В голову Вермира засели два слова, долбящие мозг, словно молоток, вбивающий гвоздь по круглой шляпке. Образ Доры, стоны из-за стены разогнали волну тепла по телу, придав гневу силу. Гвоздь почти вбит.
Клинок медленно выполз, продырявив плащ, Вермир взял рукоять и вытащил наружу, разрезав плащ. Стражник изумлённо посмотрел на меч и упал на одно колено.
– Я знал, знал, что вы драконоборец, я это чувствовал всем своим немолодым сердцем, чувствовал в вас безграничные светлые чувства, примите мои слова, как данность. Я, всего лишь простой стражник, склоняю перед вами голову и ещё раз прошу прощения за мою недостойную выходку, я готов загладить свою вину любым вам удобным способом.
Вермир не обратил на стражника внимание и пошёл к, сначала сильно удивившимся, а после рассмеявшимся, разбойникам. Стражник вскочил пробежал вперёд, перегородив путь Вермиру.
– Будьте осторожны, господин! Они будут сражаться по своим, гнусным правилам, или, если говорить честно, совсем без правил! Эти люди низких моральных качеств, они не заслуживают сражения с вами. Прошу, постойте в стороне, пока я с ними разберусь! – крикнул стражник, вынимая меч.
Вермир ринулся вперёд, взмахнув мечом, стражник кинулся, закрывая собой разбойников, и защищаясь мечом.
– Не-ееее…
Меч распался на крошечные осколки, словно стекло, сталь прошла сквозь шлем и вошла в череп, прежде чем остановиться. Вермира будто оглушило, он подхватил падающее тело, смотря на остолбеневших разбойников. Кровь медленно потекла с головы, спускаясь на руку, капая на землю. Вермир сглотнул и посмотрел на мёртвое, зажмурившееся лицо. Бугай взорвался смехом, мелкий поддержал, носач же так увлечён, что даже не повернулся. Хиляк отполз к стене, беспомощными, наполненными ненавистью глазами смотрел на носача и то, что он делает.
– Ты смари, своего же завалил! Красава, этих крыс помойных валить надо, а не то расплодяца, – сказал бугай, ковыряя ножом в зубах. – Слухай, а может, тебя Камышом назвать? Я слыхал, крысы в камышах дохнут. Пойдёшь с нами, Камыш? Будем вместе крыс давить.
Вермир попытался прислушаться к стуку сердца, но слышал лишь своё, он приложил уху к груди, через пару секунд слабый стук прорвался сквозь рёбра, мышцы и кожу. От удара Вермир свалился вместе с телом на землю, держа его на себе.
– Гнилушка, ты правда думал, что мы возьмём тебя к себе? – мерзко проговорил бугай, выпячивая толстые губы и наступив на тело стражника. – Такая шваль, которая бросается на правильных ребят, нам не нужна, надеюсь, хоть с твоего трупа соберём денег, иначе ты просто бесполезен и тратишь наше драгоценное время.
Вермир ударил мечом под колено, бугай истошно закричал, заваливаясь на бок, нога полетела на землю, орошая бодрым потоком крови. Мелкий с криком бросился, занося руку с шилом и целясь в голову. Голова стражника преградила взор, Вермир видел движения разбойника лишь небольшими отрезками, но смог схватить за руку с шилом за запястье и выкрутил, насколько смог. За глухим хрустом послышался дикий вопль боли, мелкий схватился за неестественно выгнутую кисть, открыв рот, сжав зубы и тряся головой. Вермир аккуратно спустил тело стражника на землю и поднялся. Бугай безудержно вопил, держась за обрубок ноги, из которого хлещет кровь, видя перед собой размытые пятна из-за вытекающих слёз, но вопль прервался, педантично отделённая голова откатилась от тела и замерла с раскрытым ртом.
– Нет-нет, – сквозь сжатые зубы проговорил мелкий, глядя, как Вермир двинулся к нему. – Он же шутил! Шутка, понимаешь?! А я вообще тут не при делах!
Вермир схватил вывернутую кисть и прижал к предплечью, как гармошку. Мелкий упал на колени, крича изо всех сил, разрывая горло, хрипя, смотря на облака обезумевшими от боли глазами. Крик, треск и хруст показались знакомыми, на секунду Вермир застыл, воспоминание поразило, словно копьё. Огромный костёр, ночь, тягучая, устрашающая атмосфера, крики боли, глухой хруст и акулье лицо. Вермиру стало плохо, ударом меча он прервал захлебнувшийся крик.
Носач ритмично двигался, разгорячённо дыша в ушко всхлипывающей женщине, прижатой к стене.
– Ну, как, нравится, нравится? – с придыханьем сказал он. – Не то что твой дохляк… скажи что нравится, иначе я его грохну, а тебя возьму с собой, будешь со всеми по очереди… Агх-агх…
Даже когда его плеча коснулась рука, то носач не повернул голову.
– Да щас-щас, успеете… – недовольно пробубнил он, – а чего вы так долго? Шуму, конечно, вы наделали на три улицы, хотя какая разница, можем задержаться, всё равно никто не придёт.
Клинок аккуратно зашёл в рот, проткнув щёку, и снёс половину головы, макушка шлёпнулась наземь, а за ней рухнуло и тело. Женщина свалилась, повернувшись и прикрывая тело содранными тряпками, хилый муж подполз к ней, прижал к себе, закрыв выпускающие слёзы глаза.
Вермир вернулся к всё ещё держащему обрубок меча телу стражника, убрал успокоившийся клинок под пояс, поднял тело и понёс, вслушиваясь в слабый, еле заметный стук сердца. Рассечённая рана на голове закрылась загустевшей кровью, шлем звенел, ударяясь о плечо. Вермир нёс тело, съедаемый пробудившейся совестью, но не теряющей надежды, она единственная, кто остановил от спонтанных, взрывных поступков. Держась за эту хрупкую, сдуваемую слабым ветром соломинку, Вермир спешил, пытаясь ни о чём не думать.
Он был в этом доме всего лишь раз, но запомнил его расположение, хоть до конца сомневался, туда ли идёт. Вломившись внутрь, он понёс тело к столу, за которым тихо обедал доктор.
– Помоги, помоги, помоги ему, – скороговоркой проговорил Вермир, раздвигая пустые тарелки и столовые приборы. – У него рана на голове, но он ещё жив, посмотри, я знаю, ты сможешь что-нибудь, пожалуйста, помоги.
Доктор поспешно вытер рот салфеткой, вставая, и подошёл к телу, оглядел рану и стащил дребезжащий шлем.
– Вы в крови, – спокойно сказал доктор, развернувшись и осмотрев Вермира. – Это ваша? Сколько новых ран, вижу, бинты пригодились.
– Да какая разница?! – воскликнул Вермир, судорожно смотря в спокойные глаза. – Он умирает, помогите ему.
– Он мёртв, Вермир, – громко сказал доктор и сделал паузу. – Окоченел, вы разве не видите? И не чувствуете… запах? Руки согнуты, держат меч до последнего, лицо сомкнуто, а кожа… вы трогали кожу?
– Но как же так… я же слышал стук сердца…
– Вам показалось, это обман вашего мозга, видимо, он не захотел, чтобы вы сильно расстраивались, – спокойно, рассудительно сказал доктор, смотря, как Вермир бесцельно смотрит в пол. – Этот человек – ваш друг? Это о нём вы говорили?
– Нет, – пусто, без эмоций ответил Вермир, – это… это просто знакомый.
– Почему же вы тогда так переживаете?
Вермир отвернулся, прижал руки к здоровому глазу и пустой глазнице, подняв голову, между ладонью и лицом потекла слеза.
– Он – чистая душа, – сдавленно сказал Вермир. – Такие не должны погибать, не повлияв на мир. Они – это то, что сохраняет и двигает мир вперёд, это столбы света, окружённые тьмой.
– Вы уверены? Он не похож на того, кто сможет что-то сдвинуть. Неужели чистую душу так легко заметить? Или вы знаете его давно?
Вермир вытер слёзы, немного вдавив глаз, опёрся рукой о деревянный столб, смотря, как расплываются цветные круги.
– Чистые души видят себе подобных… сразу же.
«Сразу же… сразу же… сразу же…», – эхом отдалось в голове Вермира.
– Но что я мог сделать?! – зарычал Вермир, ударив в столб.
– Простите?
– Нет, я не хотел… я…
– Вы выглядите нездоровым, давно не отдыхали? И эти раны, засохшая и свежая кровь… Вы кого-то убили?
Вермир вскинул голову, вцепившись взглядом в монокль.
– Я… да, убил, – сглотнув, сказал Вермир, на лбу появилась испарина. – Они не… не хочу этого говорить…
– Не заслужили жить, вы это хотите сказать? – спросил доктор, согнув бровь.
– Не уверен, – колеблясь, ответил Вермир и убрал в сторону взгляд. – Не могу говорить такие вещи, нет прав, чтобы такое сказать.
– Но вы ведь так считаете?
– Мне хочется так считать, – твёрдо и немного зло ответил Вермир. – Но знаю точно, что им нет места в обществе, их деяния отвратительны, я заставлю их ответить.
Доктор кашлянул в кулак и стал собирать бесцеремонно распихнутую посуду.
– Я слышал, что ваш друг и подруга погибли. Примите соболезнования, – сказал он, вытаскивая из под трупа маленькую, расписанную разноцветными узорами тарелку. – Терять близких людей, и не только, весьма неприятно, ощущаешь пустоту внутри, которую необходимо чем-то закрыть. Вы ведь её ощущаете?
– Пустота? – спросил Вермир, недоумённо смотря в хлипкую спину, и замолчал. – Я хочу быть с вами честным, поэтому – нет, я её не чувствую.
– Это хорошо, – сказал доктор, поставив тарелки друг на друга и понеся их к раковине. – Печально смотреть на людей, которые теряют себя под влиянием пустоты, роняют взор, голос, а после и… становятся подвластны этому дыму, пропадают в себе и больше не могут выбраться, – доктор поставил тарелки в раковину и стал протирать синим, с чёрствыми ворсинками, полотенцем. – Знаете, зачем я это делаю?
– Это?
– Да, расставляю тарелки и столовые приборы, хоть кроме меня здесь больше никто не живёт. Занятно, что вы не спросили.
– У всех есть то, что таиться в уголке мозга или души, называйте, как хотите. Это и делает нас уникальными, разве нет? Эти тайны делают нас нами, – сказал Вермир легко, без значимости, с крошечным недовольством.
– Вы говорите такие вещи так просто… Сейчас я скажу вам то, что никогда никому не сообщал. Надеюсь, вы отнесётесь к этому с подобающей серьёзностью, – тихо сказал доктор, отложив полотенце и тарелку в сторону. – Это память… я делаю это, потому что вспоминаю людей, которые мне дороги, – доктор развернулся и посмотрел на Вермира. – Я слаб, поэтому расставляю эти тарелки в память о людях, которых не вернуть. Я не могу забыть о них и идти дальше, поэтому я слаб.
Доктор взял полотенце и тарелку, стал начищать и так чистый металл, с низко опущенной головой.
– Не повторяйте моей ошибки, – тихо, с подавленной эмоцией, сказал доктор, – идите дальше, свершайте дела, карайте недостойных, разоблачайте заговорщиков, убивайте достойных… Войдите в соитие с яростью…
Сердце Вермира остановилось, а после застучало с утроенной скоростью, с висков, лба, щёк потёк пот, застилая, щипля глаз.
– Откуда вы узнали? – ошарашенно спросил Вермир, пытаясь протолкнуть дерущий комок в горле.
Доктор поднял голову, комнату скрутило, скривило, взор сузился до сверкнувшего, обрамлённого чёрной оправой монокля.
– Я вижу тебя насквозь, – тихо, зловеще произнёс доктор, будто со всех сторон.
Вермир почувствовал страшную, рвущую боль в груди, сердце быстро, как автомат, застучало, а после разорвалось, разливая кровь по внутренностям. Тёмная вспышка заслонила собой всё, оглушила, звеня в ушах, пока звон не очистился до одного, монотонного столбца.
– Верми-ииииии-р, – протянул доктор, смотря в раскрытый расширившийся зрачок. – Очнулись, это уже хорошо.
Доктор отпустил веки и отодвинулся, наблюдая. Вермир же взбудоражено осмотрел комнату, судорожно сглотнув, пополз назад, как краб, но упёрся в столб.
– Вы давно спали? Ели? – спросил доктор.
– Что? – спросил Вермир, посмотрев в обычный монокль. – Вы… что произошло?
– Вы упали, ударились головой. Видимо, потеряли сознание, только непонятно, от удара или от чего ещё? Не переживайте, голову я осмотрел, не разбили, да и, судя по вам, сотрясения тоже нет.
– Я упал? – спросил Вермир и замер, вслушиваясь в спокойный стук сердца. – Когда?
– Я спросил об этом человеке, и вы упали, думаю, просто перенапряглись, вам стоит отдохнуть, поспать, хорошо поесть.
Вермир зашевелился, вставая, доктор поднялся и отошёл, с интересом смотря за изменившимся, напуганным поведеньем.
– Нет, я не могу, мне надо идти, – судорожно проговорил Вермир, двигаясь к двери.
– Вам что-то приснилось? – настойчиво спросил доктор.
Вермир остановился, перевёл воспалённый взгляд на монокль.
–Доктор, у вас были родственники?
– Что? – спросил доктор, криво улыбнувшись губами и недоумённо глазами. – Да, когда-то были, как у всех.
– Извините, но сейчас мне срочно надо идти, – овладевая собой, сказал Вермир. – Я не имею права вас просить, но… пожалуйста, похороните этого человека, деньги я верну.
– Не стоит беспокоиться, можете рассчитывать на меня.
– Спасибо, – сказал Вермир с благодарностью, на которую только способен, и пошёл к двери.
– Постойте, а что же написать на могильной плите? Как его звали?
Вермир остановился возле двери, опёрся рукой о косяк, закрыв глаза.
– Юст… Его звали Юст,– тихо сказал он, хотел двинуться, но передумал, склонив голову. – И ещё кое-что… как я и говорил, я хочу быть честным с вами, поэтому знайте… это я убил его.
Вермир резко сдвинулся с места, подгоняемый чувством стыда и злости, которые разъедают душу, словно кислота. Страх, что обо всех гнусных поступках кто-то знает, завладел некогда чистой, ослепляющей светом душой, он раскинул свои когтистые крылья, смотря с мерзкой ухмылкой на добычу, предвкушая слюнявой пастью пир.
Доктор снял монокль, обнажая скукоженный глаз, протёр линзу.
– Вы этого не говорили… – тихо и задумчиво проговорил он.
«Я сошёл с ума? Неужели я лишаюсь разума? Или это был он…», – думал Вермир, идя по улице и смотря под ноги, но не видя дороги. – «Нет, это невозможно. Это был сон, хоть и бредовый. Это всё из-за убийств, я не должен этого делать, я не должен убивать людей, тем более используя этот клинок. Я вообще не должен убивать, но… хочу ли я этого? Жажду ли я убийств? Жажду? Жажду… Они обязаны заплатить, обязаны, иного пути нет, я должен это сделать! Иначе…», – кончик клинка выполз наружу, осматривая территорию охоты, Вермир закрыл выход ладонью. – «Нет, не здесь, не сейчас».
Весь путь до дома Вермир не смог унять разбушевавшиеся мысли, злость, ненависть к себе и разбойникам, лишь безропотно потакал им, пытаясь сдержаться, не взорваться, выплеснув наружу волну ярости. Моментами ему казалось, что вот-вот ярость выплеснется, но этого не случалось, только угол обзора сужался и пульсировал, как вздутая жила.
Труп Аарона в кустах начал разлагаться, вонь захватила большую область, а сговорившись с ветром, она уходила далеко за пределы влияния. Кровь на полу засохла, напоминая о недавнем убийстве. Вермир прошёл с невозмутимым, спокойным лицом в центр комнаты и сел на пятки, вытащил рукоять меча и положил рядом.
«Теперь ты готов? Скажи, что готов. Наверное, готов», – проговорил про себя Вермир, смотря в потолок, – «Ты – убийца. И это прекрасно осознаёшь, понимаешь, противишься, но продолжаешь убивать. Стоит понять и принять простую суть – они злодеи, отравляют жизнь простым людям… отравили жизнь мне… они заплатят за это, а, значит, не надо плакать и кричать каждый раз, когда тебя называют убийцей, ведь это правда», – Вермир засмеялся, сначала тихо, будто фыркает, но с каждой секундой звук нарастал, пока не превратился в зловещий хохот. – «Но только не надо прикрываться простыми людьми, хотя бы потому, что ты их сам ненавидишь. Ведь так? Именно так. Это стадо, действующее по простым законам, запуганное до такой степени, что отдадут всё и сделают всё, лишь бы от них отстали. Они мне противны… нет, постой. Заткнись! Эти рабы ничего общего со мной не имеют, запомни. Им не нужен щит, который бы их защитил, они просто хотят, чтобы всё прекратилось, побои, грабёж, насилие, убийства, но что потом? Они же и займут место уничтоженных разбойников, они и есть та чёрная жижа, из которой вылезли эти гнусные твари, которые трясут деньги, бьют, насилуют… которые изуродовали меня. Только они виноваты в своих бедах, больше никто. Эта простая истина должна сидеть в их дурных башках, как святость, но никто, ни за что не признает этого. Пусть потонут в этой жиже, познают всю горечь содеянного, пусть раскаются! Пусть заплатят…».
– Да-аааа… – зловеще и тихо протянул Вермир, прикрыв глаз и медленно втягивая воздух. – Пусть утопнут в крови и страхе, побоях и чёрной, беспомощной злости, пус…
Вермир остановился на полуслове, раскрыв глаз, этот голос показался чужим, инородным, будто слова шли из другого рта, эта пугающая интонация морозила жилы, заставляя покрываться гусиной кожей. Он коснулся лбом пола, натужно выпустив воздух из лёгких.
«Он говорил, что надо измениться, но не потерять себя? Как это вообще возможно… Ладно, неважно, всё решено, я уже давно решил, но не хотел признаваться даже себе. Я их всех убью, лишу жизни каждого, они будут убегать, прятаться, я их найду, они будут умолять, плакать, но это не поможет… Что же до простых… плевать на них, просто плевать, пусть что хотят – то и делают», – Вермир облегчённо выдохнул. – «Неплохой план, особенно для драконоборца. Да, определённо. Но, знаешь что? Убивать мразей – хорошо, но зачем убивать хороших людей, друзей? Ты ведь мог остановиться, прежде чем разрезать череп, мог просто остановить руку, но не стал. Почему? Потому что тебе плевать, он ничего не стоил, лишь пыль под ногами, которая залезла в ноздри. Нелд погиб из-за тебя, тут даже не надо думать, они хотели разрезать тебе горло, как только подвернулся случай, ты оказался его другом, об этом узнали и добряк-пухляк стал жертвой, его запытали до смерти, а в тебе даже ничего не тронулось, тебе насрать на толстяка. А Дора? Это ведь ты виноват. Хорошо хоть признаёшь свою вину. Она просто была шокирована, расстроена от мысли, что теперь даже изуродованный ублюдок не захочет по согласию, что ей откажет даже такое чудовище. И отец подо…»
– Заткнись! – заорал Вермир, ударив кулаком по полу.
«…кусок дерьма…».
– Это мои мысли? – испуганно проговорил Вермир, схватившись за голову.
«…давно пора подохнуть…».
– Я не могу остановиться…
Голос казался чужим, мысли неотступно несли что-то совсем иное, будто черномазые шахтёры, вылезшие из глубины земли и несущие с радостными улыбками непонятный, переливающийся цветами камень. Вермир пытался кашлять, сдавливал, опускал кадык, но голос всё равно казался посторонним. В сознанье ворвался запах, отвратительный, перемалывающий кишки, пугающий желудочную кислоту, заставляющий сердце биться быстрее. Мысли застыли, Вермир вспомнил раскиданных трупов, липкий пол, тихий плач в углу и запах, этот, вскрывающий желудок, запах, заставляющий фонтану вырваться из пищевода.
На этот раз сдержаться Вермир не смог, на пол полетела небольшая порция коричневой слизи, затем ещё одна, но меньше. Вермира рвало до тех пор, пока запах не ушёл из ноздрей, пока воспоминания не скрылись в тёмном уголке. Даже когда слизь перестала выходить, глотка судорожно исторгала слюни.
– Если это так… если это действительно так, если я причина смерти стольких дорогих мне людей, – сказал Вермир, утирая подбородок и взяв меч, как только рука коснулась рукояти, клинок выстрелил, пробив ножку накренившегося стола, – то мне не стоит больше жить!
Вермир ударил мечом сверху, словно топор палача, но в последний момент клинок ушёл в рукоять, сомкнутый кулак ударился в бедро. Вермир взревел, вскочив, разнёс коленом хлипкий стол пополам, перевернул кровать, снёс полки с посудой и столовыми приборами, налетел на печку, вбивая ступни и кулаки в закалённый пламенем камень, пока боль из разбитых в кровь костяшек не оповестила о бесполезности драки. Вермир отошёл и застыл, смотря на то, что натворил, на то, что отец так бережно и аккуратно возводил, строил, мечтая, что передаст дом в добрые и заботливые руки сына. Вермир безвольно рухнул, прикрыв обливающееся слезами лицо, тихонько качаясь.
– Надо с этим покончить, – тихо сказал Вермир, вернув контроль над телом. – Сейчас же.
Он начал рыскать в куче деревянных тарелок и оторванных от полок деревяшек, ища кухонный нож. Схватившись за рукоять, Вермир поднялся, нащупал пульс на шее и прислонил холодную сталь к коже. Долгая, томительная секунда, полная сомнения и аргументов, превратилась в десять. Вермир представил, как нож разрежет кожу, доберётся до вены, из которой под давлением выплеснется кровь, как он упадёт на пол, зажимая рану, начнёт захлёбываться кровью, задыхаться.
«Береги себя, не стоит делать что-то великое непонятно ради чего. Ведь всё что у тебя есть – это ты», – ворвалась фраза дракона в голову.
– Я смогу! Смогу! – прорычал Вермир, сжав зубы.
«Сможешь», – спокойно подумал он. – «Но только что этим решишь? Про тебя будут говорить, что ты слабак, сбежавший от проблем, а твой отец вырастил слабака. Разбойники будут смеяться, вспоминая тебя, они хотят твоей смерти, ты только окажешь им услугу. Пойди и запихай их желанием в желудок!».
Нож шумно упал, Вермир опустил руки, чувствуя безудержную слабость.
– Запихаю, но не сейчас, – вяло сказал он, двигая непослушные ноги в свою комнату.
Голова загудела, будто перегруженный трансформатор, тело упало на кровать, через пару секунд Вермир проникнул в мир тьмы с разбивающимися друг о друга цветными кругами.