– Согласен, – после некоторого раздумья кивнул Раймунд под недовольное ворчание Дидьена. – Спешить не стоит, но и промедление тоже опасно. Я думаю, Моро захочет нанести ответный удар, так что мы должны быть готовы его отразить. На стороне короны совершенно точно выступит герцог Отес – а о богатстве его семьи, думаю, пояснять не нужно. Дадим ему хотя бы один лишний день – и он скупит столько мечей, что попросту задавит нас числом.
– Один мой воин стоит десятерых наемников, – фыркнул кряжистый рыцарь с огромным шрамом через все лицо.
– А если их будет одиннадцать? – возразил пожилой мужчина с длинными седыми усами. – И не стоит забывать о других семьях – многие из них будут выжидать до последнего, чтобы в самый последний момент поддержать победителя. Надеюсь, Гарсот будет сражаться за нас? При всем уважении, без нее у нас мало шансов.
– Насчет госпожи Гарсот я бы беспокоился в последнюю очередь, – произнес Раймунд и обратился к кому-то в дальнем углу. – Роланд, как скоро герцогиня почтит нас своим присутствием?
Из-за спин прочих вперед выступил широкоплечий высокий мужчина с короткими волосами цвета молодой коры; лицо его – правильное, с грубым подбородком и легкой щетиной – покрывал легкий загар, а одет он был в потрепанный гамбезон, что явно побывал не в одном сражении, и длинный до земли плащ с серебряной застежкой в виде ракушки.
– По моим сведениям, госпожа Гарсот уже в пути. Она, скажем так, завершила все свои дела и вскоре посетит нас лично, чтобы познакомиться с вами и закрепить союз, принеся клятву верности.
«Небось, соскучилась уж без ездока кобылка», – пробормотал себе под нос какой-то низкорослый тучный барон. Этьен не понял шутки, но отчего-то она вызвала несколько громких смешков и пару возмущенных шиков; но Роланд, казалось, не обратил ни малейшего внимания на слова барона и тут же отступил назад в тень.
– Рад это слышать, – кивнул Раймунд и обратился к Гаспарду. – Магистр? Мы можем рассчитывать на поддержку ордена?
Взгляды присутствующих устремились на последнего – все, даже Этьен, который мало что понимал в полководческом деле, понимали, что Святые Мечи могут склонить чашу весов в пользу того, кого поддержат; Гаспард некоторое время молчал, покусывая губу, но, в конце концов, ответил:
– Скажу честно – не думаю, что капитул ордена примет однозначное решение. В наших рядах служат люди как лояльные короне, так и поддерживающих вашу персону. Мы потеряли множество братьев на войне, и вторая может обернуться для нас крахом. Но на самом деле все зависит от Амадиу – голос великого магистра стоит многого, а если учесть, что Арлет Гарсот его невестка… Во всяком случае, скажу так – худшее, на что вы можете рассчитывать, так это то, что мы просто отойдем в сторону.
– Ваш ответ ясен и вполне понятен, – ответил Раймунд. – Надеюсь, что вскоре я смогу переговорить с господином Тома с глазу на глаз. Что же прочие? Кто еще хочет высказаться?
Желающих оказалось множество и в итоге бурные обсуждения прошли почти до полуночи. Некоторые рассуждали, сколько пехоты, лучников и всадников они смогут прислать под знамена Раймунда; те, кто не имел возможности помочь сталью, на пальцах подсчитывали запасы серебра и золота, либо же обещали оказать помощь припасами. Многие аристократы клялись склонить на сторону Раймунда последователей Моро, имея средь них родственников и знакомых, кто-то в предвкушении скорой победы начал выторговывать себе титулы, земли и замки, и тут же обменивать их меж друг другом. Споры были горячи, слуги сбивались с ног, меняя бочонки с вином и пивом, так что к тому времени, как совет начал расходиться, голова Этьена кружилась, а ноги точно налились свинцом.
Но едва последний рыцарь скрылся за пологом, как Раймунд, не взяв ни мгновения передышки, начал вести переговоры с имперским послом. Раймунд желал получить поддержку немедля – не ранее того, как он присягнет императору, отвечал визриец. Чем дольше они будут тянуть пса за хвост, тем больше потеряют людей, понимает ли он это, имперский недомерок, ввязался Дидьен – звучит вполне благоразумно, но император ясно дал знать, какова его воля. Быть может, господин сомневается в честности наших слов? Мы не безродные бродяги, чтобы ими раскидываться, возразил Лефевр – ни в коей мере не сомневаемся в вашей честности, однако уговор есть уговор.
Но, в конце концов, обе стороны сумели прийти к соглашению. Визрийцы пришлют сотню пеших воинов и пятьдесят лучников, что сейчас находятся в одной из приграничных крепостей; Раймунд же, не медля, отправится в Визр – столицу империи – чтобы заключить союз и вернется во Фриданию в первом месяце зимы, чтобы начать войну против узурпатора. Во время отъезда Раймунда армию свою он оставит на Лефевра и Дидьена – каждый из них, судя по кислому виду, надеялся, что за главного будет именно он – а визриец со слугами и стражей откланялся и отправился к себе в шатер.
– Ступай, Этьен. Мы выедем рано утром, – произнес Раймунд, когда Лефевр и Дидьен вышли наружу, старательно избегая друг друга.
– Хорошо, но… – замялся Этьен, которого до сих пор мучил один вопрос.
– Что-то не так?
– Откуда вы узнали про то, что короля чуть… – начал было Этьен, но тут же и сам обо всем догадался, хотя Раймунд не успел произнести ни слова. Этьен вздохнул: – Тяжелые решения…
– Да, – произнес Раймунд. – Иногда приходится выбирать меж двух зол – и поверь, выбор этот будет не из легких. Но иначе нельзя.
Этьен покинул шатер в довольно смешанных чувствах и невольно поежился, с головой окунувшись в ночную прохладу. Этьен зевнул и уже направился было спать, как решил напоследок заглянуть к лекарям – сегодня он так и не успел навестить того бедолагу, а вдруг ему стало лучше и он очнулся? Конечно, уже довольно поздно, и знахари наверняка погонят Этьен прочь – но может он сумеет глянуть одним глазком, никому не помешав.
Решив сократить путь, Этьен свернул меж палаток, от которых доносился мощный храп, как вдруг неподалеку послышалась какая-то возня и тихий разговор. Этьен выглянул из-за шатра, вгляделся в темноту и, едва облака подвинулись, проливая на землю лунный свет, он увидал Роланда, что стоял возле дерева, опираясь на него одной рукой. Поначалу Этьен подумал, что тот просто справляет надобность, но тут заметил бледное лицо того самого барона, отпустившего колкость в сторону герцогини Гарсот – Роланд без каких-либо видимых усилий прижимал барона спиной к стволу, держа его за кадык, пока тот извивался словно насекомое, пришпиленное булавкой.
– … да как ты смеешь? – просипел барон, трясясь то ли от гнева, то ли от страха. – Одно мое слово и ты…
– А успеешь ли ты его сказать? Я чуть сожму пальцы, – хрип барона превратился в еле слышный писк, – и ты упадешь на землю с раздавленной глоткой. Не скажу, что это доставит мне особое удовольствие, но и сожалеть о твоей смерти я буду, быть может, до утра. Не дольше.
– Я… я приношу искренние извинения за слова, сказанные про Арлет… госпожу Гарсот, – произнес барон, с трудом выдавливая каждое слово. – Боюсь, мой язык иногда… скажем так, несется впереди ума.
– Извинения приняты, – благосклонно кивнул Роланд и разжал хватку.
Барон рухнул наземь, а через мгновение его и след простыл – Роланд же накинул капюшон и направился прямиком в сторону Этьена. Тот спрятался в тени – Роланд быстрым шагом прошел мимо, и Этьен уже было подумал, что остался незамеченным, как Роланд оглянулся через плечо, подмигнул и скрылся в ночи. Этьен же поспешил продолжить путь, ведь более медлить было нельзя; все ж ему еще предстояло собраться в дорогу, да и поспать было бы неплохо. Если завтра они и станут привалом, то только для того, чтобы перекусить, и вряд ли это случится раньше полудня.
Наконец, Этьен добрался до продолговатого шатра, что находился практически на другом конце лагеря. Уже на подходе Этьен учуял тяжелых запах душистых трав и едких настоек, которые, казалось, насквозь пропитали воздух вокруг; но и от вони была польза, так как она неплохо отпугивала от палатки комаров, мошкару и прочих надоедливых букашек. Этьен осторожно откинул полог и вошел вовнутрь, но не увидал ни лекарей, ни цирюльников – лишь низкие грубо сколоченные кровати, стоявшие рядами, на которых разместились хворые и раненые; многие из них всего лишь подхватили сыпь или разбили голову, упавши с лошади, но вот некоторые, судя по редкому прерывистому дыханию, были на волоске от того, что отправиться к предкам.
Хоть шатер и освещали только редкие тусклые лампы и подсвечники, стоявшие на бочках и тумбах то тут, то там, но, чуть привыкнув к темноте Этьен даже смог начать различать лица. Осторожно крадясь мимо постелей – не столько боясь, что его застукают, сколь ни желая попусту тревожить и без того обессиленных людей – Этьен пристально всматривался в каждого больного, однако нигде не видел чудом выжившего утопленника. Кровать, где тот обычно лежал, пустовала, а тоненькое шерстяное одеяло валялось смятым на полу подле – видимо, боги все же забрали несчастного к себе.
Этьен горестно вздохнул и уже было развернулся в сторону выхода, как вдруг заметил кое-что странное – вдоль спинки кровати тянулись длинные царапины, точно кто-то изрезал ее ножом, а вокруг на земле виднелись довольно странные следы, напоминающие скорее звериные лапы, чем человечьи стопы, хоть и более вытянутые. И не успел Этьен поразмыслить над тем, что увидел, как услыхал чавкающие звуки, доносившиеся из дальнего угла, огороженного занавесами, где цирюльники и знахари вставляли суставы, выламывали гнилые зубы и пускали кровь. По спине Этьена волной пронеслись мурашки – а что если в палатку забралась лисица, волк или даже медведь? Поначалу он хотел сбегать за кем-то из воинов, но потом подумал, что за это время хищник вполне может кого-то загрызть; да и не пристало королевскому оруженосцу бегать от зверя, точно испуганный малец. Этьен собрался с духом, достал из ножен меч, снял с ближайшего табурета подсвечник и, подойдя поближе, осторожно отодвинул одно из покрывал.
Поначалу он увидал лишь грязный стол, весь покрытый бурыми пятнами и следами от ножовки, в углах которого были крепкие кожаные ремни, которыми закрепляли запястья и щиколотки. Звуки доносились прямо из-под него – Этьен опустился на корточки, протянул свечу и с облегчением выдохнул, увидав не зверя, а обнаженного мужчину, который лежал на земле и чем-то чавкал. Этьен поначалу решил, что кто-то из занемогавших помутился разумом. Этьен поставил подсвечник рядом с собой и протянул руку, чтобы потрепать мужчину по плечу, но потом глаз его зацепился за сапог, валяющийся на земле. Однако спустя миг он уже понял, что сапог надет на чью-то ногу – Этьен пригляделся и вздрогнул, уткнувшись взглядом в пустые холодные глаза лекаря, который смотрел прямо на него, раскрыв рот в беззвучном крике: лицо его окоченело в маске ужаса, а из черной зияющей раны на месте кадыка свисали алые нити.
Этьен замер, не зная, что делать, а после, когда раздалось тихое рычание, перевел взгляд обратно на мужчину. Им оказался тот самый утопленник, который и впрямь пришел себя; но рот его, ровно как и руки, были перепачканы кровью, а глаза поблескивали дикими огоньками. В горле Этьена мгновенно пересохло; он кое-как поднялся на ноги, чувствуя, как колени начинают предательски дрожать, и попытался отступить назад, понимая, что должен закричать, но был не в силах вымолвить и звука.
Мужчина тоже поднялся, возвысившись над Этьеном почти на две головы – и только сейчас он увидел, что руки бывшего утопленника удлинились, начав свисать чуть ниже пояса, на пальцах проросли широкие плоские когти, все тело покрылось мелкой темно-коричневой шерстью, а изо рта торчали изогнутые желтоватые клыки. То существо, в которое превратился утопленник, с шумом втянуло ноздрями воздух, а после мелко-мелко задрожало, вцепившись лапой в стол – и спустя миг кожа его треснула под раздувавшимися мышцами, брызнув кровью, голова начала вытягиваться, превращаясь в некое подобие тупой волчьей морды, нос сплюснулся, а уши заострились; видимо, превращение было весьма болезненным, так как все это время мужчина тихо поскуливал, но потом, поднял глаза на Этьена и издал тихий рык.
– Это… это же… я… – пролепетал он, делая шаг назад. – Вы меня помните? Я же… спас…
Видимо, из-за ужаса разум его помутился, так как он только сейчас понял, что пытается разговаривать с чудовищем. Этьен никогда не видел подобных тварей своими глазами, но многое слышал о них из полуночных баек у костра. Ужасная тварь, что поначалу можно принять за то, кем она была раньше, ведомая лишь жаждой крови; не человек, но и не зверь – один из солдат говаривал, что в сию тварь превращаются братоубийцы, которых проклинают сами боги. Мало-помалу такие мерзавцы теряют людской облик, ходить начинают на четырех конечностях и жрут только сырое мясо, чтобы, в конце концов, превратиться в…
Волколака.
Лишь когда тварь уже тянула к нему когтистую лапу, Этьен скинул с себя оцепенение, развернулся на одних каблуках и бросился прочь. Сзади послышался яростный рев – а со всех сторон донеслись брань и стоны проснувшихся. Этьен зацепился башмаком за ножку кровати, упал и клацнул зубами – оглянувшись, он увидал, как волколак ступает к нему широкими шагами, чуть сгорбившись и раскрыв пасть, из которой на подбородок стекала нить мутной слюны. Жизнь Этьену спас незнакомый мужчина – а точнее, отдал за него свою. Он заорал во всю глотку и в ужасе вскочил на ноги, тыча пальцем в чудовище – через миг крики несчастного превратились в бульканье, когда волколак прыгнул на бедолагу, прижал к земле и припал зубами к его шее.
Этьен выскочил наружу, спешно огляделся и вдруг понял, что крики доносятся не только из шатра, но по всему лагерю. Мир вокруг встал на уши – тут и там метались полураздетые воины, не понимающие, что происходит, многие из них успели захватить оружие, но не надеть штаны; бешено ржали кони, что сорвались с привязи и теперь носились меж палатками, едва не затаптывая конюхов, которые пытались их поймать, а испуганные пытались успокоить плачущих детей.
– Визрийцы! Предатели! – раздался откуда-то истошный вопль.
– Моро, мать его! – отозвался ему другой голос.
– ВОЛКОЛАКИ! – взревел кто-то.
И, к несчастью, прав оказался как раз последний. Раздался громкий треск —Этьен оглянулся и увидал, как целый кусок частокола рухнул прямо на одного из солдат, который не успел даже вскрикнуть, а сквозь проем начали перебираться огромные тени, что моментально разбежались во все стороны – и вот лагерь охватил полнейший хаос. Твари врывались в шатры и палатки, рвали в клочья людей, гнали лошадей и переворачивали телеги; волколаки косой неслись по лагерю, сея смерть везде, где появлялись, а вокруг завыли трубы и гремели трещотки; один из волколаков – огромный даже по меркам прочих чудищ – поднял ввысь вытянутую морду и издал такой громкий вой, что Этьен едва не рухнул наземь со страху, а тварь, тем временем, прыгнула на ближайшего воина, который в последний миг успел лишь осенить себя полукругом, и вцепилась ему в лицо.
– А ну живо дуй отсюда!
Молодой воин с силой дернул Этьена за плечо, однако он не успел ничего ответить, как из лекарского шатра, прихрамывая, выскочил босоногий старик. Он выпучил глаза и открыл было беззубый рот – а через мгновение уже пал на землю с проломленным черепом. Бывший утопленник же, не мешкая, тут же бросился прямо на Этьена. Тут бы и пришел ему конец – так как он вновь застыл, словно статуя, чувствуя, как ужас сковывает каждую его мышцу – но воин, стоявший подле, успел оттолкнуть его в сторону и поднять копье. Тварь заверещала, ухватившись за древко, торчащее из брюха, но едва парень выдернул острие и замахнулся для второго удара, чтобы добить тварь, как на помощь волколаку пришли несколько сородичей и спустя мгновение начали рвать парня на части.
Этьен поднялся на ноги и побежал так быстро, как мог, пока сердце его колотилось бешеным барабаном; он и сам не знал, куда бежит и пару раз едва не попал под копыта взмыленных лошадей, что неслись, не разбирая дороги. «Этого не может быть, этого не может быть, этого не может быть», – стучало у него в голове, но, увы, весь этот кошмар происходил наяву. Вот волколак склонился над телом Меча, не успевшего даже надеть доспехи; однако едва тварь вцепилась зубами в загривок покойника, как из тени вылетел другой воин ордена, что мощным ударом топора перерубил волколаку позвоночник, а вторым отправил назад в бездну. Меч кинул последний взгляд на павшего собрата, выпустил застрявшее в теле твари оружие, ухватил с земли палицу и бросился на помощь нескольким мужчинам, которые, встав полукругом, защищали рыдающих женщин от волколаков, кое-как держа их на расстоянии пылающими головешками и поленьями.
Этьен пробежал мимо большого шатра с зелеными знаменами, что занимали визрийцы. Подле полога лежали несколько мертвых имперцев и подрагивающий в последней агонии волколак, которому снесли полморды; а внутри было настолько светло, что Этьен сквозь ткань мог увидеть, как какой-то мужчина – судя по всему, посол – стол на коленях и быстро-быстро кланялся приближающейся к нему горбатой тени, будто пытаясь вымолить себе жизнь. Но вот силуэты их слились в единое целое, вверх взлетела когтистая лапа – и через мгновение на стену шатра брызнула темная струя.
Откуда-то раздался девичий крик – и Этьен застыл как вкопанный, вспомнив про Катрин. Разве сможет простой сапожник защитить семью от подобных чудовищ? Конечно, воины давали тварям ожесточенный отпор – пускай и потеряв немало людей за время неразберихи – но что если они не успеют прийти на помощь всем? Трусливая часть Этьена кричала ему в ухо: «Беги! Прячься! Забейся в ближайшую щель, пока все не кончится!»; более благоразумная уговаривала: «Найди Раймунда и держись господина! Ты – оруженосец!»; но вот другая – та, о существовании которой Этьен и не подозревал – твердо стояла на своем: «Спаси ее».
Этьен спрятался за угол большого шатра, сжал рукоять меча до боли в пальцах, и медленно досчитал до десяти – так Жинель учил его делать перед боем, когда «Ты не знаешь, чего хочешь больше – обделаться и рухнуть наземь или в обратном порядке» – и решительно направился в ту часть лагеря, где жила обслуга и прочая чернь; Этьен внимательно глядел по сторонам, шарахаясь от каждого шороха и замирая, видя где-то мелькнувшую тень. Но, похоже, этой ночью боги благоволили Этьену, ведь более он не встретил ни единой твари, которые, видимо, не успели сюда добраться – а вой, горны и вопли звучали все дальше и дальше. Однако радость Этьена была преждевременной – он вышел на обширную поляну, где полукругом стояли несколько шатров, и уже было двинулся между ними, как по левую руку раздался приглушенный рык.
Этьен затаил дыхание, повернул голову дыхание, и увидал волколака, который, припал к земле и двигался прямо к нему. Чудище раскрыло пасть, точно ухмыляясь, и уронило на землю капли желтоватой слюны, предвкушая сытный ужин, а Этьен выставил перед собой меч и вдруг понял, что все, чему его учили, вылетело у него из головы. Встать полубоком… нет, это не поможет, попытаться поднырнуть… или… Тварь на миг замерла, а после оттолкнулась от земли – и Этьен закрыл глаза, почему-то вспомнив о матери…
Через миг кто-то врезался в него с такой силой, что он пролетел несколько шагов и рухнул на землю, а после раздался чавкающий звук и короткий взвизг – Этьен поднял голову и увидел Раймунда, стоявшего над телом твари с окровавленным мечом в руках. Он быстрым шагом подошел к Этьену, протянул ему ладонь и рывком поставил на ноги – и только сейчас Этьен увидал, что одна рука его господина, кое-как перевязанная куском плаща, свисает веревкой, а сквозь разорванные штаны над коленом зияют рваные раны.
– Тот человек, что мы нашли, он… а я просто хотел… пытался найти… – начал было Этьен, но Раймунд оборвал его на полуслове.
– Нет времени! Боги, я уж думал, что ты погиб… вот, – Раймунд засунул руку за пояс и через мгновение Этьен уже сжимал в руках небольшой деревянный футляр, обитый кожей и запечатанный с двух сторон. – А теперь слушай меня очень, очень внимательно. Поклянись, что сохранишь это и доставишь принцу Гордиану лично в руки. Во что бы то ни стало.
– Но…
– Послушай, – Раймунд присел на корточки, положил руку на плечо Этьена и взглянул прямо в глаза. – Пускай ты этого еще не понимаешь, но сейчас в твоих руках судьбы тысячи и тысячи жизней. Я корю себя за то, что взваливаю на тебя такую ношу и надеюсь, что до этого не дойдет – но доверить дело я могу только тебе. Поклянись, что встретишься с Гордианом. Со мной или без меня.
– К-клянусь, – произнес Этьен и спрятал футляр за пояс, чувствуя, что ему на спину будто взвалили мешок с мукой.
– Хорошо, – Раймунд выпрямился и тихо выругался, перенося вес тела на здоровую ногу. – А теперь нам нужно найти безопасное…
Он вдруг резко обернулся, будто что-то учуяв, и покрепче сжал рукоять; а следом закрыл собой Этьена, когда в темноте вспыхнули несколько пар голодных глаз.
– Беги, – бросил Раймунд за спину, и едва Этьен открыл рот, чтобы возразить – ведь он, как оруженосец, приносил клятву сопровождать своего господина и в бою и за столом – как Раймунд рявкнул. – Это приказ!
Еще несколько ударов сердца Этьен колебался, не желая оставлять Раймунда один на один с кровожадными тварями, но потом стало уже поздно. За те короткие мгновения, что Этьен мешкался, к трем волколакам, щерившимся на Раймунда, присоединились еще несколько – и вот твари уже взяли их в кольцо. Раймунд оглянулся – на миг Этьену показалось, что в глазах его блеснула какая-то странная печаль – и поднял меч.
Первый волколак упал на землю с рассеченной глоткой, второй взвыл, схватившись лапой за распоротый живот и упал мордой в грязь, чтобы через миг забиться в короткой агонии с лезвием в сердце, а вот третий оказался куда юрче. Он увернулся от клинка, что едва-едва поцарапал его шкуру, и взмахнул лапой – Раймунд тихо вскрикнул, упал на одно колено и выронил меч, но уже через мгновение выхватил с пояса кинжал и погрузил клинок по рукоять в мохнатую грудь.
Следующая тварь уже замахнулась, чтобы снести Раймунду голову, а Этьен замер, понимая, что при всем желании не успеет прийти на помощь своему господину, как раздались несколько щелчков, резкий свист – и волколак рухнул, пронзенный короткими болтами. Но, увы, вряд ли нежданные спасители смогли бы выстрелить еще раз, ведь к Раймунду, который все еще силился подняться на ноги, наперегонки ринулись сразу несколько тварей – однако спустя миг в них тараном врезалась огромная тень.
Кованый кулак ударил прямо в морду волколаку, ломая челюсти и кроша зубы, а через мгновение Северин – это был именно он, закованный в свои черные как смоль доспехи – перерубил чудище почти что пополам. Следующий волколак запрыгнул Северину на спину и заскрежещал когтями по стали – он ухватил тварь за загривок, одним рывком сбросил ее на землю, поднял железный сапог и с такой силой опустил его вниз, что башка волколака чавкнула, как весенняя грязь. Звуки трещоток и крики раздавались все ближе, послышался громкий вой – и вот оставшаяся в живых нечисть растворилась во тьме, словно тени. Этьен воздал хвалу богам, все еще не веря в то, что произошло. Они спаслись! Спаслись! Этьен готов был броситься в ноги Северину, который огляделся по сторонам, вытер меч о шкуру ближайшей твари и остановил свой взгляд на Раймунде.
– Хвала богам, Северин, – выдохнул тот, упираясь рукой в землю. – Ты и твои люди подоспели как нельзя вовремя. Как вы нас нашли?
– Не важно, – голос Северина звучал глухо из-за закрытого шлема. – Нашли – и это главное.
– Ты прав, – Раймунд сквозь зубы выругался, провел рукой по бедру и взглянул на черную перчатку, измазанную кровью. – Боюсь, что идти сам я не смогу. Ты не поможешь?..
– Конечно, – Северин приблизился к Раймунду, протянул ему руку, ухватил за предплечье и рывком поставил на ноги.
Звуки как будто стихли, хоть откуда-то издалека все еще доносились крики, ржание коней и шум битвы. Но для Этьена весь мир вокруг точно застыл на месте – он видел лишь Раймунда, который, склонив голову, в недоумении смотрел прямо на меч, пронзивший его грудь. Потом он медленно поднял взгляд на Северина, протянул к нему руку, захрипел, силясь что-то сказать, но вот Северин одним движением вытащил клинок и через мгновение Раймунд покачнулся и рухнул на спину. Этьен смотрел прямо в глаза своего господина, уже заплывшие пеленой, потом увидел, как из-под маски вытек ручеек крови, взглянул на чернеющую в груди рану – и лишь тогда осознал то, что произошло.
Он с криком бросился к телу Раймунда, но через миг уже стучал кулаками по спине какому-то верзиле, который взвалил Этьена себе на плечо. Из глаз Этьена брызнули слезы и он затрясся в беззвучных рыданиях, когда сбоку раздался знакомый въедливый говор:
– Ох, ты ж, глядите-ка, защитничек наш нюни распустил. На кой хер нам этот сопляк нужен, Северин? Мож прирежем?
– Раз я сказал нужен – значит, нужен, – отрезал Северин. – Бурый, Кол, Доран – вы последние, не проморгайте, если кто пустится в погоню. Убивайте всех, плевать – женщины то будут или дети. Жак, Реми, Одрик – заметите следы. Остальные – за мной. На коней и уходим.
В рот Этьену засунули кляп, а следом на голову нацепили мешок, так что теперь он даже не видел, что происходит вокруг. Конечно, он пытался сопротивляться – лягался, рвался из стороны в сторону и молотил руками, но что он мог поделать против рослых мужей, каждый из которых был в два раза больше него? Тем более, скоро один из них пребольно ткнул его в бок и прошипел, что Этьен им сгодится и с девятью пальцами, так что он бросил бесплодные попытки вырваться и сдался на волю судьбе. Спустя время он взмыл в воздух, чтобы через миг приземлиться в неудобное седло и вскоре конь понес его куда-то прочь. Звуки лагеря становились все тише, мужчины молчали, лишь изредка обмениваясь скупыми репликами или короткими смешками, а пред собой Этьен все еще видел Раймунда, распластавшегося на земле в луже крови.
Глава 19
Хоть Фридания и была основана более семи веков назад, когда первые раздробленные княжества объединились вокруг наиболее могучего из них – Фридана, что на сегодняшний день носит название Фрид-Конт, но вот окончательные границы королевства сформировались лишь при Маркеле Завоевателе, который присоединил к государству восточные и южные земли, в том числе гордую и непокорную Анталию, чьи жители еще долгое время не могли смириться с потерей независимости. Именно анталийская знать начала так называемую Баронью Смуту, что захватила почти всю страну и едва не поставила точку в ее истории.
Множество мелких дворян, недовольных растущими поборами, посовещавшись, направили королю Фридании послание, в котором требовали освободить их от части налогов, в том числе и от обязательной уплаты в королевскую казну четверти прибыли от любой торговой сделки.
Тогдашний король Дамиен III – правнук Маркела Жестокого – решил последовать примеру своего предка и, не долго думая, казнил послов, а после отправил войско прямиком в Анталию, чтобы подавить бунт огнем и сталью. Однако вместо того, чтобы покорно склониться, анталийцы – которых вскоре поддержали не только прочие дворяне, но и множество крестьян, бюргеров, рыцарей и даже представителей духовенства, тоже уставших платить непомерную дань – решили с оружием в руках завоевать свою свободу, восстав против короны.
В ходе нескольких лет непрерывных сражений обе стороны, наконец, смогли прийти к соглашению, понеся в ходе войны тяжелейшие потери. Король оставил за Фриданией все ранее присоединенные земли, однак, предоставил знатным семьям куда более вольготные права; да и прочим сословиям дышать стало много свободней. Правда, в будущем все эти вольности еще не раз пытались оспорить другие правители, в том числе и Серель I, что получил имя Мудрый…
Ливий Конт, «Жизнь и деяния Сереля I Мудрого. Том первый – от детских лет до юношеских»
С каждым днем Матиас чувствовал себя все лучше и вскоре уже начал понемногу вставать с постели, хоть и с посторонней помощью. Потом он смог самостоятельно подойти к окну – неуверенно, словно только покинувшее колыбель дитя, но и то было в радость; а вскоре он начал прогуливаться вдоль коридоров, пускай и в сопровождении стражей и слуг, что квохтали вокруг него точно обеспокоенные няньки.
Все это время он находился под неусыпным наблюдением королевских лекарей, цирюльников, Посвященных, коих прислала Беатрисс, и господина Аль-Хайи, чья персона, к слову, вызывала недовольства и жаркие споры среди всех прочих. Познания иноземца оказались столь же пользительны, как незаурядны: в частности, он в пух и прах раскритиковал привычку применять кровопускание по любому поводу, заявив, что метод это безбожно устарел, а заместо вина с толчеными минералами советовал употреблять отвары из полевых трав и побольше простой воды.
Несмотря на растущее негодование придворных медиков, которые чуть ли не ежедневно просили Матиаса отстранить арраканца от лечения, Матиас все же прислушивался к словам Аль-Хайи, чуя на себе их плодотворное влияние, а уж снадобье, которое тот давал Матиасу на ночь, было воистину чудотворным. После нескольких глотков боль уходила, по телу разливалось приятное тепло, а сон был столь же мягок, сколь и долог, хоть и вызывал довольно причудливые сны. Но это, право, был сущий пустяк – все ж лучше, чем ворочаться в постели до первых петухов, когда любое движение вызывает острейшую боль.
После утренних процедур Аль-Хайи, не мешкая, уходил в лабораторию, под которую Матиас, не скупясь, отдал один из нижних этажей. На следующее же утро после разговора с Аль-Хайи Матиас велел отослать гонцов – и вот уже вскоре ко двору начали прибывать звездочеты, алхимики, нумерологи, знахари, астрологи и прочие ученые либо те, кто себя таковым считал; от умудренных годами старцев с самописными фолиантами до безбородых юнцов с дерзкими взглядами и не менее крамольными мыслями.
Строгий отбор проводил лично Аль-Хайи – всего несколькими точными вопросами он умело обличал мошенников и проходимцев, что с позором отправлялись прочь, тогда как любой мало-мальски знающий человек тут же получал работу. Надо сказать, от предложения не отказался ни один. Шутка ли – приложить руку к созданию того, что, по словам Аль-Хайи – а говорил он пылко и умело, легко завоевывая слушателей – могло прославить всех причастных в летах. Да и Матиас не скупился – помимо щедрой оплаты ученые мужи занимали лучшие покои, каждый день ели и пили словно на пиру, одевались в лучшие платья, и, в общем, ни в чем не нуждались.