По этому вопросу Старейшина долго спорил с ведьмой. Каждый из спорщиков приводил огромные аргументы, что основывались на тонкой, как нить, философии. Такой тонкой, которой Ахаз’ир не понимал. Всё это время он прохаживал по залу, осматривал его интерьер. Неподалёку от тех шкафов были заперты три двери, что так же находились в ряд. Каджиту было любопытно знать, что находится за ними. Однако, посмотрев в сторону стола, он решил не прерывать их дискуссию и не обращать на себя внимание.

Спустя пол часа долгих разговоров о магии, бытии жизни и множества других философских темах, Катания нашла нужным познакомить Старейшину со своими книгами. После, ознакомление перешло на различные сосуды, которые ведьма доставала с полок за своей спиной. Старейшина отметил её хорошим знатоком в области школы Восстановления – целительского направления магии, а также назвал отличным алхимиком. Даже прикупил несколько зелий. С собой у него были золотые септимы, настоящие. Катания согласилась продать ему несколько зелий, после чего общение постепенно подходило к завершению.

– Рад был поболтать с Вами. Много нового узнал я, до чего ранее и не додумывался. Но пора идти нам. Времени не так много и ограничено оно, а дела нас ждут, – сказал Старейшина.

– Что ж, хоть я и сожалела о том, что решилась впустить вас сюда, сейчас же это чувство отпало. Однако, стоит предупредить вас, что отныне в рифтенских лесах стало опасно. Природные твари выходят на тракты и нападают, не испытывая страха. Вылезают из своих нор и ям. Они озверели. Но бояться следует не только их. Большей опасностью являются сами люди. Поэтому, стерегитесь незнакомцев на своём пути, ибо даже магия не способна различать хороших и плохих людей. Раннее я сказала, что главный недостаток магии, это неспособность копировать всё, что создаёт природа. Я так долго думала и, сказав Вам это, надеялась, что Ваши слова докажут правоту моего предубеждения. Главным недостатком магии является как раз невозможность разграничивать людей на хороших и плохих. Поэтому, я живу в уединении здесь, лишь только со своим помощником. Он прилежный ученик и уже многое освоил, но всё же ему предстоит ещё многому обучиться. Поэтому он всё ещё здесь. Ну а вы идите и соблюдайте осторожность на каждом своём шагу. Ибо лишь именно так можно выжить в этих суровых землях.

Когда каджиты покинули пристанище ведьмы, уже близился вечер. В Айварстеде до сих пор были слышны удары молотков, звон пилящейся древесины, шум активной работы. Стену выстраивали по обеим сторонам: у выезда через мост и у спуска по склону, по дороге которого каджиты не так давно прибыли сюда.

Ахаз’ир вдохнул свежий воздух. Стало прохладнее, ветер слегка усилился, подгоняя под лапами каджитов и ногами снующих по Айварстеду работников с брёвнами на плече желтоватые листья берёз.

Ахаз’иру был приятен этот воздух, чистый и бодрящий. В доме ведьмы было много различных запахов от ингредиентов и зелий, что-то варилось у неё, когда каджиты пришли. Ахаз’ир слышал бульканье чего-то в огромном чане из комнаты, откуда вышла к ним Катания. Старая ведьма, похоже, денно и нощно готовит зелья, снадобья и посылает своего помощника их продавать. Это естественно, так как на одной лишь магии и обмане много не заработаешь. Так и думал Ахаз’ир. И ещё ему хотелось познакомиться с тем, кто терпит присутствие этой ведьмы, кто обучается у неё. Однако, видимо, на сей момент этому случиться не судьба.

– Зачем мы ходили туда? – обратился он к Старейшине, когда они вышли на главную дорогу поселения и не спеша шли в сторону таверны вдоль улицы.

– Думаю, знаешь ты, что чары отнюдь не спонтанная штука. Накладывают их, имеют они хозяина. И чары сами по себе разные бывают, – ответил старый каджит, шагая в такт со своим посохом, что слегка постукивал по камням дороги.

– В смысле они бывают разными? – непонимающе посмотрев на Старейшину, спросил Ахаз’ир.

– Есть чары, которые накладывают с целью атаки и агрессии, – сказал Старейшина. – Есть чары, что защитой служат тем, кто сделал их. Чары на защиту сильнее, нежели чары, что нанести вред в качестве атаки наложены были. Ибо, в чарах на защиту сконцентрирована воля того, кто защитить себя хочет. Воля эта превышает эмоции, что в свою очередь имеют место быть так же. Такие чары развеять трудно, ибо воля в них сильна. Воля же делает сильнее магию. Чем сильнее воля, тем магия мощнее. Опираясь лишь на ненависти чувства, маг не может контролировать магию, и она сама контролировать его начинает. Чары слабы, ибо воля чаровника слаба. Понимаешь теперь ты?

Ахаз’ир молча кивнул.

– Не только лишь интерес привёл меня к ведьме этой, – продолжил Старейшина. – Слухи, конечно, слыхивал я когда-то, однако моей целью была иная вещь. Должен был понять я, что за чары наложила она, войти в её импульсивное поле, увидеть её силу. Увидеть, значит почувствовать. Защитными чарами окружила она себя и тот, кто попадает под них, заколдовывается. Так произошло и с эльфом тем. Защитные на нём висят чары и развеять их трудно будет. Было бы, если бы не понимал я сущности силы, что направляет их. Теперь то я представление имею и по утру мы отправимся туда, в то место, где встретились вы. А потом назад отправимся.

– Так вот оно что, – сказал Ахаз’ир, поднимаясь по узким деревянным ступеням к таверне. – Всё это очень тонко, я бы сказал.

– Зла нет в них, в чарах этих, – сказал старый каджит, остановившись и посмотрев на Ахаз’ира. – Лишь желание защитить себя и всё своё, принадлежащее себе. Воля сильна в них, и я уже настраиваюсь на определённую волну. Возможно, Катания слышит нас сейчас. – Старейшина окинул взглядом вечернее небо. – Поэтому скажу, что нет в них ничего плохого, как и в самой ведьме. Кроме того, то, что видел ты, как выглядит она, это магическая оболочка, маска, говоря грубо.

– Она выглядит иначе? – спросил Ахаз’ир.

– Она нарочно выбрала образ этот, но и не молода она. Ведьма эта опытна и могущественна. Её истинное лицо мы никогда не увидим. Наверное, и помощник не видел её в истинном облике. Но это попытка скрыть себя, попытка защититься от нежелательного внимания. Ну, а так, нет ничего злого в ней, как бы она не старалась показать себя.

– Мне она показалась сперва сварливой старухой, – сказал Ахаз’ир, приложив лапы к бокам.

– Часто люди, да и вообще существа живые стараются быть кем-либо, образ выстроить, в который впоследствии вживаются. Образ этот показывает их внешнюю сторону, когда же внутри они другими совершенно могут быть.

– Но разве она не хитрая ведьма, которая обманом зарабатывает, как она сама говорила? Да и вся эта обложка снаружи… Пусть это попытка защитить себя, но это обман, иллюзия и она всего этого придерживается, – спросил Ахаз’ир, посмотрев на Старейшину.

– Друг мой, хитрость не означает, что плох человек или хорош он. Эта черта присуща любому и тот, кто не следовал ей ранее, может последовать при стечении каких-либо обстоятельств, например, дабы себя защитить. По хитрости не следует судить и делать выводы какие-либо. Всегда заглядывай в саму сущность, Ахаз’ир, и начнёшь ты видеть вещи под иным углом.

Закончив, они вошли внутрь.

Сейчас в таверне народу практически не было. Двое работников сидели в углу, отдыхали, попивали мёд, готовясь выйти вновь, на свою смену. Трактирщик стоял возле стойки, спокойно протирая столик потемневшей тряпкой. Он сразу же обратил внимание на пришедших.

– Добро пожаловать в таверну Вайлмир, – сказал он, улыбнувшись, как только те прошли к центру таверного зала. – Чего душа желает, добры путники-каджиты?

– Нам комнату бы, да поесть немного, – сказал Старейшина, подойдя к стойке. – И немного выпить. Останемся здесь мы на ночь, ибо устали с дороги немерено как. Надо отдохнуть. Есть комната свободная у вас?

Ахаз’ир молча прошёл к одному из пустующих столов неподалёку и сел на длинную низковатую скамью.

– Будет сделано. Присаживайтесь пока. Есть комнаты свободные. Чистая, тёплая постель. Чувствуйте себя как дома!

Поужинав, Ахаз’ир и М’Айк Лжец Старший отправились в свои комнаты, подготовились ко сну и уже через час крепко спали.

Поздним вечером в таверне было очень много народу. Пили, ели, смеялись, играла музыка. Однако каджитам это не помешало. Спали они крепко и проснулись только на следующее утро.

Вышли они рано утром следующего дня. Плотные серые тучи закрыли за собой небосвод, земля была ещё холодной.

В таверне не было никого. В такую рань жители Айварстеда находились дома, проводя время за завтраком или всё ещё оккупируя собой тёплые постели. Не было там никого, кроме самого хозяина и ещё одной женщины. Вместе они мели пол и при виде выходящих каджитов спросили, почему они так рано решили покинуть их тёплую обитель, на что получили ответ о скорейшем и срочном деле, не терпящем любых отложений.

Снаружи было ещё мрачно. На улице сновало несколько стражников да крутились возле складки брёвен двое мужчин. Норды самыми первыми вышли в такую рань и принялись за работу, освещая факелами тяжёлые древесные валуны, скреплённые друг с другом прочной верёвкой, отгоняя от них унылое, сумрачное утреннее марево. Видимо, их дело тоже не терпит любых промедлений.

Отвязав коней от небольшого стойла, смастерённого справа от таверны, двое каджитов запрыгнули на своих скакунов и потопали к арочному входу в город, что вёл к дубовому мосту через текущую струю маленькой речки. На арочном входе была прибита вывеска, на которой было коричневыми красками написано название города-поселения.

Ехали они молча. Ахаз’ир не зря решил взять с собой плащ. Он всегда лежал в кожаной сумочке, что была прикреплена к попоне. Открыв её, он вытащил оттуда свёрнутую в клубок ткань сиреневого цвета, расправил её, перекинул через плечо, закрепил возле шеи и сразу же укутался. Каджит испытывал холод не только от того, что ленивое и до сих пор спящее за горизонтом солнце ещё не огрело небо, землю и утренний воздух. Был туман, легко моросящий морду влажностью. Кроме того, каджит не проснулся до конца. Укутавшись в свой плащ, он часто падал мордой в гриву коня, на ходу засыпая.

Ехали они по той же дороге, по которой некогда Ахаз’ир шёл с Тхингаллом. Старейшина часто спрашивал о правильности пути, на что Ахаз’ир, резко вскакивая и открывая глаза, отвечал, сопровождая это дело продольными зевками и отрывистыми фразами, после чего постепенно снова засыпал, свалившись вперёд и уткнувшись носом в гриву своего мерина.

На тракт, ведущий через водопад, они выехали тогда, когда солнце смогло пробраться сквозь серую стену туч, полноценно освещая небо своими толстыми и золотистыми лучами. Стало немного теплее. Ахаз’ир к этому времени уже сидел в своём седле, не страдая от наступающих приступов сонливости. Осмотрев огромный водопад, каджит окинул взглядом распластавшиеся равнины вдали. Его внимание отвлекло что-то очень огромное и очень противное, что лежало посреди каменистого большака. Старейшина остановил коня, молча осмотрел мёртвую тушу. Ахаз’иру стало немного тошнотворно. Он узнал тело. Огромное тело чудовища, с восемью длинными и худыми лапами и многочисленными закатившимися глазами. Однако туша была обглодана, вокруг неё разбросаны куски шершавой кожи, несъеденное мясо и косточки, просачивались пятна крови на камне дороги.

Ахаз’ир подался вперёд, закрыл рот лапой, еле сдержался. Ему стало уже слишком нехорошо.

– Ну и громадина этакая, по просторам Скайрима некогда путешествовавшая, – сказал Старейшина, с омерзением на морде глядя на тело паучихи. – Удивительна же природа, творящая всё, что окружает нас, делая это с чувством иронии порой. Иронии большой и… Восьмиглазой.

Поехали дальше. Спустились по тракту вниз, выехали к той самой развилке, где некогда Ахаз’ир и Тхингалл повстречались со странным извозчиком. Ахаз’ир не хотел долго задерживаться на этом тракте: чувство, что кто-то пронизывает его душу взглядом, спрятавшись от его глаз где-то, не то за горизонтом окрестных деревьев, не то вовсе по ту сторону этого мира, насаждало на него и утомляло его рассудок. Вскоре всадники отдалились от развилки. Путь пролегал по ведению молодого каджита. Ахаз’ир хорошо помнил дорогу.

К полудню они снова слегка поднимались по тракту. Ахаз’ир учащённо осматривался, пытаясь словно выглядеть что-то. Вскоре это что-то попало ему на глаза, а точнее указательный дорожный знак, за которым сочились сплошные желтоватые кусты.

– Вот, это здесь, – сказал Ахаз’ир, спрыгивая с коня. – Приехали.

Старейшина осмотрелся. Ахаз’ир, вынув меч, пошёл к кустам, начал прорубать себе дорогу через них. Старейшина медленно слез с коня, обоих привязал к столбу с табличкой. Ахаз’ир, видимо, на миг забыл про них или же оказался очень легкомысленным.

Крепко затянув узды, Старейшина медленно пошёл следом за каджитом.

Ахаз’ир уже вышел к берегу. Каменистая почва омывалась широкой рекой, что разрезалась огромными камнями, торчащими со дна. Одинокий, слоняющийся вдоль течения берег был пуст. Не убирая меч, Ахаз’ир осторожно ступал по камням, осматриваясь.

С противоположного берега, что в отличие от этого был полностью заросшим желтоватой травой, были слышны шум стрекоз да пение птиц, чьё мерное звучание плавно переливалось с отголосками медленно текущей воды.

Ахаз’ир не заметил, как один камень, мимо которого он прошмыгнул резвой походкой, вдруг пошевелился, медленно приподнявшись. Из-под краёв сероватого панциря высунулось два тоненьких усика, а по бокам расправились сероватые широкие клешни. Существо медленно поплелось к каджиту сзади. Ахаз’ир не спеша ступал вдоль берега, аккуратно обходя большие камни и кидая взоры на окрестность, часто смотря вдаль, по ту сторону мерно текущей реки. Услышав позади лёгкий скрежет, каджит обернулся. Грязекраб был уже близко.

– Кризберг? – неуверенно спросил он у существа, но оно молчаливо продолжало наступать. – Кризберг, ты это? – спросил Ахаз'ир вновь. Каджит медленно отступал назад. Грязекраб молчал.

Когда маленькая тварь оказалась совсем близко, она расставила свои клешни, громко зашипев на каджита. Ахаз’ир резко попятился назад, взбудоражено выставляя свой меч остриём вперёд.

Послышался звук летящего огненного ядра. В миг существо было объято ярким пламенем, что подобно плащу укутало всю его тушу. Старейшина, стоявший на невысоком возвышенном бугре, согнувшись в нижних лапах, прицельно запустил огненный шар, который оказался настолько большим, что его запросто можно было спутать с летящей кометой, оставляющей за собой яркий огненный след. Когда магический огненный шар попал в грязекраба, не прекращающего жалобно пищать, дёргая и махая своими клешнями, полностью поглощающегося пламенем, раздался взрыв. Ахаз’ир упал на спину, выронил меч. Грязекраб вовсе отлетел в сторону реки и исчезнул в водной глади, потревожив собой лёгкое течение. Ахаз’ир посмотрел в ту сторону, нервно дыша, после чего перевёл взгляд на Старейшину, что, упираясь о свой посох, спускался вниз.

За затылком Ахаз’ира вновь послышался скрежет. Он резко обернулся, хватая свой меч, быстро приподнялся на ноги, выставляя остриё вперёд. Существо вскинуло клешни вверх, слегка отошло назад.

– Всё, сдаюсь! – пропищал грязекраб, смотря на каджита из-под своего сероватого панциря, похожего на камень.

– Кризберг? – спросил Ахаз’ир, всё ещё глубоко дыша и не опуская меч.

– Ахаз’ир? Ну надо же, вот так встреча! Как давно мы с тобой не виделись, да и не уверен был я, что увидимся вообще. Что ты делаешь здесь? И зачем вы поджарили моего товарища, Лососевого Усика?

– Что? – переспросил каджит, усмехнувшись и опустив меч. – Лососевый Усик? Это что, его имя?

– Да, – утвердительно ответил Кризберг. – Я его придумал ему. Я многим здесь придумал имена. Вот там, например, – он указал клешнёй в сторону противоположного берега, – живёт семейство грязекрабов: Сухой Хисткарп, Хладнокровный Окунь, Бойцовские Клешни и Длинный Лопатохвост.

– Ты им дал имена всех рыб, которые знаешь? – снова усмехнулся Ахаз’ир, засовывая свой меч обратно в ножны. – И как ты вообще их различаешь?

– Твоим глазам мы, грязекрабы, все на одно лицо, ну или панцирь. Нашими же – мы все сильно разные, как вы, каджиты или люди, – ответил Кризберг, заглянув за спину Ахаз’ира. За ним появился старый каджит, оперевшись о свой посох, держа его обеими лапами.

– День добрый, господин грязекраб, – сказал он.

– И Вам того же, мистер каджит, – ответил Кризберг.

– Кризберг, мы пришли сюда не просто свежим воздухом подышать, – сказал Ахаз’ир, развернувшись к нему боком. – Это М’Айк Лжец Старший, Старейшина, как мы его зовём в нашем лагере. Он волшебник и пришёл помочь тебе с твоей… проблемой.

Грязекраб обратил свои узкие глаза, торчащие из-под панциря, на старого каджита.

– И какая проблема же у меня? – спросил он, посмотрев на Ахаз’ира. Тот почесал себе затылок.

– Ну, как же? Помнишь, что ты рассказывал нам с Тхингаллом? О своей жизни в своём родном теле, в родном обличье. О том, кем ты был до того момента, как тебя заколдовали. Разве ты забыл это? – спросил каджит.

– Знаешь, Ахаз’ир, – ответил Кризберг, – я так долго пробыл в туше маленького грязекраба, что то, что раньше считал проблемой, сейчас я считаю чем-то обыденным. Я давно смирился с тем, кто я есть сейчас.

– Ты не хочешь вновь оказаться тем, кем был? – переспросил Ахаз’ир.

– Я даже и не знаю, – ответив, грязекраб опустил свои клешни. – Раньше, когда я был эльфом и жил в Айварстеде, то особо не имел там друзей. Так, чистое общение и не более, и то очень редко. Я был словно замкнутым в себе, но любопытным до жути. А сейчас у меня здесь есть друзья, с которыми я часто провожу время. К сожалению, одного из них вы только что убили…

– Я сожалею, Кризберг, – опустив голову, сказал Ахаз’ир. – Но он напал на меня.

– Да, он испугался и думал, что ты пришёл сюда, чтобы сделать ему больно, вот поэтому он и рискнул атаковать первым, – сказал Кризберг.

– Так или иначе, – вдруг произнёс Старейшина, выйдя из-за спины Ахаз’ира вперёд, Кризберг посмотрел на него, – ты есть тот, кем ты родился. И должен им быть. То, что с тобой случилось, проделки чар магических, которые снять можно. Были мы в Айварстеде, у ведьмы той, Катании. Так вот, могу сказать, что в силах помочь тебе, но должен решить ты, ибо крепкое желание вернуться в облик свой предопределяет успешное завершение ритуала магического. В противном случае, если желания нет как такового, то исход плачевным оказаться может, может быть хуже только.

Кризберг долго молчал. Он отвернулся, слегка прошёл вдоль берега, потом обратно, потом опять отдалился от них. Каджиты наблюдали за грязеркабом, ожидая его решения. Прошло много времени перед тем, как грязекраб в очередной раз вернулся к ним. В этот раз Кризберг колыхал вдоль берега уверенно и ретиво. Целый десяток минут молчаливого ожидания каджиты сидели возле одного из камней. Увидев, как Кризберг вновь приближается к ним, уверенно и быстро, каджиты встали.

– Да, – сказал он наконец. – Я хочу вернуть свой истинный облик. В любом случае надоело постоянно прятаться от хищников, жить в страхе и вечно под панцирем, ибо боишься ус высунуть даже.

– Вот и хорошо! – улыбнувшись, произнёс Ахаз’ир.

– Так, – сказал Старейшина, садясь на колено и снимая с плеча небольшую тёмно-коричневую сумочку, которую он взял в лагере. – Тогда дайте подготовить всё, что для ритуала необходимо.

Кризберг и Ахаз’ир молча наблюдали за тем, как Старейшина вытаскивает из своей сумочки различные ингредиенты и камни. Камни были цвета сапфира, небольшие, треугольной каждый формы. Из ингредиентов старый каджит достал несколько корней, цветок лаванды, осколок какого-то фиолетового кристалла и чашу. Всё было сложено внутрь, а три камня были расставлены вокруг чаши так же, какой формы были они сами, в треугольник.

– А теперь, Ахаз’ир, отойди как можно дальше отсюда, ибо радиус действия чар снимающих очень широк. Не хочу, чтобы трудности какие-либо были при совершении ритуала этого.

Каджит молча кивнул.

– Не бойся, у него всё получится, – сказал он, посмотрев на Грязекраба. – Старейшина знает, что делает. Доверься ему. И удачи.

После этих слов Ахаз’ир отошёл как можно дальше, поднявшись на заросшую возвышенность, откуда некогда Старейшина снайперски выстрелил своим магическим огненным шаром.

– Встать супротив меня, на расстояние в вытянутую руку ты должен.

Кризберг послушался, однако, вытянув клешню, понял, что этого мало. Старый каджит вытянул свою лапу и Кризберг послушно отлынял своими маленькими лапками назад.

– Стой и не шевелись, думать старайся о том, кем был ты, о том, где вырос и прожил добрые года в облике своём истинном. Испытывай сильное желание вернуться в него и не думай ни о чём-либо другом. В голове своей картину выстрой, каким себя ты помнишь.

– Хорошо, – нервничая, ответил Кризберг и закрыл свои резные глазки.

Ахаз’ир стоял на возвышении и наблюдал за тем, как Старейшина начал свой ритуал. В миг их окружил магический дым, что источал жёлтый яркий отсвет. Был слышен глубокий голос Старейшины, были слышны слова, которых Ахаз’ир не понимал. Будто читались они на очень древнем языке. Читались очень громко и эмоционально, а дым усиливался и расширялся, подобно облаку, свет становился ярче.

Краем глаза каджит увидел, как в их сторону ползёт ещё один грязекраб.

– Вот проклятие… – сказал он и быстренько сбежал с возвышения. Ступив на каменистый берег, он слегка споткнулся, пытаясь успеть преградить путь существу.

Грязекраб быстро двигался вдоль береговой полосы в сторону светящегося дыма. Ахаз’ир прыгнул, в миг оказавшись перед существом.

– А ну стоять, мерзавец. Давай, дуй назад! – сказал каджит приказным тоном, но грязеркаб агрессивно расставил свои клешни. Этот был куда больше первого, которого поджарили, а также больше и самого Кризберга. Наверное, этой твари уже было много лет.

Грязекраб резко наскочил на Ахаз’ира, атакуя его своими огромными и уродливыми клешнями. Каджит парировал атаку. Клешни бились о сталь и издавали лязг, словно и они были сделаны из стали.

Тварь наступала, атакуя каджита мощными рывками клешней со всех сторон. Несмотря на такой маленький рост (грязекраб был каджиту не более чем до колен), существо разило порывисто, с силой. Ахаз’ир отступал назад, отпрыгивая или же блокируя атаки. Звучание голоса за его спиной становилось всё ближе, как и шум от магического эффекта. Они приближались к облаку дыма, что разросся на большое расстояние. Ахаз’ир краем глаза взглянул себе за спину. Облако было уже близко.

– Вот чёрт. Наивный засранец, – сказал он, вновь отразил атаку грязекраба. Когда тварь замахнулась ещё раз, Ахаз’ир увернулся, уйдя с линии атаки. Переведя вес с правой на левую нижнюю лапу и замахнувшись мечом, каджит рубанул по клешне существа. Оно громко взвизгнуло. Клешня отлетела в сторону воды, упало в неё, окрасив её красным цветом. Потом каджит перехватил лапами рукоять меча, опустив остриё вниз, высоко поднял лапы и резво опустил их. Клинок пробил панцирь грязекраба и остриё вошло во внутрь, постепенно пронизываясь и всё глубже входя в тварь. Грязекраб вновь взвизгнул, взбросил вверх целую клешню, свалился. Клешня пала на землю и не двигалась более.

Выплюнув, каджит ухватился за рукоять обеими лапами, однако меч застрял и не выходил. Оперевшись подошвой своего сапога о панцирь, каджит тянул меч на себя, крепко сжимая рукоять. Наконец, клинок резко вышел и Ахаз’ир свалился на спину, ударившись лопатками о прорезающийся из земли камень. Каджит выругался.

Тем временем облако, что было до этого густым и непроходимым для зрения, начало развеиваться. Сквозь образовавшийся лёгкий туман Ахаз’ир увидел, как над Старейшиной, что сидел на одном колене, возвысился высокий силуэт, худощавый, смотрящий на свои приподнятые руки. Когда рассеялся и туман, Ахаз’ир, сощурив глаза от боли и схватившись за левую лопатку, разглядел высокого эльфа, чьи волосы были светлого цвета, слегка кудрявыми. Лицо было скулистым, треугольным, слегка вытянутым, глаза были темноватые, удлинённые и узковатые в веках, кожа была слегка желтоватой. Перед Старейшиной возвысился лесной эльф, пристально разглядывая сначала своим ладони, потом ноги, потом начал щупать себя по талии.

– Во имя богов, получилось! – вскрикнул эльф, не переставая лапать своё собственное тело. Он был высок ростом. Его голос изменился: из приглушённого писклявого он трансформировался в высокий тенор. Стал настоящим. – Получилось! – крикнул он снова.

Ахаз'ир улыбнулся, аккуратно поднялся, всё ещё держась за болящую лопатку. Поднялся и Старейшина.

– Именно, что получилось, – сказал он, улыбнувшись. – Развеяны чары, что долгое время были словно плащом твоим, что неволей покрывали тебя собой, заставляя жить другой жизнью. Вздохни же теперь грудью полной, друг мой!

Ахаз’ир подошёл, окинул эльфа взглядом с ног до головы, просунул свой меч в ножны.

– Да, симпатичный ты. Говорю тебе, хоть я и не деревенская девка, – сказал он, скрестив лапы на груди и усмехнувшись. – В Айварстеде все бабы на тебя виснуть будут.

– Спасибо! Спасибо огромное! Я и не думал, что когда-либо смогу вновь стоять так высоко, на двух ногах и дышать полной грудью! – радовался эльф.

– Отныне любопытство своё убавить должен ты и не лезть туда, куда не следует. Это уроком будет тебе. Авантюра с магией боком всегда выходит, – сказал Старейшина, посмотрев на эльфа.

– Конечно! Конечно! Отныне головой больше буду думать, нежели глазами, – ответил эльф. – Ну их, всех этих таинственных растений, магических субстанций и прочих иных зачарованных вещей. Всё, что связано с магией и чарами, отныне я буду обходить за версту!

– Видишь что-то прекрасное, но запрещённое, что под охраной чар находится, взывай к гласу рассудка и тогда проблем ненужных избежишь ты, – сказал старый каджит, поднимая с земли чашу, в которой находились погорелые корни и стебель. Вывалив это, он поднял с земли три камня, что цветом уже были не такими, как ранее. Они выцвели. Подняв сумочку, Старейшина сложил всё оставшееся туда.

– Возвращаться пора. Сделано дело.

Когда они пошли назад, то обратили внимание на труп грязекраба.

– Твоя работа? – спросил Старейшина, указывая посохом на тело и смотря на Ахаз’ира.

– Дааа, засранец решил подкрасться к вам и помешать проведению ритуала. Пришлось остановить его… – ответил каджит. – Кстати, как его звали-то? – спросил он, посмотрев на эльфа.

Тот долго пытался вспомнить, просверливая тело грязекраба, очень огромное тело, своим взглядом.

– Не помню… Вот честно, словно из головы выбили… Ты прав был, Ахаз’ир, они все на одно лицо.

Когда они вернулись к коням, Ахаз’ир распутал узды своего. Старейшина быстро справился с узлами и энергично запрыгнул на своего коня. Он чувствовал радость в душе и гордость в сердце. За себя. Потому что в этот раз он справился.

– Кстати, как же зовут то тебя? По-настоящему? – спросил Ахаз’ир, посмотрев на эльфа и выводя коня на тракт.

– Белеготар, – ответил эльф, посмотрев на каджита. – Надо же, не забыл. До сих пор помню.

– Хорошее имя это, – сказал Старейшина, шагая с ними вровень верхом на своём коне. – Знаешь, как переводится с эльфийского оно?

Белеготар посмотрел на старого каджита и помотал головой.

– Могучий воин, – ответил Старейшина.

Так группа выдвинулась в обратный путь.

Обратный путь занял меньше времени. Так показалось троим путникам, когда они выехали к дубовому мосту, за которым возвышались частоколы, вбитые в зернистую почву, города-поселения.

По пути обратно они очень много разговаривали, об очень многих вещах. Пребывание лесного эльфа Белеготара в теле грязекраба было словно страшным сном, из которого несколько частей словно канули в бездну. Так, например, способность различать друг от друга этих существ. Белеготар, увидев мёртвую тушу грязекраба, не мог вспомнить его имени, да и вообще вспомнить остальных было весьма трудной задачей, с которой сейчас эльф не справлялся. Все его мысли были направлены на скорейшее возвращение обратно в Айварстед, домой, хотя, Белеготар давно не видел поселения и в данный момент мог не узнать его, так как оно преобразилось. Так и случилось.

Когда группа выехала на мост, эльф вышел вперёд, наблюдая за горизонтом высоких частоколов, за которыми сновало множество голов строителей. Норды выстроили лишь переднюю стену города, активно вбивая частоколы по боковым сторонам, заделывая большие дыры, через которые свободно проехали бы в широкий ряд аж три повозки. Но работа кипела. Когда Старейшина и Ахаз’ир выехали из города по утру, дыр было намного больше. Жителей словно что-то или кто-то подгонял, хотя, в Айварстеде официальной власти нет. Даже не наблюдались старейшины или просто ответственные по делам. Жители словно взбеленились, самоорганизовались и взяли в руки колуны и молотки, и начали строить стену. Дело обстоятельств, что подгоняют жителей Айварстеда с утра и до позднего вечера трудиться не покладая рук.

Выражение на лице эльфа с радостного и улыбчивого сменилось на полное удивление. Выйдя на середину моста, Белеготар взирал на шумное поселение, постепенно скрывающееся за стеной множества высоченных частоколов. Ахаз’ир подъехал, поравнявшись с эльфом, потом слез с коня.

– Что такое, Белеготар? – спросил каджит, сначала посмотрев на эльфа, а потом и на стену. – Не узнаёшь своего родного дома?

– Слова истины… – сказал эльф с открытым ртом. – Как же он преобразился то. До неузнаваемости прям…

– Всё рано или поздно меняется и обновляется, это жизнь, – сказал Ахаз’ир, взяв коня за поводья и поведя его по мосту к городу. Эльф пошёл следом, за ним ехал молча Старейшина.

– Если честно, то у меня сейчас такое ощущение, что я здесь был буквально вчера, – сказал Белеготар. – Вчера здесь не было ни этих стен, ни этих предгородских вывесок. Вчера это было тихое поселение, где не было так много народу на улице. Так много и сразу.

– Такое бывает после крепкого сна, – сказал Ахаз’ир, идя рядом с эльфом. Конь, фыркая, спокойно топал за ним. – Вот уснёшь и тебя тут же будят. Ты им говоришь, что я только прилёг, а они стоят и насмехаются над тобой, ибо проспал ты целую ночь, пролетевшую в одно мгновенье. На ногах то хоть держишься?

– Ещё бы, – сказал Белеготар. – Правда, не так уверенно. Я словно и ходить разучился. Когда мы покидали тот берег, я крепко напряг ноги, ибо свалиться боялся.