Из дневника Мартина Отеса
Раздался тихий, но настойчивый стук в дверь. Матиас Моро оторвал воспаленные глаза от распростертой на столе карты и потер виски. Боги, он и не думал, что его послание доставят так скоро. Да и гость, ждущий в коридоре, обычно не торопился принимать приглашения, ссылаясь на множество забот и пошатнувшееся здоровье. И если насчет первого трудно было поспорить – все же титул обязывал – то вот второй аргумент вызывал большие сомнения. Но деваться некуда – Матиасу предстоял невообразимо долгий, безумно трудный, совершенно точно неприятный, но, тем не менее, донельзя необходимый разговор.
Не успел он произнести хоть слово, как дверь открылась, и в комнату проскользнул невысокий сухой мужчина, чьи короткие жесткие волосы, напоминающие топорщащиеся вперед иглы, уже были покрыты изрядной проседью. Несмотря на возраст, ступал он по-кошачьи быстро и бесшумно, спину держал прямо, на худом лице его торчал вздернутый нос, а под тонкими и почти бесцветными бровями сверкали карие глаза. Амадиу Тома, великий магистр ордена Святых Мечей собственной персоной.
Даже не дождавшись приглашения, Амадиу занял стул напротив Матиаса. Что ж, положение великого магистра вполне допускало подобные вольности, хоть они и шли вразрез с придворным этикетом. Но Амадиу – пускай и воспитанный в весьма и весьма знатной семье – по духу своему был ближе к простоте солдата, чем к утонченности аристократа, и Матиас не ждал от своего гостя излишнего проявления светских манер. Матиас отставил в сторону помятую карту и произнес:
– Свет разгонит тьму…
– … ведь тьма не вечна, – закончил за него Амадиу девиз и приветствие Святых Мечей.
Матиас сплел пальцы, внимательно рассматривая Амадиу, хоть и видел его сотни, если не тысячи раз. Ярко-алый плащ до щиколоток с вышитым на спине гербом ордена – клинок с пламенем вместо лезвия на фоне восходящего солнца – застегнутый на серебряную брошь; под ним – белоснежная туника поверх камизы, грубые штаны да высокие сапоги. В руках он сжимал отороченную мехом шляпу, а из-под плаща выбивались двое ножен: на поясе висел меч, на груди – кинжал.
Матиас покривил бы душой, если бы сказал, что ему симпатичен Амадиу – в отличие от его покойного брата Неля, с которыми у Матиаса всегда были теплые отношения. С покойным старшим отпрыском семьи Тома Матиаса много лет связывали если и не дружеские – вряд ли бы он покривил душой, если бы сказал, что за столько лет обзавелся хоть кем-то, кого мог назвать другом – но довольно тесные связи, однако Амадиу был прямой противоположностью брату. Упрямство великого магистра раздражало, вольномыслие вызывало множество неудобных вопросов, а неслыханная дерзость стала притчей во всех языках, от севера до юга. Казалось, Амадиу рискнул бы поспорить даже с богами, явись они пред ним в своем сияющем обличии.
Но Матиас не мог не признать и достоинства Амадиу, благодаря которым тот смог достигнуть самой высокой ступени в ордене и заслужить уважение даже среди злопыхателей: искренняя преданность божьему делу, ум, такой же острый, как лезвие его клинка, и редкая на сегодняшний день честность. Амадиу не стал бы расшаркиваться перед человеком, которого считал недостойным своего общества, какой бы знатной и богатой персоной тот не был; многие называли это грубостью, но, как считал Матиас, лучше уж подобная дерзкая прямота, чем лукавые слова и лживые улыбки, коими он уже успел изрядно насытиться.
– Как вы доехали, великий магистр?
– С милостью богов, ваше величество.
Матиасу показалось, что по лицу Амадиу, разрезанному морщинами и шрамами, скользнула легкая усмешка. Матиас моргнул – но лицо Амадиу вновь стало непроницаемым, словно маска, отлитая из гипса. Матиас устало потер глаза — боги, он даже не мог припомнить, когда в последний раз их смыкал.
– На все их воля. Я надеюсь, орден процветает и здравствует?
– Посаженные зерна считают с урожаем, – Амадиу пожал плечами, будто Матиас поинтересовался, что великий магистр предпочитает на ужин.
– Воистину. Вина?
– Не откажусь.
Матиас не стал вызывать слуг, решив выказать своему гостю уважение, с трудом поднялся на ноги – боги, подагра делала невыносимым каждый шаг!.. – и, еле сдерживая гримасу боли, подошел к шкафу, наполнил два хрустальных кубка, вернулся обратно, поставил один из них перед Амадиу и осторожно уселся обратно.
– Я слышал, что у ордена в последнее время появляется все больше сторонников, что по доброй воле помогают братьям бороться со злом.
– Сторонников? Ах, вы про шайки вооруженных головорезов, с гиканьем носящихся по всей стране, – Амадиу поморщился. – Наемники. Гонятся лишь за наживой, хорошими намерениями там и не пахнет. Но пусть – пока не путаются у нас под ногами. Ржавый нож тоже может ударить в сердце.
– Вы говорите мудрые вещи, великий магистр.
Тонкие пальцы Матиаса забарабанили по столешнице, пока Амадиу наблюдал за Моро сквозь полуприкрытые веки. Матиас не раз слышал о том, что великий магистр – непримиримый фанатик, видящий все и вся лишь в черно-белом цвете. Кто-то напротив, распускал слухи противоположного толка, называя Амадиу праздным глупцом, пьяницей и распутником, занявшим свой пост за счет хорошего отношения с капитулом, удачного родства и счастливой случайности. Некоторые же считали Амадиу хладнокровным дельцом, который плевать хотел на дело ордена и всеобщее благо, утверждая, что все, что он делает, направлено исключительно на его благосостояние. Но видят боги, все они ошибались. Матиас солгал бы сам себе, если бы сказал, что знает Амадиу, но великий магистр ордена не фанатик, не пропойца и уж точно не простой жадюга, дорвавшийся до власти и использующий ее в своих целях.
А жаль.
С всеми ими легко можно было договориться, подарив то, что требуют их души. Одному – залить в уши сладкую ложь, другому – устроить бесконечные пиры и празднества. Рвущемуся до власти достаточно пожаловать какой-нибудь громкий, но бесполезный титул, а сребролюбивому – показать блеск злата. Но вот что хотел получить Амадиу, казалось, не знал никто. Вполне может быть, что он и сам того не ведал или тщательно скрывал свои желания.
Амадиу взял кубок в руки, задумчиво разглядывая танцующие на хрустальных стенках огоньки:
– Вы пригласили меня к себе ради того, чтобы угостить вином? В следующий раз просто пришлите в Алый Оплот пару бочонков.
Что ж, видимо, ему надоела игра в ничего не значащую дружескую беседу. Практически все, с кем Матиас имел дело в последнее время, могли долгими вечерами разговаривать о погоде, сортах вин, женщинах, сплетнях и прочих насущных вещах, ни на шаг не приближаясь к истинной причине их встречи. Амадиу Тома был из другой породы – тех, кто предпочитает сходу разрубить узел, чем пытаться его распутать.
– Несомненно, вы уже наслышаны о самозванце, смеющим называть себя сыном почившего Лоренса, храни боги его душу. Многие добрые жители Фридании пускают себе в уши его приторные, но лживые речи, тем самым отдавая души на откуп тьме. Обманом выдавать себя за последнего из рода Фабио, зная, что никто не может опровергнуть грязную ложь – кощунство и попирание наших незыблемых устоев…
Матиас сделал паузу, но Амадиу хранил молчание.
– … так могу ли я в случае чего рассчитывать на поддержку ордена, великий магистр?
– Поддержку? Хм, кажется, я понимаю, к чему вы клоните. И мой ответ – нет, – Амадиу перестал любоваться хрусталем и поднял взгляд на Матиаса.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Не сомневайтесь, что капитул полностью поддержит мое решение. Поднять оружие на собрата по вере – одно из самых гнуснейших преступлений, что может совершить простой смертный. Вам ли не знать это.
– Боюсь, мы с вами не совсем друг друга поняли, – Матиас откинулся на резную спинку и сложил руки на животе. – Я ни словом, ни мыслью не вел к тому, чтобы орден напрямую выступил против мятежников. Но, скажем, если Церковь Света признает Черного Принца еретиком…
Амадиу пригубил вино, облизнул тонкие губы и ответил:
– Объявить кого-то в ереси – весьма серьезное обвинение и должно иметь под собой хоть какие-либо основания, кроме как претензии на трон. Пускай и не обоснованные. Неплохое вино. Съель?
– Благодарю. Соронна. Но что это, если не еретичество? Идя против законного короля, мятежник нарушает все возможные священные заветы. Тем более, используя в своих корыстных целях доброе имя семьи Фабио и оскверняя их знамя, собирая под ним головорезов, бродячих рыцарей, дезертиров и прочий сброд. Подрывать изнутри нашу страну, когда мы еще не оправились от затянувшейся войны…
– … которую мы сами же начали и затянули… – будто невзначай вставил Амадиу.
– … с Визрийской империей – как еще это можно назвать? – закончил Матиас, не обратив внимания на слова Амадиу. Если он думает, что сможет вывести Матиаса из себя, то жестоко ошибается. – Вы как никто должны меня понимать.
Амадиу поставил кубок на стол и некоторое время молчал, поигрывая пальцами по тонкому стеклу, но потом заговорил:
– Что ж, если вы хотите моего мнения, то вот оно. Увы, но мой голос останется при мне. Если так человек, известный под именем Черный Принц проходимец, беспокоиться не о чем. Правда, как и дерьмо, – Матиас поморщился, – всегда выплывает на поверхность. Боги рассудят правых и не позволят нечестивцу занять престол. Но если он …
– Черный Принц – самозванец и предатель, – отрезал Матиас. – Единственный сын Лоренса погиб при родах вместе с матерью, спаси боги их души. Мы с вами оба знаем, как король любил свою жену и подозревать, что где-то в королевстве есть его бастард – неуважение к памяти его величества. У Лоренса не осталось никого, кто мог бы назвать себя его законным преемником.
– Но к счастью у Лоренса были вы, – Амадиу слегка наклонил голову, будто воздавая заслугу Матиасу. Он попытался, но не смог найти и тени усмешки на лице великого магистра. После он сделал еще один глоток и продолжил. – Орден уже помог короне золотом, но в стали вынужден отказать. Да и что братьям до передела власти, уж простите за прямоту? Мы служим богам, а не королям. Защищаем людей, а не чьи-то интересы. Война у нас своя и длится она много веков. Еще одну мы попросту не потянем.
Своими словами Амадиу ударил сразу по двум целям: напомнил Матиасу об огромной сумме золотых, что орден ссудил короне на борьбу с Визром, и намекнул на то, что в самом конце войны большая часть Святых Мечей отправились на помощь фриданским силам, чтобы помочь королю. К сожалению, Лоренс не послушал гласа рассудка и вместо отступления решил лично повести все силы в решающий бой, в котором Фридания потерпела сокрушительное поражение, а сам правитель, как и большая часть его армии, отправились к богам.
Но Амадиу все же лукавил – орден Святых Мечей едва ли не со дня своего основания влиял на политику, как внутреннюю, так и внешнюю. Ссориться с орденом было опасно даже для знатных родов – а нередко и сам король говорил с магистрами на равных – что уж говорить о куда менее влиятельных особах. Конечно, сейчас Мечи находятся не в лучшем положении, но слово их все еще имеет немалый вес, да и обученных воинов среди людей в алых плащах хватает.
– Как вы сами только что сказали, орден далек от дипломатических дрязг, – парировал Матиас, – но я слышал, что предателя и самозванца сопровождают немало ваших собратьев…
– Если вы думаете, что это мой приказ, то вынужден вас разочаровать, – пожал плечами Амадиу. – Мои братья просто выполняют свой долг. Мы защищаем простых людей от сил тьмы. Всех, – он заметно выделил это слово, – людей.
На каждый вопрос у него находился ответ. Логичный, без сомнения правильный, но, тем не менее, насквозь фальшивый. Как он не понимает – нельзя просто стоять в стороне, наблюдая за тем, как и без того ослабевшую державу буквально раздирают на куски. Боги, великий магистр либо и в правду самый большой в мире глупец, либо умело им притворяется. Устало вздохнув, Матиас потер виски и взглянул прямо в глаза Амадиу.
– Мне всегда было интересно, на чьей вы стороне, господин Тома.
– Я всегда был, есть и буду на стороне Фридании, – ответил он и большим глотком допил вино. – Думается, как и вы, господин Моро.
Еще некоторое время Матиас и Амадиу молча терзали друг друга взглядами, точно две статуи, но вот, наконец, первый отставил кубок и достал из кармана золотой колокольчик. Услышав звон, в комнату зашли несколько слуг, стоявших в коридоре, дабы проводить Амадиу на выход. Уже у самого порога, он оглянулся через плечо и дотронулся до шляпы:
– «Благо народа – высший закон», Матиас. Благодарю за вино. Мое почтение.
Произнеся это, он Амадиу сопровождении прислуги вышел в коридор. Матиас же тяжело вздохнул и промокнул платком мокрые волосы на обросшей тонзуре. Каждый разговор с великим магистром напоминал скорее поединок, чем беседу. А выматывал и того сильнее, хоть Матиас никогда в жизни и не держал в руках меч.
Матиас невольно задумался над последними словами Амадиу: «Благо народа – высший закон». Цитата Пирра Брилльского, известного мыслителя и философа. Что хотел сказать Амадиу? Упрекнуть? Задеть? Навести на какую-то мысль? На что-то намекнуть? Или просто заставить Матиаса провести ночь без сна, ломая голову? Ох, он многое бы отдал, чтобы хоть на миг заглянуть в мысли Амадиу…
Видят боги, Матиас всю жизнь посвятил своей стране и людям, ее населявшим, не жалея ни себя, ни своих сил. Но, несмотря на всего усилия Матиаса, всевышние, казалось, не внимали его молитвам. Война проиграна, казна в долгах, знать едва ли не в открытую грызут друг другу в глотки и дерзят короне, земли заполонили чудовища и колдуны, где-то на границах затаились имперцы, а теперь вдобавок еще и мятежники…
Нет, Фридания заслужила свою победу. Плевать – с Амадиу Тома и его орденом или без него. Фриды заплатили слишком много, чтобы с позором склониться перед захватчиками, как того требует император.
Но для начала следует разобраться с проблемами поближе. Матиас придвинул к себе карту и окинул ее опухшими глазами. Немного подумав, он встал со стула и осторожно подошел к шкафу, морщась от боли при каждом шаге. Вино лучше оставить на столе. Воистину, ночь обещает быть долгой и оно Матиасу еще понадобится. Но и излишне налегать на выпивку тоже не стоит – тот же Пирр говаривал: «Хмель как цепь, что ты сам затягиваешь на своей шее». Довольно мудрые слова для того, кто окончил жизнь, сломав шею, упавши с лестнице вусмерть пьяный…
– Ваше величество?..
От неожиданности Матиас, полностью погруженный в свои мысли, едва не выпустил из рук графин, разлив на пол несколько капель. Он оглянулся – около двери стоял чуть сгобленный мужчина, кутающийся в темно-желтый плащ, покрытый засохшими грязными пятнами. Заметив, что Матиас, наконец, обратил на него внимание, незваный гость сделал шаг вперед и коротко поклонился.
– Мне зайти позже?
Мотнув головой, Матиас жестом пригласил вошедшего за стол. Сняв капюшон, он показал на свет слегка вытянутое, гладко выбритое лицо. Аккуратно подстриженные волосы спадали чуть ниже ушей, узкий лоб разрезала сеточка морщин, но то не возраст оставил свой след – в полумраке его можно было принять за юношу, хотя прошлой зимой он отметил свой третий с половиной десяток. Однако в особенности выделялись его глаза – живые и ярко-синие; казалось, они без рук могли ощупать то, на что смотрели.
Перед Матиасом, сложив руки на груди, сидел Реджис Пти. Практически для всех прочих он был всего лишь сыном мелкого барона и королевским сенешалем, ведомым по всем хозяйственным делам и управляющим виночерпиями, прачками, кухарями и прочей обслугой. Но лишь немногие знали то, что именно он – глава им же созданной шпионской сети, опутывающей всю страну и ее пределы. В отличие от прочей знати, Реджис не гнушался заводить близкое знакомство с чернью: шлюхи, нищие, бродячие артисты, менестрели, корчмари и даже уличные воришки – через глаза своих сподручных Пти смотрел в замочную скважину на востоке, тогда как их ушами слушал то, о чем шепчутся на западе. Не пускаясь в излишние любезности, Реджис сходу перешел к делу:
– Мятежники стали лагерем около Валлона и, судя по всему, решили там задержаться.
– Сколько?
– Не меньше четырех с половиной сотен. Из них около трети женщин и детей, а также с три десятка Мечей, включая магистра Гаспарда. Прочие – несколько дюжин рыцарей, беглые крестьяне, наемники, дезертиры и…, – Пти на миг замялся, – совсем недавно в лагерь прибыл герцог Алан Лефевр во главе большого отряда. В том числе, он привел свои знаменитые длинные луки.
Матиас цокнул языком и застучал пальцами по столешнице. Все куда хуже, чем он предполагал. Известие о вероломстве Лефевра не сильно его удивило – Алан никогда не отличался порядочностью и всю войну с визрийцами отсиживался за стенами своего замка, не отправив на помощь войскам ни одного меча. От Реджиса Матиас знал, что много кто из мелкой знати поддерживал предателя – золотом, припасами или воинами – однако Алан первый, кто открыто высказал свою позицию. И это не могло не вызывать опасения – многие вассалы герцога могут вслед за господином нарушить священные клятвы и перейти под знамена мятежников, а если лже-принц перетянет на свою сторону хотя бы еще пару влиятельных людей…
Заметив взгляд Реджиса, которым он ласкал графин, Матиас протянул руку за и налил своему гостю вина. Поблагодарив Матиаса легким кивком, Реджис припал к кубку, дергая кадыком, а потом с шумом выдохнул и вытер губы тыльной стороной ладони. На длинном тонком мизинце сверкнул вычурный золотой перстень, выполненный в форме виноградины.
Сплетя пальцы, Матиас положил на них свой подбородок и задумчиво провел глазами по развернутой на столе карте. Самозванец, которого народ называет «Черным Принцем», судя по всему, движется на юг. Интересно, куда он хочет добраться? Наиболее выгодно ему было бы объединить силы с Лефевром и попытаться захватить пару фортов на землях герцога Ривьера – тот хоть и всегда поддерживал законную власть, но войск у него маловато и, думается, с лезвием у шеи и мятежниками под стенами он предпочтет стать предателем, нежели мертвецом. Но тогда бунтовщиками необходимо повернуть в совершенно другую сторону, а они упрямо двигаются к землям, что заняли имперцы.
– Один из моих людей слышал, что у Черного Принца есть доказательства его родства с… – нарушил молчание Реджис, но в ответ Матиас лишь отмахнулся.
– Ты и впрямь поверишь какому-то проходимцу? Уверяю – он будет рассказывать что угодно, лишь бы как можно больше людей поверило в его россказни. Доказательства? Чушь! Подделка и не более.
Реджис не стал спорить, лишь пожал плечами. Отставив кубок, он наклонился к карте и ткнул в нее аккуратно подпиленным ногтем:
– Основные силы визрийцев отступили назад к сердцу империи, но они все еще держат несколько наших крупных крепостей у южных границ. А чем славятся имперцы, так это логистикой – маршировать они могут днями напролет, так что им не понадобится много времени перебросить подкрепления. Если Дементий решит нанести удар, то пройдет сквозь Фриданию ножом сквозь масло и возьмет столицу еще до середины зимы. Я опасаюсь, что мятежник может заручиться поддержкой императора и единственное наше спасение – опередить Черного Принца. Если прямо сейчас начать переговоры, то мы сможем…
– Я не собираюсь договариваться с иноверцами и захватчиками, которые убили нашего доброго короля и предали огню наши земли, – чеканя каждое слово, ответил Матиас. – И впредь попрошу тебя больше не начинать подобного разговора. Иначе он может стать последним.
Реджис приподнял брови, поджал губы и, судя по всему, хотел возразить, но потом лишь выдавил слабую улыбку и произнес:
– Как вам будет угодно. Но все же, положение наше хуже некуда и я, увы, не вижу предпосылок, чтобы оно улучшилось. Почти вся морская торговля шла через Гисс. Ссора с покойным Хардегудом и так свела ее практически на нет, а его старший сын, что давеча надел корону, уже принял у себя визрийских послов – так что об этом источнике дохода можно позабыть. Нас могли бы спасти договора с Союзом, но девять из десяти сухопутных путей контролируют марионетки императора, а те, кто еще осмеливается вести с нами дела, вот-вот оборвут все сделки, боясь навлечь на себя гнев Визра. Одними налогами сыт не будешь – тем более, что предыдущий год, по сути, мы потеряли, а этот выдался довольно скудным.
– Пускай урожай и не радует глаз, но не сомневаюсь, что все наши подданные с радостью пожертвуют лишнюю горсть зерна, чтобы помочь родному королевству, – произнес Матиас, сделав вид, что не заметил, как Реджис скривился. – Что же касается внешней политики – как раз сейчас я веду переговоры с послами Нирании, Кетании и представителями Вольных Городов из Лоргардена и Верхнего Норра.
Реджис лишь хмыкнул, не сдержав кислой гримасы, но Матиас вряд ли мог винить его в этом, сам не до конца веря в то, что сможет добиться хоть какого-либо успеха. Нирания, и Кетания – мелкое государство и небольшое княжество – просто пытаются усидеть на двух стульях разом, сохранив добрые отношения с Фриданией, но при этом угодив императору, так что Матиас мог только надеяться на мало-мальски выгодный союз. Что касается же Союза Вольных Городов, то они хотя бы не пытаются строить из себя порядочных людей, прямо заявляя о том, что выберут того, кто предложит более выгодные условия. И Матиас не сомневался, что визрийцы с лихвой перекроют все его предложения – не золотом, так силой. Да, каждый из городов союза обладает мощной армией и высокими стенами – но спасет ли она от многотысячной рати императора? Вряд ли.
Еще какое-то время Матиас и Реджис обсуждали дворовые дела, куда более пустяковые, но все же необходимые. Матиас хоть немного отвлекся от тяжких мыслей, выбирая блюда, которые подадут в Проводы, да раздумывая, как рассадить гостей – к слову, Реджис показывал себя великолепным шпионом, но и со своими официальными обязанностями тоже справлялся блестяще – но вот Реджис, наконец, встал со стула, поклонился и выскользнул в коридор.
Едва за ним закрылась дверь, как Матиас тяжело вздохнул и потер виски, ненароком бросив взгляд на закрытое окно, за которым мир уже погрузился в густое черное варево тьмы. Подойдя к нему, еле слышно крякнув от боли, Матиас слегка приоткрыл ставни, впуская в комнату холодный ветер.
Он окинул взглядом раскинувшийся под замком город – вспыхивающие тут и там фонари, свечи и факелы напоминали о старых легендах о блуждающих огоньках, заманивающих неосторожных путников на болотах. Видят боги – Матиас не просил взваливать себе на плечи ношу тяжестью в целое королевство… Но если такова божья воля – он донесет ее до конца.
Глава 4
… что же можно сказать о причинах, послуживших поражению Фридании?
Безусловно, первой на ум на ум приходит острая проблема со снабжением: привыкнув вести бой на своих землях, редкий командир задумывался о том, чтобы пред походом запастись пропитанием, чистой питьевой водой, сухой одеждой, болтами, стрелами, одеялами, сменными лошадьми и прочими вещами, которые, быть может, на первый взгляд кажутся не столь важными, но без коих любая длительная кампания заранее обречена на провал. Тем более, что фриды, за многие годы не сталкивающиеся с серьезным соперником, были столь уверены в скорой победе, что надеялись вернуться домой еще до первых заморозков.
Когда же война затянулась и армию Лоренса начали прореживать бесхлебица и холода, немало людей сбежали именно из-за начавшегося голода; прочие же были вынуждены приобретать еду у местного населения, а то и вовсе не брезговали открытым грабежом. Что уж говорить, многие крестьяне, едва завидев на горизонте знамена – неважно, зеленые или красные – спешили скрыться в лесах вместе со всем скарбом и скотом.
Также стоит отметить, как разительно отличался подход к организации войска – пока визрийская армия подчинялась строгой иерархии, во фриданской постоянно вспыхивали междоусобицы. Вассал, собравший под стяг несколько крупных копий, мог спокойно игнорировать приказы своего сеньора, который привел за собой меньшее число людей; а некоторые и вовсе не стеснялись разбираться со старыми обидами прямо на поле боя, ударяя в спину кровных врагов или устраивая свару посреди лагеря.
Конечно, прибытие Святых Мечей – хочу напомнить, что в те годы едва ли не каждый член ордена обладал незыблемым авторитетом – временно помогло королю навести какой-никакой порядок, но, увы, как мы все уже знаем, этого оказалось недостаточно.
Однако, время показало, что и у Визрийской империи дела шли далеко не так гладко, как могло показаться на первый взгляд…
Бруно Тош, «Война змеи и солнца»
Люди на площадь набились как сельди в бочку и продолжали стекать ручейками с улиц и переулочков: босоногие сопляки, нищие, крестьяне с детьми, ряженые бабы под руку со своими содержателями и слугами, пузатые торгаши, менялы в зеленых кафтанах, сапожники, кровельщики и прочие мастера с учениками, неприметные типчики с быстрыми глазами и ловкими пальцами, вынюхивающие полные карманы, и даже несколько святош.
Казалось, вся Мьеза собралась поглазеть на то, как несколько человек сегодня лишатся голов. Стефан бесцеремонно ткнул какого-то дылду в бок и спросил, в чем, собственно, обвиняют приговоренных. Тот бросил на него недовольный взгляд, видимо, боясь пропустить начало веселья, но все же свистящим шепотом произнес одно слово: «Предатели».
Стефан вытянул голову и попытался разглядеть, что творится на помосте, но не смог ничего увидеть за спинами других людей. Оглядевшись по сторонам, он поплевал на ладони и без труда залез на ближайшее дерево. Не удивительно, что эта идея пришла в голову не только ему одному – помимо ветвей, опасно склонившихся к земле под гроздьями зевак, некоторые люди залезали на крыши домов или свешивались из окон.
На эшафоте находилось семеро, но казнить собирались лишь троих – вихрастого парня, толстяка и бородатого крепыша. Помимо бедолаг, чьи руки и головы были закреплены в колодки, на подмостках стояли: палач – огромный верзила в красном капюшоне, сжимающий в бугристых руках топор, какой-то расфуфыренный франт (Стефану он сразу не понравился – похож на тощего индюка), прохаживающийся туда-сюда, короткостриженая девушка в белой хламиде – судя по медальону, Посвященная – и невысокий старик с крючковатым носом, то и дело промакивающий плешь платком.
Франт оглядел толпу («Да и пахнет от него, наверное, как от бабы») и с шумом прочистил горло. Спустя несколько мгновений он поднял руки к небу, призывая людей к тишине, и завопил надрывающимся голоском:
– Добрые жители Мьезы! Все мы знаем, что жизнь наша таит множество опасностей – леса и пещеры кишат чудовищами, колдуны отравляют колодцы и похищают детей, а шайки разбойников стерегут вас на ближайшем тракте. Но не меньшее зло притаилось прямо у нас под боком – да, да, милейший господин в синем камзоле! именно рядом с вами! – и зло это пытается столкнуть нас с пути истинного, скрывая свои помыслы под маской благочестия. Нечестивцы среди нас и получить они хотят ни больше, ни меньше – наши души!
По толпе прошел легкий гул, но Стефан лишь лениво зевнул. Он не какой-нибудь тупой пентюх, чтобы его впечатлили заумные словечки от подобного заморыша. Стефан не помнил, чтобы кто-то хотел заграбастать его душу (если она вообще существует – в подобных вопросах он соображал с трудом, это лучше спросить Мелэйну), но вот его задницу пытались слопать не единожды. Однако Стефан ни разу не слышал, чтобы хоть кто-нибудь беспокоился о спасении его седалища. Тем временем, франт продолжил:
– Кто эти трое? Может быть, вы узнаете в них своих соседей, знакомых по кружке или даже друзей. Но не дайте себя обмануть! Они – гнусные предатели, – он скривился, будто даже произносить это слово было ему противно, – которые плели интриги против его величества Матиаса Моро – первого советника и королевского регента, сменившего на престоле погибшего короля Фридании, всеми нами любимого Лоренса II Фабио, также известного как Лоренс Добрый, сына…
Из толпы донеслось несколько криков, которые красноречиво и просто выразили мнение насчет «его величества первого регента», или как его там кликали. Стражники бросились было искать наглецов, но с тем же успехом они могли ловить блох в гриве кобылы. Некоторые зеваки поддержали крикунов, другие полезли на них с кулаками, и площадь едва не захватила массовая драка. Подождав, пока стража не утихомирит особо распалившихся людей, «индюк» вновь закричал:
– Все они денно и нощно вносили смуту в наши ряды, пытаясь разъединить нас, ослабить, очернить доблесть нашей победоносной войны…
Услыхав его слова, Стефан не сдержал кривой ухмылки. Едва ли не две трети фриданского войска осталось гнить в земле от мечей имперцев, морозов, голода и болезней, а вернувшиеся представляли собой жалкое зрелище из калек, пьяниц и бродяг. Часть южных земель сожжены дотла или заняты визрийцами, а его корольничество Лоренс так и не вернулся с поля боя, оставив корону какому-то советничку. Действительно, такую войну иначе как «доблестной» не назовешь.
— … призывали поддержать самозванца, смеющего называть себя королевским отпрыском, ставленником богов и законным наследником престола. А за измену лишь одно справедливое наказание, – франт замолчал и обвел толпу выпученными как у жабы глазами. – Смерть!
Возгласы нескольких недовольных погрязли во всеобщем одобрительном реве. Может быть, кто-то недолюбливал «его величественного регента», не считал помершего Лоренса добрым или вообще чхать хотел, кто там греет задницу на троне (собственно, сам Стефан придерживался именно такого мнения), но хорошее зрелище любили все. Высокий мужчина, стоявший у дерева, где сидел Стефан, посадил своего малолетнего сына на шею, дабы тот ничего случайно не упустил, а задние ряды начали напирать на стоявших спереди, к недовольству последних. Едва франт умолк, как слово взял старик – достав из-за пазухи длинный пергамент, он откашлялся и забубнил: