Порок

Глава десятая

Показания Воинова:

– В тот день, 23 сентября, я с утра решил прогуляться по городу, болела голова, я ощущал чувство внутреннего смрада, нервозности. Я помню, как мне пришла на память фраза одного преступника, которому в последний момент смертную казнь заменили каторжными работами: «Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека».

– Фраза вызывает удивление, если она принадлежит смертнику… но она уместна, если ее произнес подобный тебе человек.

– Почему – подобный? Если вам интересно, то автор данной фразы не убил ни одного человека, он был очень известен, известен и сейчас.

– Что же это за смертник, если никого не смог отправить на тот свет? Таких я не встречал в современной истории, – Евгения позабавило собственное объяснение, он отодвинул ноутбук, давая понять, что готов немного подискутировать.

– Человек, оставивший эту фразу в истории, жил очень, очень давно, и его нельзя причислить к современному миру, – Воинов говорил отрешенно. – Вам даже не интересно, как его зовут?

– Не говори, что это был какой-нибудь Робин Гуд или вроде него, – Евгений улыбался, его улыбка не была лишена снисхождения.

– Этот человек написал много чего интересного, жаль, что из всего, что он написал, я запомнил только одну фразу. Наверное, по причине того, что немногие из его произведений, которые попадались мне в руки, я начинал читать по множеству раз, но дальше первых страниц дело не шло. Они отдавали мрачностью, хотя он писал правдиво, а правды все всегда стараются избежать… – Воинов замолчал, сделался угрюмым, как будто он сам был живым воплощением неизвестного автора.

Евгений записал объяснения Воинова, хотя ему они показались неуместным фактом перевода разговора на отвлеченные темы. Впрочем, этим грешат многие подозреваемые, обвиняемые и свидетели. При том Евгений не был силен в литературе, философии, – максимум, что он читал, так это детективы, и то с трудом мог вспомнить их авторов, как и название книг. Поэтому он сразу подправил оппонента и попросил говорить только о фактах касательно преступления:

– Говори по существу, меня сейчас больше интересует твоя персона, чем этот загадочный писатель или как там его… смертник.

– Я и говорю по существу! – парировал Воинов.

– Хорошо, говори, я все запишу, – отступил Евгений.

– Немного погуляв, зашел в магазин… не помню, в какой именно и где, но там продавались хозяйственные товары и, предчувствуя что-то непреодолимое, поневоле купил нож с большим лезвием, из нержавейки. Наверное, холодный блеск лезвия за витриной заворожил меня. Держа его в руке, я почувствовал, что голова звенит меньше, чем утром.

– Купил орудие убийства? И где он сейчас, ты принес?

– Все по порядку, не торопитесь, я все выложу.

– Хорошо! – согласился Евгений.

– Потом я погулял по центральным улицам. Где-то приблизительно в семь часов вечера я встретил женщину лет пятидесяти, она шла по тротуару…

– Какой улицы?

– Имени Ленина, она шла в направлении Революционной, шла не очень быстро. Я пошел за ней. Мне понравились ее ноги в капроновых колготках. Она была аккуратно одета. Я шел за ней в такт, в шаге от нее. У нее были светлые волосы…

– Это не твоя будущая жертва?

– Нет. Я ее потерял из виду на пересечении Ленина и Революционной.

– Хочешь сказать, что если бы пошел за ней дальше, то выбор пал бы на нее?

– Нет!

– Нет?

– Нет! – утвердительно произнес Воинов. – У меня не было мыслей кого-то убивать.

– Неужто? – изумился Евгений.

– Вы все иронизируете, – в голосе читалась категоричность.

Образовалась пауза. Евгений более внимательно оглядел Воинова. Что-то его отличало от других, кто считал и считает, что решение проблемы через смерть человека – ключ к беззаботной и счастливой жизни. Да, он четко и подробно описывал свои злодеяния. Был рассудителен, не путался в ответах, думал на шаг вперед, был лишен суетливости, а вкрадчивость в отношениях со следователем – чем грешили многие на его месте – отсутствовала. Он был общителен, но в любой момент мог стать замкнутым, закрыться, и тогда его местонахождение на допросе, где многие теряют рассудок, можно было бы охарактеризовать одним определением: «номинальное присутствие». В моменты отрешенности визуально Воинов производил впечатление человека непокорного. И что-то отличало его от других. Только – что? Евгений пока никак не мог уловить или поймать эту отличительную особенность.

Воинов опустил глаза, всем видом игнорируя цепкий взгляд Евгения. Он неожиданно ушел в себя и не реагировал на новые расспросы следователя.

– Слушай, ты должен понять, если ты попал сюда, то должен играть по нашим правилам, игнорировать следователя – плохой для тебя знак, – Воинов не реагировал. – У нас есть инструменты давления, причем в рамках закона, – Воинов продолжал молчать, хотя по его лицу гуляла едва заметная ухмылка. Допрос перешел в монолог.

– Ты же знаешь, как относятся к насильникам в зонах, в следственных изоляторах. Ты подумай! – Евгений не сбавлял оборотов.

Путь нахрапа и перспектива насилия в следственном изоляторе – основной метод и аргумент для развязывания языка у несговорчивых и упертых подозреваемых. Но Воинов молчал. Запрокинув ногу на ногу, он не поднимал глаз. У Евгения были моменты, когда ему подолгу не удавалось вытянуть показания из подозреваемых, свидетелей, всех тех, кто был не обделен по жизни общением с правоохранительной системой. Полгода тому назад ему пришлось вести допрос обдолбанного наркомана. Чтобы получить первые внятные показания, пришлось потратить целых пять дней. У подследственного началась тяжелая ломка. В изоляторе временного содержания опасались его смерти и приняли всевозможные медицинские меры. Даже сварили горячий бульон и поставили для него койку в помещении для прогулок под открытым небом. Наркоман под воздействием героина зарезал ножом спящего родного брата, а затем прилег рядом с трупом и уснул, так он и проспал до утра, пока не прибыли оперативники уголовного розыска.

Неожиданно Воинов продолжил свои показания:

– Затем я увязался за другой особой, ей было лет сорок. Она шла в обратную сторону. У меня прошла голова, я стал чувствовать себя намного лучше. Свежий воздух, а кругом одни жен-щи-ны, жен-щи-ны, – Воинов произносил слово «женщины» по-собственнически.

– Хочу поинтересоваться, твое молчание – это был уход в нирвану?

– Это был хороший вечер, один из тех, который запомнится на всю жизнь, – продолжил Воинов, игнорируя вопрос Евгения.

– Еще бы, – под нос произнес Евгений.

– У нее, как и у первой особы, были аппетитные ноги в капроновых колготках, – Евгений почувствовал, что между строк, которые он успевал записывать, причем, не теряя ни одной запятой, он читает скрытые эмоции человека, присущие каждому из нас.

– В отличие от первой, я осмелился подойти к ней. Догнал ее и, когда поравнялся с ней, тихо шепнул на ушко.

– Что?

– Точно не помню, но говорил ей о ногах. Какой-то комплимент. Они действительно были у нее прелестными… на тот момент.

– Что значит – на тот момент?

– Вы же нормальный человек, у вас наверняка есть женщины. Если нет, то можете предположить, что каждая часть тела женщины имеет свое качество в зависимости от времени. Я не имею виду банальный возраст… – фраза оборвалась, Воинов поднял взгляд на Евгения и ждал реакции, но Евгений промолчал.

– Я слушаю, продолжай, – только сказал Евгений.

– Есть фраза, которую произносит каждый мужчина: «Поиметь всех женщин на земле!». Отличная несбыточная мечта каждого самца. И знаете, она чаще приходит на ум, когда ты чувствуешь свою беспомощность… а когда ты беспомощен? Оказавшись в одиночестве на улице, особенно в солнечную, осеннюю погоду. Тебя переполняет желание, ты замечаешь, что вожделение распирает твое нутро и виною тому – женщины, снующие повсюду. Они все рядом, ходят вокруг тебя, у каждой свой путь, но – отличный от твоего. Возникает желание подойти к одной из них, но они отошьют тебя, потому что рабочий день, им некогда или вы ей вовсе неинтересны. Ваше желание подогревают их деловые костюмы, капроновые колготки, в которых каждая более-менее пара ног смотрится аппетитно. Хочется многих, потому что ты лицезреешь только ноги и не обращаешь внимания на остальные части тела, на них лучше не смотреть, особенно на лица. Еще не придумали маску, аналогичную капрону для ног. В этом и заключался мой комплимент в адрес женщин. Ноги в капроновых чулках – что может быть лучше на улице для мужских глаз?

– Ну, тут ты Америки не открыл…

– Я не об этом, Евгений Андреевич, если вы о женском туалете, – впервые Воинов назвал следователя по имени и отчеству. Это отметил про себя и Евгений, что дало ему повод немного расслабиться и принять показания как полноценный рассказ. Рассказчик-убийца или убийца-рассказчик. Вот в чьих душах живут настоящие писатели.

– Так вот, продолжаю. Улица, ноги. И тут наступает момент истины, ловишь себя на мысли – возникает неимоверное желание залезть под юбку. Ты цепляешься глазами за их ноги и мыслями поднимаешь подол юбки, причем не до того места, где святая святых, а только на сантиметр или десять, не более. Этого тебе достаточно, больше и не надо. Эффект недоступности, когда скоротечная любовная мизансцена в обычной драме возбуждает больше, чем порнографический или эротический фильм. Думаю, вы смотрите порнофильмы?

Нельзя сказать, что вопрос застал Евгения врасплох, но головой он покачал неуверенно. Воинов не стал заострять внимание на вопросе:

– Иду дальше. Эта дама, ну, которую я догнал, шарахнулась от моих слов, хотя нецензурно я не бранился. Она прибавила шаг. У меня не было желания бежать за ней. Я опять пошел в другую сторону, в сторону улицы Революционной. Моя голова была обременена сексуальными фантазиями. И тут как подарок – около кинотеатра, на гранитовой тумбе сидит юная особа. Я бы не сказал, что она была под стать моим фантазиям, ведь на тот момент мое сознание заволокли женщины намного старше. Она сидела в коротенькой юбке. Мне хотелось общения.

– Человеческого? – съехидничал Евгений.

– Можно и так сказать. Я походил на женщину, которая потеряла всякую надежду на удовлетворение своих низменных чувств и радуется малейшему вниманию со стороны мужчин. Я перекинулся с ней несколькими дежурными фразами. Она оказалось милой на общение. Рассказала о себе, она училась в университете, приехала из сельской местности. Жила у тетки на квартире. О себе рассказывать было не о чем, – не буду же говорить, что я плотник, и что больше пятнадцати лет я работаю на одном предприятии.

– Ей повезло, что была не в твоем вкусе?

– Нет. Она была привлекательна, но я не герой романа Набокова. Но и отрицать, что главная ее особенность – юный возраст как главный признак красоты – было нельзя.

– Главный признак красоты, – повторил с изумлением Евгений. – Говоришь, как поэт.

– Обычная нетель. Но минут через десять к ней подошли ее друзья, подруга с двумя парнями. Один из них повел себя неадекватно.

– Что значит в твоем понимании неадекватно?

– Он подошел ко мне и изъявил желание, чтоб я удалился, мотивируя тем, что я лишний. Он не грубил, не матерился, но меня это задело. В тот момент я почувствовал, как в кармане моего пальто упирается в бедро нож. Мне повезло, что я купил нож с ножнами. Моему недоброжелателю повезло еще больше – я почувствовал, как смрад опять подступает к голове, – еще секунды и меня бы вырвало на молодого человека. В поисках спасения окинул взглядом по сторонам и увидел ту первую женщину, которую сопроводил до Революционной, благодаря которой в тот день я почувствовал облегчение. Она отвлекла меня от одиночества. Я ринулся за ней, она шла в обратном направлении. На этот раз я решился подойти к ней. Что самое удивительное, я не видел спереди ее лица, а только сбоку.

– В профиль?

– Да, в профиль. Лицо не имело значения. Все остальное в ней устраивало меня. Я догнал ее, когда она пересекла улицу Пушкина и вступила на аллею около медицинского университета. Подступив к ней со спины, я собирался окликнуть ее, но неожиданно перед нами нарисовался мужчина. Он подошел к ней, поцеловал ее в щеку, успел что-то сказать, прежде чем я нарушил их идиллию. Они повернулись ко мне, пауза, грузный мужчина спросил: «В чем дело?». Я ничего не ответил и, повернувшись, быстро ретировался. Хотя успел рассмотреть – обычная женщина, но с улыбкой, макияжа не так уж и много. Милое лицо.

– Когда говорят, что у женщины милое лицо, значит, пытаются выдать желаемое за действительное, – этой фразой Евгений невзначай подыграл Воинову и с чувством вины посмотрел в сторону Марии. Она что-то усердно записывала и на последнюю реплику Евгения не отреагировала никак. До сего момента ее никто из присутствующих в комнате особо не замечал, Воинов ни разу не удостоил ее вниманием, как и прежде – Вовчика.

– Нет, у меня не было сожаления, что я шел за ней, – продолжил Воинов, тем самым как бы возражая Евгению. – Уже темнело, и с приходом сумерек у меня, как и днем, разболелась голова. Женщины были единственным моим лекарством, но и они иссякли. Выпив бутылку пива, я пошел вниз по улице Ленина, к частному сектору. Там присел на скамейку возле какого-то пятиэтажного дома. Было плохо, мне хотелось разговора, смрад снова душил меня, голова была тяжелой, но спасение пришло неожиданно.

Евгений опустил руки на клавиши в ожидании дальнейших показаний.

– Оно пришло с неба.

– Что?

– Снисхождение пришло с дождем.

– Поэзия насильника. Все больше убеждаюсь, что в тебе умер поэт, – в голосе Евгения присутствовала ирония, но она была уже не столь категорична, как в начале допроса.

– Как пошел дождь, на меня напало озарение, ведь я увидел проходящую мимо даму. Было уже часов одиннадцать ночи, стемнело. Вопреки известной пословице ко мне пришло одновременно два счастья: дождь и женщина. Я пошел за ней и не стал ждать. Но я хотел просто поговорить, понимаете… я подошел к ней сзади и сказал: «Доброй ночи». Она не поняла меня и оттолкнула возгласом: «Пьянь!». Мимо меня пронеслись все сегодняшние женщины, их силуэты, лица, я был в отчаянии, хотя хладнокровия не терял. Когда на тебя наваливается сразу несколько невзгод одновременно, то невольно произносишь фразу: «Да что же это такое». Но вслух я ее не произнес. Это означало, что в душе я опустил руки, чего не скажешь в действительности.

– И, в конце концов, ты поднял руку на женщину?

Настала пауза, но приблизительно через полминуты Воинов задумчивым взглядом вымолвил:

– Да. Она уже убежала, но я догнал ее. Сзади повалил на землю, перевернул.

Пауза.

– Она закричала. Дождь с грозой помогли мне… как они были кстати…

Пауза.

– Я зажал ей рот, но она укусила мою руку. Повинуясь воле инстинкта, я сунул другую руку под юбку, но она заорала еще сильней.

Пауза.

– Я возбудился. Крик женщины не мог остановить меня. Дождь подпевал мне. Но неожиданно она смогла ударить меня ногой в пах, на доли секунды я сжался и тут – еще одно спасение, и оно, наверное, тоже свыше, – Воинов замер, глаза его блеснули.

– И что это было?

– Я увидел блеск лезвия моего ножа на земле, он выпал у меня из кармана. Я незамедлительно взял его, она кричала, и мне ничего не оставалось, как ударить ее. Удар по груди, еще удар по той же точке. Она завопила, но вопль резко перешел в хриплый стон. Она сжала губы, потом я заметил, что она прикусила их до крови. Но я не чувствовал ее боли, она, может, и вызвала во мне сострадание, но мне хотелось удовлетвориться. Я порвал ей юбку, нижнее белье, все это благодаря ножу… До сего момента я с холодным оружием был на «вы». Вошел в нее…

Пауза.

– И?

– Что и?

– Ты сказал, что вошел в… – Евгений замешкался, он подбирал слова.

– Хотите спросить: в презервативе или нет? Да, в презервативе.

Евгений облегченно выдохнул.

– А почему в презервативе? – впервые вмешалась в разговор Мария.

Воинов осклабился и посмотрел в сторону Марии.

Мария отвела взгляд, смотреть преступнику в глаза она еще не научилась.

– Это наш психолог-криминалист, – вмешался Евгений.

– Она из тех, кто будет интересоваться, насиловал ли меня в детстве отец, – по лицу Воинова пробежало омерзение. – Я чистоплотен, не люблю грязь, антисанитарию… Вас удовлетворит такой ответ?

– Удовлетворит, – сказал за Марию Евгений. – Что дальше?

– Дальше! Я еще не успел вынуть свой член из ее влагалища, как вдруг неожиданно она застонала… я не придал этому значения, хотя она тоже женщина, и простое удовлетворение ей не чуждо.

– Ты подумал, что ей приятно? – с сарказмом выговорил Евгений.

– Да, но потом понял, что ошибся. Она собралась с духом и испустила такой вопль, что я оторопел, и тут до меня дошло, что кругом – жилые дома, и меня могут засечь. При этом я не успел испытать удовлетворения, оргазма, все могло провалиться. Не помню: испугался ли я в этот момент? Но в помутнении я нанес несколько ножевых ударов в грудь. Меня одолевало желание, что, пока я рядом, она не произнесет ни слова, не будет стонать, кричать. Она не помешает мне. Я старался не попадать по животу, так как не терял надежды закончить свое дело. Но кто-то в этот момент из ближней пятиэтажки выглянул в окно и что-то крикнул. Тогда я понял, что на сегодня хватит. Но какое-то время я продолжал сжимать в руке нож и ждал того, кто решится помешать мне в половой трапезе. Я ждал минут пять-десять, но из подъезда никто не выходил. Мне стало обидно, моя жертва уснула навечно и все понапрасну. Но злость не утихала, она сидела во мне, я нагнулся к ней, присел на колени и ударил ей по животу, по паху. Он уже был не нужен мне.

– Ты не мог остановиться?

– Нет, почему же. Я не могу сказать, что удары по бездыханному телу доставили мне удовольствие, ведь уже, так скажем, обратной связи не было. Если бы только убийство входило в мои планы – вполне возможно, бесчисленные удары ножом создали бы для меня иллюзию, что она не мертва, а только спит, и я бы с удовольствием снова и снова проникал бы в нее. Но я не чертов онанист, чтобы уйти в иллюзорный мир, и некрофилом себя назвать не могу.

– Где все-таки нож?

– Я не помню, куда его дел, но воспользовался им еще один раз.

– Какой рукой бил по жертве?

– Правой! – после паузы сказал Воинов.

– И бил как – сидя, стоя?

– На коленях, лежа…

– Тот же нож ты использовал, когда убил третью жертву?

Воинов проигнорировал вопрос, но и Евгений на удивление не переспросил.

– Я был в тумане, не помню, как дошел до дома. Хотелось спать. Я проспал целые сутки. И только на следующий день пришел в себя. Но чувство неудовлетворенности не давало мне покоя.

– Как ты попал на территорию «Ботанического сада»?

– Я живу рядом с парком, на улице Кувыкина. И всегда гуляю там, когда есть время. Около десяти вечера направился туда. Что произошло со мной два дня назад, довлело надо мною.

– Хорошо сказал – что произошло со мной! – в голосе Евгения не звучало упрека.

Воинов сделал вид, что ничего не слышал, на мелкие выпады Евгения он отвечал напускным безразличием. Если отбросить язвительные перепалки, то для людей, стоящих по разные стороны баррикад, сложился неплохой контакт. Для следователя Евгения все шло как по маслу.

– В тот день я вышел именно на охоту, меня подтолкнула моя неудовлетворенность. И мне удалось испытать долгожданный оргазм. И женщина была хоть куда. От нее пахло цветами. Кожа идеальна, лет 40–45.

– Ей было почти что сорок восемь, – тихо произнес Евгений. Уточнение вырвалось само собой, его подсознание впервые за время допроса решило призвать к ответу совесть Воинова. Его не обескуражило, что аналогичных мыслей у него до сего момента не возникало. Со временем почти каждый страж закона превращается в циника, которого меньше всего заботит человеческая сущность арестантов, как и сущность собственного «я».

– Привлекательная дама, – продолжил Воинов.

– Да, она была красивой женщиной, – согласился Евгений, но был одернут неодобрительным взглядом Марии.

– Я не сказал, что она была красива, я сказал, что она была привлекательна, – поправил Воинов.

– Но как ты мог разглядеть ее, что она привлекательна, было уже около одиннадцати и темно?

– Я находил ее привлекательной, когда она попала в поле моего зрения, возле входа в парк. Она показалась мне очень ухоженной… хотя красивая или привлекательная женщина обязана быть ухоженной.

– Хорошая интерпретация. Никогда бы не подумал, что буду дискутировать о красоте с раскаявшимся убийцей, отправившим на тот свет трех женщин, – с досадой произнес Евгений, но в то же время его тон местами был наполнен восторженностью.

– Я не раскаялся, а пришел с повинной, – ответил Воинов.

– Но ты знаешь, кого ты убил?

– В каком смысле?

– Знаешь имя второй жертвы?

– Нет, жертвы не представлялись мне, и мне без разницы, как зовут их, – со смешком на лице произнес Воинов.

– Ты убил бывшую жену известного человека.

– Мне без разницы, главное, что я ее выбрал.

– Ты не боишься мести?

– Это риторический вопрос, но я точно не нахожусь под властью имени, кто бы за ним не скрывался, – он посмотрел на Евгения. – В отличие от вас, которые живут по правилам системы.

– Ты убил бывшую жену Баумистрова Павла Сергеевича.

– Это имя мне точно ни о чем не говорит.

– Он человек с возможностями и может достать тебя за колючей проволокой.

– За что? За то, что убил бывшую жену? Не смешите, – с пафосом в голосе произнес Воинов.

– Такие люди не прощают нанесенных обид.

– Возможно. Но ответьте на вопрос: вы были женаты?

Евгению не понравился вопрос, но он ответил:

– Был женат.

– А сейчас разведены?

– Допустим.

– И, как разведенный человек, вы избегаете общения с бывшей женой, как с прокаженной.

– Не понял?

– Вы и ваша супруга носите клеймо, оно отпечаталось на ее и на вашем лице, как печать пережитой неблагополучной истории. И каждый раз при ее виде у вас возникают сомнения в вашей состоятельности как мужчины, то же самое чувствует она, и ее так же терзают сомнения и боль при встрече с вами. И только смерть одной из сторон может успокоить ваши на пару с бывшей женой души. Так что этот, как его там…

– Павел Сергеевич…

– Да, этот известный человек должен быть благодарен мне за то, что помог ему обрести чистую память о бывшей супруге.

– Но не думаю, что он так думает.

– Это его проблемы.

– Его? – усмехнулся Евгений.

– Да, его, – утвердительно ответил Воинов.

Евгений решил немного осадить оппонента и зайти с другой стороны. Он знал, что у Екатерины Баумистровой не было детей, но задал еще один провоцирующий вопрос.

– Ты убил не только бывшую жену олигарха, но и лишил матери их общего ребенка…

– Я понял, о чем вы. Но вы блефуете, на ее молочном и нежном теле я не обнаружил следов девятимесячного надругательства.

– Давай по существу, – Евгений поспешил перевести диалог в форму допроса.

– Хорошо. Я встретил ее у входа в парк. Выждал паузу, мне было необходимо удостовериться, что она одна. Когда выяснил, что она действительно одна, я подкараулил ее. Набросился сзади, повалил на землю и усыпил ее раствором эфира. Правда, пожалел, что использовал эфир. Он рассеял ароматный запах ее тела. Больше таких женщин я не встречал… я даже сожалел потом, что удушил ее руками.

– Зачем удушил, она же была без сознания?

– Нет, она проснулась, я растерялся и ничего не придумал, кроме, – как и в первом случае, – убить ее. Все, как сейчас помню, произошло спонтанно и по инерции.

– Ты ее изнасиловал?

– Да! – без колебаний ответил Воинов.

– В презервативе?

– Да!

– Куда его выкинул?

– Как и в первый раз, я донес его до дома.

– Шел, как с флагом?

– Можно сказать и так, он у меня болтался на члене, я забыл его снять, как и в первый раз.

Мария отвлеклась от своих записей и с укором посмотрела на Евгения. Но, заметив, что до ее мнения никому нет дела, молча уткнулась в свой блокнот.

– Куда его спрятал, когда пришел домой?

– Спустил в унитаз.

– Мне кажется странным, что ты пришел с повинной, взял пакет с личными вещами, но не взял орудия убийства и другие улики, с помощью чего совершены три акта насилия? Ты понял, о чем я? – Евгений натянул ухмылку. Злую ухмылку, когда человека гнетут сомнения насчет заранее заготовленного ответа. Он следовал еще одному негласному своду правил следователя: никогда не верить ни подозреваемым, ни обвиняемым, ни свидетелям. Вера в правосудие – вещь легко заразная и неблагодарная.

– Также мне непонятно, откуда у тебя взялся презерватив? Ты всегда их носишь с собой?

– Не всегда, но второе убийство было запланировано.

– Хорошо, тогда, согласно твоим объяснениям, первое убийство произошло стихийно. Откуда у тебя в первом эпизоде в кармане оказались средства контрацепции? Поясни? Может, жертва их дала, в целях предохранения?

– Я не помню, как они попали мне в карман, когда я насиловал первую женщину. Как и в покупке ножа, сработало интуитивное предвосхищение событий.

– Но все же странно. Тебе не кажется?

– Это ваше право думать, размышлять, ставить все под сомнение.

– Хорошо, дальше.

– Я просто наслаждался женщинами, хотя смерть второй жертвы огорчила меня.

– Не мог забыть запах?

– Да, не мог!

– Вы сказали, что повалили ее на землю, подойдя сзади слева или справа? – неожиданно спросила Мария.

– Да, сзади слева. Повалил ее на спину, она сопротивлялась, но я поднес к лицу тряпку, намоченную эфиром. Она уснула.

– Где взяли эфир? – подхватила она следующий вопрос.

– Купил с рук, но не скажу – у кого.

– Хорошо, так и запишем. Что дальше? И подробней, – вернулся к допросу Евгений.

– Я поднял у нее подол юбки, точнее – задрал, и был приятно удивлен…

– Чему?

– На ней были чулки. Я заволновался, все же не каждый день перед тобой раздвигают ноги женщины в чулках. И неважно, насилие это или по обоюдному согласию сторон. Сколько раз перед вами женщины обнажали ноги, облаченные в капроновые чулочки, а, господин следователь? Думаю, вам хватит пальцев одной руки! – Воинов остановился, посмотрел на Евгения, но тут же увел взгляд за его спину. Он опять взял паузу. Было видно, что он вновь переживает минуты сладострастия, погрузившись в воспоминания.

– Дальше! – без доли смущения произнес Евгений.

– Дальше, – со вздохом продолжил Воинов. – Дальше я содрал с нее трусы и вошел в нее. Дальше я уже говорил вам.

– Жертва проснулась, когда ты еще совершал акт насилия?

– Кажется, да. Точно не помню, у меня все помутнело от оргазма. Помню, что она закричала, тогда я и стал ее душить.

– Какого цвета были ее колготки и нижнее белье?

– Чулки!

Евгений кивнул.

– Они были черного цвета, из капрона. Трусы не помню – какого, не запомнил… они чертовски благоухали, как и ее тело, – Воинов ответил четко и утвердительно.

– Ты еще долго находился возле трупа?

– Не помню. Я сидел возле нее и любовался, точнее, ловил аромат с ее умерщвленного тела. Удивительно, в тот момент я остался, чтобы не разочароваться в себе.

– Поясни, что значит – не разочароваться в себе?

– Я ждал, когда ее тело начнет тлеть, чтобы благоухание сменилось холодным мерзким зловоньем, чтобы сожаление, что убил ее, не преследовало меня. Таких благоухающих особ я не встречал. А гладкость кожи я ощутил сполна. До сих пор с содроганием вспоминаю ее. Было видно, что часть жизни она угробила на посещение салонов красоты. А белье, как я говорил, было самое изысканное среди умерщвленных мною женщин. Две другие, как вам известно, Евгений Андреевич, носили трусы, больше походившие на панталоны. Классовость проявляется во всем.

– Не понял? – изумился Евгений.

– Она – исключение! Таких женщин в мире немного, ведь любой скажет вам, что постоянное благоухание интимных мест и великолепное нижнее белье и есть фундамент и основа для всех остальных атрибутов ухоженной женщины: косметика на лице, стильная верхняя одежда. Но если у них непорядок там, внутри, то все, что видим снаружи, какое бы блестящее это ни было, это все же подпадает под определение «декорация».

После сказанного он демонстративно посмотрел на Марию – она явно не подпадала под его восторженные характеристики. Локоны обесцвеченных волос были расчесаны, но в них не было порядка, создавалось впечатление, что она помыла волосы наспех, перед самым выходом из дома. То же самое можно было сказать про косметику на лице – суетливые сгустки туши неравномерно покрывали ресницы. Щеки напудрены, но не настолько, чтобы сбить бледный природный оттенок лица. Одним словом, она представилась публике в роли ленивой художницы, у которой день пропорционален одному замаху кисти, что явно недостаточно для завершения картины. Процесс работы с косметикой для нее превратился в ежедневную тягостную необходимость, а не в сакральное явление, – как, может быть, она и желала, чтобы чаще чувствовать в себе женщину.

Взгляд убийцы, определивший для нее роль «гадкого утенка», произвел на Марию впечатление, сродни оскорбительной пощечине. И, для сохранения собственного достоинства, ей пришлось дать ответ:

– Я впервые вижу убийцу с претензиями к своей жертве! – громко сказала она. Евгений засмеялся, хотя до этого задумчиво молчал, ведь с подачи Воинова он не мог не вспомнить Татьяну и ее телесные прелести, следом появились смешанные чувства, что человек с повинной прав. Поэтому, не беря пауз, он попросил рассказать о третьей жертве, ассоциации были ни к чему.

Воинов так же подробно, насколько запечатлела его память, изложил следователю подробности экзекуции третьей жертвы. Если качество второй жертвы вызвало в нем восхищение и сожаление, то третья дама особо не взбудоражила его воображения, напротив – он испытал один только гнев. Отсюда и причина столь жестокого обращения с ней.

– Внешне она была более-менее ухоженной, но, когда залез ей под юбку, то разочаровался, – объяснял он следователю, почему не оставил ни одного живого места в паховой области.

– Руками на тыльной стороне бедер обеих ее ног я обнаружил на колготках протертые насквозь небольшие отверстия. Мне стало не по себе, и меня чуть не вырвало на нее. Вы понимаете, Евгений Андреевич, мое разочарование, – взгляды их сошлись, Воинов говорил эмоционально, полно, но одновременно его тело оставалось без движений, руки были опущены. Евгений в итоге смог уловить особенность в поведении Воинова, мучившую с самого начала допроса. Да, человек с повинной позволял себе только мимику, мимические пассы утверждающе дополняли его речь. Причем любое движение ртом было плавным, четким и напрочь гасило суетливость допроса.

– В ней я искал образ второй жертвы, но поздно осознал, что эта женщина даже не подпадает под наше определение «декорация».

– Мне понравилось, как ты сказал под «наше определение», – с издевкой в голосе произнес Евгений.

– А вы со мной не согласны или у вас свое мнение насчет красивых женщин? Тогда, может, поделитесь?