– Да, я вот «Джек Дэниелс» как обычно, – он обратился к бармену, – Эй уважаемый, а будьте так любезны, моим друзьям… Что вам?
– Абсент.
– А можно коктейль какой-нибудь вкусный.
– Ах… женщины.
Мы разбрелись в разные стороны, народ прибывал. Я пил, ходил курить и всё как-то скучно. Пошёл потанцевать. Замешал в себе как в шейкере абсент, виски и текилу, и пошёл обратно к барной стойке. Меня за руку взял молодой охранник. Все охранники здесь были вчерашние школьники:
– Молодой человек, я должен попросить вас уйти.
– Да?
– Да, вы шатаетесь. Пойдёмте.
– Я не могу так уйти, у меня друзья здесь, я должен им сказать, да чё ты вообще ко мне пристал?!
Охранник тянул за руку и не мог сдвинуть меня с места. Я рассмеялся и он ушёл. Я успел выпить ещё стопку, когда он вернулся с подкреплением. Привёл ещё двух школьников. Под руки они сняли меня с высокого табурета, но дальше дело не пошло. Даже втроём, они по-прежнему, не могли меня сдвинуть с места. Тогда один обошёл сзади и начал душить локтём. Я расслабился и с размаху дал ему затылком по лицу. Началась драка. Подключился бармен, администратор. Меня теснили железными табуретами к выходу. Парень-охранник который подошёл первый, теперь уже с заплывшим глазом, закричал:
– Что мы тебе сделали? Иди уже отсюда, забирай куртку!
– Ладно, я уйду, но с вас бутылка пива.
Они переглянулись и один пошёл к бару. Мне протянули бутылку «Хайникена». Я начал пить и на середине на меня снизошло озарение. Наитие. Я с размаху разбил недопитую бутылку об стену и с розочкой сказал:
– Ну что? П*******, шансы сровнялись? – и бросился с розочкой на разбегающихся охранников. Странно, что они так драпанули в разные стороны, неужели так напугал? Один зажался в углу и закрылся руками. Да уж, ну и охранники. Неожиданно на меня сзади с визгом вцепилась какая-то девушка:
– Г*****! Я убью тебя! Подонок б****! – она пыталась когтями выдрать мне глаза. Одной рукой её стащить не получалось, а во второй была розочка от бутылки и резать её было бы как-то совсем не по-джентельменски. Спиной я ударился об стену, чтобы её скинуть, потом ещё раз, прежде чем меня свалил град ударов спереди. Били ногами, но как-то без вдохновения. Закрыв голову руками, я ждал, когда перестанут. Вроде всё. Подтянулись парни с зала, лёжа на полу, я слышал крики этой девушки, она всё никак не могла успокоиться:
– Я убью его, пустите, мразь! Сволочь!!! Пустите меня!
Я потихоньку начал подыматься, под руки меня держали двое. Невысокую девушку в пяти метрах держало полклуба, она изо всех вырывалась и требовала моей казни.
– Да что я тебе сделал то?
– Пустите! Сука, тебе конец!!!
Какая же она конченная, мало того, что я драку из-за неё проиграл, так она ещё и орёт дальше… Так себя женщина вести не должна. Это уже не женщина, а какое-то животное. Я сказал охранникам:
– Всё, пустите меня, я пойду домой, какая-то сумасшедшая тварь…
– Точно пойдёшь?
– Да-да, с меня хватит на сегодня.
– Ну ладно.
Они отпустили. В два прыжка я сократил расстояние и мощнейшей двойкой отправил свою обидчицу в полёт. Никогда не бил девушек, а это прикольно. Пролетела она метра три. Это было последнее, что я видел, но оно того стоило. В этот раз били долго, пока я не потерял сознание. Очнулся на улице. Лужа, грязь, тусклый свет фонарей. Меня поднимают Тарас и Юля. Я встаю. Один глаз не открывается, челюсть хрустит и не встаёт на место:
– Есть сигарета?
– Давай тебе прикурю.
– У меня только один вопрос: Кто эта девушка?
Юля спрашивает: «А ты как вообще эту ситуацию всю видишь?» Я коротко пересказываю, и она поправляет:
– Да всё так, только бутылку ты разбил не об стену, а ей об голову. Она только что с подругами зашла и пыталась мимо тебя проскочить пока ты пил пиво, но ты с размаху дал ей по голове. Она вся в пиве, в осколках… Поэтому охрана тебя так испугалась, они думали ты специально разбил ей об голову бутылку и пошёл в атаку. Они решили, что если ты её не пожалел …
– Слушайте, надо уезжать, я её вырубил, но сейчас она очнётся и может начать акцию возмездия.
Я с Юлей сел в такси и спросил:
– Ну и что ты думаешь по поводу всей этой херни?
– Девушек бить нельзя конечно, но со стороны, это всё выглядело очень эффектно. В тебе что-то есть…
Я повернулся заплывшим глазом и спросил:
– Шарм?
– Да, но девушек больше не бей никогда.
– Сегодня просто не её день. Она пришла в клуб, получила по голове. И вместо того чтобы смириться или там заплакать, решила подраться… и подралась. Представляешь, она домой вернётся, с шишкой на голове, с синяком на пол-лица. Сегодня явно не её день…
Осень я работаю на раскопках. Время тянется и ничего не происходит. Уныло, пасмурно. Я решаю поехать в Печоры. Говорю гостиничному, что я духовное чадо отца Иеремии, пёк просфоры. Они родные братья. Всё это время я знал об этом, но верил в то, что хотя бы в Церкви блат будет не нужен. Я ошибался. Гостиничный набирает отца Иеремию. Тот меня рекомендует. На четвертый раз, наконец оставляют.
Конечно, с какой-то стороны я рад. Дело в том, что с каждым отказом, моя уверенность в промысел, угасала. Я так сюда стремился, а вселенная никак на это не реагировала. В миру действует закон постоянства: ты прикладываешь усилия в нужном направлении до тех пор пока ситуация не прогибается. По моему мнению, и опыта верующих, которых я встречал – когда ты имеешь доброе расположение, стремишься к монашеству, ищешь лучших учителей духовной жизни, Бог помогает в этом. Я не мог понять, почему с Печорами не так.
Ключ ко всему это смирение. Не то чтобы я смирился от отказов. По привычке я поехал сюда, чтобы стало легче. Страсти, жизнь без причастия, бестолковая рутина в миру – всё это меня деморализовало. Чувство пустоты и тоски говорило о том, что я двигаюсь не в том направлении, но прекратить блуд я не мог. В отношениях с Юлей через физическую разрядку мы узнали себя по-новому. Разогнали друг друга до космических скоростей. В таком состоянии я приехал, и всё вокруг перестало казаться чем-то особенным, моё внутреннее видение затуманилось и померкло. Пытаешься молиться, но душа под тяжестью связавших её грехов не может пробить свинцовый купол. Зачем-то я продолжал созваниваться с ней, и её такой расклад совсем не устраивал. Она не понимала причину, по которой я «сбежал», все мои объяснения были для неё, как ничего не значащий набор слов. Через месяц она неожиданно приехала. Мы сняли гостиницу на пару дней. Я попросил девушку-администратора поселить нас куда-нибудь подальше, но она не поняла намёка и дала ключи от номера рядом с ресепшеном. Старались не шуметь, но это, как пытаться остановить сход лавины сеткой для волейбола.
Послушники рассказали о том, что если я не напишу прошение на вступление в братию, меня всё равно в ближайшее время отправят домой. В прошении нужно было изложить автобиографию. Я прочёл то, что получилось, и расстроился. Всё умещалось на полстраницы. Через несколько дней я познакомился с наместником на трапезной. Он представил меня духовнику братии, которому я должен был принести генеральную исповедь, то есть все грехи с начала жизни, как в первый раз.
За неделю я подготовился, и после вечерней службы мы сели сзади на скамеечку, и я начал свой печальный рассказ. Когда закончил, отец Пантелеимон молчал, наверное молился. Потом сказал:
– У нас в монастыре собираются духовные богатыри, а ты воин, как бы это сказать…
– Слегка подраненный?
– Ну да. Здесь очень сильные искушения и ты не выдержишь, тебе стоит поискать монастырь попроще.
Его слова так сильно меня расстроили, учитывая моё стремление на протяжение четырёх лет. Неужели человек не может измениться. Если я не могу стать монахом там, то и не стоит им становиться в лайтовой версии в другом монастыре. Какой в этом смысл. Не вдаваясь в детали, я пересказал наш разговор гостиничному, и он посоветовал не обращать внимания, духовник ещё может изменить своё мнение. Я начал сомневаться и в этом духовнике. Как он может определять какие-то стандарты. Может быть, это была проверка на решимость, на волю, но я её не прошёл. Всё это здорово выбило почву у меня из под ног.
Послушался я там же внизу с молодыми послушниками – Евфимием и Львом. У них же взял четыре книги толкования на Евангелие Блаженного Феофилакта. Это было первое толкование, которое я читал, потому что отец Симеон, говорил о том, что понимание должно приходить со временем. Но ко мне понимание не приходило, не было духовника, не было ритма духовной жизни, не было прихода в Твери, куда хотелось бы ходить.
С ними же мы иногда ходили в пещеры, они водили экскурсии паломникам и у них были ключи от пещер. Эти экскурсии были определённой проверкой молодого кандидата. Много молодых девушек, женщин. Почти каждый день эти экскурсии, после которых послушникам иногда недвусмысленно давали понять… Если послушник начинал «шашни», на этом его проживание в стенах монастыря заканчивалось.
Я знакомился с братией. Почти все монахи производили хорошее впечатление, были, правда и немного замороченные. Все они застали восьмидесятые-девяностые, конец святой эпохи старцев в монастыре.
В паломническую гостиницу приехал пожилой грузин, спросивший как ему попасть к отцу Адриану:
– Я видэл тут монаха, вот такой (он разводит в стороны руками). Какой жэ это монах? Монах должен быть во (показывает указательный палец), тощий, иначе как он будэт поклоны класт? У нас в Грузии как – приносим корзину, пожертвование, чтобы монах нашу праблэму с Богом рэшил, правильно?
Это простое видение грузина, было по сути правильным. Предназначение монаха поддерживать связь с Богом, чтобы молиться о нуждающихся, не имеющих такой возможности, из-за мирской суеты.
Отдельно я упомяну о юродивых. Один, стоящий напротив ворот уже пятнадцать лет, показался мне прельщённым. Во время второго посещения я расспрашивал его о монастырях псковской области. Ещё один, приходящий к задним воротам, обличал людей ругательствами. Он, то приходил, то уходил, и последние полгода начал обличать матом, отчего братия начала сомневаться в истинности его откровений, но от ворот не прогоняли. Обругивал он избранных и не часто.
Как-то мы со Львом относили еду в келью отца Адриана, к которому мы заходили четыре года назад с монахами N пустыни. Он лежал под капельницей, еле живой, но весь светился. Люди по разному «отходят» перед смертью. Одни тяжело, другие ждут смерть как избавление от телесной клети. «Назидайся смертью праведника». Когда видишь, как такой человек ощущает приближение «исхода», становится понятно, почему жизнь монаха это дар. Возможность измениться, стать тем деревом из горчичного зерна, в котором могут укрываться птицы. Я хотел что-то спросить, отец Адриан предупредил мой вопрос и сказал: «Чего ты хочешь услышать? Я совсем уже больной, давай помолчим». В этом молчании было больше чем во всех разговорах, как и «наполненное» молчание отца Иоакима. Говорят близкие люди, иногда достигают меры понимания, когда могут просто молчать и через это пребывать в общении, в единении духа.
Я надеялся, что меня примут в число послушников, и смогу удержаться от встречи с Юлей. Сам я решиться на разрыв отношений не мог. Но она приехала раньше. На этот раз она сняла квартиру. На второй вечер я решился остаться на ночь. От всей этой «раздвоенности» я испытывал сильные угрызения совести. От собственного саморазрушения становишься жестоким к окружающим. Мы выпили лишнего. Не буду вдаваться в подробности, последствия следующего дня, чётко отражают, к чему приводит блуд.
Утром улицы небольшого городка затянуты дымкой, никого нет. Справа от тротуара с высокого косогора с лаем и рычанием скатываются две огромные собаки. Никогда не видел такого. Никакие волки и гиены не сравнятся по своей ярости с этими псами. Они не пытались покусать друг друга или победить, они грызлись насмерть. Быстро и ужасающе. Первой мыслью мелькнувшей спросонья, «что я буду делать, если одна из них или обе кинутся на меня?» Они же меня просто разорвут. Одна из них за десять секунд перегрызла глотку другой. Зрелище с утра ужасающее. Я начал молиться, шел, стараясь не оборачиваться, на лбу проступил холодный пот. По дороге жевал жвачку, чтобы отбить запах табака. Воскресенье. Пошёл к задним воротам. Юродивый мужичок, который никогда до этого не обращал на меня внимание закричал: «Меня один монах **********!»
Я залился краской от стыда. Его слова не подтолкнули меня к покаянию, а скорее озлобили. Хочется заткнуть брешь оценки со стороны, но не хочется меняться, чтобы это стало не так.
Заступал со второй половины дня, но надо было показаться на службе. В обед меня к себе вызвал гостиничный. В этот день он собирался поставить меня старшим на трапезной.
– Добрый день. Вызывали отец?!
– Да, давай обойдёмся без лишних объяснений и я никому ничего не скажу. Сколько времени тебе нужно, чтобы собрать вещи?
– Отец Максим, если вам кто-то что-то рассказал, это совсем не то, что вы …
– Не надо, сколько времени на сборы?
– … Дайте сутки.
– Хорошо.
– Спасибо.
Думать, как было бы – «если», почти всегда пустая трата времени. Что, если бы, я всё-таки принял там постриг? Это самый известный и «популярный» монастырь в России. А самая живучая и опасная из страстей для монаха это тщеславие, и как и на Соловках, и в Оптиной, там присутствует дух «гордости» за монастырь, из-за того что братия – наследники предания когда-то живших там старцев. Зная себя, я начал бы бороться там с блудной страстью и лучшее средство это пост и ночные бдения. Я бы запостился, подумал бы, что страсть отступила. Но она «отошла» бы только для того, чтобы дать место тщеславию, прелести. После которой, моё «падение» было бы вопросом времени. Я очень сомневаюсь, что смог бы там жить. Вернулся в квартиру. Юля удивилась, что я так быстро.
– Меня выгнали из монастыря.
– Да ладно, почему?
– Вчера нас в городе вместе видел один трудник, а сегодня я не ночевал, он пошёл и доложил гостиничному.
– Зачем он это сделал?
– Конкуренция, боится, что молодых парней оставят в обители в качестве послушников, а его нет.
– И что ты будешь делать?
Открыл бутылку вина и сделал несколько глотков:
– Не знаю. С тобой теперь в Тверь вернусь. Надо вещи собирать. А потом, кто знает, может, позвоню отцу. Бабушка говорила, что он меня искал, даже приезжал сюда.
– В монастырь?
– Ага.
Мы сходили ещё за вином и под вечер, уже изрядно набравшись смелости, я позвонил отцу. Через пару дней мы встретились на конно-спортивном комплексе в Москве, где он был директором. Комплекс не обновляли со времён Союза, так что он представлял скорее печальное зрелище.
Мудрость не зависит от возраста, дети порой намного мудрее взрослых из-за цельности души. Если эта душевная «конституция» сохраняется, то человек избегает многих соблазнов и ему противен грех сам по себе, как что-то неправильное, лживое, несправедливое и нечистое. Примеры православных святых очень часто являют нам потаённые, скрытые силы души которые подымают её на поверхность из пучин греха и страстей. Самые яркие носители этой внутренней силы – Мария Египетская и Моисей Мурин. Я часто обращал мысленный взор на этих святых, потому что с моим образом жизни, помощи больше ждать было не откуда.
Жил я на комплексе в гостинице, в номере отца. Ближайшая церковь недалеко от метро. Я пришёл туда на Пасху и на входе двое охранников сообщили мне «благую весть» – что вход платный. Пасха стоит денег. Четыреста рублей… меня так возмутила эта коммерция, что я не пошёл.
Следующие полгода моей жизни проходили под «синим небом». Не то чтобы я пил часто, два-три дня я никогда не пил, не выдерживал организм, но пару раз в неделю стабильно. Только «разогнав кровь» я чувствовал себя хоть немного живым. В ресторане, где я работал, всё было паршиво. Убыточное предприятие, которое делало «кассу» на банкетах. Отец не мог начать перестраивать и обновлять спортивный комплекс, не мог привлечь спонсоров, он просто держал это «судно» на плаву. Это не входило в сферу интересов тех, кто его туда назначил. Некоторые работники его не любили, но всё равно побаивались. Пьяного охранника он утром как-то головой вниз запихнул в мусорный бак. На фоне ресторанного беспредела, мы с ним опять поссорились, я забрал в бухгалтерии, смешную по московским меркам зарплату, и приехал в Тверь. Через пару месяцев отец всё же собрался и решил купить мне жильё. Я ездил с риэлтором и на второй день мы посмотрели новый жилой комплекс на окраине города, который выделялся качеством. Таких домов у нас больше нигде не строили.
В конце октября сидя в баре с Вованом мы во хмелю рассматривали плакат плэйбоя в стиле пин-ап на стене. Тягостная пьяная атмосфера.
– Знаешь Вован, я думаю, что чтобы какой-то свет в твоей жизни в виде правильной девушки появился, нужно перестать этого хотеть и об этом думать. У нас же всегда «собственническое» настроение по отношению к счастью. Завладеть им и закрыться от всех. Наверное, это не правильно, поэтому судьба и не сводит ни с кем. Пока мы из этого эгоцентризма как в «Дне сурка» не выйдем… Ты слушаешь?
– Ага. Красиво стелишь…
– Ну ты издеваешься?! Нужно начать делать людям добро, не завидовать их счастью и всё такое.
– Пу-у-уф, пойдем, покурим.
– Пошли.
Вместо того чтобы встать и идти, продолжали тупо смотреть в стену перед собой, что-то в этом было метафоричное, в этой красной кирпичной кладке. Девушка, сидящая справа за стойкой задела меня локтём и что-то спросила. Я повернулся, она ответила на свой вопрос и засмеялась, я ничего не разобрал, то ли говорила она тихо, то ли я был слишком пьян.
– В точку.
– Меня зовут Ксения, а тебя?
– Иван, меня Иван, а это мой друг… Потап.
Опять что-то спрашивает, и из-за музыки не могу половину разобрать. Фокусируюсь на её лице, что ей вообще надо? Пришла с друзьями и решила познакомиться за барной стойкой. В каком же она должно быть отчаянии. Не знаю, никогда не знакомился в баре с теми девушками, что сидят рядом. Ну хотя это бар. Вован многозначительно подымает брови показывая на девушку, наверное, он тоже подумал что она не в себе. Мимикой я отвечаю «Не знаю, может бухая». Ксения опять что-то говорит, и на этот раз я пытаюсь сосредоточиться. Через пять минут я предлагаю ей дойти до «Матрёшки», её подруга и лысый парень могут пойти с нами. Друзья идти никуда не хотят, и тогда Ксюша бросает их, говорит, что пойдёт с нами вдвоём и всё с ней будет хорошо. Подруга её отговаривает, шепчет, что мы можем быть серийными убийцами. Ксения в свою защиту объявляет, что парень с именем Иван, не может быть плохим, особенно если он в компании с Потапом. Вован подымает брови: «Походу ей вообще п*****».
Мы выходим на прохладную улицу, Ксюша предлагает взяться за руки и прыгать по проезжей части. Она посередине, мы берём её за руки и прыгаем с километр. В матрёшке я беру ноль семь водки, три стопки и сок. Мы выпиваем. Предлагаю Ксюше пойти на танцпол. Не знаю, почему я это сказал, танцевать я терпеть не могу, поэтому всё превращается в клоунаду в стиле индийского кино. Танцуем только мы вдвоём, народ только подтягиваемся. Допиваем водку, и Ксюша вызывает такси. Пока она в туалете я спрашиваю Вована:
– Хочешь, бери её, садись с ней в такси, ей сейчас абсолютно похер кто с ней поедет, она в мясо.
– Да не, не хочу, ты с ней пошёл танцевать, ты и вези.
У гардероба она спрашивает у меня:
– Ну ты будешь мой номер телефона брать или как?
– Да я думал, тебе проводить, с тобой доехать.
– Давай ручку, листок, я тебе напишу номер. А ручка у меня в сумке есть.
– Пиши на руке, у меня нет листка, – она записывает номер на ладони, – Хорошо, но подумай – что если я сейчас пойду, задену рукой грузовик, и мне её оторвёт. Запиши номер выше локтя, по плечо не должно оторвать. Она исписывает мне всю руку своим номером и спрашивает:
– Ну чё? Так сойдёт.
– Да вполне, я теперь как комната псих-больного.
Выхожу на улицу, закуриваю и наблюдаю как чел из трезвой компании «типо кидается» на пьяного парня, а друзья его «типо держат», чтобы успокоить. На самом деле разыгрывают какой-то спектакль, потому что и держать его особо не надо, он просто трясётся в их руках и стоит на месте. Мне жалко пьяного и я говорю:
– А может сравним шансы, а то вас до*** здесь собралось.
– Чего??? Ты кто?
– Я вот с ним, – я перехожу в сторону к пьяному и сжимаю кулаки, поворачиваюсь к нему и говорю – ну чё давай братан, это твой шанс, – он встаёт в стойку. Выходит Ксюша, про которую я забыл, пока смотрел на них и спрашивает:
– Вы это сейчас серьёзно или как?
– Даже не знаю… такси подъехало, ладно, пока всем!
Мы доезжаём до её дома и выходим.
– Я бы позвала тебя к себе на чай, но боюсь, что сладкого у меня ничего нет.
– Да я и без сладкого попью.
– Нет, слушай, мы первый день только знакомы и тебя не знаю, везде шумит музыка, и мы даже ещё не разговаривали.
– Меня кстати ни Иван зовут, а Илья.
– А почему ты сказал Иван?
– Не знаю, первое, что в голову пришло – сказал, и Вован тоже не Потап.
– Вы обманщики. Ну ладно, назвались не настоящими именами, я тогда тоже… всё! Меня зовут не Ксюша, меня зовут Лариса или Варвара. Не пойдешь ты ко мне на чай, чай кончился.
Я молчу. Она спрашивает:
– Ты целовать то меня будешь?
– Прям здесь? Может, пойдем в подъезд?
– Хитрый какой, ну пойдём. Заходим в подъезд, и у меня в памяти всплывают кадры из фильма «Девушка на мосту» с Ванессой Паради, когда он кидает в неё кинжалы. Такая, доступная для всех, в этом фильме, и не доступная для него. Мы целуемся в подъезде:
– Ну всё, хватит, а то придётся тебя всё-таки звать на чай, сахара кстати тоже нет.
– Не пью с сахаром с детства. Может, поженимся завтра утром? К обеду отойдём как раз и встретимся у ЗАГСА?
– Завтра? Не получится, надо заявление заранее подавать.
– Можно взятку дать, чтобы без очереди.
– Давай, может сначала на свидание сходим?
– Когда?
– Не на этой неделе, давай в следующий четверг.
– Хорошо, всё пока, смотри не упади по дороге.
– Да я нормально…
Покачиваясь пошла к лифту.
Впечатление которое она оставила, не было шлюховатым, было видно, что она развлекается, хочет «с порога» понять, что я за человек. Такую тактику наигранной искренности, я одевал лет до семнадцати. Потом надоело так дурачиться, и перестал, а она нет. Но девушка видно, что разносторонняя и бодрая, придётся её чем-то удивить на первом свидании, иначе не прокатит.
Я подключаю всех друзей, подругу детства, чтобы организовать квестовое свидание. Созваниваемся, и я говорю, что встречу её в четверг вечером у подъезда. Она выходит, меня нет:
– Ну и где ты?
– Эм, выслушай сейчас меня, слева от перил в снегу закопана красная сумка, найди её.
В сумке лежит номерок от ячейки «Магнита» в её доме. В ячейке карта до кафе, в кафе её попросят обыскать чемоданы, бар в котором мы познакомились, назывался «Чемодан», и в одном из них распечатан номер машины, в которой мой друг ждёт её на улице. Он отвозит её к Антикинотеатру, где на стене из сотен фотографий ей нужно найти мою. На оборотной стороне маршрут до цветочного, где продавщица отдаёт ей тёплые варешки, потом ей дарят цветы и на вокзале моя подруга отдаёт билет до Чуприяновки. Я думал, что это будет отличная идея покататься зимой на тюбингах и сварил два с половиной литра глинтвейна в термосе. Я поехал на предыдущей электричке, стоял подогревался второй фляжкой коньяка на дне восьмидесятиметрового оврага.
Когда я её почти допил, наверху появилась Ксюша. «Садись в тюбинг и съезжай», – крикнул я.
Пока она садилась, я зажёг стоящую за рюкзаком коробку с фейерверками. На середине её спуска они начали взрываться. Она подошла с тюбингом под фейерверк, и я протянул ей в кружке глинтвейн.
– М-м-м. Чё это? Ты глинтвейн сделал?
– Типа того.
– Знаешь, я не люблю зиму, у меня с Чуприяновкой связаны плохие воспоминания. Не люблю кататься на тюбингах, а на глинтвейн у меня аллергия.
– Да ладно? У тебя от фейерверка паническая атака не началась?
– Нет, пока нет.
– Пойдем, прогуляемся, я отвезу тюбинги обратно в прокат.
– Ты если хочешь, скатись, крутой спуск.
– Да я лучше выпью.
Мы ходили по заснеженной лесной дороге, я рассказал зачем-то про Суворовское, как меня отчисляли, как учителя и офицеры голосовали в кабинете генерала. Ксюша замерзла, и я отдал ей свою куртку, оставшись в белой рубашке. Мы дождались электричку и вернулись в город. Пошли в этот антикинотеатр, заказали кальян и посмотрели сразу два фильма.
– Лучше бы позвал меня сразу в кафе, зачем ты столько всего выдумал?
Я опять проводил её до дома и немного погруженный в мысли о провальном свидании попрощался с ней побыстрее у подъезда, и пошёл домой. Надо же, не думаю, что она настолько мстительная, чтобы из-за имён, так стебануться, и не пить глинтвейн весь вечер. А если на самом деле всё получилось так? В общем, я был расстроен тем, сколько сил и денег потратил. Может и не судьба. Она пыталась как-то выправить атмосферу пока смотрели кино, но я был слишком ошарашен, тем, что ей не понравилась моя идея.
На следующее свидание я прошу у Субботина ключи от его квартиры. Накупаю вина, шампанского и мартини, отвариваю креветки, делаю к ним соусы, говорю, что следующее свидание будет домашним. Мы пьём, смотрим фильмы до рассвета, и у меня на руке она засыпает в кровати. Через пятнадцать минут начинает ворочаться и невзначай задевает коленкой… Обнимает и лезет целоваться. Когда я уже стягиваю с неё лосины – отмораживается и отталкивает. И так три раза подряд. Я говорю:
– Всё давай спать, хватит меня заводить, не хочешь не надо, зачем эти игры? Ты так ещё с кем-нибудь делала?
– Ну делала?
– И что? Не нашлось парня, который бы тебя грубо изнасиловал после твоих провокаций.
– В хостеле в Мурманске… он просто оказался хитрый.
– Оказался хитрый? Как это понять? Может ты оказалась слишком слабой на передок? Даже не хочу знать эту историю и его необычайную ловкость. Он наверное фокусник?
– Хватит язвить. У тебя что, не было случайного секса никогда?
– Нет, я всегда встречался обычно продолжительное время с девушкой.
Заснуть я так и не смог. Утром провожаю её до остановки и иду допивать вино. Она конечно представительница нового поколения и в парандже её ходить никто не заставляет, но вот это «ближе-дальше, хочу не хочу»…
Дня через три, вечером я бегал на стадионе. Надо сказать, что я постоянно бегал после монастырей, привык это делать там. Это прочищало мозги и расширяло лёгкие. За год разбегался до десятки, потом до двенадцати. Один раз пробежал пятнадцать, но ноги болели три дня. Пока рано. На кнопочную нокию пришла смска: «Чем занимаешься?»
«Бегаю.»
«От кого или за кем?»
«По стадиону.»
«Тебе далеко до меня бежать?»
«Зачем?»
«На чай»
«Со сладким?»
«Сладкого ничего нет.»
«Слушай, купи уже сладкое.»
«Если только ты чего-нибудь принесешь.»
«Я потный и грязный, и отсюда до тебя бежать почти час, так что я пошёл мыться, потом приеду.»
«Смотри слишком там не намывайся, всю благодать смоешь.»
Купил печенье, пирожных и презервативы. Приехал. Налила чай. Сидим, пьём.
– Вкусные пирожные.
– Да, ничего…
– Чем занимался?
– Ждал когда ты напишешь.
– Да прям?
– Ага.
– Ну вот я написала, ты наконец у меня дома, как тебе кстати обстановка?
– Ты сама сюда вселилась? Эта квартира была заброшена?
– Хах, нет, просто ремонт надо делать.
– Такая разруха, но знаешь, мне даже нравится, это квартира Тайлера.
– Какого Тайлера?
– Из бойцовского клуба, они там, в доме таком жили, а у тебя квартира. Даже табуретки есть.
– Даже диван.
– На нём кто-то умер, мне кажется.
– Ага, бабушка.
– Правда?
Она садится на меня, сидящего на этом диване, приближает губы и проникновенно шепчет:
– Так достаточно близко?
Горячая ли она была внешне? Очень. Девушка-зажигалка. Русская версия Ребекки Фергюсон.Все мои девушки почему-то были похожи на актрис, видимо сказывалось влияние кинематографа. Меня опять как-то грубо пикапили. Мы перешли на кровать, и она уже лёжа спросила:
– С тобой всё в порядке?
– Да, а с тобой? К чему такие вопросы?
– Да просто, не торопись, ай…
Кровать как-то всегда ускоряет отношения. Просыпаюсь – как будто живём с ней не первый год.
– Я покурю на балконе.
– Там только пепельницы нет, я не курю. А хотя дай одну сигарету.
Сидим голые на балконе курим.
– Откуда ты такой взялся, из другого мира?
– Вообще-то да.
– Ты прикольный, милый…
Через месяц, под Новый год я устраиваюсь на работу в типографию. Мы с Ксюшей ссоримся, ни с того ни с сего. Ей не нужны такие отношения, она привозит мне красную сумочку из сугроба, фотки сделанные в фото-кабинке, варежки и сережки из hand-made лавки. Я не понимаю причину такой резкой перемены, начинаю копаться в себе. Причина в её тараканах из юрского периода. Я конечно расстроен, но этот спектакль был только для того чтобы опять примириться. Примирение проходит бурно, она любит эмоциональные качели. Однажды она размолотила мне об голову большой букет разноцветных колючих роз. Может быть, первое время люди просто притираются друг к другу. Всё-таки я не так много встречался с девушками, может правда, сделал что-то не так.
Я показываю ей голую коробку моей новой квартиры и говорю, что через три месяца будет сделан ремонт и можно будет въехать. Чем дольше мы встречаемся и занимаемся любовью, тем сильнее я погружаюсь в её душевную трагедию. С каждым днём я влюбляюсь в неё всё сильнее, стараюсь скрывать это за небрежным отношением. Мы надели маски и играем в игру, в поддавки. Я предлагаю отказаться от этих игр, это не интересно, не зрело. Ксюша соглашается и продолжает играть. Она настолько к этому привыкла, что уже забыла какая она на самом деле. Я осознанно дистанцируюсь, рассказывая об этих отношения, испытывая стыд за то, что решил её «спасать». Это токсичное, деструктивное и бесполезное занятие. Пока девушка не решит сама свои проблемы, не стоит с ней встречаться. Иначе один из вас впадёт в эмоциональную зависимость. Вероятно, каждому романтику в жизни нужна такая стерва, причиняющая боль и вынуждающая его повзрослеть.
Чем больше времени ты проводишь с человеком, тем сильнее он на тебя влияет. Если я буду с ней, смогу ли я изменить её, хоть чуть-чуть, чтобы она взглянула на мир по-новому. Любовь должна что-то менять в этом мире, иначе, зачем это всё? Мне важно понять любит ли она меня, а ей важно загнать меня под каблук. Нужно отказаться от этой затеи, но с другой стороны, это она меня заметила, сделала первый шаг. А что если это Божий промысел обо мне, подарок судьбы. Ведь я молился об этом.
С ней весело ходить по барам. Когда она напивается то устраивает дебош, но как-то легко и весело. Весит меньше пятидесяти, мне по плечо, и когда распахивает дверь с ноги. Меня преследует ощущение, что я забыл надеть намордник на этого шпица.