая привычный степенный и торжественный вид, которым и должна обладать по задумке архитекторов.
Вздрогнув от громкого удара колокола, созывающего на вечернюю молитву, мужчина встал со своего любимого места и неторопливо присоединился к такой же молчаливой толпе братьев во Христе, неспешно собирающихся для вечернего обращения к Богу. Спокойные голоса, тихо поющие осанну Господу, разливались, подобно неторопливым весенним водам, чтобы омыть пыльную душу и сделать её достойной обращения к Творцу. Монахи с глазами, светящимися духовной чистотой в отблесках свечей и лампад, негромко, но гармонично славили Деву Марию и её Сына под гулким потолком, который вторил эхом их же голосов. Душа наполнялась спокойствием, слушая дивные и мягкие переливы хора и даже Джону почти удалось забыть о предстоящих тяготах грядущей битвы с нечистым. Прекрасная служба, во всех отношениях. Вот и последнее «Аминь», гулко прозвучавшее в церкви, вот и последняя свеча догорела, оставив струйку дыма и крошечный уголёк фитиля. Время вечернего чая и отдыха.
Горячий чай и крошечные печенья из песочного теста, с избытком напечённые в огромной духовке – казалось бы, нехитрый ужин, но сладкое было нечастым гостем в монастырском меню, и хруст быстро наполнил помещение. Горсть выпечки, недавно вынутой из железного нутра, слегка теплое, крошащееся тесто не оставили никого равнодушным. Красное лицо Бина, развозящего на тележке порции, совсем побагровело от заслуженных похвал, он смущенно смотрел вниз и слегка дрожащей рукой отмерял равное количество десерта. Как много надо для счастья человеку, который и так ограничен во многом? Но этот вечер монахи решили посвятить не решению духовных загадок и противоречий, а слегка поддаться греху чревоугодия. Утро понедельника всё равно заберёт лишние калории трудом на свежем воздухе, так почему бы не поесть вдоволь редкого лакомства?
Атмосферу ужина, вроде бы, ничто не могло испортить, но, всё же, это случилось. В столовую торопливо забежал юный послушник, чьей обязанностью было в выходные и праздничные дни совершать вечерний обход территории в поисках оставшихся или заблудившихся гостей. Бледное лицо тряслось в панике, кто-то услужливо протянул кружку холодной воды, трясущиеся руки паренька, пролив изрядное количество на пол и грудь, всё же донесли сосуд до губ.
–Т-т-там человек лежит… – наконец выдавил он.
– Где? – несколько человек уже вскочили, расплескав горячий чай и не заметив ожогов
–Бе-белая статуя… – послушник устало опустился на скамью, кто-то пододвинул чашку горячего чая. Джон помчался вместе со всеми, гадая, кто же там лежит и что случилось.
Несколько минут быстрого бега привели толпу монахов к статуе белого камня и точно, тёмным пятном лежала тощая фигура с рюкзаком. Быстрое прикосновение пальцев к сонной артерии подтвердили наличие пульса, чуткие уши услышали лёгкое дыхание.
– Перегрелся, поди, – неуверенно буркнули в толпе.
– Ладно, подняли потихоньку и понесли, у кого есть фонарик, подсветите людям дорогу. Через полчаса бессознательного юношу занесли в лазарет, где уже хлопотал доктор. Ватка с нашатырём заставила веки затрепетать, подобно крылышкам ночного мотылька, парень пробормотал что-то и резко встал, поддерживаемый заботливой рукой.
– Где я? – голос слабый, охрипший от жажды.
– Вы в монастыре, голубчик, а вернее, в монастырском лазарете. – Что, кхм, что со мной, доктор? – парень откашлялся, ухватился за чашку с водой и жадно выпил.
– Думаю, тепловой удар, – доктор изучал голову и лицо нежданного пациента и озадаченно хмурился, – странно, что нет ни единого солнечного ожога, хотя вы минимум полдня пролежали на открытой местности, а на небе не было ни облачка.
– Согласен, – Мисер тоже нахмурился, прекрасно зная, что несколько часов на солнце заставляли его покраснеть, как вареный рак.
– В целом, я не нахожу у вас никаких повреждений, если вы не против, я задам вам несколько вопросов, а потом мы подумаем, как вас устроить на ночь, если вам некуда идти.
Юноша кивнул, соглашаясь с обоими предложениями.
– Тогда несколько простых вопросов, чтоб мы понимали, с кем имеем дело, хорошо?
18. – Какой сейчас день недели?
– Суббота
– Как вас зовут?
– Мисер
– Возраст?
– Двадцать два.
– Откуда вы приехали?
– Столица.
– У вас есть родственники, с которыми мы могли бы связаться, возможно, друзья?
– Я один в этом мире.
– Последнее, что вы помните перед потерей сознания?
– Я прикоснулся к статуе и… – юноша замер и замялся, почесав затылок, – возможно, вы подумаете, что я сумасшедший, но, кажется, я увидел Бога. Доктор поднял глаза, блеснув льдинками очков – Почему вы решили, что я подумаю о вашем сумасшествии? Это место полно верующих людей, которых так или иначе коснулась рука Господа, правда, никто не терял сознание на полдня, на моей памяти. Я доложу о ситуации аббату, а пока, если хотите, можете выпить чая с братьями, вас проведут.
Мисер пил самый вкусный чай из всех, что он пробовал, во рту таяло печенье, от которого пело сердце и голодный желудок с урчащей благодарностью встретил деликатес. Монахи бросали на него любопытные взгляды, но деликатно держались на дистанции, оставив непредумышленного посетителя наедине со своими думами. У аббата, в тиши кабинета, шёл напряжённый разговор.
– Говоришь, он дотронулся до статуи, потерял сознание и утверждает, что видел Бога? – глаза старика, скрючившегося в огромном кресле, испытывающе смотрели в побледневшее лицо доктора.
– Да, Ваше Преосвященство, – собеседник нервно сглотнул, прекрасно понимая, что последует дальше.
– Ты уже знаешь, что вера брата Джона держится на волоске, одна, максимум две ночи и его душа оторвётся от бренного тела и ты знаешь, к каким последствиям это приведёт. Он не должен сломать врата и вернуться в этот мир, сотня лучших экзорцистов в поте лица трудились, чтобы создать текущее положение дел, которое одинаково устраивает как Его Святейшество, так и Святейшего Инквизитора.
– Вне всяких сомнений, Ваше Преосвященство.
– Подготовь обоих, этой ночью мы попрощаемся с одним из них. Тяжелый взгляд настоятеля приковал вскинувшегося было монаха.
– Да, ты и я совершаем тяжкий грех, но не по своей прихоти, а лишь в стремлении спасти тысячи невинных жизней, которые отнимет заточённый под нами демон. Более пятисот лет кто-то должен проходить через это, иначе чёрная смерть покажется невинной детской шалость по сравнению с гневом закованного внизу. Наше дело требует отринуть христианское милосердие, возненавидеть врага своего и самого себя и впоследствии еженощно творить покаянные молитвы, раскаиваясь перед лицом Господа за дела наши. Ты ещё молод, но с возрастом ты поймёшь всю необходимость сегодняшней ночи.
Доктор смиренно кивнул, понимая, но не принимая сердцем сказанного. От него требовалось малое – усыпить Джона и нежданного гостя и передать спящих особой группе монахов, знающих, что нужно делать. Один из них обязательно умрёт, пополнив длинный ряд безымянных могил в потаённом месте монастырского кладбища. Все знали про эту легенду, но лишь единицам была доверена страшная тайна.
19. Легенда же повествовала о том, что давным-давно на этом месте в тяжёлой битве силами многих святых людей был скован и глубоко захоронен могущественный посланник дьявола, успевший выкосить тяжёлой рукой население нескольких стран. Это место было выбрано неспроста, поскольку тут граница между адским пеклом и реальным миром, сотворённым по воле Господа, была очень тонка. Заключенный на границе миров, не могущий прорваться ни в один из них, демон ужасно страдал и голодал, мучаясь от божественного присутствия и освященной стали цепей, которые сковывали его. При демоне был оставлен страж, силой веры удерживающий его под замком. Стражи менялись, но со временем, силы экзорцистов слабели, знания утрачивались, а подготовка ухудшалась. В самый мрачный период истории, когда пол в кельях содрогался под ударами взбесившегося демона, почувствовавшего, что свобода близка, на помощь пришёл раскаявшийся чернокнижник, поведавший о страшном ритуале переноса души из тела в тело. Задуманный, как средство бессмертия, ритуал имел побочный эффект, заключавшийся в том, что недавно перенесённая душа очень прочно связывалась с телом прочными нитями веры и помогала стражнику долго переносить ночные атаки.
Доктор вернулся в трапезную, жестом позвав Мисера. Парень встал, кивком поблагодарил за угощение и пошёл за единственным знакомым лицом. Недолгая прогулка привела в гостевой домик, где, как правило и останавливались люди, опоздавшие на автобус или испросившие благословения на ночёвку ради присутствия на особых службах. Рюкзак полетел в угол, чуть не свалив в полёте стоявшую на столе свечу. Юноша уловил укоризненный взгляд монаха, слегка покраснел и склонил голову, извиняясь. Через мгновение он уже остался наедине с мрачной комнатой, лишённой практически всех удобств. Он вздохнул и вышел на улицу, ища укромное место для того, чтобы покурить. За домом никого не было, ночную тьму на миг осветил сноп искр и язычок огня из бензиновой зажигалки, который оставил после себя красноватую точку сигареты. Не хватало только белой повязке на глазах, чтобы спародировать стоящего на расстреле.
После курения опять захотелось пить и Мисер вспомнил о кувшине, который стоял рядом со свечой. Вода имела странный привкус для человека, всю жизнь пившего обработанную городскую воду, но ничего неприятного. Он успел расшнуровать ботинки и кинуть их в угол, снять штаны и так, сидя на кровати и завалился на бок, слегка похрапывая расслабившимся ртом.
Джон же героически боролся с навалившейся сонливостью, вяло ворочая языком, выговаривавшим последние строчки «Отче наш». Его так и нашли, стоявшего на коленях и уткнувшегося лбом в пол. Посвященные в тайну ритуала бережно забрали самого ценного брата, заботливо неся его на руках, подобно отцу, который укладывает заигравшегося ребёнка. К тому времени в подземном зале прямо под алтарём собора, уже лежал Мисер. Рядом, прислонив к голове, лежал и Джон, соединивший своё дыхание со спокойным ритмом вздохов паренька. Тяжёлая поступь аббата, согнувшегося под тяжестью прожитых лет и огромной инкунабулой, не потревожила их сон.
Взгромоздив оккультное руководство на массивный пюпитр тёмного дерева и закатав рукава простенькой черной рясы, без креста и перстней, массивных украшений и символов, старичок казался одиноким и беззащитным. – Начнём же, братья? Утвердительный хор согласился с вопросом и властный голос, так не подходивший к маленькому стариковскому телу, полился, творя страшное заклятие, навечно вычеркнутое из всех гримуаров неустанными трудами инквизиторов, спаливших немало знатоков тайных строк и символов. Никаких чёрных козлов, пентаграмм и рассечённых ладоней, без редких ингредиентов и странных символов, порочащих поверхности, без богохульных выкриков и блудниц, застывших в ожидании оргии с бесами. Вся эта шелуха низкоуровневой магии давно была оставлена неразумным подражателям, которые думали, что оторвали настоящую власть. Лишь властные приказы на мёртвом языке, носители которого исчезли задолго до возвышения христианского бога.
20. Спящие одеревенело лежали, покорные неизбежному и не знавшие о той участи, что им грозила. Зал начал погружаться в темноту, которую не могли разогнать коптящие факелы, щедрой рукой развешанные по стенам. Прямые углы вдруг странным образом начали плыть и искажаться, стоило отвести от них взгляд. Казалось, незыблемость пространства начинала терять прочность, расплываясь под властным присутствием неведомого, призванного древними закорючками в старой книге. И всё же, призванный знал своё место, не рискуя напрямую разрывать реальность, а лишь слегка прогибал её своей силой тогда, когда на него не смотрели прямые взгляды. Остальные братья и нужны были лишь для того, чтобы смотреть в разные стороны и мешать прорыву древнего ужаса в наш мир. Аббат нараспев читал незнакомые слова, которые когда-то давно тростью вбивал прошлый настоятель, за каждую ошибку в произношении нанося град ударов тяжёлым набалдашником. Как следствие, ошибок не было.
Только призывы и шорох переворачиваемого пергамента терзали гулкую тишину огромного помещения. Факела практически перестали светить, окруженные кольцами присутствия чего-то страшного, абсолютно иного и нечеловеческого. Стоявшие спина к спине монахи своими взглядами отгоняли тёмную массу, прогибавшую потолок, двигавшую стену и вспучивающую пол, защищая троицу в центре. Руки старика зашевелились, творя знаки и символы, часть из которых до сих пор была в ходу даже в современной поп-культуре. Вот сжатый кулак, поднятый над головой, вот джеттатура или корно, знакомая всем рокерская коза, отгонявшая зло многие из них. Всё же человеческое тело имеет не так много возможностей к созданию новых жестов и приданию им смыслов. Тёмные облачка, одно прорвавшееся через пол, второе – с потолка, опустились на лбы спящих, обволакивая головы чёрной повязкой. Прикосновение зла не побеспокоило крепко спящих, наоборот, тела окончательно расслабились, лица обрели удивительный покой, а синхронно бегавшие в фазе быстрого сна глазные яблоки остановились.
Джон вдруг погрузился в детство, которое провёл, катаясь на стремительном скакуне по деревенским просёлкам. Его гордость, вызывающая завистливые взгляды друзей, неутомимый жеребец, белой молнией проносился по пыльным дорожкам, заставляя случайного прохожего закрывать рот и нос от облака поднятой пыли. С громким свистом и гиканьем, юный рыцарь летал по долине, представляя, как сражается с многоглавым драконом, вражеской пехотой и другими рыцарями, неизменно побеждая в простых фантазиях, навеянных народными сказками, которые ему рассказывала кормилица из ближайшей деревушки. Мир, простой в восприятии, строго делился на чёрное и белое, а черту рассекал лёгкий тренировочный меч. Отец, уже имеющий несколько дочерей, души в нём не чаял, нанимая лучших учителей и фехтовальщиков по всему графству. Сын платил успехами в турнирах, умными речами и красивым голосом, задушевно выводившим строки очередной рыцарской баллады, подслушанной у заезжего менестреля. Истории Джона, носившего тогда другое имя, не суждено было окончиться хорошо. Минута глупой похоти опорочила доброе и славное имя отца, бросив тень на весь род, наиболее радикальные аристократы требовали смерти и лишь богатые подношения и дары помогли умаслить негодующие сердца и заткнуть наиболее громкие глотки. Сошлись на компромиссном решении, и печальный юноша уехал в дальний монастырь, с глаз долой, из рода вон.
В дальнейшем, история повторяла сегодняшнее происшествие. Прогулка по тогда ещё дикой территории, белая статуя, касание и день беспамятства. Старый тюремщик уже сдавался, вливая последние крохи жизненной силы в еженощные битвы с набирающим силу врагом. Юнец, опоенные сонными травами, должен был лишь предоставить тело, а его душа, освобожденная из оков плоти, должна была отправиться прямой дорогой хрусталя и света на встречу с апостолом Петром в райские кущи. Но случилось непредвиденное, то, что было написано впоследствии современной латынью в древнюю книгу чёрной кожи. Более сильная душа воспротивилась силе перехода, поглотив знания и опыт старца, впитав все грехи его многострадальной жизни и за секунды поглощения освоив все тонкости противостояния коварному демону, бряцающему цепями под залом для занятий богопротивным искусством.
Так появился новый страж, с новым простым именем, который до сих пор перетекал из тела в тело, известный миру, как брат Джон. Столетиями монахи искали подходящее вместилище для мощного духа, творя раз за разом колдовство, чтобы удержать душу на месте и не дать разорваться нитям, которые всё туже сворачивали демоническую и человеческую воли. Силы обеих сторон пропорционально крепли, ходы становились хитрее, скорость реакции для достойного ответа уменьшалась. Сегодня приходилось быть не только крепким, как скала, но и течь, подобно воде, растекаясь по фронту атаки и контратаки на полях духовной битвы, длящейся веками.
21. Мисер тоже переживал калейдоскопическую смену детских воспоминаний, пролетавших мимо, как столбики в окне мчащего на полной скорости международного экспресса. Любимые игрушки, мгновенно превращающиеся в груду хлама, друзья, время с которыми пролетало быстрее стрелки секундомера, детские игры, после которых вчерашние друзья становились заклятыми врагами на следующие полчаса. Первая детская любовь к девочке с огромными глазами цвета ляпис-лазури, первая ревность. Сказки, напеваемые материнским голосом и странные истории отца. Череда совместных ужинов и пикников, барахтанье в тёплой воде речушки, которая протекала неподалёку. Велосипед, сначала трёхколёсный, а потом папа отвинтил помогающее колёсико, и малыш весело помчался без поддержки. Коленки, сбитые в кровь, царапины, оставленные соседскими котами, синяки и шишки после поединков на палках. Череда коротких клипов, пропитанных родительской заботой и любовью к единственному ребёнку. Больше врачи не позволяли иметь, опасаясь за здоровье мамы.