Экспансия морали, эгоизм, неясность границ сфер, конфликты морали и этики – еще не все трудности, что подстерегают нас на пути к общему благу. Есть проблемы и посерьезней. Как этика подспудно присутствует в личной сфере под гнетом морали, так и мораль присутствует в публичной сфере под гнетом этики. Точнее, не сама мораль, а ее эмоциональные предпосылки, которые проникают в наше поведение в виде субьективизма, проявляющегося во всевозможных чувствах, "персональном" отношении и соответствующем желании сделать что-нибудь хорошее. Или плохое. И избавиться от него сложно, ибо даже взаимодействуя с абстрактным посторонним, мы обычно имеем дело с живым человеком. Абстракции в реальной жизни, к сожалению, не водятся.

Как же внедрить ОЭ в жизнь? Возможна ли вообще обьективная этика отдельно от субьективной морали? Давайте отвлечемся на пару минут, помечтаем и заодно проведем мысленный эксперимент по полному и окончательному отделению сфер. Предположим, к нам прилетели инопланетяне. Между нами не только нет ничего общего, мы вынуждены взаимодействовать не видя и не слыша друг друга. Поскольку трудно представить, что между нами сразу возникнет любовь, посмотрим как заработает, и заработает ли, публичная этика. С чистого, как говорится, листа.

Возможно кто-то воскликнет – зачем нам в такой ситуации какая-то этика? Разве человечеству не важнее было бы воспользоваться шансом и получить от гостей источники бесконечной энергии, супер-оружие и тайну вечной жизни? Разумеется. Но достаточно ли для этого будет просто очень попросить?

Вот, значит, они прилетели, зависли на орбите и мы не знаем что делать. Как бы не спугнуть. Первые шаги в контактах поэтому будут осторожными и исследовательскими. Надо установить приемлемые способы обмена информацией, доносящими информацию куда надо и не вторгающимися куда не надо. Любые такие попытки – это риск и, одновременно, выстраивание доверия. Если окажется, что пришельцы привыкли общаться путем прямого внедрения фрагментов ДНК или нейронных структур, нам не повезет. А им – если бутылка с нашим письмом пробьет обшивку их корабля и снесет его с орбиты. Но будем оптимистами – выиграет тот, кто проявит инициативу. Будем считать, что самоотверженность, а фактически – альтруизм, проявленный кем-то из нас в виде готовности всем рискнуть, не имея никаких гарантий, окажется не напрасным, и канал обмена будет найден.

Дальше надо разобраться с кодированием информации. И опять мы сталкиваемся с проблемой – как бы сделать посланные сигналы не просто понятыми, но еще и за приемлемое время. Как ни странно думать о таком, но кодирование – это, как знают программисты, проверка и уровня развития, и интеллектуальных способностей. И хотя радость от встречи к тому моменту наверняка достигнет пика, нервозность, досада и раздражение накапливающиеся после повторных неудачных попыток понять друг друга – не очень хороший советчик. И опять, кому-то придется утереться и переступить через свои комплексы. А это альтруизм. И даже жертва.

Теперь надо бы определиться с общими ценностями. Как ни альтруистичны наши попытки пообщаться, без понимания того, кто и как настроен, дружбы быть не может. В чем смысл дальнейшего обмена информацией, если он никому не нужен? Каким образом нам удастся подружиться, я даже ума не приложу. Но в основе должно лежать что-то универсальное, и интуиция подсказывает, что это будет свобода. Заверения в полной нейтральности и мире – т.е. неприменении насилия – это первый шаг в сторону общих ценностей. Сюда же попадает понимание цели визита – практическая или развлекательная? Научная или торговая? Как долго они наблюдали за нами? Или шпионили? И кто кому первый должен верить? Тут наверное надо обязательно раскрыть информацию – если предположить, что мы продолжим обмен – ибо никакое доверие окажется невозможным, если кто-то что-то утаивает. И опять кто-то должен взять на себя смелость.

Взаимная честность приводит к окончательному пониманию и возможности договора. Но как перейти от заверений к делам? Как убедиться, что искренность не притворна? Вероятно, следующим шагом должно стать нахождения материального эквивалента ценности. Как принято у нас, и я думаю, у всех, для искренности надо подарить что-то, но если нет общей ценности – подарок не состоится. Стеклянные бусы и огненную воду мы уже проходили. Как найти ценность? Как сделать, чтобы было скромно и со вкусом, а не обрушило нам всю экономику? Кто-то должен взять на себя хлопоты по согласованию всего этого, попутно проявляя все больше доверия. Надо упомянуть и установление культурных ценностных рамок. Не все же можно менять на деньги. Может им нужна наша кровь? Также никто не знает, что является запретным в наших культурах. Установление рамок – это пробы и ошибки, готовность к риску оскорбить, а также терпимость, и деликатность. Представьте, что инопланетяне выльют на нас поток информации, которая покажется нам возмутительной? А мы? Не заклеймит ли нас наше поведение в глазах инопланетян как отсталых дикарей и вечный культурный мусор?

Похоже все прошло отлично и обмен налаживается. Но чем дальше, тем вопросов больше. Как насчет эквивалентности? Справедливости? Что если у кого-то окажется много ценного, а у других – почти ничего? Ситуация богатых и бедных, сильных и слабых – чем она чревата? А где границы собственности? Как делить ресурсы, например, солнечной системы? И риск, и альтруизм не уменьшается, а растет!

Впрочем, пора остановить наш полет фантазии. Главное мы видим. Процесс взаимодействия с пришельцами, даже если наша фантазия безгранично наивна – это процесс возникновения норм публичной этики, но возникновение в результате прогресса личных, как ни парадоксально это в данном случае звучит, отношений – последовательного альтруизма, уступок, риска, доверия и т.п. И что важно, не только сам этот прогресс ведет к балансу отношений, но и сам он уже основан на балансе – в виде эквивалентности уступок и их возмещения. Почему-то я уверен, что альтруизм захочется проявлять каждой стороне по очереди. Иначе обмен покажется односторонним и каким-то неприятным, доверие – неискренним, а результат – безобразным. Мне даже страшно себе представить ситуацию, когда отношения испортились, контакты прервались, но они не улетают к себе, а молча висят над нами, висят… Так и сон можно потерять! Впрочем, в нашем эксперименте стороны в слишком разных весовых категориях, отчего вероятны нюансы. Возможно, старшие братья будут к нам снисходительны.

В заключение отметим, что как и в случае нашей земной, привычной публичной этики, она возможна только при условии отсутствия чего-то чрезвычайного. Ведь ясно, что сценарий будет совсем иным, если пришельцы окажутся не космическими торговцами, а обломками кораблекрушения, катастрофически нуждающимися в пристанище и готовыми ради куска хлеба на все.

– Проблема оболочки

Что же показал эксперимент? На первый взгляд, немного. Нет никакой обьективности и, соответственно, обьективной публичной этики. Все было чисто случайно, наобум, из подручных средств. Нами двигала не обьективная польза обменов, а любопытство и бескорыстный научный интерес. Что толку в нашей обьективности, если инопланетяне ее не понимают? А мы – их. Позвольте друзья, по праву их представителя, уточнить этот вопрос. Технические проблемы, которые мы героически преодолевали, специфичны для нашей уникальной ситуации. Наши культурные оболочки определяются факторами, далекими от обьективности – формой разума, условиями эволюции, историей науки/общества. И в результате те нормы, что были найдены – а они все же были найдены – оказались субьективны. Но заметьте друзья, при этом этическое ядро у нас оказалось одинаково – иначе мы бы не договорились. И мы, и они отвергаем насилие и, следовательно, стремимся к ОБ. Обе стороны следовали ФП, единственной общей для нас норме – нас никто не заставлял, мы хотели договориться, искали все возможные пути для этого и, конечно, учитывали обоюдные интересы. Будь оно иначе, мы бы увидели, или вернее уже не увидели, упомянутый выше иной вариант развития событий.

Эксперимент лишь показал, что обьективное не существует вне субьективного, оно проявляется через него. Отношения между посторонними так или иначе происходят через личный контакт, опираются на коллективные традиции. Нормы этики зарождаются в субьективных условиях узкого коллектива, но приобретают обьективные черты по мере его расширения, отчуждения и появления все новой публики. Чем больше коллектив – тем обьективнее нормы. Как расширение коллективов на Земле нивелирует самобытность культурных традиций, уничтожает оболочки и формирует всеобщие мировые нормы, так и скорый прилет инопланетян, можно надеяться, поможет нам продвинуться к обьективности и перейти на новые, еще более универсальные нормы, особенно, если наши встречи станут постоянными. Дружба с инопланетянами располагается недалеко от правого края на рис. 2.3. Нам необходим жесткий протокол, где все расписано до последней мелочи, чтоб никто не подумал лишнего. Но протоколу этому неоткуда взяться, что подчеркивает абсурдность ситуации (не в смысле их прилета, а в смысле идеальной обьективности). В пределе мы имеем идеальный ФП, но необходимо его воплощение в реальных нормах. И пока где-то есть неземная жизнь, эти нормы будут субьективны. А поскольку мы этого окончательно никогда не узнаем, таковыми будут не только его воплощение, но даже его понимание нами.

А может все проще? Те же пришельцы. Разве ОЭ не требует оставить посторонних в покое? Пусть летят куда летели. Дело в том, что уже поздно. Информация все меняет – разница возможностей становится очевидной. Члены малых коллективов оказываются в ущемленном положении. Их возможности меньше, их нормы менее обьективны и, следовательно, они менее свободны. Фактически мы видим удивительный пример насилия оболочки над ядром. Культурное, так сказать. Для иллюстрации сравним нас и их. У нас – захолустная планетка с диким населением. У них – все-вселенская цивилизация, охватывающая пять тысяч триллионов галактик. И их культура нам принципиально недоступна. Как мы можем быть равны в свободе? Конечно мы, друзья, свято верим в то, что братья нас не оставят и согласятся подкорректировать нам генетический код и мысли в голове. Но согласятся ли земляне? Не станут ли они гордо цепляться за свою биологическую традицию? И не покажется ли, не дай бог, инопланетянам в результате, как это кажется каждому революционеру, что проще убить, чем убедить? А самое неприятное то, что обьективная этика вовсе не гарантирует нам спасения – она не нуждается в существования человечества. Если человечество, в силу своего захолустного эгоизма, начнет играть реакционную роль, противостоять свободе и вредить делу ОБ, оно подлежит в лучшем случае карантину, а в худшем – сами знаете чему.

Процесс движения к ОБ, свободе и обьективности требует постоянного расширения коллектива и преодоления субьективного, что и проиллюстрировал наш эксперимент. В этой проблеме есть две стороны. Первая – борьба с лично-субьективным в рамках родного коллектива, где человек родился и вырос. Таким образом в коллективе утверждается ОЭ, что служит предпосылкой самой возможности его дальнейшего расширения. Вторая – преодоление межколлективной оболочки, где субьективизм даже сразу и не заметишь. Этакое коллективно-субьективное. Ну кто бы мог подумать, например, что вся наша биология, не говоря об истории – насквозь субьективна?! И чем тверже оболочка, чем прочнее устоялся коллектив и его традиции, тем сложнее их преодолеть.

11 Личная субъективность

– Сходство и различие

Вернемся на землю. К счастью, у нас на Земле проблема преодоления культурных оболочек не стоит так остро, как у пришельцев. С одной стороны, коллективы почти перемешались и не разберешь, где посторонний – член нашего коллектива, а где – чужого. Уже многое сводится только к личному контакту, личной оценке и личному мнению. С другой, мы тут все более-менее похожи, и эта похожесть – то субьективное, что могло бы усложнить наши и без того непростые проблемы с пришельцами. Похожесть и помогает, и мешает обьективности, нейтральности и взаимопониманию. Скажем, мы по-разному относимся к млекопитающим, которые вызывают у нас нежные чувства, и насекомым, которые вызывают прохладные. Первых мы охотно берем к себе домой и даже в постель, а вторых – жестокосердно выгоняем наружу. А ведь и те, и другие имеют одинаковое право на наше тепло! Так что есть шанс, что пришельцы будут нас не слишком располагать к себе. Однако, еще с третьей стороны, симпатия и антипатия могут возникать непроизвольно и без всякой видимой связи со степенью похожести. Люди, например, предпочитают пушистиков хотя давно очистились от лишнего пуха, не говоря о хвосте, в то время, как крысиный хвост и вообще гладкая кожа кажутся отвратительными. Или, например, если четвероногие кошки и собачки – наши верные друзья, то прямоходящие гориллы и орангутанги вызывают в лучшем случае благожелательное любопытство. Не потому ли что слишком похожи?

Похожесть имеет и более тонкие нюансы. Некоторые люди предпочитают жить среди представителей своей расы или национальности, некоторые – прямо наоборот. Некоторые влюбляются в тех, кто походит на них самих, некоторых влечет экзотика. Но даже экзотика имеет пределы. Последнее время стали появляться роботы предназначенные для любовных утех. Однако как известно, чем больше роботы напоминают людей, тем они неприятнее. Я думаю, это потому, что мы к ним еще не привыкли, как и к инопланетянам. Не преодолели коллективно-субьективную оболочку. Но если в случае роботов вопрос ясен, то остальные примеры еще оставляют место для размышлений.

Так где же источник наших эмоций – в личном впечатлении или генах, архетипах и прочих фантомах бессознательного? Неизвестно. Лично-субьективное в общем случае не так-то легко отделить от коллективно-субьективного. Но мы, покуда лишены возможности сравнить человека с внеземным разумом, будем полагать, что наша похожесть не слишком мешает обьективности. Люди достаточно различны, чтобы коллективная субьективность не препятствовала моральной автономии, и одновременно достаточно похожи, чтобы личная субьективность не препятствовала консенсусу.

– Насилие личного

Возьмем симпатию, коей безусловно достоин любой представитель разумной жизни. Хорошее, светлое чувство. Люди вообще эмоциональные существа. Эмоции возникают легко, а подавляются с трудом. И то сказать – многие ли из нас подавляют симпатию? Личные отношения начинаются с нее, а без личной сферы мы пока жить не научились. И в этом – серьезная проблема сферы противоположной. Если антипатия легко осознается как нечто мешающее обьективности, то симпатия прямо таки подавляет способность мыслить нейтрально, что может привести к трагедии. Разве насилие, то есть зло, вызванное чем-то хорошим, не трагедия? А симпатия – это же хорошо, правда?

Но не перегибаем ли мы палку? То насилие культуры, то насилие хорошего? Нет. Публичная сфера – это хранилище обьективности и если вторжение денег и законов в личную сферу можно назвать "насилием" только переносно, хотя и справедливо, то проникновение субьективного в публичную – насилие в самом прямом, хотя и несколько расширенном, смысле слова. Любое пренебрежение обьективностью, как бы неуловимо оно ни показалось, уничтожает свободу и потому является насилием. Симпатия искажает отношения, выделяет людей и рождает как альтруизм, так и эгоизм. Она заменяет ощущение духовной общности ощущением физического расположения, мешает разглядеть в конкретном человеке нравственную абстракцию.

Обьективность оценки человека – условие обьективности публичной сферы. А обьективность отношения к человеку – условие обьективности оценки его труда и, следовательно, его самого. Но как можно обьективно относиться к человеку, если не оценивать его со своей субьективной точки зрения? Чем симпатичнее сборщица пожертвований, тем больше она соберет, продавщица – продаст, певица – покорит людских сердец. А как же иначе? Личная красота стоит любого рекомендательного письма. И даже если не видеть и не слышать человека – невозможно избежать того, что он скажет. Но и тут каждый может проявить и субьективность, и своеобразие. Скрыть внешность несложно. Но как скрыть глупость, неграмотность и невоспитанность? Или напротив, сообразительность, эрудицию и интеллигентность? Обаяние ума сильнее обаяния внешности. Симпатию можно преодолеть опираясь на разум. Но как преодолеть сам разум? И надо ли? Если стремиться к обьективному отношению и отделять субьективное усилием воли и искусственными механизмами, экранирующими нежелательную информацию, если создавать способы наиболее опосредованного взаимодействия, если отгораживаться от окружающих каменной стеной с целью быть максимально этичным – не потеряем ли мы что-то важное? Не несет ли личное какую-то обьективную пользу? И вообще. Как оценить обьективно пользу от человека? Ведь пользу он приносит лично мне и она всегда субьективна, включая пользу от его внешнего вида?

Друзья, когда осознаешь всю глубину этой проблемы, понимаешь – какое благо на самом деле деньги. Какое великое изобретение! Именно деньги позволяют избавиться от личного и наконец оценить пользу более-менее обьективно, отгородиться от человека и сосредоточиться на пользе деятельности. Позволяют, но не гарантируют. Нет ничего, кроме самих людей, что могло бы хоть что-то гарантировать в мире этики. Деньги – это лишь символ обьективности, эквивалент и выражение пользы, это универсальный клей, который тем прочнее, чем больше людей он связывает. Но способность клеиться вместе – это уже этика. Вот оно – истинно великое изобретение!

– Популярность и величие

Чтобы убедиться в том, что трагедия симпатии реальность, а не метафора, вспомним склонность к почитанию верхов, которая все никак не исчезнет из нашей психологии. В ее основе сидит прочное желание мысленно породниться с любым мало-мальски популярным вождем. И наоборот, любой, проявляющий неординарные способности по умению завоевывать популярность, уже сам собой напрашивается на роль повелителя или поводыря. Добровольная покорность – это доведенная до крайности способность симпатизировать людям. Симпатичные люди, как и сама красота, причем не обязательно в чисто эстетическом плане, ведут за собой, обещают и манят. В результате, харизматики, обладатели всевозможных аур и нимбов, легко поднимаются в наших глазах, а потом и на наших плечах. Люди сами выбирают себе идолов и чем они популярней, тем сильнее любимы. А чем сильнее любимы – тем популярней.

В этом проявляются все те же древние инстинкты коллективизма. Кумиро-поклонничество возникло от того, что слишком немногие могли преуспеть в условиях постоянного насилия. Побеждали те, кто умудрялся угробить больше всего народу – и до сих пор история почтительно хранит их имена. Пока свобода остается мечтой, героическая мораль так и будет требовать величия. Личность как бы символизирует, а может и подменяет собой, общее дело, ради которого есть смысл сплотиться. Способность быть самим собой куда-то девается, и поклонники превращаются в легко манипулируемое стадо, бессознательно надеющееся на скорую победу над мифическим противником. И только после вполне реального поражения выясняется, что великая личность завела массы в историческую пропасть. Но чем глубже пропасть, тем сильнее любовь истории!

Причем дело не сводится только к политике. Власть личности многообразна. Она вызывает не только поклонение, но и уважение, и подражание, и простой интерес. Знаменитостями забиты газеты и журналы, книги и театры, души и головы. С великими именами, подавляющими способность трезво соображать, связаны искусство и наука, общественная и деловая жизнь. Даже мораль оказалась в плену у конкретных личностей, олицетворяющих, а значит и подменяющих собой моральные абсолюты. Более тонкое влияние популярная личность оказывает на наши вкусы и мнения, что опять таки совершенно естественно. Ведь если человек смог преодолеть границу известности и стать популярным, вполне можно говорить о том, что он перестал быть посторонним и как всякий близкий и родной пользуется особым доверием. В конце концов, не просто же так он сумел добиться успеха? И чем более известен человек, чем ближе он к общепризнанному величию, тем больше мы ему доверяем. Тем более, что думать – это в принципе труд, тяжелый и мало оплачиваемый, а иногда и прямо вредный, вызывающий головную боль, депрессию, цинизм, нелюбовь окружающих и серьезные жизненные ошибки. Почему не позаимствовать правильные мысли?

Тут конечно следует оговориться, что кумиры масс только кажутся близкими и родными. В истинно личных отношениях люди внутренне ощущают свое равенство. Они уважают, но не поклоняются. Совсем другое дело – псевдоличные отношения, когда бесконечно далекий человек кажется близким. Эта внушенная, навязанная близость не предполагает никакого равенства. Она одностороння, крива и как всякое насилие безобразна.

Разумеется, не лишне повторить, что поклонение именам и авторитетам – это детство человечества, слабость разума. Обьективная этика отвергает всякую симпатию к постороннему, не только делающую симпатизирующего легкой добычей проходимцев, но и развращающую симпатичных людей, делающую их рабами своей популярности, рабами массы и сцены. Истинное признание человека обществом требует его формальной оценки, нацеливающей каждого в то далекое будущее, где всем именам места в любом случае не хватит.

А мы пока сосредоточимся на настоящем. Личная субьективность – первая часть проблемы. Несмотря на универсальность симпатии и антипатии, еще и на Земле сохранились остатки межколлективных оболочек и они тоже несут вред. А вместе с самими оболочками сохранились психологические атавизмы, постоянно возрождающие их и норовящие разделить и противопоставить людей. Достаточно вспомнить, что и сами деньги пока завернуты в валютные "оболочки". Правда, за деньги борется общий рынок – даже для нынешней экономики размер имеет значение. Но и кроме денег, полно атавизмов, многие из которых глубоко засели прямо в наших мозгах. Поэтому так важно умение преодолеть психологию, не замечать различий между людьми, подавить склонность к дискриминации и формированию разнообразных, не относящихся к делу групп.