Эти простые соображения интуитивно понятны каждому, несмотря на то, что они пока не являются банальной истиной, преподаваемой первоклашкам. Причина, хочется думать, не в слабости разума, а в постоянном моральном насилии, не позволяющем ему твердо определиться с договором, как единственным способом достижения черты и свободы. Только насилием можно обьяснить удивительное положение, когда наличие моральных механизмов, фактически реализующих договор, сопровождается упорным нежеланием открыто признать это. Я надеюсь, друзья, из дальнейшего изложения будет видно, что практически все моральные механизмы, за редким исключением вроде совести, имеют коллективную природу – они просто не существуют сами по себе. Не потому ли они пока так слабы?

Рассмотрим роль обьективной этики в договоре. То, что без этики он точно не состоится, видно из важности моральной автономии его участников. Да, этика и реализуется договором, и реализует договор. Можно сказать, договор – это способ ее бытия. Так в чем ее роль? Во-1-х, она гарантирует, что договор будет соблюдаться. Это очевидная ее забота. Во-2-х, что диалог даст хоть что-то, что можно соблюдать – результат договора. Тут сложнее. Этика не гарантирует скорого или даже правильного результата, если не считать результатом сам процесс. Что она гарантирует? Возможность. Это та обьективная основа согласия, та общность оснований, без которой приступать к переговорам не имеет смысла. Она гарантирует, что договор не превратится в бесконечные препирательства, торговлю заслугами, склонностями и представлениями об общественном благе, или отстаиванием бессмысленных моральных идеалов. Обьективная этика задает общую цель. Она, словно сияющая рука, ведет участников договора к черте, материализующей совместную свободу.

Но откуда мы знаем, что черта вообще достижима? А мы и не знаем. Мы лишь знаем, что к ней можно приближаться. И убеждаемся мы в этом опытным путем, так сказать эмпирически. У нас нет иного выхода. Этика, договор и свобода – практика, а не теория. Но как этика ищет границу между людьми? Какие моральные механизмы, или теперь уже инструменты, она использует? В этом весь вопрос. Кое-что у нас, безусловно, есть. Мы уже кое-что понимаем. Но поскольку пока нет явного договора, многих инструментов, вероятно, еще не появилось. Многое еще ставит в тупик. Особенно – этическая реальность. Моральное познание не похоже на познание научное. Как познать свободу? Чем мерить независимость? Как сравнить свободу каждого? Научного критерия равенства, очевидно, не существует. Для этики достаточно общего определения человека, как свободного существа. Определение – это обобщение, т.е. уже сравнение, и людей обьединяет именно это, люди равны в своей свободе. И в то же время, для этики каждый человек уникален, люди не равны ни в чем ином. Любое сравнение людей обречено. Равенство нельзя примитивировать ни экономическим, ни геометрическим уравнением. Равенство не работает даже как формальный принцип договора, потому что оно позволило бы заменить всех одним субьектом – ведь все равны! – и дальше начать моделировать идеальные договора и придумывать их результаты. Обьективность не имеет с этим ничего общего. Люди одновременно и равны, и неравны, но в чем и как – мы не знаем, потому что в сравнении людей свобода – одновременно все и ничто. Парадоксальность свободы делает бесполезной чистую рассудочность – не менее бесполезной, чем чистую чувственность. В познании этической реальности мы можем полагаться только на этику. И она гарантирует познаваемость.

А как насчет "равноправия"? Нормы договора, очевидно, равны для всех? Опять нет! Ибо люди чинящие насилие должны терпеть соответствующее наказание, а значит – ограничение их свободы и прав. Фокус в том, что невольное насилие повсеместно и неистребимо пока идет договор, а он идет всегда! И поскольку наказание гибко, права оказываются такими же гибкими. Поэтому все эти термины, включая "равная свобода" и "равенство" в применении к людям, лучше бы заменить чем-то иным – например "одинаковая", "такая же". А лучше вообще придумать что-то новое – жаль я полный болван в плане идей! Ибо слишком уж все эти термины избиты и заезжены. Примитивная формальность не облегчает, а усугубляет проблему свободы.

– Две части этики

Попробуем теперь поразмышлять. В целях удобства разобьем этику соответственно ее ролям на две части – способность договориться с другим и способность следовать соглашению. На первый, поверхностный взгляд, они явно разные, даже происхождением. Вторая часть, самоконтроль и верность слову, скорее всего врожденна, в ней важен мотив – договор должен соблюдаться независимо ни от чего. Первая, поиск взаимоприемлемых условий, приобретена, в ней важен результат – он должен быть максимально обьективным. Можно также предположить, что врожденная этика – это чувственные, интуитивные механизмы разума, а приобретенная – мыслительные, рассудочные. Почему? Потому что поиск согласия – целенаправленные действия, требующие больше размышлений, чем чувств. Необходимо понять чужие аргументы и обоснованно выразить свои. Умение встать на чужую точку зрения, вникнуть в обстоятельства и найти компромисс также требует серьезного мысленного напряжения, явно идущего наперекор природе. Зато потребность в следовании правилам, самодисциплина, самоконтроль – противны любым размышлениям. О чем тут собственно, размышлять? Более того, размышления вредны, потому что всегда есть неизвестные обстоятельства, ставящие под сомнение необходимость верности.

Априорность вызывает больше всего возражений. Действительно, откуда в биологии этика? Но она необходима, потому что обеспечивает невозможность оправдать предательство доводами рассудка. Она проистекает из коллективистской психологии стадного животного, отпечатанной в мозгу. Поскольку разум социален по истокам и сущности, думая только о себе человек на самом деле идет против разума. Рациональность эгоистического интереса – это кастрированный и обрезанный разум. Какая-то дорассудочная врожденность обязательно должна быть! Разумеется, это не какие-то готовые этические принципы, только и ищущие повода показать всем свою красоту. Заложена только потенция, возможность стать разумным и свободным. Как способности к языкам, в человеке есть способности к порядочности и верности. Но они требуют и тепличных условий для прорастания, и целенаправленных усилий/времени. Даже разум в человеке может не вырасти, что там говорить об этике. Дети, оказавшиеся вне общества – самый красноречивый пример. Но и те, кому повезло иметь родителей, теряют способность к языкам очень быстро. Еще быстрее люди теряют способность быть этичными. Как языку можно выучится только общаясь, так и для этики нужна этичная среда. Я не случайно опять провожу аналогию между этикой и языком. Несмотря на ее кажущуюся искусственность, этика и язык прочно связаны между собой: этика – необходимое основание языка. Общаться просто не получится, если в словах заключается ложный смысл, если обещаний не соблюдают. Дети от рождения честны, это тоже априорность этики, человеческого начала. Лишь позже они научаются лгать – биологический эгоизм берет свое. Окончательная победа этики требует времени. Примерно такого же, какое нужно, чтобы люди усвоили не только "дай", но и "на". Чтобы априорность дополнилась апостериорностью.

Совсем другое – приобретенная этика. Это накопленный опыт, не только личный, прочувствованный, но и рассудочный, осознанный, усвоенный путем общения и постижения умных книг. Т.е. это – и эмпирическая, и теоретическая этика одновременно, это сопоставление другого с собой, осознание в нем человека, чьи цели и мотивы близки и понятны. Такое умение приходит постепенно, как и любое познание мира. Вот почему быть этичным может только, во-1-х, разумный, а во-2-х, опытный человек. Познавая себя, он познает других, и наоборот – опыт приобретается только вследствие общения и чем шире круг, тем лучше понимание человеческой природы, ее общего и универсального. Таким образом, умение мирно сосуществовать, достигать компромисс развивается из умения отождествлять себя с абстракцией другого, выделять чистую человеческую сущность – человека вообще, как существа, способного быть свободным и стремиться к своим целям. Договор – преодоление собственной субьективности с помощью кого-то еще.

– Участие в договоре: обьективность, нейтральность, беспристрастность

Таким образом, участие в договоре требует от субьекта максимальной обьективности и эта обьективность охватывает как оценку позиции другого, так и свою собственную. Нельзя надеяться достигнуть согласия без самооценки, признании прошлых промахов, вины и ответственности, очистки от моральных долгов, от группового и прочего влияния. Взаимные оценки – часть договора.

Но возможна ли обьективность как результат договора? Этика говорит – да. Для этого, во-1-х, необходима иная точка зрения и чем их больше, тем лучше. Во-2-х, важно стремиться к обьективности, потому что иначе и другие не помогут. Если опираться на естественные нужды, "природу" человека или какой-нибудь "разумный" эгоизм – результата не будет. Всегда найдутся условия при которых выгоднее насилие и обман. С другой стороны, бесполезно следовать божественным заповедям и другим абсолютам – у каждого о них свои представления. Не годится и подход, когда участники пропитаны духом альтруизма и самоотречения, патологической боязнью примешать эгоистичные мотивы. Договор гарантирует свободу, а значит и возможность человеческого счастья. Самоотречение убивает не только свободу, но и договор, потому что он теряет смысл – о чем договариваться, если и так никто никому не мешает? Обьективность невозможна не только когда каждый тянет одеяло на себя, но и когда все со всем согласны!

Нейтральность и беспристрастность в оценке чужого мнения – тоже коллективные инструменты. В чем смысл собственной нейтральности, если партнер явно предвзят? Позиции сторон должны быть равно свободны от личных пристрастий, тайных умыслов, посторонних обязательств и т.п. Дело каждого субьекта должно рассматриваться как часть единого общего дела, а цели – как ведущие к общему успеху. Иначе это будет не договор, а борьба, не консенсус, а силовой баланс, подпираемый антагонистическими интересами, от которых стороны не могут отказаться и потому вынуждены биться до последнего патрона. Упор только на свои взгляды или интересы никогда не даст взаимоприемлемый результат. Нейтральность и беспристрастность – способность учитывать чужие интересы на равных, воспринимать чужую аргументацию как свою, встать целиком на чужую точку зрения. Для этого и положение сторон должно быть абсолютно идентично – полная открытость и информированность, все находятся в равных условиях, никто не оказывается более зависим от исхода, времени и т.п. При этом все личное настолько исключается из внимания, что стороны могут претендовать на звания "почетной абстракции" и "символа общества".

Такие жесткие условия говорят только об одном – процедура договора так же свободна от насилия, как и жизнь. (Или, как давно замечено, стиль дискуссии так же важен, как и ее предмет.) Что подсказывает неожиданный вывод: само участие в договоре – уже следование договору.

– Следование договору: скрупулезность, дотошность, формализм

Нормы, полученные договором, могут работать только среди посторонних, тех, кто никак не касается, потому что иначе каждая норма будет интерпретироваться, подгоняться под ситуацию с целью конкретного, личного результата. В личных отношениях всегда хочется результата – или добра, или зла. С посторонним результат полностью исчезает из картины и остается только мотив. Следование норме, выраженной строгим правилом, требует переступания через эмоции, душевные импульсы и зовы сердца. Результат может быть только один – вытекающий из казуистичного следования правилу.

Это формализм и даже цинизм, абсолютно правильные по отношению к абстракции – партнеру, который символизирует всех и представляет собой не человека, а модель. Но модель аналогично описывает и субьекта – т.е. следование правилу требует формализма и цинизма в отношении себя. Только это спасает от малейшего произвола. Иначе создать нормы будет просто невозможно. Формальная норма, правило – вот высшая ценность, квинтэссенция априорной этики, в то время как способ ее получения – суть апостериорной. Но вот в чем проблема. Реальность бесконечна в своей текучести и изменчивости, люди рождаются и умирают, а жизнь постоянно создает новое. Чем жестче и формальней правила, тем неизбежнее они ведут к новым переговорам. Что подсказывает ожидаемый вывод: следование договору – это новый договор.

И здесь опять возникает сомнение. А само следование, которое вроде бы врожденно, не следует ли на самом деле из договора? И, как ни странно, на это указывают кое-какие признаки. Судите сами. Свободный человек не может следовать тому, что неправильно. Но единственный критерий правильности правила – удостоверение его договором. Без договора нет и нужды чему-то следовать, потому что нет ничего правильного. А как же тогда сама априорная потребность следовать? Это следствие участия предков в постоянном договоре – обществе!

Что же в итоге? В итоге, только правильная процедура делает правильным договор, только правильный договор создает правильную процедуру, а этичное поведение – это честное следование правилам постоянного поиска новых правил. Вот где пригодился бы абсолют! Тогда весь договор, а заодно и жизнь, можно было бы свести к единственной его статье.

– Единство

Раз жизнь обьединила поиск норм и следование им в одно целое, значит ли это, что нет и двух этик? Конечно. Размышления наши оказались тщетны. Врожденная моральность без договора – релятивизм и нравственные блуждания, наблюдаемые ныне. Люди хотят быть этичными, чувствуют потребность в этом, но никак не поймут каким нормам они должны следовать. Подобная верность отсутствующему договору – источник моральных неврозов и аморальных болезней. Как желание выразить что-то, не обладая подходящими словами. С другой стороны, договор без верности ему – постоянные ложь и насилие, наблюдаемые и в быту, и на работе, и в политике. Как мертвый язык, как правила грамматики, которые никто не соблюдает, потому что у всех есть иные способы коммуникации. Эти крайности иллюстрируют факт, что наше деление условно, этика одна, а все ее инструменты работают только вместе. Все они рождены разумом и различаются только по степени успешности их погружения из сознательного в бессознательное.

Действительно, уже глубоко рассудочный процесс поиска компромисса невозможен без чувства "другого" – эмпатии, сострадания, способности вообразить себя на его месте. Например, разборки с собственной совестью – самокопание, самоанализ и прочая моральная рефлексия – вполне естественный путь осознать мотивы и стремления другого, найти гармонию в отношениях. Обьективность невозможна и без доверия к партнеру, а доверие априорно как и верность слову, потому что должно быть защищено от рассудочных доводов. А разве без самоконтроля и самоограничения можно приступать к поискам компромисса? Эти способности – ощущения общего внутреннего единства, принадлежности каждого всем и вытекающего наличия границы собственной свободы – предшествуют и эмпирическому опыту, и теоретическому осмыслению. Человек чувствует что он не один раньше, чем появляется на свет. Уже в утробе матери его ножки ощупывают его пространство, фиксируя его размер и наличие кого-то еще, а в мозгу тем временем формируются архетипы принадлежности этому кому-то (или чему-то). Его первый крик и движения глаз говорят о том, что он зовет окружающих и просит принять его в коллектив. Друзья мои, если я тут что-то немного преувеличил, не сомневайтесь, ученые это обязательно скоро обнаружат. И в результате мы неправильность чувствуем, а не только понимаем.

А, с другой стороны, верность слову? Как можно следовать договору без рассудочных способностей разума, умении действовать умно и целеустремленно. Трезвый рассудок координирует поступки с другими разумными людьми и позволяет, во-1-х, согласовать и обьективировать действия, устраняя всю субьективность ощущений, а во-2-х, применять нормы договора основываясь на опыте и прогнозе, т.е. приобретенных способностях мозга. Без рассудка следовать разумно найденным нормам не получится.

Так мы окончательно остаемся с единой, врожденно-приобретенной обьективной этикой. Что же это такое?

6 Обьективная этика (ОЭ)

– Пояснения

Во-1-х, это методология преодоления детерминизма. Подходы, способы, модели, принципы, представления и все прочее, что связано со свободой и с тем, как ее выдумать, найти и сотворить. Главное тут конечно – договор и все необходимое для его успеха, включая рассмотренную этику договора и применение всевозможных моральных механизмов. ОЭ можно рассматривать как руководство к действию для тех, кому нужна свобода.

Во-2-х, это то, что получается в результате применения методологии, т.е. нормы поведения и деятельности, задающие границу между людьми, не позволяющие ее пересекать, но требующие к ней приближаться. И в формальном виде – как уже одобренные, общепринятые законы, правила, образцы, роли и т.д, и неформально – как ощущения и идеи, когда старых правил становится недостаточно, а новых еще нет. Или когда правил вообще еще нет. Такие неформальные нормы рано или поздно превращаются в формальные. Несмотря на множественность норм, ОЭ не имеет ничего общего с моральным релятивизмом. Она единственна и неповторима. Двух этик быть не может. Т.е. конечно, сам по себе договор еще не гарантирует обьективности, он гарантирует возможность обьективности, но сама обьективность гарантирует единственность.

Однако важно понимать, что единственность эта сродни единственности, например, числа "пи". Никто не знает каково оно точно. Всяк может придумать свое собственное число "пи", однако не всякое из них будет истинно. Свобода, как и "пи" – бесконечно многообразна и при этом единственна. Каждый из нас полностью свободен, но при этом все мы свободны одинаково. Именно поэтому обьективная этика хоть и нормативна, но не статична – нормы множатся и заменяются, каждая новая улучшает предыдущую. Они вызревают постепенно, приближаясь в направлении границы, все более ясно и четко ее определяя. Конца пути нет, как нет и полной свободы! Но как последняя, абстрактная цель, есть и полная свобода, и точная граница, примерно как видит каждый взглянувший на окружность окончательное число "пи". В силу этой абстрактности и несмотря на свою обьективность, этика не выражается в виде простого и понятного абсолюта и не сводится только к следованию фиксированному набору заповедей. Требуется непрерывное участие в договоре.

Полная обьективность очевидно недостижима. Всегда можно договориться, второпях что-то или кого-то забыв. Но и полное участие всех нынешних обитателей Вселенной, а также всех их потомков, тоже не гарантирует обьективности. Абсолют обьективности – не более, чем абстракция, к которой стремится разум. Но как же без абсолюта быть уверенным, что нормы правильны, т.е. действительно обьективны? Если нет абсолютов, то нет и абсолютной истины. Разуму свойственно сомневаться. Вполне возможен возврат и пересмотр договора, если его участники обнаружат, что ошиблись. Как они об этом узнают? По результату. К счастью, отсутствие морального абсолюта не означает, что не может быть относительной истины и процесса познания. В конце концов, люди познают реальность сами по себе, без помощи абсолютов, сокрытых в священных книгах или математических формулах.

Во-3-х, однако, переходя еще дальше на уровень абстракций, можно сказать, что ОЭ – это обратная сторона свободы, ее условие, выраженное в идее упомянутой границы. Свобода возможна только в сочетании с ОЭ. Этика в этом, "идеальном" смысле – сама граница, сама обьективная этическая реальность, то, к чему ведут действия различных моральных механизмов разума, что познается с их помощью и благодаря чему они вообще существуют. Без обьективной этики не было бы ни этих механизмов, ни морали, ни свободной воли, а был бы сплошной детерминизм. ОЭ – это то, что символизирует правильное направление для действий, целей и получаемых договором норм.

Мы стремимся к черте, к этой этической реальности, она словно притягивает нас, манит. Можно сказать, что этика принуждает нас добром так же как и материя своими силами, но специфическим образом – реализуя этим принуждением нашу свободу. Добро – аналог сил, а формальные нормы – аналоги формул, уточняющиеся по мере углубления нашего понимания этической реальности и движения в сторону свободы. Тогда моральные механизмы – это аналоги органов чувств, которыми мы "осязаем" этическую реальность. Они так же помогают ориентироваться и снабжают ощущениями, которые мы анализируем и делаем выводы.

Рассудительный человек, разумеется, может засомневаться и оспорить утверждение, что этическая реальность так же реальна, как материя. В конце концов, магическую черту между субьектами (и их возможностями) мы не можем ощутить напрямую, органами чувств. Однако при желании можно погрузиться в бесконечный спор о том, а что мы собственно ощущаем органами чувств? Что есть материя? Что есть закон, сила, свобода? Только надо нам это? Давайте, друзья, не будем тратить время и просто признаем, что все это – наши умственные концепции, источник (или прототип) которых, тем не менее, обьективно присутствует в окружающем мире вне зависимости от нашего желания. Что касается рассудительных людей, сомневающихся в существовании реальности, свободной воли и головы на плечах, то ради бога. ОЭ, и мы вместе с ней, друзья мои, не имеем к ним никаких претензий, пока они участвуют в договоре наравне со всеми.

Во-4-х, спускаясь с уровня абстракций, ОЭ – необходимый компонент свободного общества и, по совместительству, билет туда. Осталось сесть в нужный вагон. Свободное общество состоит из людей, в подавляющем большинстве следующих ОЭ. Социальные структуры в этом случае устойчивы, ибо основываются на всеобщем согласии. Поскольку нормы совершенствуются, структуры гибко перестраиваются по мере нахождения новых норм и этот процесс протекает гладко, как это вытекает из требований этики. В этом смысле свободное общество можно рассматривать или как идеальное абстрактное общество, к которому стремится прогресс, или как любое реальное общество, прочно опирающееся на нормы ОЭ и движущееся в сторону идеала. Пока что ОЭ скорее тащит упирающееся человечество вопреки его желаниям.

Практика и этика всегда немножко не дружат. Вот и тут, возникает вопрос – как этические абстракции могут породить реальные блага социальных институтов? Ведь обьективность норм означает, что участники договора не ищут и не могут искать в них конкретной пользы – ни чьей-то, ни коллективной? Это так. Однако, означает ли это, что участники никак не учитывают его последствия? Нет ли противоречия между тем, что этика непрактична и тем, что люди могут договориться до какого-то совместного мероприятия, предприятия или, не дай бог, взаимной выгоды? Конечно есть. Люди наверняка изобретут множество практических благ, институтов и структур, которые принесут огромную пользу. Почему нет? Важно только понимать, что такой результат переговоров – просто чудесная возможность, но отнюдь не цель. Цель – свобода, а уж она чревата всякими чудесами. Обьективная этика – базис норм, обслуживающих любые социальные институты, и как базис, она абсолютно нейтральна, служит сразу всем и никому в отдельности. Всевозможные полезности и блага, удобные практические нормы и эффективные для чего-то там механизмы – это побочные пристройки к ОЭ, приносящие пользу тем, кому они полезны, и поэтому не имеющие к обьективности никакого отношения.

И только в том удивительном случае, когда некий институт оказался "обьективно" полезен – т.е. полезен вообще всем, кого мы можем вообразить, мы имеем полное право сказать, что ОЭ приняла в его создании самое прямое участие. Ибо иначе он возникнуть не мог. Подобная практичность этики только на первый взгляд противоречит ее бесполезности. Этика бесполезна – но только конкретным людям, группам и даже обществам. Этика полезна – но только сразу всем, включая ничего не подозревающих обитателей остальных уголков Вселенной. А потому, кому-то конкретному она вполне может оказаться даже вредна с его, индивидуальной, близорукой и эгоистичной точки зрения.

В-5-х, обьективная этика – это идея помогающая понять социальную реальность, обсудить ее с друзьями и написать об этом книгу, которую потом кто-нибудь прочтет и задумается. Получившиеся от этого мысли активизируют моральные механизмы разума, идея свободы получит больше внимания, а будущее и договор станут ближе. Я предвижу ваш скепсис, друзья. Если обьективная этика с ее моральными механизмами давно заложена в человеке, то почему до сих пор нет договора? Причина в том, что этому мешает множество сил, самая сильная из которых – слабость рассудка, доходящая до невероятного абсурда. До непонимания человеком того, что такое добро и что такое он сам.

– Обьективное добро

ОЭ имеет дело только с обьективным добром. Разумеется то добро, что присвоила себе мораль, идет вразрез с этикой, вносит конфуз и поощряет насилие. Между тем, идея обьективного добра так же проста, как и идея обьективного зла – т.е. всякого насилия. Сложность ее – в абстракции постороннего, которую трудно приложить к жизни. Действия людей всегда взаимосвязаны и взаимозависимы. И при этом люди должны абсолютно не зависеть друг от друга. Ибо свободное общество состоит не из ближних и любимых, не из братьев и соотечественников, не из людей, землян или гомо-сапиенсов, и даже не из милых сердцу философа "других". Общество состоит из посторонних. Полная автономия и субьектность такого, совершенно чужого, незнакомого человека, уравнивает благо и худо по отношению к нему, делая их одинаково неприемлемыми. Звучит ужасно, но это – лишь последствия свободы его воли. Никому, кроме ее обладателя, не дано знать его желаний. Этический долг свободного человека – не делать другому лучше или хуже, а делать так, чтобы собственное поведение не затрагивало его никаким образом. Посторонние люди ничего не должны друг другу, нет никакого необоснованного, не следующего из договора долга, моральных требований, обязанностей, указаний на то как жить. Нет никакого влияния, личных впечатлений и эмоций – симпатии, сострадания, отвращения. Есть только абсолютная нейтральность. Полная свобода – люди как бы есть, и в то же время их как бы нет. Универсальность обьективного добра превращает индивидуальность в полную пустоту.

Но не значит ли это, что я должен исчезнуть? А как же моя свобода? Не надо доводить до абсурда. Исчезнув, мы лишаем постороннего человека общества и следовательно свободы. Один человек, будь он в лесу, наверху иерархии или в кругу семьи, не свободен. Он – в мире детерминизма. Свобода требует нас, посторонних. Все дело в "как бы". Мы как бы есть и в то же время нас как бы нет. Как бы есть – и мы уже совершаем насилие, оказываем влияние, подвергаем давлению. Как бы нет – и насилие совершается над нами. Это магическое "как бы" – тот случай, когда что бы кто ни сделал, другому не станет хуже. Даже желая добра можно легко нанести вред – мало ли как потом сложатся обстоятельства. Обьективная этика говорит: поскольку насилие – безусловное зло, самое большее возможное добро по отношению к постороннему человеку – предоставить ему полную свободу. И – неудивительно! – это же самое оказывается самым большим возможным добром по отношению к самому себе. То есть – истинно обьективным. Ведь свобода одна на всех и каждый сам в глубине души такой же посторонний.

Но как взаимодействовать с посторонним, одновременно не взаимодействуя?! Да просто. Мы с ними взаимодействуем ежесекундно – пользуясь возможностями, предоставляемыми обществом, и чем больше у нас возможностей, тем эффективней мы взаимодействуем и, одновременно, тем меньше зависим друг от друга. А значит творить обьективное добро легко – надо создавать новые возможности. В этом неочевидная суть обьективного добра. Предоставить постороннему свободу – значит изыскать для этого возможности. А поскольку ни создать возможности, ни распределить их вне договора нельзя, обьективное добро в сущности сводится к успешному договору. И действительно, нигде в природе нет и не может существовать равнозначной моральной ценности. Природное "добро" – или эгоистичное личное благо, или альтруистичное благо близких. Нет ценностей и в выдумках одинокого разума – моральных абсолютах, ни один из которых не может быть универсальным и вечным. Обьективное добро вообще не выражается в чем-то конкретном, даже в таком расплывчатом как, например, наличие благ или отсутствие страданий. Любая конкретика относительна. Кому-то добро, кому-то зло. В одних количествах добро, в других зло. В один момент добро, в другой зло. Нет ценности и в абстракции чистой свободы – потому что каждый может понимать ее по своему и принуждать к этому пониманию других.

Но в отсутствии опыта успешного договора, несмотря на всю логику, обьективное добро выглядит непонятно и странно. Добро ОЭ – это тоже моральный механизм, но он пока еще не только не окреп, но даже и не появился. Потому человек и задается своими вечными нелепыми вопросами.