Погрузившись с головой в идеальное правосудие, я чуть не забыл об одной важной проблеме, свойственной нашему миру. Точнее, нашему миру, если он будет сосуществовать с нынешними варварами – оборона от желающих присоединиться. Очевидно, без сил ядерного сдерживания нам не обойтись. Почему ядерного? Наши силы должны быть ориентированы на нанесение максимального урона противнику. Ни о каком "пропорциональном" применении силы речи не идет. Недоговороспособный, морально-безнадежный агрессор должен быть так наказан, чтобы больше никогда не смог угрожать и заведомо превосходящий ответ – лучшая гарантия. Проблема с обороной в том, что это – коллективная потребность. Конечно лучше, если ее оплатит противник, но тут мы сталкиваемся с иным механизмом, нежели охрана порядка. Хорошая оборона основана на запугивании – а значит, чем лучше оборона, тем меньше шансов получить за нее плату. Придется полагаться на этику. Тут уже появятся безбилетники, не имеющие о ней понятия и намеренные свалить от нас как только запахнет жареным. Утешает одно – свобода настолько заманчива, что окружающие государства долго не протянут и их население дружно примкнет к нам. Или другое – они попытаются нас захватить, чтобы мы не совращали ихних подданных, но, конечно, будут разгромлены нашими доблестными боеголовками и возместят нам ущерб по полной. Утешает и третье – что в обществе без принуждения живут другие люди. Так что безбилетникам в любом случае радоваться недолго.

Однако, если отставить в сторону все это шапкозакидательство и рассмотреть проблему серьезно, то станет ясно – в случае обороны от внешнего агрессора мы сталкиваемся с ситуацией, когда одной добровольности недостаточно. В конце концов, на кону вопрос выживания, а значит в дело должна вступать героическая мораль.

Что ж, никогда не лишне подтвердить – свобода возможно только в "свободном" мире, т.е. свободном от катастроф. Внешняя угроза – это очевидная атака детерминизма. Причем она ничем, с точки зрения способов отражения, не отличается от любой другой катастрофы – необходим героический призыв, напряжение всех коллективных сил и соответствующая организация общества. Временное ограничение свободы прекрасно подходит в случае "мелких" катастроф – засух, наводнений, эпидемий. Однако в случае войны дело принимает гораздо более серьезный оборот. Проблема в том, что война запускает древние общественные механизмы – иерархические структуры, которые, как и всякий детерминизм, не захотят сдаваться. Люди быстро привыкают – одни командовать, другие подчиняться. Особенно, если война продолжается долго. Несколько лет еще не проблема. А если десятки? Если выросли поколения, не знающие свободы? Война безопасна только если она короткая и победоносная. Иначе она убивает свободу не хуже противника.

А может, свободная армия должна быть чуточку иной? Например, безусловное подчинение… Нужно ли оно? Нет! Каждый солдат должен остаться морально свободным – ибо ответственность несет он, а не командир. Так, если приказ командира кажется ему неэтичным, он должен не только отказаться его выполнить, но и потребовать срочного разбирательства. И тогда вместо боеспособной армии мы получим дискуссионный клуб. А разве это плохо?!

Борьба за свободу среди варваров требует соответствующих средств. И это неизбежно приводит к тому, что свободное общество опускается на уровень варваров. Причем эта закономерность видна даже на примере нынешних относительных уровней свободы. Если мы посмотрим на борьбу с "терроризмом", то увидим, что борцы сами стали похожи на террористов – секретные суды, тюремные пытки, тотальный контроль. Дурной пример, как известно, заразителен. Впрочем, кто из них террористы на самом деле – большой вопрос. Так что сосредоточимся на выживании свободного общества. Один из выводов из сказанного в том, что и сами сдерживающие силы, и соответствующие структуры должны быть сразу готовы к употреблению в случае необходимости. Согласитесь, если мы не готовы к агрессии, победа может занять критически много времени. Но как же мы можем иметь одновременно две взаимоисключающие общественные структуры, не считая горы оружия?! Отсюда вытекает следующий вопрос – а может ли вообще свободное общество сосуществовать рядом с варварами? И следующий – как оно тогда вообще возникнет и утвердится, если кругом варвары?! Похоже, нам нужен метод кардинального массажа головы – лечащего сразу все население планеты!

Однако угроза со стороны варваров не обязательно может приходить извне. Вспомним тюрьму, которая есть не что иное, как варварская организация внутри. Что толку, что охраняют ее верные стражи свободы? Готовность к насилию – гарантированный способ испортить людей. Уже охранные агенства, судебные приставы и сами по себе разовые наказания несут в себе определенные риски, но тюрьма – это шаг в пропасть. И опять, нам нужно не заключение, а более кардинальное решение – этика, да еще такая, чтоб она лечила головы сама по себе, независимо от нас, обьективно. Какое счастье, что она у нас есть!

***

Вот так это примерно мне привиделось, пока я проходил курс расслабляющего массажа. И размышляя о наследии Макса, я с радостью осознал, что да – Макс был неправ. За что и поплатился. А я с тех пор сижу дома, ибо поумнел! Пусть дураки горбатятся! И если уж бороться с властью – то мысленно. Умственная борьба с ней, в отличие от вооруженной, быстро приводит к ее полному поражению. Ну какая в конце концов власть этот "Совет безопасности"? Так, название одно.

Деньги: Между обещанием и принуждением

Лежал я раз в психушке, по ошибке естественно, и пристрастился там к чтению. Оказывается там у них, в психушке, огромная библиотека, вся до дыр зачитанная. Чего я там только не узнал! Да такого, что голова кругом. Но конечно в этот раз я уже держался за кровать, чтобы не упасть. Опытный уже. Так что вы за меня не беспокойтесь – из психушки я вышел хоть и с новыми мыслями, но вполне здравый. И горю желанием поделиться – ибо не могу молчать! О, слышь-ка, я уже говорю чужими словами – вот к чему приводит чрезмерное чтение! Но конечно, молчать как классик у меня не получится. Это они классики, могут молчать том за томом о том, "что же нам теперь делать" и "кто во всем виноват". Мне придется молчать гораздо короче – вдруг кто и вправду услышит?

Итак, начал я с классика, но само собой не окончил – сил не хватило. Застрял в самом начале, где классик убедительно доказывает, что деньги – средство, придуманное властью чтобы творить зло над добрыми подданными. И не будь денег – было бы у нас у всех все и никто бы никому не завидовал. А что еще надо для счастья? Очень меня эта мысль поразила и стал я тогда читать в другом месте, где еще один классик убедительно доказывает, что деньги-то придумали добрые люди, да вот злое государство в своей вечной ренегатской и просто гадской сущности лишила их их. В смысле нас их, а их нас. Оказывается, если бы не государство, у нас было бы полно денег – потому что каждый мог бы их печатать сколько душе угодно. А что еще надо для счастья? Так что позвольте мне изложить все, что я узнал от великих классиков о денежном счастье, но потом еще и обдумал, правда уже без них. Потому что увезли их всех куда-то однажды утром. А куда – не сказали.

1 Происхождение и функции денег

Не стану скрывать – идея, что деньги зло, мне близка и понятна. Вот только общество без денег мне как-то неблизко и непонятно. Впечатление, что сложилось у меня в процессе жизни, таково, что отсутствие денег – еще большее зло, чем даже их наличие. И потому я воздержусь от дебатов с теми классиками, что предлагают деньги отменить и сразу перейду к тем, кто утверждает, что деньги – личное, частное дело граждан, а дело власти – не мешать им их печатать, рисовать или просто говорить. И убедительное тому доказательство – их происхождение: самопроизвольное, независимое и спонтанное.

Все классически-прогрессивные экономисты уверены – деньги появились сами по себе, еще до злого государства с его тяжелой фискальной лапой. Правда в истории все запутано. Концы так сказать давно ушли в воду. Но они были! И концы, и деньги до государства! Они появились сами собой, внутри рыночных обменов, как мыши появляются от грязи. Все, что для этого требовалось – нужда в эквиваленте обмена, и золото, оно тут как тут – приятное на ощупь и твердое на зуб. И как только несколько самых смышленых и зубатых людей осознали его обменную и вкусовую прелесть, все остальные – беззубые, но внимательные – бросились им подражать и грести золото лопатой. Потому что оно теперь стало Деньгами. Процесс, как говорят у нас в психушке, пошел. Вот так вкратце, описывается история денег одним великим классиком – основоположником научного освобожденчества.

Из моего скорбного окна однако, представляется, что реальность должна была быть несколько иной. Люди, практикующие натуральный, т.е. безденежный обмен, вовсе не должны стремится к некому универсальному товару, который облегчит им жизнь, а великим классикам – задачу построения великой теории. История – это всего лишь факты, отложившиеся где-то в толще бумаги, а не причины и следствия, которые если и можно откопать, то уж никак не лопатой, а скорее умственным взором. Тем более, что и фактов-то нет никаких.

А взор, особенно после хорошего вечернего укола, повествует нам о том, что такой товар – универсальный, пригодный для роли денег – выполняет две функции – меры и учета/кредита. Выполняет так сказать, в процессе рождения, а не после того, как уже зародится. После того он уже выполняет столько функций, включая Бога, Смысла Жизни и Основы Основ, что все и не перечислишь. Две первые функции – типа папы и мамы, самые главные на свете. В первой функции, этот "прото-денежный универсум" позволяет сравнить стоимости разных товаров, а во второй – совершить обмен в долг, многошагово, учитывая кто кому в процессе и в итоге должен. Так вот, ни в одной своей функции универсальный товар не может появиться сам по себе. Возьмем кредит. Людям, живущим рядом и доверяющим друг другу, вовсе нет нужды искать загадочный товарный эквивалент, достаточно расписок или любого другого средства учета. В крайнем случае им может быть и некий условный товар – типа камешков с насечками или ракушек без жемчуга. Условный, потому что реальный – реально дорогой то есть – как раз означает отсутствие кредита и отсутствие доверия. Но и людям, не доверяющим друг другу, нет никакого смысла брать некий "общепринятый", "универсальный" товар, поскольку нет гарантии, что он потом будет принят назад по нужной цене. Доверие не может быть заменено товаром. Универсальный товар может играть роль кредита только если все вокруг одновременно уже доверяют ему такую функцию. Но в случае доверия, как было отмечено выше, достаточно любой расписки. Она не портится, не занимает места и, более того, хранит подробности кредита, которые тоже имеют безусловную ценность – ведь универсальный товар может оказаться подпорченным и при этом на нем наверняка не будет подписи производителя.

Далее, возьмем меру. Теоретически может существовать некий универсальный товар, одинаково нужный всем. Нужный настолько, что каждый может прикинуть его стоимость на зуб и на глаз, сравнивая свою в нем нужду со своей нуждой в конкретном товаре. В реальности однако такого товара нет. Даже если бы он и был, у каждого своя в нем нужда – не о том ли не устают повторять прогрессивные экономисты, когда упирают на индивидуальность всякой ценности? Тем более странно думать, что крестьяне, ремесленники и прочий производящий пролетарские ценности люд, который и был первыми поклонниками обменов, не мог обходиться без золота, чтобы сравнивать с ним все остальное. Мука, скот, одежда – еще куда ни шло, но золото?! Безумно дорого, абсолютно бесполезно и крайне неудобно – ну как например определить его качество? Только доверяя зубатому клейму? Золото чужеродно пролетариату, как обмен чужероден аристократии. Оно – печать благородства, признак совсем других сфер общества, сфер, презирающих и обмен, и пролетариат. Кроме того, универсальный товар имеет и свою цену – кто-то его производит, кто-то его потребляет. А значит цена постоянно плавает. Какая уж тут мера. А между тем, именно цена товара, то есть сравнение со стабильной мерой – и есть твердая, хоть и призрачная основа рынка. Сами великие экономисты выяснили, что цена – та благая весть, которая позволяет определить, где в экономике узкое место и куда стоит направить свои усилия. Иными словами, цена – это перевод субьективных предпочтений в обьективную пользу. А чтобы такая цена могла появиться, нужен действительно универсум – нечто, не подверженное субьективным предпочтениям, нечто, не имеющее потребительских товарных свойств. Любой обмен – субьективен. Универсальный товар, даже если бы он и был возможен, участвуя в конкретном обмене приобрел бы субьективную ценность, приписываемую ему участниками обмена. Хоть и поправленную на их представления о том, что думают другие потенциальные участники обменов о его ценности. Но эта поправка – лишь одно из слагаемых обмена. От того, что где-то за корову дают 2 барана, а где-то 3 вовсе не значит, что коровы где-то дешевле, а где-то дороже. Может быть все дело в баранах? То же самое и с золотом. Где-то золото дороже, где-то дешевле. И как из этого следует, какой товар производить? Рынок и рыночные цены могут быть универсальны только в том случае, если они отталкиваются от общего основания, от чего-то такого, что лежит вне рынка. Иначе цена не сможет нести никакой полезной информации, позволяющей транслировать личные предпочтения в общую выгоду. Они так и останутся субьективными. Универсум должен быть всеобщим и максимально стабильным. Ни один реальный товар под это не подходит. Любой реальный товар – лишь суррогат такого универсума.

Если же отвлечься от тягостного вечернего умствования и помечтать на минутку, что случилось чудо и на рынке появился универсальный товар, пусть даже золото (или что-то виртуально-интеллектуальное, типа процессорного времени), и все осознали как это удобно – не нужен кредит, не нужна мера, можно скапливать всю ценность в одном подвале – тогда по утверждениям классиков, пойдет самоподдерживающийся процесс, укрепляющий золото в этой крайне почетной роли. Однако стабильность новой валюты требует и противоположного процесса – без баланса никакая бухгалтерия не сойдется. Но поскольку такого не наблюдается, процесс удорожания золота станет бесконечным. В самом деле, с какой стати ему теперь дешеветь? Это и универсальная ценность, и универсальное средство обмена. Сигнал, посылаемый ценами в такой ситуации прям и суров, он говорит только одно – надо копить (или производить) золото. Остальные товары не нужны. Они только средство для доступа к золоту. Начнется бесконечная дефляция – все товары будут дешеветь, а золото – дорожать. Бессмысленность такого сценария, а с ним и Великой Теории, очевидна всякому здравому пациенту.

Нет никакого сомнения, что нужда в собственности, а значит и деньгах, есть, а значит и была. Нужда у всех – и у власти, и у подданных. Проблема в том, что чистые деньги не могли появиться в череде обменов как мыши – сами по себе. И кредит, как универсальное средство доверия, и мера, как универсальная ценность, могли быть только навязаны силой, и кроме власти, этот моральный подвиг был не по плечу никому. Роль денег с разной степенью успеха играли разные товары, которые были наиболее близки и удобны власти, пока наконец она не выделила деньги из их грязного суррогата – товарного эквивалента. Или по крайней мере, не старалась выделить. Даже нынешние очищенные деньги пока весьма условно претендуют на стабильность. Но причина этого не в деньгах, а в нестабильности самой власти, озабоченной перманентно грядущими выборами, а потому среди поклонников классиков есть надежда, что настоящие деньги – еще впереди.

2 Частные деньги

Как хочется верить, что истинная стабильность начнется когда кончится эта ветреная власть. Но возможны ли деньги без власти? Классики, а вместе с ними и все радетели свободного рынка, как всегда убедительно отвечают – да! Не только возможны, но и обязательно будут. Более того, всякое насилие, как известно всем трезвомыслящим мечтателям, только мешает рынку гладко функционировать. Всякий свободомыслящий или на худой конец прогрессивный экономист всегда либерал, а то и не приведи господь, либертарианец, поносящий любое государственное вмешательство и не оставляющий камня на камне от необеспеченных, инфляционных, дурно пахнущих "законных средств платежа". Свободомыслящий экономист как правило имеет в голове два железных варианта свободы, позволяющие раз и навсегда покончить с засильем государства:

1) золотой стандарт (впрочем некоторые предпочитают нефть или среднюю температуру за год),

2) частные деньги.

Первый вариант у меня вызывает хроническую оторопь. Только истинно великим классикам удается смотреть в будущее, держа голову повернутой точно назад. Отвязка от этого давно себя скомпрометировавшего "удобства", была делом и вынужденным, и прогрессивным одновременно, позволившим экономике раздуться до невиданных пенных высот. Как можно строить теорию лучшего экономического будущего опираясь на прошлую историческую случайность? Разве фундаментальная теория не должна опираться на что-то не менее фундаментальное?

В этом отношении частные деньги выглядят намного фундаментальнее. И конкуренция тебе тут, и свобода, и рынок. По крайней мере так оно мне показалось изза решетки – я ж не свободный экономист, слава богу. Я так и думал, что деньги – это не презренный металл, а символы полезности и ценности. Как бы складская расписка, но где склад – вся наша трудовая жизнь, и где каждой единице соответствует реально существующее благо, созданное нашим, или в крайнем случае чужим трудом. Правда неясно было, откуда в частных деньгах эта ценность. Как она туда попадает, когда каждый частный эмитент, который в мире свободных экономистов печется только о своем благе, в качестве подтверждения печатает на них исключительно свои трудовые инициалы? Для ответа я углубился в труд одного из классических свободолюбивых экономистов, и по-совместительству одного из Лауреатов Нобелевского Банка. И удивительное дело, свободолюбивые экономисты оказались девственны, как полимерные купюры на просвет – они вообще не видят в деньгах самостоятельной ценности. Они думают, что деньги – это просто такое средство обмена. Удобство – не более того. А чем достигается эквивалентность денег товарам? Они говорят – обменом, рынком и получающейся ценой. И неохотно добавляют, что и сама ценность денег вытекает из того факта, что они – удобны. Т.е. удобно на цветные бумажки менять товары – все и меняют. А раз все меняют – тут тебе и ценность возникает.

На самом деле конечно, все наоборот. Так, по крайней мере, думают все местные шизики. Все меняют именно потому, что цветная бумажка – ценность. А уж ценность – потому, что государство заставляет. Не верите? Хорошо, допустим, классики правы. Допустим, государство с его принуждением исчезает и остается только рынок и его ничем немеренные ценности. Как же появятся чистые, непорочные, настоящие деньги? А так, отвечают классики подумав. Вот представьте. Хаос, разруха, все в грязи и в паутине и тут откуда ни возьмись появляется эмиссионный банк и печатает волшебные дензнаки. Назовем их для убедительности "рубль". Все конечно бросаются к благодетелям-монетаристам из эмиссионного банка, чтобы скупать рубли. Стоп. А на что покупать-то? Не даром же давать? Рубль – он же волшебный или нет?

Значит, не так. Еще раз. Думаем медленнее.

Допустим в мире государственного доллара, жулье из ФРС впадает в старческий паралич и на сцене появляются молодые монетаристы с новой, частной валютой – рублями. Допустим для ясности, что монетаристы для начала приравнивают рубль к доллару и обещают, что в отличие от дряхлого доллара, новый молодой рубль падать не будет. А будет стоять как штык недалеко от ФРС. Понятно, что все обрадуются такому повороту событий и опять бросятся покупать новый рубль, слава богу, теперь будет на что. Образуется ажиотажный спрос, позволяющий сметливым монетаристам продать каждый рубль аж за два доллара, положив один доллар в личный карман, а второй – в эмиссионный загашник. Далее монетаристы торжественно обьявляют – рубль приравнивается к корзине товаров и никогда вовек не потеряет своей стоимости. Эта корзина, иными словами, всегда будет стоить 1 (один) рубль и все, что остается молодым монетаристам – регулировать количество рублей в обращении. Дешевеет корзина – изьять рублей, дорожает – добавить рублей. Красота!

Вот так экономисты себе это и представляют. Ну а мы, тупые пациенты государственной психушки, спросим – а чем, собственно, обеспечен каждый рубль? Может идиотизмом нации? Не зря же все бросились покупать рубли? Идиотизм конечно есть. Но его вообще-то не продашь и не купишь. Где ценность, я вас спрашиваю? Да в них, проклятых, в долларах. Каждый проданный рубль, обеспечен все тем же долларом, за который его продали и который честно положили в загашник. Но ведь доллар же обесценивается? Что будет, если доллар подешевеет в 10 раз? Чем теперь будет обеспечен рубль? Ведь не дай бог, если кто захочет продать монетаристам рубль назад, они теперь должны будут выложить за него аж 10 долларов. А где их взять, я вас опять спрашиваю? В загашнике-то только один? Экономисты нам скажут, что если такое монетаристское счастье случится – а оно точно случится – все так захотят рубли, что бросятся их скупать, отдавая за каждый новый рубль 10 новых долларов. И только идиот захочет продать рубли назад.

Да я и не спорю. Но только очень уж сильно мне это напоминает вычитанную в какой-то безумной книжке историю про ГКО, МММ и прочие проездные билеты времен Первой Перестройки, рост курса которых держался только на том факте, что находились психи, желающие их покупать. Переводя это на корявый язык ценности, привязка к доллару чревата. И складская расписка под названием "рубль" должна таки опираться на истинную, а не волшебную ценность. А истинная ценность – это и есть та самая корзина. Трезвый монетарист не станет держать в загашнике дешевеющий доллар, а купит на него корзину. А когда придет время рассчитываться за рубли, продаст корзину по новой цене и с чистой совестью рассчитается. И вывод какой? А такой, что частные деньги – это вовсе не волшебное средство обмена, а таки складская расписка, и эмиссионный банк – это вовсе не банк, а таки склад. Теперь любой, даже самый свободный экономист увидит, что хороший эмитент, должен не заниматься построением пирамид под руководством монетаристов, а реально собирать у себя в загашнике… ну хотя бы золото. Не корзину же в самом деле.

Почему же у монетаристов не получилось того, что у всякой власти, даже самой дрянной, в конце концов получается? Да просто потому, что власть заставляет принимать в оплату свою необеспеченную валюту. Вот так, просто. Принуждение – это и есть тот кнут, который делает бумажки деньгами.

Ну ладно, без золота не получится. А с золотом? Светлое будущее очевидно покоится на золоте? Без будущего-то у нас никак?

Допустим на минутку, что у монетаристов все получилось. Есть новая частная валюта, обеспеченная не только красивыми словами о стабильности курса к золоту, но и самим этим золотом. И есть второй банк, рисующий кредиты в новой валюте. А что не рисовать? Выгодно же. Пока монетаристы следят за корзиной, пополняют золотой запас и вообще пекутся о своих рублях, второй банк легко и непринужденно раздает кредиты. Разумеется без всякой привязки к золоту. Он же не идиот. Слава богу в наше время складские расписки можно даже не рисовать, достаточно поручить это компьютеру. Можно возразить – кто ему поверит, такому умному? Поверят, не сомневайтесь. Банк солидный, давно на рынке, вклады принимает, проценты платит. И расписки выдает отличные, от настоящих не отличишь. А каждая – удар по корзине, золоту и монетаристам. Потому что за компьютерные расписки покупают вполне реальное золото. Рублей становится много, золота – мало.

Монетаристы могут возразить, что это незаконно – рисовать кредиты в чужой валюте. Ну зачем же так резко, коллеги? Банк взял залог, оценил его в удобной валюте и выдал "складскую расписку". Чисто, как в нашем процедурном кабинете.

Что тут делают монетаристы? А что сделаешь – приходится продавать золото, чтобы сбить цены, а взамен принимать свои рубли, изымая их из обращения. Закон прост и суров – плохие деньги вытесняют хорошие. Ничем не обеспеченные расписки наводняют экономику, давят на клапаны и золото монетаристов плавно перетекает в чужие карманы, оставляя в банке волшебные, но увы, никому не нужные рубли. И всем остальным нормальным гражданам, после бурного обьяснения с монетаристами, придется использовать золото в качестве денег напрямую – катать с собой "кошелек" в виде тележки. Ну а жить, вероятно, в шахтах рудокопов.

И опять возникает вопрос. Почему же у монетаристов не получается то, что получается у всякой дрянной власти? Да все потому же. Потому что власть может проверить всякий банк и запретить выдавать "необеспеченные", т.е. превышающие резервы банка, кредиты. Может установить норму резервов, может провести аудит и все такое прочее, включая расстрел на месте. Вот так, просто. Принуждение – это и есть та невидимая рука, которая делает возможным деньги, рынок и безудержные фантазии свободных экономистов.

Ну а если принуждение заменить чем-нибудь другим? Как-то ведь надо жить без насилия, пусть и в безудержных мечтах?

Мечтаем дальше. Пусть все складские расписки успешно сгинули и остались только фантики – их можно использовать как деньги? При условии конечно, что эмиссия позволена только честным хозяевам частных валют? Допустим у нас две конкурирующих валюты, борющихся за звание самой стабильной. Курс между ними как и положено плавает, обьемы в обращении мудро регулируются и т.п. Что же мы увидим? Во-1-х, мы увидим, что курсу между ними нет никакого смысла плавать. Обе они обслуживают одну и ту же территорию, одни и те же товары, обе – тверды как камень. Откуда плавание? А во-2-х, попытка одного эмитента "стабилизировать" свою валюту чуть больше чем надо, приведет к тому, что покачнется вторая. То есть курс не просто неподвижен – он жестко привязан, как и обьемы обеих валют. Что и понятно – экономика общая, товарная масса – общая, значит и суммарная ценность экономики, отражаемая деньгами – тоже общая. Не может быть в одной экономике нескольких валют. В принципе. А может только в великой экономической психушке.

Как "привязка" произойдет технически? Представим такую экономику, где все общее. В каждом магазине полно товаров и на каждом – полно ценников, в каждой возможной валюте. Может торговец сам отследить курсы? Очевидно нет. Ну приходят к нему больше покупателей с валютой "А", ну и что? До тех пор, пока он сам сможет купить товар по старым ценам в другом магазине, он будет принимать "А" по старому курсу, т.е. отпускать товар по старым ценам. И так – каждый торговец. Теперь допустим, выпустил некий эмитент полно валюты "А". Новые владельцы скупят товары, а потом неизбежно придут на валютную биржу – скупить валюту "Б", потому что товары, во-1-х, портятся, а во-2-х, они-то знают, что валюта"Б" – стабильней. На бирже сразу смекнут в чем дело и изменят курсы – "А" станет меньше "Б". Теперь весть дойдет до торговцев. Они увидят, что курс изменился, но они не знают в чем причина. То ли "А" подешевела, то ли "Б" подорожало. И поэтому подкорректируют цены товаров по среднему – цены в "А"подрастут, в "Б" – понизятся. Это и есть то, что у нас тут называется общая товарная масса и единый обьем денег, который ее обслуживает. А далее, эмитент "Б" будет вынужден корректировать свою валюту в обращении – цены-то изменились. То есть он ее тоже эмитирует, чтобы поднять цены и тем вернет курс к прежнему.

А это значит – приходится запрещать. Но не классиков конечно, боже упаси.