– Ведь тьма не вечна, командор.
Амадиу шагнул вперед, заключил племянника в крепкие объятия и с силой похлопал его по спине. Выпустив дядю, Маркел обвел взглядом рекрутов, что наблюдали за ними с разинутыми ртами – видимо, они впервые видели, как их суровый командор проявляет человеческие чувства. Амадиу подавил улыбку, вспомнив о том, с каким удивлением узнал, что у его наставника, казалось, умеющего разговаривать лишь криками, бранью и палками, есть жена и трое детей. Маркел тем временем с шумом прочистил горло:
– Ладно, хватит с вас на сегодня. Сдать оружие в арсенал и разойтись!
Уже вскоре Амадиу с Маркелом поднялись по высоким ступеням и вошли в главную крепость, где находились жилые помещения братьев-рыцарей – увы, в последний год практически пустые – отдельные покои для более высокопоставленных Мечей, залы для собраний, обедов, молитв и прочие немаловажные помещения. Амадиу тоже имел здесь личную опочивальню – к слову, не большую, чем у прочих, а может и куда скромнее. Амадиу слыхивал различные сплетни, одну краше другой – к примеру, некий граф уверял, что кровать и стулья лидера ордена отлиты из чистого золота, а прислуживают ему с десяток обнаженных девственниц, но реальность была куда более прозаичной. Большую часть службы великий магистр проводил в разъездах; встречи с чиновниками и аристократами, принятие последних в фамилиары, участие в религиозных празднествах и светских пирах – правда, в последние годы Амадиу старался держаться подальше от подобных мероприятий, дабы уберечь тело от лишних соблазнов, а разум от новых сплетен – разрешение споров между братьями, коль прения быль столь серьезны, что их не могли рассудить даже магистры, и прочее, и прочее, так что спальня месяцами могла пустовать без хозяина.
Проходя по длинным извилистым коридорам, Амадиу с горечью заметил, что от прежнего убранства остались лишь воспоминания: красные ковры, украшающие пол, заметно поистрепались, съеденные молью и стоптанные сапогами; в бифорах вместо мозаики было вдето обычное стекло – или же и вовсе бычий пузырь – а с декоративного оружия и доспехов, развешанных вдоль стен, изрядно осыпалась позолота. Не внешний лоск придает силу нутру, но все же…
Да и самих рекрутов во дворе было не более двух дюжин, если не того меньше. Что уж говорить – орден переживал не лучшие времена. Впрочем, как и вся Фридания – наверное, это было единственным, в чем Амадиу и Матиас могли прийти к соглашению. Казалось, совсем недавно едва ли не один из десяти претендентов заслуживал право называть себя хотя бы полубратом, тогда как его менее удачливые приятели возвращались домой, но теперь любой человек был на вес золота. Вышагивающий рядом с Амадиу Маркел спросил:
– Мы ждали тебя еще несколько дней назад. Что-то случилось?
– Меня перехватил гонец его величества, так что мне пришлось сделать небольшой крюк и заехать в столицу.
– Вот как? И что же хотел Моро?
– Выпить бокал вина, вспомнить былые годы, – сказал Амадиу. – Все мы становимся чуть сентиментальнее с возрастом.
Маркел хмыкнул, но не стал допытываться до правды. И не то чтобы Амадиу не доверял племяннику – совсем наоборот, после смерти Неля его сын, наверное, был чуть ли не единственным, кому Амадиу бы не раздумывая доверил свою жизнь – просто он не видел смысла забивать Маркелу голову лишними заботами; думается, дел у него и без того навалом.
Теперь они вышагивали по широкому коридору, на стенах которого были вывешены портреты всех, кто когда-либо возглавлял орден – от Святого Иоанна, единогласно избранного первым капитулом более трех веков назад, до предшественника и друга Амадиу – Камиля Фье, почившего десять лет назад. Лишь один великий магистр не удостоился упоминания в этой галерее… Но Амадиу тут же отогнал от себя тяжелые мысли, что до сих пор иногда бередили его душу.
Настанет день, когда и Амадиу будет строго смотреть на проходящих мимо Мечей, полубратьев и слуг, давно привыкших и даже не обращающих внимания на реликты давно ушедших времен. Амадиу отметил, что лучше заранее найти более-менее приличного живописца – некоторые из картину воистину вгоняли в трепет, но не величием изображенной персоны, а скорее специфическим исполнением и довольно интересными пропорциями. В особенности не повезло бедняге Годрику – он и при жизни не слыл красавцем, а уж на собственном портрете… Амадиу, помня нрав покойного, подозревал, что тот мог легко отправить сына музы на тот свет, даже будучи прикованным к постели, как в последний год своей жизни, но, к счастью для художника, он закончил полотно уже после смерти Годрика.
– А между вином и воспоминаниями его величество случайно не упомянул о том, когда корона планирует возвращать долги? – не без доли ехидства поинтересовался Маркел.
– Вино оказалось слегка кисловатым, – усмехнулся Амадиу. – И единственное золото, что мы увидим в ближайшее время, упадет нам под ноги с деревьев.
– Боюсь, Моро нарывается на то, лично пообщаться с Боссэ, – с нарочито суровым видом сказал Маркел.
Он переглянулся с Амадиу и через мгновение по пустому коридору прокатился дружный хохот. Боссэ – главный казначей ордена – был тихим невысоким старичком с несмываемыми чернильными пятнами на пальцах и вечной грудой свитков, что вываливались чуть ли не из рукавов; но во всех вопросах, где мелькала хоть монетка, принадлежащая Святым Мечам, Боссэ тут же превращался в неумолимого хищника, что не остановится, пока последний ломаный простак не вернется в хранилище Алого Оплота. Смех утих и после короткого молчания Маркел произнес:
– А я думал, Матиас хотел узнать твое мнение о новом претенденте на трон.
Амадиу взглянул на племянника, что спокойно смотрел пред собой, точно они обсуждали вчерашнюю погоду. Да уж, не стоит недооценивать сына покойного брата Амадиу. Пускай внешне Маркел и вылитый Нель, но вот характер унаследовал от матери, не зря прозванной Валлонской Орлицей.
– В какой-то момент разговор зашел и про него, – нехотя согласился Амадиу. – Наш король весьма обеспокоен нарастающей смутой и попросил меня обозначить позицию ордена. Но я воздержался от ответа. Во всяком случае, пока.
– Для простых людей Черный Принц уже успел стать героем, – задумчиво протянул Маркел. – Народ любил Лоренса и с радостью воспринял появление его сына…
– Которым он является лишь с собственных слов, – заметил Амадиу.
– Я не был бы столь категоричен, – возразил Маркел. – Многие верные семьи Фабио встали под знамена мятежника. Ходят слухи, что у Принца за душой не только слова, но и доказательства того, что в его жилах течет королевская кровь. Скажем, письма его почти не отличить от тех, что были написаны рукой самого Лоренса, и на всех своих посланиях Принц ставит печать Фабио – а известно, что ее не было даже у Моро…
– Говорить могут многое, – сухо ответил Амадиу, надеясь закончить этот разговор, и так пресытивший его на встрече с Матиасом, – но не все из этого следует воспринимать всерьез. Почерк можно подделать, а уж печать – тем более. Но признаю – пуститься на такой амбициозную и дерзкую авантюру, не имея за спиной ничего, кроме собственной наглости – рисковый шаг, даже если на кону стоит корона. Черный Принц либо самый отчаянный наглец от запада до востока, либо и вправду считает себя законным преемником покойного короля. В любом случае, я не собираюсь принимать чью-то сторону – надеюсь, как и ты. Наша вотчина – орден, и встревать в политические распри нам не с руки.
Судя по выражению лица, Маркелу еще было что сказать, однако спорить он более не стал, так что остаток пути был проделан в тишине. И вот Амадиу вошел в личные покои командора. Убранство в комнате было еще более скромным, чем помнил Амадиу – казалось, племянник решил прославиться среди братьев как самый непритязательный аскет. Крепкий стол, расположенный у окна, пара стульев, большой шкаф, аккуратно застеленная кровать – ровная, словно по нитке. Ничего лишнего. Маркел уселся за стол, Амадиу присел напротив, снял шляпу и положил ее на колени.
– Есть что-нибудь, заслуживающее моего внимания? – спросил он.
– Три неофита принесли клятвы и получили плащи братьев. Услышав о твоем возвращении, они набрались духу и попросили твоего благословления.
– Всего трое? – невольно вздохнул Амадиу.
В ответ Маркел лишь пожал плечами. Эх, а помнится, когда-то принесение клятвы считалось священным днем. Даже самые строгие из Мечей отставляли дела, в предвкушении ритуала посвящения, а в Алый Оплот стекалось не меньше народу, чем на столичную ярмарку. Столы ломились от угощений, а ворота не опускались ни на миг, принимая родственников и друзей новоявленных Мечей, рядовых членов ордена, магистров, что спешили поприветствовать новых братьев и прочих гостей. Даже государи и иноземные послы считали за честь поприсутствовать на церемонии… Ах, что уж там. Сейчас явно не время грустить об ушедшем.
– Как только мы закончим, я выполню их просьбу, – кивнул Амадиу.
Хоть в ряды ордена мог принять любой из членов капитула, но многие стремились получить это звание именно от великого магистра. Амадиу понимал силу традиций, но не совсем смекал, почему кому-то так важно именно его напутствие – все же он даже не священнослужитель, раз уж на то пошло – но если людям это было так важно, Амадиу не вправе отказывать им в столь пустяковой просьбе. Иногда даже простые слова могут закалить сердце не хуже, чем молот кузнеца укрощает податливую сталь, превращая ее в грозное оружие.
– Вижу, работы у нас не убавилось, – произнес Амадиу и кивнул в сторону груды пергаментов, сваленных в углу стола, что лишь каким-то чудом не падали на пол.
– Куда больше, чем мы можем себе позволить, – вздохнул Маркел и взял в руки один из свитков. – И каждое послание гаже некуда. Вот, к примеру: в начале прошлого месяца несколько рыбаков вблизи Брилля видели в устье реки вблизи своей деревни нескольких рыболюдов. К счастью, обошлось без жертв – когда крестьяне успели кликнуть толпу и вернулись к водоему с сетями и вилами, тварей и след простыл. Но весть тревожная.
– Рыболюды? – недоверчиво хмыкнул Амадиу. – Около Брилля? Да быть того не может. Так далеко от моря они сроду не заплывали.
Однако то было не совсем верно, спустя миг поправил он сам себя. Помнится, Амадиу лично прикончил одну из этих тварей, что облюбовала себе запруду неподалеку от одной мельницы и успела потопить пару человек. Амадиу еще долго рассматривал останки уродливого существа, дивясь, как одновременно оно походило на человека, и в то же время будто являлось злой шуткой на людской род: чуть вытянутая рыбья башка с выпученными глазами, что, казалось, росла сразу из спины, на которой гребнем торчал плавник; длинные руки и ноги, с тонкими перепончатыми пальцами, бледная, почти просвечивающая на свету кожа и огромный рот, усеянный мелкими зубами. Правда, то случай был скорее исключением, чем правилом – и хвала богам.
– Будем надеяться, что ты прав, – Маркел покачал головой и развернул другой свиток. – А вот это привезли позавчерашним утром – во владениях Лефевра почти на самой границе с Валлоном какие-то твари ночью атаковали торговый обоз. Хочу отметить, что в нем было не менее двадцати возов, а сопровождали торговцев вооруженные опытные наемники. Нападение отбили – но скорее с помощью удачи, нежели мастерства. Чудовища отступили, однако оставили около трех десятков убитых и столько же раненых – и это не считая задранного скота.
Амадиу невольно присвистнул. Да уж, вряд ли бы такое смогли сотворить грюлы, парочка упырей или даже горгоны.
– Быть может, это дело рук разбойников, что пытались замаскировать следы? – предположил Амадиу. – Помнится, в мою молодость на юге печально прославилась шайка головорезов, что носили медвежьи шкуры. Даже многие опытные воины при встрече с ними бросали оружие и пускались наутек, считая, что столкнулись с оборотнями.
– Если только эти бандиты целиком покрыты шерстью, ростом в добрых восемь футов и могут оторвать коню голову одним ударом, – заметил Маркел и протянул Амадиу мятый пергамент.
– Отчет о нападении на торговцев? – он сощурил глаза и откинул голову, с трудом вглядываясь в расплывавшиеся перед глазами кривоватые буквы.
– Нет, но кое-что не менее интересное. Сегодня утром почтовый голубь принес послание из Мьезы, – пальцы Маркела забарабанили по столешнице. – Прошлой ночью в городе объявились стрыги. Одно чудовище погибло, но второму удалось скрыться.
– Стрыги? – Амадиу поднял бровь и положил пергамент на стол. – Сразу две, да посреди города? Если это правда, то меня интересует, почему о тварях сообщает какой-то рядовой стражник, а не Дюпон. Как-никак, он мэр Мьезы и всегда был ордену добрым другом.
– Господин Дюпон умер полгода назад.
– Правда? Упокой боги его душу. А что случилось?
– Насколько мне известно, дизентерия.
– Печально. И кого городской совет выбрал вместо него?
– Понятия не имею. Но видимо того, кто решил скрыть появление стрыг от ордена, раз приказал сжечь останки твари и купил молчание свидетелей, – Маркел задумчиво почесал подбородок. – К счастью, среди них нашелся один благочестивый человек.
«Который сначала благочестиво взял деньги мэра, а уже потом благочестиво сообщил нам, намекая на награду», – подумал Амадиу и произнес:
– Кто уничтожил тварь? Городская стража?
– Нет, какие-то проезжие простолюдины. Правда, судя по всему, они оказались не так уж просты, раз сумели справиться с тварью без единой царапинки. Перед тем, как сбежать, вторая стрыга убила одного человека, но в письме сказано, что в Мьезе с начала лета бесследно пропали не меньше двух-трех десятков жителей – подозреваю, дело рук демоницы.
– Согласен.
Стрыга, наверное, одно из самых опасных чудовищ, с которым может столкнуться человек. Пускай в схватке она не может потягаться силой с упырем, а шкуру ее не защищает плотная чешуя, как у горгона, но разум стрыги не уступает людскому, а хитростью и коварством много превосходит; тем более, что большинство стрыг владеют черной магией. Стрыга может годами скрываться подле человеческих селений, колдовством и обманом выдавая себя за человека. Но сразу две? Быть может, кто-то просто изрядно перебрал настойки. Либо же отвергнутый девушкой парень пытается свести счеты. И с тем, и с другим Амадиу сталкивался не раз, но все же не стоит оставлять послание без внимания, ведь если это правда, и одна из стрыг еще жива и находится где-то в Мьезе, над ее жителями нависла страшная угроза.
– На днях в Оплот должен вернуться Пьер вместе со своим отрядом, – прервал размышление Амадиу Маркел. – Он с радостью возьмется за это дело.
– Не стоит, – произнес Амадиу. – Я сам съезжу в Мьезу.
– Ты уверен? – с сомнением в голос сказал Маркел.
– Считаешь, я не в состоянии провести в седле лишние пару дней? – усмехнулся Амадиу.
– Отнюдь, – Маркел вернул дяде улыбку. – Хоть ты и любишь строить из себя развалину, но покрепче любого из нас. Однако я предлагаю тебе дождаться возвращения братьев – в Оплоте сейчас нет свободных воинов, которые могут отправиться вместе с тобой… ну, кроме тех рекрутов.
– Думаю, троих мне хватит сполна, – немного подумав, сказал Амадиу. – Пусть покажут, на что способны, а я заодно познакомлюсь с новым мэром. Что ж, если на этом у тебя все, я буду в библиотеке. Пусть те, кто хочет получить мое благословление, зайдут чуть позже.
– Хорошо, – Маркел кивнул. – Я передам братьям.
Покинув его кабинет, Амадиу не спеша направился в западное крыло, где находилась библиотека ордена. Бесчисленные ряды шкафов, заполненные от и до, напоминали горные гряды, вершины которых иногда могли доходить до потолка, который был столь высок, что разглядеть его в полумраке виделось невозможной задачей. Зал был почти пуст. Лишь несколько полубратьев перетаскивали рукописи под присмотром библиотекарей. Все они упали на колено, едва Амадиу переступил порог. Отказавшись от помощи, Амадиу попросил оставить его на некоторое время в одиночестве, и члены ордена поспешно покинули библиотеку.
Амадиу снял со стены один из светильников и осмотрел стремящиеся к потолку шкафы, сверху донизу забитые фолиантами; многие из них были настолько толсты, что, казалось, не каждый меч способен перерубить их пополам. Некоторые из рукописей хранились только в библиотеке Алого Оплота – как правило, запрещенные, те, за обладание коими любого простолюдина или даже знатного человека ждет суровая кара.
На самом деле Амадиу и сам в точности не знал, что хочет отыскать средь пыльных страниц. Но после разговора с племянником какая-то мысль закралась в голову Амадиу и скреблась изнутри, не давая покоя, а он привык доверять подобному чувству. Лучше лишний раз ошибиться, чем потом сожалеть о бездействии. Почему-то мысли великого магистра крутились вокруг Мьезы, хотя он и не мог понять, по какой причине.
Для начала Амадиу бегло осмотрел список – а если быть честным, малую его долю – книг, содержавшихся в библиотеке ордена. Большинство рукописей содержали ничего не значащие каракули, написанные руками безумцев или шарлатанов, считающих себя приобщенными к каким-то высшим знаниям. Часть представляли собой достаточно безобидные писания об астрологии, эзотерики, нумерологии и других изотерических учениях. Размышления о влиянии небесных светил и чисел на судьбу человека, перепись давно забытых обрядов и суеверий, бестиарии…
И только совсем немногие книги были воистину опасны. На их страницах рассказывалось о черной магии и кровавых ритуалах, изготовлении смертоносных ядов, одна капля которых может отравить целый колодец, из самых безобидных на первый взгляд ингредиентов, способе встретить Человека в Желтом, способным исполнить любое желание, и многое другое. И хотя большинство Мечей – включая Маркела – считали все это выдумками, но не зря некоторые фолианты до сих пор запрещено было брать в руки даже магистрам…
Щурясь на выцветшие буквы, Амадиу раз за разом перелистывал пожелтевшие страницы, хрустевшие как сухой хворост, но не нашел ничего, что могло бы удовлетворить его любопытство. Амадиу захлопнул том и забарабанил пальцами по столу. Он, было, присмотрелся к ближайшим полкам, но о том, чтобы перекопать все это в одиночку не могло быть и речи – ему не хватит и десятка лет.
Размышления Амадиу прервал тихий кашель, донесшийся из-за его спины. Оглянувшись, Амадиу увидел смущенного парня, стоявшего на пороге. Руки его то лезли в карманы, то прятались за спину, то нервно теребили отороченную мехом шляпу.
– Прошу прощения если мы помешали, великий магистр. Командор сказал, что вы будете в библиотеке. Нам зайти позже?
– Не стоит, – ответил Амадиу и поставил книгу обратно на полку. – Я к вашим услугам.
Глава 7
Какая чушь! – воскликнул он, в сердцах сорвав колпак.
В гробу мы все будем равны – и герцог, и дурак…
Эльмин из Тирилля, «Последний сон поэта»
Начало осени, первые дни месяца Винограда – под ногами хрустящим ковром стелются опавшие листья, холода подкрадываются все ближе, уже отираясь у порогов, крестьяне начинают собирать урожай, а все благочестивые прихожане отмечают Священные Проводы. Согласно писаниям, именно в этот день тысячи лет назад бог света Феб объявил войну самим Падшим – темным демиургам, владыкам тьмы и ужаса, чьи настоящие имена забыты и прокляты в летах. Весь род людской неистово молился за Феба, желая, чтобы его поход увенчался успехом, и он как можно быстрее одержал победу – и молитвы были услышаны. Феб низверг Падших в Бездну, хоть и был смертельно ранен, и Проводы один из тех дней, когда люди поминают Отца и благодарят его за жертву, что он принес.
«Но для многих это лишь еще один повод набить животы и залить глотки», – подумал Матиас, сплетая пальцы. Сидя за столом на высоком помосте, он мог обозревать весь зал, внимательно наблюдая за пирующей знатью. Перед ним стояло блюдо с уткой, фаршированной виноградом, и обильно посыпанной душистыми пряностями – дичь уже успела остыть, но Матиас едва ли попробовал хотя бы кусочек. Виночерпий поспешил вновь наполнить опустевший кубок; сделав глоток, Матиас невольно цокнул языком: хоть он и всей душой презирал визрийцев и все, что с ними связано, но в виноделии имперцами не было равных. Напиток был слегка непривычен на вкус, но приятен: едва заметная кислинка придавала интересный тон, а щепоть специй оторачивала аромат.
– Мясо просто великолепно, ваше величество, – с набитым ртом произнес Сириль Русси, первый королевский советник, сидящий справа от Матиаса. – Так и тает во рту. Птица в этом году уродилась на славу. Жирная, еле-еле крыльями машет – хоть руками лови. Помнится, прошлой весной мы с девочками…
Полностью погруженный в собственные мысли Матиас лишь изредка кивал, даже не пытаясь вслушаться в слова Сириля. Матиас никогда не интересовался охотой – собственно, какая разница, каким образом еда попадает в тарелку? – а уж болтовня Сириля волновала его еще меньше. Высокой должностью при королевском дворе круглолицый любитель охоты был обязан плодовитым предкам, которым в свое время удалось породниться едва ли не с половиной знати Фридании; а семейные узы подчас решали вопросы лучше золота. По большей части от Сириля требовалось ставить формальные подписи, развлекать послов и почетных гостей (преимущественно тех, на кого Матиас не желал тратить хоть толику собственного времени), присутствовать на приемах, собраниях, празднествах и заниматься прочими не слишком важными, но довольно утомительными делами. Но если на советах Сириль обычно отмалчивался, лишь изредка пытаясь изобразить участие, то о своих «девочках» – собаках с вытянутыми мордами – и охоте мог говорить долгими часами.
Кажется, Сириль понял, что мысли Матиаса витают где-то вдалеке от псов и загоне дичи, так как теперь первый советник перевел свое внимание на маршала Бруно Герена – высокого худощавого рыцаря с острыми усами, походившими на щетку, что сидел рядом. В отличие от Матиаса Бруно с воодушевлением поддержал беседу, с хрустом ломая крылья птиц длинными кривыми пальцами, и запивая мясо вином из огромного рога.
Слева от Матиаса находилась верховная жрица Беатрис – невысокая женщина примерно его возраста, в скромном белом платье и голубом платке. Она тоже почти не притронулась к мясу, предпочитая тяжелой пище салат из овощей, мед и слабое вино, на две трети разбавленное водой. Пока Сириль и Бруно с воодушевлением обсуждали ловлю зверя на силки, Беатрис вела неспешную беседу о живописи с первым казначеем (а заодно и главой всей королевской канцелярии) Одилоном Дювалем.
Прямо напротив помоста располагалась большая деревянная галерея, что выстроили и расписали специально под праздник. Каждое изображение повествовало о каком-либо событии из жизни богов или святых: от вознесения Феба и Манессы на небеса, до смерти святой мученицы Амарэйнт, убитой во время Бароньей Смуты. Менестрели без устали играли весь вечер – одна мелодия плавно переливалась в другую; флейты, хорумы, лиры и арфы ласкали слух приятным унисоном, но даже музыка с трудом перебивала гомон и шум, стоявший до свода. «Птичий базар, – с презрением подумал Матиас, наблюдая за гостями. – Сними с них шелк, наряди в лохмотья и посади среди свинопасов и прачек – кто обнаружит подмену?».
Он скользнул взглядом по послам из соседних государств, что сидели за самым ближним столом, предназначенным для наиболее важных персон. Делегаты уже достаточно давно гостили в королевском замке, наслаждаясь роскошными покоями, лучшими угощениями и постоянными празднествами, зачастую проводившимися исключительно для их увеселения. Матиас не терял надежды склонить их выступить союзом против Визрийской империи, но пока они так и не пришли хоть к какому-то соглашению, помимо смутных обещаний и пространных разговоров. Но даже это гости преподносили с таким надменными и даже слегка покровительственным видом, что Матиас еле сдерживал в себе желание выгнать их куда подальше, отправив в спину какое-нибудь крепкое выражение, пускай и стыдясь таких мыслей – все же не пристало воспитанному человеку выражаться подобно пахарю.
«Глупцы. Думают, будто сожрав Фриданию, визрийцы остановятся – но нет. Имперцы саранчой пронесутся по всему континенту, оставляя после себя лишь пепел». Признаться, в приготовлениях к празднику Матиас с трудом сдержался от искушения посадить заклятых «союзников» со слугами, а потом извиниться за ошибку и вернуть послов в общий зал – шутка, конечно, была бы грубоватой, но забавной; однако Реджис сумел отговорить Матиаса от этой затеи, чем тот сейчас была даже рад. Не стоит опускаться до их уровня, он куда выше такой низкой мести.
Рядом с послами сидела высокая женщина с хищным лицом и тугой золотой косой, спадающей на грудь. Герцогиня Арлет Гарсот, вдова погибшего на войне Неля Тома, с чьим братом Матиас не так давно имел «удовольствие» вести беседу. Как ни странно, Гарсот почтила двор своим присутствием – Матиас был уверен, что она отвергнет приглашение. До Матиаса доходили слухи – точнее, их приносил Реджис – что Арлет отчего-то винит Матиаса в смерти мужа. Что за вздор? Нель выполнял свой долг, как и все те, кто встал против визрийцев, и уж если кого и следовало ненавидеть, так это иноземцев.
Госпожу Гарсот трудно было не заметить: одетая во все зеленое – от туники, нарочито небрежно подвязанной тонким поясом, и до ободка с поблескивающим изумрудом – выглядела она распустившейся лилией среди раскинувшихся вокруг красных, желтых и лиловых цветов, тем более, что ростом не уступала даже самым высоким мужчинам. Поймав взгляд Матиаса, Арлет приподняла бокал и поднесла к губам, а получив в ответ легкий кивок, вновь вернулась к беседе с делегатами.
За тем же столом также присутствовал герцог Дотэ вместе с супругой и старшим сыном, несколько магистров ордена Святых Мечей, наиболее богатые купцы, члены городского совета Контелесса – столицы Фридании – и другие почетные гости. Не хватало лишь Алана Лефевра – но, то неудивительно с его новыми «друзьями» – и Эрбера Отеса, которого, как сообщил гонец, поразила тяжкая хворь. Оставшиеся столы были заняты графами, баронами, виконтами и прочей знатью помельче; а также рыцарями, рядовыми Мечами и другими гостями, что были не так важны, чтобы сажать их за первые столы, но и не настолько ничтожны, чтобы отказывать им в приглашении.
Разнообразные блюда сменяли одно другое – бараньи ноги с черносливами, оленье рагу под винным соусом, супы из улиток и крольчатины, печеные яблоки фаршированные медом и орехами, нежнейшие фруктовые пирожные; но вот наступила пора развлечений: зал наполнили жонглеры, шуты, трубадуры и прочие артисты, что принялись ходить меж столами, веселя гостей и внося свою долю в общий гомон.
За лицедеями безмолвными тенями скользили слуги, меняя приборы и полотенца, поднося наполненные графины или чаши для мытья рук. Матиас был уверен, что каждый второй из слуг – если не все разом – соглядатай Реджиса, между делом улавливающий любое неосторожное слово, смешок или косой взгляд. Многие люди, развязав себе язык выпивкой, говорят куда более смелые вещи, чем решились бы на трезвую голову. И практически никто не обращает внимания на виночерпия, что в это время стоит за спиной с кувшином в руках.
«А зря».
За одним из столов между двумя молодыми аристократами, чьи имена Матиас не смог бы вспомнить даже под страхом смерти, сидел мужчина средних лет с орлиным профилем и прямой спиной. Судя по длинному почти до пят одеянию, напоминающему платье для сна, и смуглой темно-оливкой коже – гость из далекого Арракана. Незнакомец явно был в фаворе, удачно влившись в новое окружение – едва он замолкал, припадая к кубку, как мужчины, сидевшие вокруг, едва ли не падали со скамей от хохота, утирая слезы, почтенные женщины качали головами и хмурили брови, пряча улыбки за платками и веерами, а юные девушки не отрывали зачарованных взглядов от остроумного чужеземца.
«Коль разум мутен, час пришел, пора нырнуть мне вглубь. И лишь допив вино, пойму – на дне бокала с каплей остается суть…» – в памяти Матиаса вдруг всплыли строфы стихотворения одного арраканского поэта и философа, чьими работами он зачитывался в юности. Помнится, в свое время и сам Матиас исписал немало пергамента… Хвала богам, немного повзрослев, у него хватило ума вовремя избавиться от своих вирш, отправив их туда, куда им было самое место – в огонь.
Бруно в очередной раз опустошил рог и криком подозвал к себе виночерпию. Пока служанка суетилась с графином, Бруно подтянул к себе тарелку с цельным гусем и застучал по столу, призывая к тишине. Матиас взглянул на раскрасневшееся лицо Бруно, чей лоб покрыла испарина – со своим крючковатым носом и круглой головой с проплешью, торчащей на длинной тонкой шее, он напоминал огромного стервятника. Наконец, завладев всеобщим вниманием, Бруно схватил в руки гуся, закапав котту жиром, поднял птицу над головой и прокаркал:
– Тишину мне! Сегодня – священный день, а значит, время давать священные обещания. Я клянусь пред богами, что когда я вернусь в этот замок в конце зимы, вы увидите на моей пике голову Черного Принца, этого трахнутого козлом изменника. А если я совру, то провалиться мне в бездну ко всем Падшим. За короля!
С этими словами Бруно грохнул гуся обратно на блюдо, выхватил с пояса огромный нож и пронзил птицу насквозь. Разгоряченные гости, многие из которых по части выпивки не отставали от Бруно, с воодушевлением поддержали его слова, выкрикивая проклятия в сторону мятежников и славя Матиаса.
Но не все. Несколько человек остались предельно равнодушны к речи Бруно, так и не оторвавшись от чарок и разговоров; кто-то обменивался косыми взглядами, а некоторые и вовсе не скрывали кривые ухмылки. Смеялись ли они над напыщенностью слов Бруно или над их смыслом? Кто знает… Арраканец наблюдал за Бруно с нескрываемым любопытством, поглаживая острую бородку, а вот Арлет напротив, даже не подняла взгляд в сторону помоста, хоть Бруно всю свою тираду жадно пожирал вдову глазами.
Немудрено. Немногие мужчины оставались равнодушны к Валлонской Орлице —столь громкое прозвище Арлет получила еще в юности, разбив кувшин с водой о голову особо настойчивого ухажера – что слыла первейшей красавицей Фридании; помнится, не успела она отметить двенадцатые именины, как к отцу Арлет выстроилось столько женихов, что поставь их одного за другим, первый обивал бы порог владений семьи Гарсот, а сапоги последнего омывали бы морские воды. В числе потенциальных женихов был и Бруно – тогда еще простой рыцарь без земель и титула маршала. Но отец Арлет предпочел скрепить союз с домом Тома, и вскоре Нель и Арлет дали перед богами супружеские клятвы.