Итак, моральный долг каждого не только трудиться на общее благо, но и обьективно оценивать труд других, воздавать им по заслугам. В правильном обществе у всех одна цель – свобода. Если цели разные, невозможна обьективная оценка, если цель не свобода – невозможно справедливое вознаграждение.

Часто, однако, справедливость понимается иначе. Так, распределяя блага и тяготы, права и обязанности, люди склонны или делить их поровну, или же принимать во внимание посторонние факторы – например, возраст, семейное положение, здоровье. С точки зрения этики все это несправедливо. Напомню, для этики люди – абстракции, в публичной сфере личное не имеет значения.

Что бы понять, почему так происходит, надо рассмотреть справедливость ближе. Скажите, разве справедливо, если преимущество (или поблажку) люди получают благодаря личному знакомству, родству или сговору? А благодаря сходству в политических взглядах? А благодаря иному сходству – этническому, религиозному? А справедливо ли преимущество, полученное благодаря неравномерному распределению капиталов – например, может ли быть честной конкуренция между огромной компанией и мелкой фирмой? Между популярным брендом и новой маркой? Между миллионером и нищим? А, скажем, между знаменитым и молодым, никому не известным, но не менее талантливым писателем? Особенно, если один родился в передовой культурной державе, а второй – в захолустье, где и читателей толком нет?

Вы скажете – выходит любое неравенство несправедливо? Но люди, а тем более страны, неравны! Их невозможно уравнять! Да и надо ли? И тем не менее, все люди хотят иметь максимум возможностей несмотря ни на что, а каждая уважающая себя страна – догнать лидера. И это правильно – между неравными договора не получится. Но как на практике осуществимо равенство? Как его даже корректно сформулировать?

Обратимся опять к чувству справедливости. Теперь оно говорит, что нам надо найти баланс между равенством и неравенством, одновременно уравнять людей в условиях творчества и различить по его результатам. Тогда, получая от общества строго по заслугам, люди будут равны в начале жизни и не равны в ее конце. Справедливость тоже ранжирует людей, но в отличие от насилия, сохраняя их моральное равенство, равенство в свободе. Увы, практическая реализация этого простого принципа так же трудна как и все, связанное со свободой. Блага, ресурсы, возможности ограничены, они все время меняются, а люди вступают в жизнь не одновременно. Неравенство полученного от общества влияет на условия творчества, в свою очередь делая их неравными. Кроме того, люди трудятся ради будущего, а получить по заслугам им хочется еще при жизни.

Как же подойти к решению этой задачи? Как всегда, когда мы имеем дело со свободой. Насаждать в обществе равенство не менее бессмысленно, чем принуждать к свободе. Моральное равенство не сводится ни к фактическому, ни к формальному. В первом случае мы получаем уравниловку, уничтожающую стимулы к творчеству, во втором – разгул фактического неравенства, уничтожающий равенство прав. Где же выход? Во-первых, равенство не самоцель, а потому формулировать его вообще никак не надо. Во-вторых, оно достигается устранением того, что ему мешает. Ведь как вы помните, к свободе мы идем от противного.

Что же ему мешает? Всевозможное социальное насилие, ставящее людей в неравноценные, конфликтные, иерархические отношения. Это не только физическое или экономическое, но и информационное, идеологическое, психологическое, даже «историческое», когда некоторые получают преимущество просто по факту удачного рождения – в нужной стране или в нужной семье. Борьба этики с подобным насилием и составляет первую часть ее функций по организации честного сотрудничества, о которой я упомянул в прошлый раз. А плодами этой борьбы являются правильные общественные институты, ибо смысл существования любого правильного института – устранение одного или нескольких видов насилия. В этом же заключается и сущность, содержание справедливости в отличие от ее формы, процедуры.

Но разве обязательно несправедливость связана с насилием? Обязательно. Не только несправедливость ведет к насилию, но и насилие, если оно приобретает или может приобрести систематический вид, ведет к несправедливости. Несправедливость – всегда следствие насилия. Если человек незаслуженно лишается перспектив – это потому, что возможности были перераспределены в чью-то пользу. А такое бывает только если вместо договора применялся тот или иной вид насилия.

Пожалуй, единственный случай, когда мы можем говорить о равенстве в формальном смысле – это чрезвычайные обстоятельства, например война, катастрофа или, наоборот, открытие каких-то природных богатств. В такой ситуации справедливость требует поровну распределять тяготы или блага, которые свалились на общество. Почему? Чтобы не создавать ненужного неравенства. При этом справедливость опять пытается уравнять неуравниваемое. Хотя казалось бы равенство тут можно вычислить, она неожиданно требует учитывать факторы, лежащие вне этики, например – количество детей или состояние здоровья. Почему обьективная этика тут «дает сбой»? Потому что чрезвычайные ситуации этикой не покрываются. Свобода невозможна, если общество оказалось например в состоянии войны. Чрезвычайные ситуации потому и называются чрезвычайными, что в обществе нет готовых механизмов для их исправления. А если и есть, они требуют перехода от договорной модели к мобилизационной, т.е. опираются не на этику, а на героическую мораль. Сказанное обьясняет, почему люди иногда путаются в справедливости – им бывает трудно отличить нормальную ситуацию от чрезвычайной, ведь мы живем в насильственном обществе, в условиях непрерывной борьбы.

Отсюда видно, что справедливость, как в принципе и свобода, выходит за границы этики. Не удивительно поэтому, что она пересекает и границы публичной сферы, проникая в личные отношения. Так же как в этих отношениях неизбежно проявляется свобода выбора, справедливость, прозябая в тени любви или дружбы, тем не менее вступает в свои права, когда необходимо выровнять отношения, сбалансировать коллективные или семейные роли. Ибо права и обязанности в коллективе должны быть хоть немного уравнены, а отношения между близкими – непременно учитывать их моральное равенство.

Тут можно увидеть определенное сходство с достоинством. Достоинство тоже поддерживает баланс в отношениях, подчеркивая равенство каждого и одновременно – право на собственную уникальность. В чем разница? Достоинство присуще отдельным людям и характеризует их отношение к другим, оно выражает моральную ценность человека. Справедливость же характеризует социальные отношения, это качество и соответственно ценность института, организации, процедуры. Справедливость приложима к отношениям конкретных людей только в той степени, в какой эти отношения являются частью социального механизма. Аналогично достоинству, если этот механизм несправедлив, он унижает людей. Однако обратное неверно – не всегда унижение, как и насилие, является следствием несправедливости. Например, если вам нахамили в трамвае, унизительно это? Да. Несправедливо? Нет. А если для проезда вас, следуя некой инструкции, заставили заплатить больше всех, несправедливо это? Да. Унизительно? Да.

Также можно провести параллель между справедливостью и истиной. И то, и другое относится к деятельности. Истина – к познанию, справедливость – к сотрудничеству. Если истина – то, что надо знать, чтобы успешно действовать, справедливость – то, как надо организовать сотрудничество, чтобы оно было успешным. Если истина – то, на чем основаны верные знания, справедливость – то, на чем основаны правильные механизмы взаимодействия. И точно так же, несмотря на то, что и за тем, и за другим стоит недостижимая свобода, и истина, и справедливость на каком-то этапе, в какой-то степени реально достижимы. Справедливость в жизни вполне может восторжествовать, но это состояние всегда временно, путь к абсолютной справедливости так же бесконечен, как и к абсолютной истине.

Возьмем в качестве иллюстрации этой недостижимости такое на первый взгляд простое и очевидное понятие как равенство перед законом. Неужели оно может быть, хотя бы теоретически, несправедливо? Судите сами – разве равны молодой человек, не знающий законов, запутавшийся в своих чувствах, и матерый рецидивист, прошедший все тюремные школы жизни? Допустим они совершили одинаковые проступки. Должны ли они быть наказаны одинаково? А скажем, если обвиняемый занимал высокую должность, показывал пример множеству людей, если он обладал общественным доверием и предал его – разве не должен он быть так же показательно наказан? А возьмем повязку на глазах Фемиды. Как можно верить людям на слово, не заглядывая в глаза? Действительно ли они раскаиваются? А можно ли одинаково верить человеку, всю жизнь честно трудившемуся на общее благо, но оказавшемуся в безвыходном положении, и бездельнику изнывающему от скуки?

Существует и проблема разграничения социального и природного детерминизма, на которую любят ссылаться противники справедливости. Как могут люди находиться на одинаковых стартовых позициях, вопрошают они, если у них разные природные способности? Разве тот факт, что природа одаривает людей по-разному, не исключает любую возможность справедливости? Разумеется нет, но лишь в той мере, в какой сами люди приложили к этому руку – например, создав для своего ребенка особо благоприятные условия. Конечно, провести названую границу непросто, человек – часть природы. Однако согласитесь, как несправедливо лишать человека природных способностей, так же несправедливо не вмешиваться, если возможности получены за счет других и доступны лишь избранным.

Подведем итог. Неприятие насилия показывает, что чувство справедливости – это чувство свободы, но возникающее в процессе сотрудничества, в оценке человека и его роли, а сама справедливость – инструмент свободы, ее проявление в организации любых долгосрочных отношений, любого прочного коллектива – от семьи до всего общества. Справедливость противостоит социальному детерминизму, помогает устранить перекосы в устройстве общества и создать правильные социальные институты, гарантирующие каждому возможности для продуктивной деятельности, творческую свободу и заслуженную награду.

Таким образом, справедливость – основополагающее качество социальных институтов. Вы, как водится, можете возразить – но действительно ли это так? Разве не полезность людям, не эффективность – главное их качество? Бесполезный институт никому не нужен! Тут и зарыта собака. Институт не может быть полезным, если он несправедлив, поскольку институт который полезен лишь некоторым, так или иначе вреден всем остальным. Справедливость обеспечивает пользу от деятельности, но пользу общую, обьективную. А иная польза не так уж и полезна.

Иногда, в приложение справедливости к обществу, говорят об особой «социальной» справедливости, подразумевая, что преимущество получают наиболее угнетенные. Это не более чем извращение, призванное затушевать результаты работы несправедливых общественных механизмов и тем самым, фактически, увековечить последние. Подобная справедливость, вместо того, чтобы содействовать исправлению этих механизмов, занята перераспределением благ уже заведомо несправедливо распределенных. И хотя исправлять результаты необходимо, важно помнить, что нет справедливого результата без справедливой процедуры.

22 Власть, управление, эффективность

Поскольку в свободном обществе каждый приносит пользу всем, то, вероятно, такое общество максимально эффективно. Но так ли это? Ведь очевидно, например, что если ленивого человека не заставлять, он ничего и делать не станет. Часто, оправдывая капиталистическую эксплуатацию, утверждают, что капитализм очень эффективен, особенно по сравнению с коммунизмом, который сильно проигрывал в этом отношении. Проигрывал до такой степени, что люди в итоге променяли его «справедливость» на сто сортов колбасы. Давайте разберемся.

Действительно ли эксплуатация эффективна? Несомненно. Насилие всегда гарантирует результат, и чем более оно жестоко, тем более оно эффективно. Для примера достаточно посмотреть, что сотворила природа своей безмерной жестокостью – она сотворила нас! Кровавой борьбой за выживание обьясняется почему лучшие представители гомо-сапиенса наконец задумались и отказались от насилия, став людьми. Но как же насчет эффективности?

Спросим себя – зачем нам эффективность? Чтобы успешнее двигаться к свободе. Но как могут сочетаться свобода и насилие? А потому, если насилие и эффективно, то точно не для нас. Ибо чем более эффективно насилие для тех, кто эксплуатирует, тем менее – для тех, кого. А раз нет эффективности для всех – ее нет вообще. Эксплуатация – это присвоение чужой эффективности.

Посмотрим под этим углом на капитализм. Эффективен ли он? Нет. Как не может быть хорошим общество, где одним хорошо за счет других, так и не может быть эффективным общество, где у всех противоположные цели. Это только на первый взгляд капитализм требует от каждого работать эффективнее остальных, в реальности для «эффективности» достаточно мешать конкурентам. Но может тогда при социализме, в случае общей цели, насилие оправдано? Разве плохо насилие ради самих людей, ради их же блага? Скажем, к труду принуждать, зато результаты честно делить на всех? Я думаю, ответ очевиден. Насилие – это всегда эксплуатация. Только сам человек вправе решать достойна ли цель его усилий. Только честное приложение собственного труда позволяет человеку обьективно оценивать труд других, определять ценность как их творческих результатов, так и благ производимых обществом.

Здесь кроется и ответ на вопрос – почему коммунизм оказался неэффективным. Коммунисты смотрели на покоренный народ как на рабов, призванных вечно строить «светлое будущее» для кого-то другого. А поскольку эта цель была утопична и лжива, насилие во имя нее оказалось неэффективным. С другой стороны, капитализм предоставлял больше свободы. Вы спросите – но откуда при капитализме свобода? Разве это не борьба за выживание? Да, но она была ограничена правом. Ограничение и было источником свободы. Человек мог завести свое дело, мог продвигаться вверх по социальной лестнице, мог уехать в другую страну. А потому и награда за его труд в какой-то степени коррелировала с его производительностью. Именно эта скромная свобода обеспечила победу капитализму в течение всего нескольких десятилетий, несмотря на то, что на отдельных коротких этапах коммунизм мог показывать более высокие темпы роста.

В этом проявляется общий принцип – свобода не гарантирует успеха или эффективности, поскольку творчество непредсказуемо, однако в конечном итоге она является необходимым условием для движения вперед. Особый случай – чрезвычайные ситуации. Тогда люди откладывают свои личные планы, свобода перестает быть приоритетом, а этика уступает место героической морали. Но такие ситуации не могут длиться вечно. На этих, коротких этапах более эффективно насилие. В остальное, обычное время свобода для человека не просто эффективна, она единственно возможна.

Вы, однако, можете возразить – при чем здесь чрезвычайные ситуации? Все дело в грамотном, эффективном управлении. Свобода – это анархия, а движение вперед требует порядка! Действительно, общее хозяйство, а тем более организованное вокруг общей цели, невозможно без управления – и чем хозяйство крупнее, тем управление важнее. Но разве порядок и эффективное управление равнозначны подчинению и дисциплине? На самом деле, это в маленьких, сплоченных коллективах дисциплина эффективна. В крупных же организациях на первое место выходят не диктат и приказы, а правила. Оказывается, что чем более жестко управляется большая компания, тем менее она эффективна в долгосрочном плане. Крупной организацией невозможно управлять в одиночку – чем сложнее структура, тем полезнее коллегиальность в выработке решений. Эффективность требует свободы – и люди становятся более самостоятельными, приобретают больший управленческий вес. Вместо приказов и инструкций, появляются промежуточные цели, ориентиры, рамки деятельности, а планы заменяются регулированием.

Таким образом, если мелкая организация тяготеет к единоначалию, то чем она крупнее, тем больше ее управление опирается на учет различных мнений. Можно сказать, большая организация начинает приобретать черты свободного общества. Но подобное управление осуществимо только если помимо личного успеха становится важным и нечто другое – согласованные интересы, сходное понимание будущего. Фактически мы видим, как появляется общая цель, как управление превращается в договор. Если говорить об обществе в целом, то единого центра управления уже нет, а вернее – вместо конкретных людей он располагается в области идей, ценностей. В конечном итоге обществом руководит этика.

Вы скажете – все это теория. На практике всегда есть руководящая верхушка, правители – самые способные, компетентные, волевые. Это именно их решения направляют общество. А потому власть – наиболее важный и полезный социальный институт!

Миф о необходимости власти – такой же миф, как то, что человек – животное, а смысл жизни – благополучие, размножение и другое подобное счастье. Да, для гомо-сапиенса власть естественна и необходима, но свободный человек не нуждается в управлении – он сам управляет собой. Давайте подумаем, зачем необходимо управлять обществом? Наверное, для того, чтобы оно гладко и без сбоев работало, чтобы не было кризисов, хаоса и других подобных неприятностей. Но откуда возникают хаосы и кризисы? Из насилия. Ведь что такое кризис? Концентрация ресурсов в «умелых» руках. Если ресурсы справедливо распределяются, никакого кризиса быть не может. Кризисы, хаосы, войны, да и все прочие подобные неприятности – почти всегда продукт власти.

Почему? Потому что власть несовместима со справедливостью. Централизованное управление обществом размывает публичную сферу самим фактом своего существования. Централизация приводит к персонификации верхушки общества, к появлению личных контактов и связей, к превращению класса управляющих в частный, а значит закрытый клуб. Поэтому организация свободного общества, когда оно появится, будет скорее походить на «сетевую» структуру, где в каждом сегменте общества имеются дублирующие компоненты, которые взаимодействуют согласно равноправным, договорным протоколам.

В самом деле. Вы не устали удивляться, почему у власти постоянно оказываются самые отвратительные, самые порочные образцы гомо-сапиенса? Существует подобие обьяснения – это, дескать, система устроена так, что выталкивает наверх не лучших, а худших. Обьяснение предполагает, что может существовать некий способ возвышения лучших. Однако этика кладет подобному оптимизму конец. Этичные люди не стремятся к власти. Стремление к власти, как впрочем и к подчинению, изначально порочно, это признак морального уродства, поскольку власть – не что иное как систематическое насилие. Причем это относится к любым видам публичной власти, не только к политической. Если в личной сфере, в небольшом коллективе, где человек подчиняется по собственному желанию, возможна власть справедливая, в публичной сфере «справедливая власть» – оксиморон.

Вы скажете – допустим это так. Но как быть с ленивыми людьми? Кроме того, кто ж захочет по своей воле трудиться на тяжелых, опасных или неприятных работах? Да, эффективность свободного общества слагается из эффективности каждого его члена, но при этом нет гарантий, что он будет максимально прилежен, полностью раскроет свои таланты, будет развиваться, совершенствоваться и попутно выполнять любую необходимую обществу работу. Свобода – это не только труд, это и отдых тоже. Когда каждый сам выбирает свою эффективность, свобода – как общая цель – достигается наиболее эффективно. Если вернуться к девизам, то кредо свободы будет вероятно подчеркивать именно желание человека – не «от каждого – по способностям», а скорее «от каждого – по потребности».

То есть, вполне можно вообразить ситуацию, когда кто-то откажется от ста сортов колбасы лишь бы остаться свободным. Однако, с другой стороны, чем это отличается от ситуации, когда кто-то соглашается поступиться свободой лишь бы меньше работать и рисковать, нести меньше ответственности? От чего зависит выбор человеком его социальной роли и его эффективности? Только ли от его прихоти? Если человек предпочитает уступить другим что-то неприятное, или рискованное, или ответственное, где граница, после которой уступленное, вместе со свободой, теряется безвозвратно?

А значит, желания человека должны опираться не только на его прихоти, но и на чувство долга. Конечно, человек может выбрать для себя менее важную роль соответственно своим способностям, но чтобы обеспечить себе такое право не опасаясь, что эта роль уменьшится в дальнейшем до роли обслуги, человек не может пренебрегать своим правом, или тогда уж обязанностью, на равных участвовать в договоре – определять роли, нормы, цели общества, т.е. участвовать в управлении. Как только человек ради комфорта или из-за лени слагает с себя общественные обязанности, он превращается в раба. Не существует никаких сил, законов или конституций, которые гарантировали бы людям свободу, если они сами этого не хотят. Для таких, не способных сладить со своей ленью, со своей природой, т.е. по сути недееспособных, остается только власть, только принуждение.

Что же это выходит, что насилие по отношению к гомо-сапиенсам допустимо? Конечно, но ради их же блага. А коли так, оно должно быть ограничено личной сферой, где они смогут сами выбрать себе того, кому доверят это свое благо – опекуна, хозяина или кого им там надо. Так публичная сфера останется свободной, а люди избавят себя от сомнительной власти над себеподобными.

Однако люди не смогут освободить себя от власти над природой, над другими живыми существами, о которой тоже нельзя не упомянуть. Как употребить эту власть во благо? Помните, в свое время мы говорили, что хороший человек хорош для всех. Но как можно быть хорошим не только для людей?

Говоря о лучшем мире, мы конечно полагаем, что он лучший не для кого-то, а для всех, т.е. лучший обьективно. Но что значит «обьективно», если истинность любого подобного утверждения устанавливают те, кто участвует в договоре? Как они могут знать, является ли новый мир лучшим для тех же животных? Увы, нигде в природе не содержится ответа. Да и как он возможен, если некоторые части этой природы прямо нацелены на то, чтобы причинить нам вред? Остается лишь надеяться, что свободные люди именно так и будут мыслить лучший мир – как мир, где лучше не только им. Ведь и им самим будет тем лучше, чем лучше будет всей окружающей природе, несмотря на то, что она понятия не имеет об этом. Согласитесь, нельзя построить лучший мир если при этом безжалостно его эксплуатировать. Лучший мир – это мир гармоничный, это мир без насилия, даже самого неэффективного.