– Все ведьмы живут отшельническим образом жизни. В поселениях они отгораживают себя чарами от глаз ненужных. А глупцы любопытные, подобно эльфу этому, а точнее грязекрабу, лезут в дела, о чём жалеют в последствии. Такие чары имеют характер защитный и их весьма сложно снять, ибо сконцентрирована воля того, кто навлёк их. В них нет места эмоциям и ненависти. Большие знания нужны, чтобы побороть силу такую. Не знаю, смогу ли справиться я…

– Но попробовать можно. – Ахаз’ир сделал несколько шагов вперёд, опустив свои лапы.

Старейшина опять впал в раздумья. Ответ пришёл лишь спустя длительное время, сопровождаемое тишиной. Ахаз’ир боялся издать даже самого малого звука, дабы не нарушить её.

– Не помешает мне практика. Давно я сталкивался с чарами подобными и тогда же провалился я, облажался. Думаю, настало время исправить ошибку свою. Сегодня же мы выедем. До вечера до Айварстеда доберемся, а на утро следующее и к тому месту.

Ахаз’ир сильно обрадовался такому решению. Старейшина, поднявшись со своего деревянного стульчика, начал собирать все необходимые вещи в свою кожаную сумку. Туда были сложены многие травы, какой-то странный корень и миска. Когда всё необходимое было приготовлено, М’Айк Лжец Старший вытянул лапу и из дальнего затемнённого угла к нему вылетел его посох, точно попавший ему в ладонь, что крепко сжала его. Ахаз’ир сильно удивился увиденному: никогда раннее он не встречался с проявлением магии, не считая исцеления его друга, Тхингалла. Увиденное заставило застыть его рот в слегка открытом положении.

– Ну, что ж, друг мой, в путь, времени не теряя! – вдохновлённо произнёс маг и вышел из своего шатра. Каджит проследовал за ним.

Снаружи были Маркиз и Дро’Зарим. Они стояли возле шатра Ра’Мирры и о чём-то вели беседу. Старейшина подошёл к ним. Каджиты посмотрели на М’Айка Лжеца Старшего, мигом прервав свой диалог.

– С Ахаз’иром мы отлучиться должны. На сутки или двое – не известно мне. Но дело срочное и не потерпит отложки. Маркиз, остаёшься за главного ты. Будьте здесь осторожны. Чувствует сердце моё – не ладное творится в завесе тени от глаз наших.

– Хорошо, отче. – Маркиз слегка поклонился. – Мы будем внимательны, и в случае опасности будем опираться на здравый рассудок и проявлять осторожность.

После недолгого разговора Ахаз’ир и Старейшина вышли за пределы лагеря. Огибая чащу через тропинку, каджиты вскоре вышли к конюшне. М’Айк Лжец закидывал в стойла сено. Увидев отца и Ахаз’ира, каджит поставил вилы и подошёл к ним, вытирая пот со лба.

– Кони сыты? – спросил Старейшина.

– Их брюха весьма набиты едой, а жажда ещё долгое время не будет терзать их глотку, – ответил М’Айк Лжец.

– Отлично. Пригодятся они нам! – Старейшина подошёл к одному коню. Жеребец, увидев каджита, громко зафыркал, слегка топая своим копытом. Старик не спеша вывел его, крепко держа поводья.

Ахаз’ир подошёл ко второму коню и, погладив его по гриве, сделал то же самое. Старейшина, держась за седло, забрался на коня и ухватился за поводья одной лапой, второй держа свой посох.

– Ох и не знает каджит, сколько лет этой конюшне. – М’Айк Лжец осмотрел пробитую в некоторых местах деревянную крышу данного строения. Её балки упирались в потолок навеса, под которым находились заполненные кучками сена стойла. Сейчас здесь находилось двое коней, которых готовили к отъезду пришедшие каджиты, однако пустующих ограждений для животных было ещё несколько. – Она была заброшена и полуразрушена, когда мы пришли сюда. Сейчас она выглядит куда лучше, – сказал он.

Ахаз’ир, не теряя времени, запрыгнул на своего коня. Старейшина посмотрел на него, потом на своего сына.

– В лагерь беги и не выходи за пределы его. Проявляй осторожность, – сказал ему Старейшина.

– Хорошо, отец. Я всегда предпочитаю находиться ближе к тому месту, где безопаснее всего.

– Вот и молодец, сын мой! Но! Пошла! – Старейшина ударил поводьями и конь тотчас тронулся с места.

– Торопится он. Не к добру дело, – скрестив лапы на груди, сказал М’Айк Лжец, провожая взглядом старого каджита.

– Надеюсь, ты ошибаешься, – в пол голоса сказал Ахаз’ир и, ударив поводьями, поехал вслед за Старейшиной.

Утро следующего дня было достаточно прохладным. Ещё до того, как солнце первыми своими лучами осветило горизонт, прошёл лёгкий дождь. Пахло приятной свежестью.

Первым из шатра вышел Маркиз. Каджит был во всеоружии: он редко расставался со своим мечом с изящно сделанной рукоятью, на которой были выжжены различные символы, не относящиеся к каджитской культуре, каждый из которых раскрывал свой собственный смысл, заложенный художником, чья умелая рука украсила доблестный клинок необычной гравировкой. Меч был выкован лучшим кузнецом Сиродила, когда каджит пребывал в Имперском городе. На навершии эфеса красовался блестящий сапфир.

Было тихо. Лишь слышалось колыхание деревьев от дуновения лёгкого ветра. Каджит закрыл глаза и вздохнул, слегка подняв голову. Он посмотрел на небо, что было окутано, словно одеялом, серыми тучами. Потом прошёл к костру, сел на низенькую лавочку, закурил свою трубку и подбросил несколько припрятанных под скамьёй веток в огонь, наблюдая, как пламя взволновано поглощает их, потрескивая и издавая дым, что возвышался высоко вверх и смешивался с серой пеленой мрачного неба.

Каджит долго сидел в одиночестве, окутывая свою морду табачным дымом, размышляя. Длилось это до тех пор, пока Маркизу не наскучило это курение. Потушив горящий табак в люльке, он поднялся, осмотрел томящийся в покое лагерь. Потом пошёл в шатер, где находилось снаряжение. Их было два: в одном жили Ра’Мирра и Джи’Фазир, в другом же был склад всяких вещей, добытых на охоте, купленных или просто найденных.

Внутри шатра Маркиз, присев на одно колено, открыл слегка запылённый сундук. Среди прочего хлама, что валялся там, был один позолоченный пояс. Каджит достал его. Несмотря на скопившуюся пыль на позолоченной подковке рядом с замком, каджит смог разглядеть в нём своё отражение. Подковка слегка искажала его. Каджит улыбнулся, погрузившись в старые воспоминания. Воспоминания, которыми он живёт. Речь идёт о его прежней профессии, о его родине, которой он некогда служил и воспоминания о которой заставляют пасть каджита в горькую тоску.

Маркиз медленно подошёл к столу, не сводя своих глаз с пояса, словно заворожённый его позолотой. Он дунул, сгоняя пыль, потом протёр его тряпкой. Делал он это медленно, аккуратно и длительно. Он был так сильно увлечён очищением реликвии памяти от пыли и не заметил, как в шатре позади него встал Тхингалл, наперевес свесив свой охотничий лук на плечи, с колчаном стрел за спиной. Он не смел прерывать каджита и молча стоял и смотрел на то, как Маркиз вдохновлённо очищает свой пояс от пыли. Когда тот посмотрел на подковку снова, то увидел в отражении Тхингалла. Каджит повернулся, держа пояс в обеих лапах.

– Я не услышал, как ты вошёл… – сказал Маркиз. – Вот до чего доводит деятельность, в которой ты словно тонешь, как в реке, а желание сделать частичку твоего прошлого чище является балластом, что тянет тебя ко дну. – Каджит снова посмотрел на свой пояс.

– Что это? – спросил Тхингалл, переведя свой взгляд на позолоченную основу. – Я вижу, что это для тебя что-то важное.

– Да. Очень важное. – Маркиз посмотрел на него. – Это память о прошлом, о котором мы можем лишь вспоминать, но к которому не вернуться.

– Память? Эта вещь оставляет тебе какие-то воспоминания? – Тхингалл посмотрел на Маркиза.

Каджит в резной нордской броне, что придавала ему внушающий вид, молчал некоторое время. Тишина находилась между ними и каждый из них не находил в себе сил прерывать её, но Маркиз всё же сумел найти их.

– Давным-давно, когда я был ещё ребёнком, моих родителей убили разбойники. Как-то посреди ночи мы караваном остановились не далеко от Угренского ущелья. Мы должны были преодолеть его за сутки, но решили сделать это на следующее утро, так как длительный переход через пустыню забрал много сил, а перед ночёвкой разбили небольшой лагерь близ ущелья. Опасное то место было. Были трения между членами каравана, половина была за то, чтобы двигаться дальше, а другая половина настаивала на отдыхе, ибо наша усталость могла принести нам много бед лишь потому, что мы не смогли бы защитить себя из-за неё, преодолевая место, чья репутация страшнее мора или какой-либо чумы. Среди нас было мало воинов. Лишь двое. Я помню. Но они были уже в возрасте и не так крепко держали в лапе острый клинок. А остальные были торговцами, просто путниками, среди которых я с моими родителями. – Маркиз говорил необычным для себя спокойным тоном. Сейчас Тхингалл чувствовал, как этот каджит, суровый и хладнокровный, озабоченный ответственностью перед теми, кого он ведёт за собой, был открытым и искренним. Словно растаял, как ледник под жарким солнцем.

– Разве, способны себя защитить обычные торговцы, обычные каджиты, что никогда не участвовали в войне? Не видели смертей? Среди которых был один ребёнок. Изрядно любопытный и занудливый. Веривший, что мир прекрасен и все, кто живёт в нём, – глаза Маркиза слегка сузились. – Поздней ночью, когда все уже спали, стая пустынных шакалов во главе с их вожаком – беспощадным убийцей, который убивал ради удовольствия, которого больше интересовали предсмертные стоны, нежели захваченное имущество – напала на нас. Они группировкой возвращались из пустыни и наткнулись на наш спящий лагерь. Двоих воинов убили. Они защищались, словно загнанные в угол коты. Но они были уже стары, а этих мразей было много. Их убили, потом начали всех остальных резать. На моих глазах убили моего отца, а мою мать сначала отымели, как шлюху, потом перерезали ей горло. Всё это на глазах ребёнка, что считал мир прекрасным и всех, кто в нём живёт, тоже. Я сумел сбежать. Долго бродил по пустыне, бесцельно, чувствуя неутолимую жажду и голод. Кругом один песок, вдали у солнечного золотистого горизонта виднелись древние города, что полностью поглотила пустыня. Плутал я несколько дней. Проклятье, даже сейчас не могу вспомнить то ощущение, когда желал найти какой-либо источник воды и утопиться в нём. Но в один из тех жарких и мучительно длинных дней, тянувшихся словно всю мою жизнь, навстречу мне как-то ехал на коне один странник. Он был окутан в плащ, на его ремне свисали ножны, а морду закрывала маска. Он остановился, посмотрел в мои жалостливые глаза и молча подал лапу. Безысходность толкнула меня принять её, не зная, кто этот странник. Возможно, он хуже тех, кто напал на нас. Я не знал. И он повёз меня, угостив водой из своего кожаного бурдюка. Мы ехали до первого крупного поселения Эйрхард. Там пробыли некоторое время в местной ночлежке. За это время странник поведал мне о своей жизни, жизни бывшего воина, который теперь влачит свою жизнь скитальцем. Потом мы поехали в столицу Анеквина. Там я поступил на обучение в юниорский отряд воинов. Я имел уже небольшой опыт. В перерывах между переездами меня тренировал этот скиталец. Он не называл своего имени, поэтому я звал его скитальцем. Когда стал юношей, то служил в гвардейском гарнизоне. Я добивался авторитета и признания упорными тренировками, выполненными заданиями, пройденными войнами. Так я дошёл до звания вожака гарнизона. Солдаты знали меня и доверяли мне. Я тренировал новобранцев, которые ломали себе кости в испытательных ямах, но становились воинами впоследствии. Этот пояс, – каджит слегка приподнял его, показывая Тхингаллу, – достался мне в знак отлично проведённой операции по ликвидации шайки. Той шайки, которая некогда напала на нас, которая отняла у меня самое ценное, что есть в жизни каждого – родных. Я убил их главаря в поединке. Отрубил его поганую голову и сбросил его тело с вершины того рокового ущелья. Цена была оплачена. – Маркиз замолчал на некоторое время, снова опустив глаза на пояс, потом продолжил, не поднимая взгляда: – Это память о том долге. О том, что смерть моих родных была отомщена. О долге перед своей родиной, которая постепенно увядает под Талморским игом. Память о тех временах, о тех воинах, с кем я бился плечом к плечу, защищая свой дом от врагов, но сдавшийся перед безысходным повиновением одному из них. Когда-нибудь каджиты вернут себе свой дом. Я уверен. Когда взор прояснится, и мы не будем бояться страха кнута и смерти, когда главной ценностью будем считать не свою собственную шкуру, а жизнь и свободу своих сородичей. Эти времена непременно настанут, я уверен. Мы – великий народ.

Маркиз не спеша отстегнул свой пояс, слегка поцарапанный и поржавевший в некоторых местах подковки, и надел свой позолоченный. Он озабоченно оглядывал его, когда тот окутал каджита.

– Он красивый. – Тхингалл слегка усмехнулся, изучая Маркиза в новом обличье.

– Однако, любая красота требует жертв. – Маркиз взял свои ножны тёмно-коричневого цвета. Крепко держа их одной лапой, второй каджит взялся за рукоять и потянул её, медленно вытаскивая клинок. Он опустил меч остриём вниз, острым взглядом прорезая слегка отблескивающее дневной свет лезвие.

– Знаешь, как я его назвал? – каджит посмотрел на Тхингалла.

– Разве оружию принято давать имена? – немного удивлённо спросил у Маркиза каджит.

– Дают имена людям, животным. Оружию тоже, если прожил с ним достаточно долго, преодолев очень многие испытания. Раньше я бы тоже отнёсся к этому скептически, но время меняет каждого. – Он снова посмотрел на клинок, подняв его. – Охотник.

– Прозаическое имя для клинка. – Тхингалл скрестил лапы на груди, улыбнувшись.

– Возможно, но очень лёгкое и короткое. – Он протянул лапу, в которой держал меч. Тхингалл медленно подошёл, принимая клинок каджита. Он был не так уж и тяжёл, рукоять легко сидела в лапе. Каджит сделал несколько оборотов лезвием, наблюдая за тем, как лезвие переливается в серебристом свете от движений.

– Удобный очень. И выкован качественно. Это хорошо ощущается, – сказал каджит, после чего вернул меч хозяину. – Замечательно, когда у кого-то есть вещи, которые он ценит и при виде которых впадает в приятные воспоминания.

– Очень надеюсь, что и у тебя будет много приятных воспоминаний. – Маркиз взял меч и сунул его в ножны. Он посмотрел на лёгкое вооружение каджита.

– Идёшь на охоту?

– Да, хочу немного развеяться.

– Сам изготовил лук?

– Вчера был занят этим весь день. Стрелы тоже настругал. Правда, не все из них вышли удачными, поэтому их не так уж и много получилось.

– Ты быстро адаптируешься к любой среде. Это необычно. – Маркиз скрестил лапы на груди, по-прежнему изучая снаряжение каджита. – Не выходи слишком далеко от лагеря. Эти леса в последнее время стали опасными. Я, конечно, не отец тебе, но всё же наставлю на этом.

– Я буду осторожен, – ответил Тхингалл. – Думаю, прогуляюсь к той поляне, убив по пути несколько пернатых. Будет что приготовить на обед.

Каджит не спеша повернулся и начал идти к выходу из шатра.

– Тхингалл, – окликнул его Маркиз.

Каджит остановился и обернулся.

– Не дай Нисабе начать переживать за тебя. Эта каджитка весьма восприимчива и ранима.

Тхингалл молча улыбнулся, слегка кивнув головой, после чего покинул шатёр, оставив Маркиза одного.

Снаружи уже были другие каджиты. Нисаба сидела на скамье возле своего шатра и медленно расчёсывала свои тонкие локоны волос, спадающие до её хрупких плеч, деревянной расчёской. Она посмотрела на Тхингалла, когда тот вышел из шатра. Каджит уловил её взгляд. Каджитка улыбнулась, он ответил ей тем же, после чего не спеша пошёл вдоль огромного костра.

– Удачи на охоте, Тхингалл! – сказал Джи’Зирр, занимаясь привычным для него делом – рубкой дров.

Нисаба проводила постепенно удаляющегося в плотной чаще каджита взглядом. Она опустила свои руки на колени, молча посмотрев на небо, что было мрачным. Оно нагоняло некую тоску в душу каджитки. К ней подошла Кейт и села рядом, держа в руке жестяную кружку с крепким содержимым в ней.

– Переживаешь? – спросила она.

– За Тхингалла? – Нисаба снова посмотрела в ту сторону, где некогда видела каджита, теперь же там шевелились одни кусты от лёгкого ветра. – Не знаю, что и ответить…

– Значит, переживаешь. – Кейт улыбнулась, глотнув настойки Старейшины, слегка поморщившись. – Тяжело ощущение расставания, пусть и мимолётного, с теми, кого любишь.

– Да. Ты права. Но он сильный. Опасности следует хорошо подумать, прежде чем переходить дорогу этому каджиту. – Нисаба не сводила взгляда с взволнованных кустов, слегка улыбаясь.

– Ахаз’ир уехал со Старейшиной по какому-то делу, Тхингалл ушёл на охоту. Не лёгкое у нас, дам, бремя ожидания. Но надо справиться с ним. – Кейт посмотрела на каджитку, подавая ей кружку. Нисаба приняла её, глотнула, поморщилась ещё сильнее, чем её подруга.

– Похоже, это напиток слишком крепок для такой каджитки. – Кейт усмехнулась.

– Никогда я не смогу привыкнуть к нему. Но он успокаивает нервы. – Нисаба вернула кружку каджитке. Кейт отпила немного.

– Согласна. Что-то тревожное шествует в моём сознании. Не спокойно как-то на душе. Небо какое-то… мрачное что ли. – Кейт подняла свои ярко-жёлтые глаза.

К каджиткам подошёл Дро’Зарим. Он указал своим взглядом на свободную часть скамьи.

– Не против, дамы?

Каджитки немного подвинулись и улыбнулись. Дро’Зарим сел рядом с Нисабой, облокотившись спиной о тугое полотно шатра.

– Что-то вы притихшие сегодня, – сказал он.

– Я ещё не отошла ото сна. – Нисаба улыбнулась, потерев свои глаза тонкими пальцами.

– Ну а я не хочу шуметь в такую погоду, – сказала Кейт, полностью осушив кружку. – Боюсь нарушить царящий здесь мрак.

– Да, дамы, – сказал каджит, посмотрев в сторону горящего костра, – врать вы не умеете. По вашим глазам всё и так ясно. Хотя, насчёт погоды я с вами согласен. Что-то и самому немного тоскливо на душе. Пойти, что ли, поточить топор или меч? Отвлечься от тоски.

– А по чему ты тоскуешь? – спросила Нисаба, посмотрев на каджита.

– Моя тоска всегда только по родному дому, не больше, – ответил Дро’Зарим. – Не думали вы, что когда-нибудь уедете отсюда, из этой холодной страны, туда, где песок греет лапы?

– Я никогда не думала об Эльсвейре. Снежные поля и холодные огромные ледники посреди спокойного ледяного моря – вот мой дом. Я здесь родилась, выросла и выживала. Я не встречала неутолимого желания вернуться туда, где не была рождена, где не прожила ни дня с того момента, как появилась на свет. Эльсвейр не мой дом, хоть я и каджитка. Такова правда, какой-бы она не была, – ответила Кейт.

Дро’Зарим долго молчал. Хоть он и понимал слова каджитки, понимал её душу, которая теперь такая же холодная, как снежные бури Скайрима, всё же ему было немного досадно от этого. От сказанных слов, что выливались с хладнокровием.

– Меняет Скайрим души всех, кто здесь пребывает, – спустя некоторое время неутомимого молчания сказал Дро’Зарим. – Я и сам почувствовал это.

– Ты изменился? – спросила Нисаба, подперев голову рукой, что упёрлась локтем в колено.

– Во многом. Покинув Эльсвейр вместе с Маркизом, я был одним каджитом. Здесь же, находясь среди суровых нордов, непроходимых лесов и снежных сугробов – стал другим. Менее эмоциональным, более реалистичным. Верю лишь в силу своего оружия. Не полагаюсь ни на кого, кроме себя. Ибо здесь наши боги, что покровительствуют песчаной страной, бессильны.

– Я никогда не задумывалась о богах, – сказала Кейт. – Ни о наших, ни о каких-либо. В моей жизни всё, что происходило, было результатом моих собственных усилий. Никакая сила, кроме моей собственной, не проложила мне мою дорогу жизни.

– Всегда меня вдохновлял твой реализм, – улыбнулся каджит, посмотрев на Кейт. – Несомненно, хоть ты и каджитка, но всё же дочь Скайрима. Не менее, чем норд или нордка.

– Я у себя дома. – Кейт посмотрела на каджита в ответ. – Но сейчас не очень красочное небо. Очень грустное, тоскливое. Мрачное. Поэтому, такая и я.

Они вернулись к тому месту, с которого начали свой разговор.

Ра’Мирра вышла из своего шатра, окутав свой пояс кузнечным фартуком. Каджитка скоро принялась за работу. Смачивая раскалённый метал в бадье с водой, она клала его на верстак и била своим стальным молотком по раскалённой основе, разнося вокруг яркие искры. Её муж подошёл к стойке со свешанной шкурой, присел на одно колено и ножом начал срезать тонкие полоски кожи. Постепенно в лагерь возвращалась повседневная, привычная суета.

– Что ж, пора и мне заняться каким-либо делом. Не люблю слоняться целыми днями без него. Это утомляет ещё больше. – Дро’Зарим улыбнулся, встал, посмотрел на каджиток и пошёл в сторону кузницы. Он подошёл к Ра’Мирре. Они о чём-то долго болтали. Потом каджит взял в лапы один из выкованных вчера железных мечей и пошёл к точильному камню, что находился рядом с костром.

Каджитки наблюдали за всеми, сидя на скамье, иногда пересекаясь взглядами, негромко смеясь от рассказанных друг дружке шуток. Такая суета придала каджиткам некоторое воодушевление, отогнав печаль и тоску, скрасив их настроение более яркими красками.

Обыденная суета, в которой все погружены в свою повседневную работу, способна отогнать нахлынувшее, вероломное беспокойство, что тяготит душу, наводит мысли на что-то тревожащее и неспокойное, создавая для разума иллюзию лёгкого страха перед чем-то невиданно надвигающимся, но в то же время не более реальным, чем подверженное такому пагубному воздействию обычное воображение. А может, ошибочно это мнение. И эта ошибка весьма роковая.

Маркиз вышел из шатра. Как-всегда он своим острым, и даже во многом отцовским взглядом осмотрел весь лагерь. Делал он это с лёгкой улыбкой, довольствуясь тем, что каждый член общины делает дело во благо всех, кто в ней проживает. Крепкие братские узы – вот что крепит в столь недружелюбном и опасном мире, мире войн и хладнокровных смертей, группу каджитов. Этой мыслью Маркиз жил не по дням, а по минутам.

Воин не спеша поправил свой пояс: сначала за спиной, потом спереди. Его взгляд уловил странное колыхание кустов слева шатра. Плотная чаща была взволнована и отнюдь не сквозным потоком ветра, что в это мгновение стал сильнее. Что-то промелькнуло между плотными зарослями кустарника в тени ветвей хвойных деревьев. Что-то резвое и чёрное. Каджит приложил лапу к рукояти своего меча. Он не спеша пошёл в ту сторону, где, как ему показалось, он что-то увидел. Нисаба уловила его тревожные, но медленные шаги. Каджитка непонимающе смотрела на воина, потом медленно привстала.

– Нисаба? – Кейт посмотрела на неё, сидя на своём месте.

Маркиз подходил всё ближе, держа всю свою физиономию в полную готовность, крепко сжав рукоять меча.

Бестия, громко вереща, резко выпрыгнула из плотной чащи, на лёту замахиваясь своим чёрным клинком. Каджит, хоть и воин в далёком прошлом, но своей реакции ничуть не растерял. Он резко отступил, уворачиваясь сначала от режущего удара сбоку, а потом и от рубящего с левого плеча. Воин проскользнул под рукой бестии, успев вынуть свой кинжал. Остриё было вогнано в брюхо твари. Она громко заверещала, усмирив свой агрессивный пыл. Рука с мечом была опущена и каджит, перебросив руку чуть ниже подбородка бестии и подставив левую ногу, бросил её тело на землю, замахнулся и вогнал кинжал прямо в голову. Всё произошло достаточно быстро. Остальные каджиты не сразу поняли, что случилось. Многие из них по-прежнему были заняты своим делом. Но когда из того же самого места повыпрыгивали другие твари, громко вереща металлическим голосом, каджиты, все как один, устремили свои взоры в сторону беспокойно пляшущей плотной чащи.

– На нас напали!! – громко крикнул Маркиз, подобно командиру военного гарнизона, ловко отпрыгивая назад и одновременно обнажая свой меч. Одна тварь занесла свой клинок над головой. Каджит парировал удар сверху, заставив чёрный, как прогоревшее железо, меч подпрыгнуть от соприкосновения их лезвий, потом с большим усилием и криком вогнал остриё в грудь бестии. Она остановилась, опустила обе руки, после чего пала на землю.

Вторая бестия обошла воина сбоку. Она занесла свой клинок, держа его двоими руками, над правым плечом, и резко нанесла рубящий удар. Каджит среагировал и на него. Он подсел на правое колено, слегка выпал своим телом вперёд и принял удар лезвием своего меча. Когда сталь соприкоснулась, каджит опустил остриё вниз. Клинок твари соскользнул и воин, занеся меч над головой, срубил ей голову.

Появились и другие твари. Большой группой они хлынули на лагерь, словно волна на камень. Каджиты в панике подались, кто куда. Дро’Зарим вступил в схватку с одной из тварей тем же мечом, который некоторое мгновение назад усердно точил. Каджит парировал быстрые махи клинка, увернулся от рубящего и вогнал клинок в брюхо бестии. Потом резко отстранился от летящего лезвия сверху вбок, схватил руку твари, ударил её в пах, вывернул руку и откинул её меч. После этого он завёл руку бестии за спину и пнул её туда же ногой, резко вынул меч из брюха убитой твари и влетел в существо с громким криком остриём вперёд, поразив бестию в грудь в тот момент, когда она развернулась.

Началась настоящая резня. Каджиты постепенно отступали вглубь лагеря под натиском тварей, коих становилось с каждой новой смертью их сородичей только больше. Джи’Зирр уворачивался от хаотичных и словно слепых махов чёрного клинка, потом подпрыгнул и ударил ногой бестию в грудь. Она упала в костёр. Пламя резко возросло, окрасившись в красный цвет. Тварь заверещала, мгновенно сгорая от необычного огня. Потом костёр потух и больше не загорелся. От увиденной яркой вспышки каджит свалился на землю, закрываясь от этой невиданной и нагоняющей в его душу смятение и страх магией лапой. Краем глаза он увидел, как Нисаба забежала в свой шатёр, а за ней и две ужасные бестии.

Каджитка забежала за большой, в некоторых местах сгнивший, стол. Твари перекрыли ей выход. Одна из них, раскрыв свою пасть и показав свои острые, длинные клыки, ринулась на неё. Нисаба ухватилась за край стола и с криком перевернула его. Тварь попятилась назад. Выиграв время, каджитка вынула из висячих на полотне ножен небольшой кинжал. Она встала в стойку, постепенно отходя от лишавшей её манёвра стены. Бестия нанесла удар сбоку. Каджитка увернулась. Тварь снова замахнулась, пытаясь достать жертву, но и тут каджитка оперативно среагировала. Она проскользнула под самим лезвием, оказалась у открытого бока и вогнала кинжал, посмотрев на тварь полными ненависти и пылающим огнём глазами. Но эта тварь была не одна. Вторая, что всё это время находилась у выхода, бросилась на Нисабу. В шатёр влетел Джи’Зирр. С громким криком он набросился на тварь, прижав её к твёрдому полотну шатра. Бестия верещала, конвульсивно дрыгаясь и пытаясь вырваться.

– Нисаба, беги!! – крикнул каджит, но она не желала оставлять своего брата в столь роковой час. Час, который мог стать последним для каждого каджита в этом лагере. Каджитка всадила кинжал в глаз твари, углубляя лезвие всё дальше и дальше, заставляя чёрную кровь стекаться по маленькому клинку и броне бестии. Она замолкла, опустив обе руки и выронив свой меч. Каджит отстранился и тогда бестия с грохотом тяжёлых на ней чёрных доспехов рухнула на пол.

Джи’Зирр поднял чёрный клинок. Это было единственное оружие в этом шатре, которым он смог бы защитить себя и свою сестру. Снаружи доносились крики, верещание и лязг обнажённой стали.

– Долго нам не продержаться. Их слишком много…– сказал каджит, учащённо выдыхая полной грудью.

– Ты прав. Надо уходить. Идём, соберем всех и будет с боем отступать вглубь леса. – Нисаба, крепко сжав свой кинжал, выбежала, за ней выбежал и каджит.

Ра’Мирра и Джи’Фазир забежали в свой шатёр, где были слышны громкие крики и погром. Падали стеллажи, которыми защищались каджиты от тварей. Нисаба ринулась им на помощь, попутно видя, как Кейт, Маркиз и Дро’Зарим сражаются возле потухшего костра. Под их ногами собралась целая куча убитых бестий, но защитники постепенно выдыхались, а тварей было всё ещё много.

Внутри шатра завязался жестокий бой. Нисаба накинулась на одну из тварей со спины, воткнув кинжал ей в шею. Джи’Зирр сошёлся в схватке с другой бестией. Джи’Фазир, вынув один из мечей, защищал свою жену, которая рубила упавшего под ноги нелюдя железным топором.

– Надо уходить!! Слышите!! Их много!! Уходим, быстрее!! – кричала Нисаба, нанося колющие удары по бестии, которую повалила на пол. Каджиты, сгруппировавшись, прорубили себе путь наружу. Выбежав, они помчались через шатёр, украшенный огромными и, теперь уже, окровавленными щитами. Нисаба остановилась. Она крикнула Маркиза. Перерезав твари глотку, каджит, пошатываясь, повернулся к ней. Его броня была испачкана чёрной кровью, с ног до головы, а морда словно приняла другой окрас. Но и раны так же виднелись: они нескончаемо кровоточили сквозь порезы на массивных доспехах. Кейт и Дро’Зарим отступали, прикрывая каджита.

– Уходим!! – крикнул Маркиз и троица тут же ринулась прочь в сторону тропы, ведущей из лагеря в гущу леса, отразив очередную волну атаки. Твари ринулись за ними.

Группа каджитов быстро пересекла узенькую тропинку, пытаясь скрыться от преследователей. Маркиз и Дро’Зарим, что бежали позади всех, часто останавливались и отражали атаки бестий, рубя их настолько, насколько хватало сил. Погоня длилась долго. На одном из перекрёстков на тропу выбежал М'Айк Лжец. Не понимая, что происходит, он громогласно выкрикнул:

– Что? Что происходит, куда все?! – И увидев мчавшихся за ними бестий, каджит вскрикнул снова: – Божечки-коробочки!!

Кейт резко схватила его за рукав и потянула, когда пробегала мимо, не останавливаясь. Каджит чуть не упал, но сумел сохранить равновесие. М’Айк Лжец опередил всех бегущих каджитов и был впереди всего этого утомляющего забега.

Маркиз упал, споткнувшись о камень. Он выронил свой меч и, услышав верещание приближающейся твари, резко обернулся.

– Маркиз!! – крикнул Дро’Зарим, обернувшись.

Тварь наступала. Она замахнулась и приготовилась прервать долгую, насыщенную жизнь воина резким, быстрым махом меча, но шальная стрела поразила бестию в висок. Она свалилась набок. Каджит резко поднялся, тяжело дыша, потом поднял свой меч и побежал, догоняя Дро’Зарима, что ринулся на помощь своему товарищу, а потом резко, по-челночьи, развернулся обратно. Так каджиты, огибая плотную лесную чащу, добрались до моста через узкую быстротекущую речушку.

Шёл он не спеша, в пол шага и уже довольно длительное время. Каджит осторожно и практически бесшумно пересекал плотные дебри зарослей, что порой доходили до его глаз. Несмотря на такую плотную, зелёную стену кустарника, глаз охотника видел весьма далеко и проницательно. Впереди он замечал пробегающего кролика через узкую тропинку, скрываясь в листве, лису, что, учуяв приближение охотника, взъерошила свой пышный, рыжий хвост, и помчалась прочь. Птицы сидели на ветках высоких хвойных деревьев, распевая свои песни, радуя слух приятным, мелодичным звучанием их тоненького чириканья. Впрочем, ничто не нагнетало тревогу в душу каджита, который, держа лук наготове и стрелу на тетиве, следовал неизвестной ему дорогой, куда глаза глядят, пока не попадётся первая, пригодная дичь, с которой бы он смог справиться. Солнце не светило. Тучи окутали фолкритский лес плотным заслоном. Поэтому, Тхингалл скрывал свою физиономию в тени широкого настила хвойных ветвей.