Отраженье багровых линз

На меня глядел мужчина. Точнее, куда-то мимо нехилой дверной рамы, в которой стоял запыхтевший одноглазый вандал.

Присев рядом с развалившимся у масляного калорифера телом, я обнаружил у его ног покрытый пылью револьвер системы Наган. “Три из семи.” – Посчитал я про себя патроны, с трудом проворачивая барабан, и взглянул на остальное убранство кабинета. Большую часть сего помещения занимал электроагрегатный исполин с уходящей через отверстие защиты окна самопальной трубой. Я опустился за стол неподалёку, заинтересованный стоящим на нём болотного цвета ящиком.

“И на что я рассчитывал?” – Удивился себе, обнаружив отсутствие питания после безрезультатных манипуляций с радиостанцией. Окинув фонарём столешницу, заваленную помимо ящика с болтами макулатурой, я вытащил кипу тетрадных листов.

«1992 год.

5.09. Вчерашней ночью утихла буря. После чертовки будет сложно использовать вышки, но я… (неразборчиво)… От него новостей ещё нет.

8.09. Проходил мимо лестницы на третий, и оттуда будто повеяло смрадом сквозь противогаз! Кукуха, наверное, поехала, но я даже слышал их голоса!

13.09. Катя… (неразборчиво)… Милая, да упокоит твою душу господь, я не могу и взглянуть на тебя, не то чтоб похоронить по-людски!

21.09. Не помогает этот циклосерин…»

Чем дальше шли записи, тем больше приобретали неясность – мужчине было тяжело писать. Тем не менее эти малочисленные строки вносят немного ясности: погибший знал о смотровых вышках и, возможно, был инициатором моста меж крышей и платформой, но как же тот, расстрелянный из участка? Он как-то связан? Отложив записи, я продолжил шарить по бумагам и скоро вытащил из-под очередной стопки толстый прямоугольник кожи. Планшет с клапаном-замком, отщёлкнув который на меня из-под прозрачного защитного листа взглянула карта Ханты-Мансийского округа.

Радость и надежда. Именно это мне принесла пожелтевшая находка, разглядывая обозначения и рукотворные заметки которой, я почувствовал себя меленьким ребёнком, завидевшим на зимней прогулке прекрасного бельчонка! Так же неподвижно и с неподвластным интересом я рассматривал объект своего вожделения, оторваться от которого всё же пришлось. “Уже наверняка ночь и надо скорее заканчивать.” – Уговаривал себя. – “Времени навалом, ещё налюбуюсь!”.

Впихнув планшет за пазуху, я встал со стула. Хруст. Под ногами разломилась пластиковая упаковка из-под кассеты. “Кассета?” – Произнёс я внутри и с секундным осознанием заметался окуляром по кабинету, что оказалось не безрезультатно – у матраса, на котором сидел погибший, лежала, слившись с окружением, серая коробочка с красным прямоугольником в углу: «Десна».

– Не могу больше писать… – Закашляли динамики диктофона. – Этот чёртов туберкулёз (кашляет) не даёт мне покоя! Руки трясутся, как у заядлого пьянчуги, слабость ног не даёт спуститься вниз (кашляет)… Помню, у одного парня из участка был подобный кашель… Говорил, мол, выпил циклосерин и жизнь в радость, но я, сука, пачками жру это дрянь! – Динамики, не выдержав кашля, захрипели. – На днях по радио наткнулся на трансляцию одного мужика, твердил родом из Нижневартовска… в посёлке Аган остановился, переживших там, мол, куча: около полусотни. Помощи гуманитарной просит, а я ему чем подсоблю? Горстью гречки, что мне на день осталась? Флаконом зелёнки (кашляет)? Представился ещё так странно… библейски. – Секундная тишина. – Аристарх что-ль (кашляет)? Как надоело это всё… Жизнь эта трусливая, погонь я этакая! Дорого себе человека похоронить не могу! – Раздался взвод курка. – Подлец чёртов!

Диктофон подпрыгнул от звука выстрела и замолк окончательно. Я сидел неподвижно ещё со слов о мужчине с библейским именем и долго не мог переключиться на произнесённое после. Наступившую же вновь тишину разряжало только прерывистое сопение резинового намордника.

Могу ли я принять услышанное за чистую монету? Имеет ли смысл придумывать байки умирающему человеку? Дата записи выходит на начало осени, а отец ушел в конце весны прошлого года: он всё это время помогал какому-то поселению!? Когда здесь погибала его семья!? “Нет, нет, нет…” – Развернул я карту в поисках того посёлка. – “Это на северо-западе отсюда, на краю одноимённой реки… Туда несколько дней всего добираться, почему он не вернулся?”. На частотах можно транслировать любую запись, сделанную даже годами ранее. Отец посетил Аган, какого-то чёрта записал это сообщение для трансляции, и потом с ним что-то случилось – я так полагаю?

“Чёрт!” – Опустил я планшет. – “Своими доводами я ничего не добьюсь!”

На обратном пути, пробираясь чрез промышленную зону, я наткнулся на стаю диких собак. Скользнув под кучу паллетов и стиснув рукоять револьвера, мне оставалось только податься ожиданию, благо фонарь был заблаговременно выключен ещё после выхода с исполкома. Ночные животные, разинув пасти с языками, хаотично двигались в своей стихии вдоль железобетонного забора ромбиком, а за их редкой, собравшейся патлами шерстью выступали рёбра, полные кровоподтёков.

– Даже эти божьи создания бредут бок о бок в такие времена. – Говорил о собаках дядя. – А человек с величаем нравственности встаёт против своего же брата…

Возвращаясь с совместных вылазок, мы с дядей частенько сокращали лесами. Был случай, как даже не ночью, а только расходящимся вечером на нас вышло несколько сих особей:

– Любо, что не гадские волки! – Отрезал дядя, шмальнув из вертикалки по земле, отчего скулящие создания пустились в рассыпную. – Были б волки, то напали б и после сего манёвра! Псы ведь как? – Трусливы, не меньше нашего.

***

Окраинный дворик, новоиспечённые могилы. Серенькая коробочка на одном из холмиков не осевшего грунта. Парень, державший противогаз с новой подделанной линзой.

Он думал об отце.

Ему не давала покоя мысль, что его отец помогал незнакомому поселению в то время, когда на руках сына погибала его супруга – человек, дороже которого никого нет. Его лучший друг, испуская душу, выл о том, что не смог выполнить своего обещанья в защите его семьи. Аристарх бросил семью ради чего? Ради лекарств… или это был просто повод?

Поправив вещмешок со скромным провиантом на неделю, парень покинул окраинный двор. Он ничего не понимал, но знал. Знал, что новообретённая цель стоит перед ним ясно и чётко – отыскать отца, живого или мёртвого.

Глава II

День первый

По глубокой луже вдоль грунтовки пробежали кружки. Присев у края тропы, я с пристрастием уставился на водомерок. В ожидании съедобных мошек они совсем наплевали на радиоактивную пыль, что еле различима с грунтом в этой местности, на подающую признаки жизни вокруг хвою, коей места нет в окрестностях Нижневартовска. Я никогда не видел подобного, как далеко не завела б моя вылазка. Думал, что редкая рощица пред домом – наилучший вид сохранившейся природы, но нет… Просто шёл не в том направлении? Значит, где-то там, на севере, сохранилась эпоха, считаемая мной прошлой? Я оглянулся назад. В сторону чёртового города, что погубил слишком многое.

“За что?” – Захрипело внутри. – “Что за причина, оправдавшая насилие над природным великолепием? Чем бедная осина насолила вам? Река Обь, что вас кормила? Земля, вас приютившая? Разве всё это виновато в вашем эгоистичном факторе?”

Раздался сухой кашель.

Пару дней назад взмокшее седалище всё-таки дало о себе знать: жар бил всю ту ночь. К счастью, на утро он сменился ознобом, а вскоре и он сошёл на нет, но кашель! Кашель терзает по сей день.

Через пару-тройку километров грунтовки, ибо рискованно было соваться на шоссе, показался первый ориентир, знаменовавший начало моего пути – Мегион. Город у реки Обь, издали схожий со своим соседом Нижневартовском такой же жуткой пустотой, но… он, в отличии от него, будто застыл в прошлой эпохе. В прошлой ли? Нетронутые дворики, немногочисленные, сокрытые серым автомобили, словно просто дожидающиеся своих хозяев. Вороша не столь обильную серость улиц, я задумался: “А видел ли вообще Мегион ударные волны? Болезнь с голодом, жуткое пламя бунтовщиков?”. Вероятно, это прозвучит глупо, но сними эту серость осадков и получиться иллюстрация из книги про счастливую жизнь советского человека!

Из скромного здания местной аптеки я вышел ни с чем. “И на что я рассчитывал?” – Снова спросил я себя и направился к ближайшему подъезду. Подобные мероприятия рутинны и по большей части бесполезны, но порой приносят и свои плоды: в одной из коммунальной кухни, под тумбочкой оказалась на треть пустая пачка «Мукалтин».

Перед уходом в тени леса, где пролегал мой маршрут далее, я оглянулся. Не смотря на тихий и спокойный приём этого городка, он не переставал казаться жутко пустым, а даже наоборот. Его умиротворённость ещё более настораживала и отстраняла. Я решил исчезнуть, подумав, что попросту оправдываю свой уход, причина которому – движение вперёд. Движение в хвое, не давшей выползти и после заката.

Тишина. Она была везде: и внутри, и снаружи. Я долго сражался с сорняками мыслей о Мегионе, когда расставлял примитивную сигнализацию из мусора, обустраивал место ночлега и готовил дрова, но окончательно сразить бестию вышло только после остановки. Я сидел у ствола пихты и рассматривал звёздное небо, поддавшись ласковому ветерку и потрескиванию поленьев. Подсобрав на старом спальнике ноги, я понял, что такому редкому ныне уюту не помешает ни середина ноября, ни то, что всего в сорока километрах возвышается радиоактивных некрополь. В руке непроизвольно оказался дозиметр, табло которого указывало: «0,37 мкЗв/час». “Без выхода за норму.” – Рассудил я и взглянул на подвешенный армейский котелок с закипающей кашей. За ним на голой земле сидел силуэт.

– Не думал, что ты покинешь наш дом. – Сверкнул багрянец.

Я не был готов к контакту с ним после всего случившегося и даже не мог подумать, что он пойдёт за мной, но раз он здесь… «Не могу назвать то место домом» – Вывел я в дневнике из-под спальника.

– Из-за смерти близких? – Спросил тот риторически. – А как насчёт меня? Я для тебя какая-то игрушка?

Я безынициативно покачал головой. Или мне так показалось.

– Помню твои глазки горошины при нашей первой встрече. – Добро усмехнулся собеседник. – Глупо было скрывать страх, я вижу людей насквозь. Понимаю эмоции, переживания. Вижу цели да намерения.

Отложив растрёпанную книжку, я аккуратно снял с костра котелок и взялся за ложку.

– Замечу. – Поднял свой чёрный палец неугомонный. – Твои действия подданы чувствам и ожидаемы. Если бы не детская любовь к отцу, не стыд перед ним, ты и задумываться б не стал о подобной авантюре!

От каши исходил вкусный аромат, так и не терпится попробовать!

– Неужели ты на что-то надеешься? – Развёл руками зелёный слоник. – Прошло ведь года полтора, наверняка кости Аристарха, где бы они не были, обгладывают давно крысы! Возвращайся, пока не поздно! Не ищи погибель, как папаша.

Избавиться от его пустомельства – заветная мечта. Зачем вообще эта псина, преступившая рамки морали, увязалась за мной? На что я ему?

Воображаешь, как всегда? – Фыркнула морда. – Убрать меня вздумал?

Я и не заметил, как котелок с прибором заменил лежащий в спальнике Наган. Раздался глухой взвод курка.

Что же, мой дорогой друг. – Встал ненавистник на ноги. – Надо и честь знать!

В след ему сверкнули пламенные искры: костёр с наслаждением принял новое полено. А я с упоением положил в рот ложку горячей каши.

День второй.

Утренняя морось. По защитному листу карты скатывалась влага, а я, засев в рытвине у шоссе «Сургут-Нижневартовск» сверял свой маршрут, следующий пункт которого находился аж в ста километрах от прошлого. Сотня тысяч шагов через леса, овраги и редкие рощицы.

К полудню, выйдя из лесу в хвойных иглах, грязи и поту, я рухнул наземь пригорка. На пелену жухлой травы, показавшейся утопающе мягкой периной, с которой тяжко подняться даже по истечению получаса! Тогда, разводя сонные от дремоты веки, заспанный парень не сразу и заметил, что на низкую ветвь можжевельника напротив села невероятно красивая птица. Заметный хохолок, розовато-серый окрас, грация отточенных движений. Парень успел уловить лишь последние секунды поиска ягодки и начало стремительного полёта, но ему хватило б и тысячной части от произошедшего.

Улыбка не сходила весь оставшийся день. Не сошла и вечером, когда за перелеском открылись топи невиданных конца, о переходе которых не шла и речь. Это не то чтобы опасно, но может занять невероятное количества времени, коего в распоряжении крупицы.

“Плевать!” – Не сошла с лица улыбка. – “Пойдём по шоссе!”.

День третий.

Почему я раньше не двигался по шоссе? От малозаметной дрожи страха, что топчу землю не один и в любой момент могу оказаться на мушке самопала или с огромной шишкой на лбу в канаве? От нежелания встретить незнакомых мне людей, понять сущность которых в нынешних реалиях невообразимо?

«Боюсь не дойти до отца.» – Вывел я карандашом в дневнике, собираясь выпить последние таблетки «Мукалтин». Вероятно, преувеличиваю, но каждый человеческий страх может порой занять одну из ключевых ролей в истории.

Путь пролегал чрез таёжную речушку, посреди единственного моста над которой зияла брешь. Проблем она не доставила: бетон крошился от любого давления на оставшейся метровой тропке, но берцы то увидели противоположный берег! Дело в том, что разрушения вовсе не от ядерной боеголовки – эта могла быть авиабомба. Одна она быть не могла, следовательно, мост – часть воздушной атаки в рамках наступления? Я не слышал от переживших про военные действия до термоядерного конфликта, но их наличие на глаза: разрушенный мост, блокпост на дороге далее.

Блокпост.

Завидев укрепления на подъёме шоссе, я тут же спустился в ближайшую канавку у бетонки. За металлическими ежами с колючей проволокой для остановки техники шли дзоты с перекрывающими шоссе стрелами шлагбаумов. “Серьёзная защита.” – Размышлял я. – “Зачем так перекрывать бетонку? Неужели догадки о военных действиях имеют место или это предосторожность? Защита какого-то стратегического объекта или структуры? Но от кого?”.

Заградительный пункт оказался брошен, что неудивительно, давно. Пустые, развеваемые ветром палатки уже не содержали в себе солдатских подразделений, не было нужды в закрытом брезентом автомобиле на краю территории, в дополнительном укреплении офицерского штаба с потрёпанным флажком на макушке, внутри которого, на удивление, оказалось не так заброшенно. Радио на книжной тумбе, кровать с подвешенной над ней гитарой, нескромная мебель – только слой пыли говорил о возрасте используемого, как и скрученное ёжиком тело за ящиком у входа. Заветшалый солдат закрывал натянутый тонким череп так, словно не желал, чтобы его увидели…

– Я не хочу, чтобы ты видел меня такой… – С тяжёлым хрипом закрывала лицо матушка. Её руки, как и вся кожа на теле, была усеяна язвинами, и лишь проблеснувшее кольцо на безымянном пальце напоминало, что жизнь прожита не зря. Мы все понимали, что осталось недолго. Наверняка понимал и отец, ценя кольцо и на своём безымянном пальце, кое перекрывало старую наколку.

– Какой бы не была, – Раскрыл я её руки. – ты остаёшься моей мамой. И раз на нашем пороге уже давно сопит смерть, пускай последнее, что ты будешь видеть, будут лица твоих близких!

Присев на корточки, я заметил какую-то смятую пачку под закостенелым рукавом советского кителя. «Димедрол» – Гласила надпись. “Здесь наверняка должен быть медпункт.” – Подумал я, вернув солдату его погибель. – “Либо пропустил, либо еще не дошёл.”

Завернув за угол, я действительно наткнулся на неприметную бледно-зелёную палатку с облупленным красным крестом на брезенте. Она была куда меньше офицерской, отчего и заметить её с той стороны было практически невозможно. Внутри, прямо у входа меня встретила перевёрнутая столешница. Чуть дальше расположилась койка, а левее от неё раскуроченная тумба и вскрытый ящик. Пол был усеян опустевшими пластинами, грязными бинтами и прочим мусором. Перебравшись через покосившиеся ножки стола, я пробрался к ящику, приподняв его крышку. Он был на три четвери пуст. Лекарства, лежавшие на дне, напрочь отсырели. Колбы «Кальцекс» разбиты, а таблетки внутри крошились при малейшем касании. Всюду была рассыпана и борная кислота, пачки которой были разорваны или вскрыты. Отряхнув от порошка и пыли уцелевшие бинты, я сложил их в сумку. Также удалось отыскать целую пачку препарата, облегчающего течение простуды: «Аксофен».

Выйдя к обочине, я взглянул на автомобиль под брезентом. Это был тёмно-болотный «ГАЗ-69», называемый Козликом из-за движения скачками. Чуть завалившись на бок из-за пробитых колёс, старичок мирно дремал, укрывшись плотным пледом. Беспокоить его я не стал. Пройдя все укрепления по противоположной стороне, я чуть углубился в хвою и на расстоянии десятка шагов, держась дороги, двинул далее по маршруту.

Взобравшись на небольшой холмик через тройку километров, я наткнулся на странную картину у опушки. Передо мной, будто на кочке, лицом вниз лежало массивное тело мужчины, присыпанное жухлой листвой. Ухватившись обеими руками за окаменелое плечо, я развернул его на спину, тем самым опрокинув с кочки. Вот только вместо ожидаемой кочки, я увидел пред собой еще одно тело, чьи опустошённые глазницы глядели высоко в небо. Это были солдаты. Первый, грузный, судя по фуражке и отличительному знаку в виде красной звезды и одного треугольника ниже чуть выше манжеты кителя, ходил в звании командира отделения. Второй, со сбитой пилоткой и характерной повязкой с красным крестом на плече, был санитаром. “Каждый из них.” – Подумал я, вглядываясь. – “Застыл в момент своей смерти.”

В правой руке санитара намертво засел, давно проржавевший, пистолет Токарева. А в сердце, словно давно забытый в стволе древа топор, твёрдо стояла рукоять ножа. У командира же, параллельно наплечной кобуре слева, располагалось отверстие. Я взял Наган в правую руку. Положив его ствол на ладонь левой руки и тем самым показав себе боковую часть револьвера, я бесцельно взглянул на него. Форменный кусок стали. Кусок, созданный человеком для уничтожения себе подобных. Созданный для защиты и нападения. Мою голову начали посещать различные мысли. Не успевая развить одну, я сменял её совершенно другой, заменяя последующую снова. Так я и стоял. Неподвижно и озадачено. “Это глупо.” – Через какое-то время буркнул я у себя в голове. Мой взгляд, провожая револьвер, поднялся на небо в поисках солнца. Оно на одну четверть приблизилось к горизонту.

***

На пыльный, проржавевший капот 402-ого Москвича села осторожная птица. Чёрный с металлическим отливом окрас не сильно выделял её среди вечерней погоды, а торчащая бородка на горле и длинный тёмно-бурый клюв делали птицу узнаваемой. Простояв с минуту, она сделала пару прыжков и взлетела в направлении хвойного леса. Сидя на водительском месте так, что ноги стояли на асфальте, я снова уткнулся в планшет с картой.

На шестом десятке километров от Мегиона, на перепутье, находились строения, которых не было у меня на карте. По их периметру, исключая постройки у въезда, шёл бетонный забор с колючей проволокой. Ближе к дороге стоял КУНГ, пред которым расположились металлические загражденья. Возле них, на обочине и даже посреди дороги стояла брошенная техника. О знаках обозначения и речи не шло.

“Все это явно носило военных характер.” – Думал я, рассматривая это место с пригорка. Мнения я не поменял. Более того, считаю, что ранее посещаемый мной блокпост определённо связан с этим местом. А раз оно нуждалось в подобной защите, то и какое-либо его присутствие на карте невозможно.

Оставляя краткие сноски на карте, я и не заметил, что, облокотившись на крыло Москвича, все это время за мной наблюдал человек в плаще.

– Решил устроить себе привал? – Немного погодя, начал он. – Я думал ты твёрдо намерен отыскать отца в кратчайшие сроки.

Я ничего не ответил, продолжая отмечать размышления.

– А ты тут рисуешь крестики-нолики да птиц пугаешь. – Развернувшись ко мне боком и положив руку на крышу, продолжил собеседник.

Облокотившись плечом на спинку кресла, я вздохнул и положил планшет на колени в ожидании очередных доводов психопата.

– Да ты, я смотрю, заблудился! – Резко усмехнулся псих. – А я-то думаю, чего ты в карту уткнулся, как дитё в титьки матери, да потерянный весь сидишь.

Он, было дело, тихо расхохотался, но тут же замолчал. Я, даже не удостоившись привстать с водительского места, направлял на него Наган.

– Да брось. – Проговорил он. – Мёртвый номер. Не станешь же ты тратить драгоценные патроны на не менее драгоценного товарища?

Если с последним утверждением я бы явно поспорил, то насчёт первого он подметил чертовски верно. Каждое нажатие спускового крючка – осмысленное и бесповоротное действие, которое должно либо навредить, либо отсрочить этот вред. Сейчас, очевидно, не тот случай, но дрейфить я не собирался. Прозвучало отчетливое взведения курка.

– Фальшь. – Донёсся едва слышимый голос из противогаза.

Как из-под палки, но это снова сработало. Разворачивая планшет снова, я лишь видел медленно удаляющийся в тени сосен и подхватываемый ветром подол его плаща.

“Да ты, я смотрю, заблудился!” – Так он сказал? А что если это вправду даже на часть? Дабы вернуться на прежний маршрут мне, в любом случае, необходимо преодолеть строения. Тут или идти в обход, что опять же неизвестно сколько времени займёт, или идти напрямую через каменное кладбище, что может оказаться достаточно опасным. «Как поступить?» – Невзначай вывел я на карте, постукивая обратной стороной карандаша по краю планшета.

***

Выглядывая из кювета, растрёпанный временем «ЗиЛ-157» провожал взглядом неброского парня, который медленно двигался среди металлических ежей, оглядываясь по сторонам. Огибая перевёрнутый тяжёлый мотоцикл с коляской, я вышел к военному фургону. Он стоял на деревянных балках и кирпичах, местами превращенных в крошку, отчего КУНГ косило в сторону.

Помню, как дядя Миша принёс домой военную энциклопедию, и мы вечерами, сидя у крыльца с фонариком, разглядывали её. Эта толстенная книга подарила мне немалый пласт знаний о военном деле былой эпохи. В этой книге было написано, что закрытый кузов-фургон использовали для размещения мастерских и различных аппаратных в полевых условиях, но и применение не по назначению было частым явлением.

Металлическая дверь с пронзительным скрипом отворилась, высвобождая многолетнюю пыль. Часть помещения сразу окутал солнечный свет ярко-оранжевого оттенка. Среди безмятежно плавающих в воздухе частиц по центру фургона стояла печь-буржуйка. Поодаль устроился стол, шкафчик над ним да две скамьи по бокам. “Частое явление. Вынесли всё заводское оборудование и усадили на грузовик как дом на колёсах” – Шёпотом говорил дядя Миша, страшась разбудить матушку за окном. – “Помню, когда был сильный мороз на полевых, мы с парнями в армии забирались внутрь таких махин греться. Делали это, конечно, и с помощью печки, и с помощью горячительного”. После этого он тихо смеялся и переворачивал страницу.

От света фонаря где-то проблеснула паутина, а частиц в воздухе будто стало больше. На столе за печкой, куда неаккуратно падала громоздкая тень, показалась какая-то картонная папка. Зайдя внутрь, я упёрся свободной рукой в обшивку и сел за стол. Скамья подо мной жалобно взвизгнула, а КУНГ за компанию решил чуть покосится в знак приветствия. Жестяная лампа на столешнице решила не отставать и камнем свалилась на пол. Я чувствовал себя великаном, будь то Голиаф или Хрунгнир, уничтожающим вековые устои человечества.

Сдунув пыль с картонки, я вытащил рассыпающуюся нить завязки и поднял титульный лист. На меня смотрела куча истлевших документов, прочитать содержание которых вряд ли выйдет. Чернила совсем высохли и сильно деформировали текст. “А на что я, собственно, рассчитывал?” – Выключив фонарь, в какой раз подумал я. С нежеланием тратить время в пустую я вздохнул и привстал со скамьи. Нежданно раздался глухой треск где-то снаружи и КУНГ, чуть качнувшись, провалился наземь правой частью. Я, не удержавшись на полусогнутых ногах, ухватился за столешницу и повалился вместе с ней и прочим мусором, включая макулатуру, на стену из фанеры.