– Возможно, что эта пресловутая любовь действительно есть. Вот только она вымирает, как сумчатые волки. Вы наверняка слышали о них. Когда-то они спокойно себе жили, но потом пришёл человек. В случае с любовью пришла цивилизация, пришло современное общество. Волков сочли опасными и решили их истребить. С каждым годом они становились всё более редкими. В итоге остались только в зоопарках. В скором времени вовсе исчезнут. Любовь, если она есть, тоже осталась как рудимент прошлого. Как развлечение для богатых.

– Да вы пессимист, мистер Кросби.

– Я самый настоящий реалист. Взгляните вокруг. Искренняя любовь вымирает. Только люди этого не замечают, ведь путают её с выгодой, не видя различий. Выборочная любовь. Так бы я назвал это, если бы был оптимистом. Нынешние дамы никогда не смогут “полюбить” простого сапожника, который ради них в лепешку готов расшибиться. Им нужен принц на белом коне, и обязательно с замком и прислугой. Одного лишь коня и рыцарской чести уже мало.

– У вас наверняка есть душераздирающая история безответной любви, – потёр руки Стед. – Я не настаиваю, но не отказался бы её услышать.

– Пожалуй, до Шербура ещё далеко, – Келли посмотрел на расплывчатую полоску суши. – Знайте, что история отнюдь не весёлая. Я родился в очень бедной семье, которую и семьёй-то назвать сложно. У нас не было статуса, было только всеобщее осуждение. Если бы я не изменил своего положения, то вероятно мог бы рассчитывать только на любовь какой-нибудь спившейся и отчаявшейся леди. Опять же, это не любовь, потому что подобные леди испытывают чувства исключительно к алкоголю и своему образу жизни. В итоге мне удалось избавиться от проблем с деньгами. Потом появилась она, – Джонатан замолчал.

– Как её звали?

– Анна Брэдли, – убийца очень быстро произнёс это имя. – Мы познакомились у Биг Бена. Встретились там совершенно случайно. Она сверяла часы, я тихо подошёл к ней, делая вид, что тоже собираюсь подкорректировать время. “Спешат” – прошептал я. “Мои тоже” – улыбнулась она. Эту улыбку я запомнил на всю жизнь. Мы молчали какое-то время. Она была младше меня лет на пять. Совсем молоденькая девочка. Почему-то я уловил в ней нечто родное. Хорошо одета, по сравнению с дамами Уайтчепела была просто королевой. Такая маленькая, утончённая. В любой схожей ситуации я бы развернулся и ушёл. Но не тогда. Я спросил, куда она идёт. Анна ответила: “Никуда”. “Тогда нам по пути, – улыбнулся я. – Могу проводить вас”. Мы прогулялись вместе, почти не разговаривали, но я никогда ещё не чувствовал себя так хорошо. Потом мы встречались много раз. Я рассказал ей, что моё состояние перешло мне не по наследству. Как мне тогда показалось, ей было всё равно на это. Но однажды она пришла ко мне и сказала, что выходит замуж. Отец выдаёт её за богатого юриста, сына ещё более богатого адвоката. Конечно, я отговаривал её, предлагал сбежать вместе, но тщетно. В конце она сказала, что никогда не любила меня, а лишь играла, что никогда не почувствует ничего к такому, как я, к человеку, который не был рождён достойным. Проблема в том, что я так и не смог влюбиться вновь. Такова моя натура, я отдал всего себя ей, а получил нож в спину, который никогда не смогу вынуть, который будет терзать меня всегда.

Стед молча смотрел на него. Келли вытер глаза рукавом, посмотрел в сторону суши, потянул носом.

– К сожалению, – медленно начал журналист, – обстоятельства бывают очень жестокими. Я уверен, что она ничего не испытывала к человеку, за которого вышла замуж. Возможно, Анна не хотела, чтобы вы преследовали её, поэтому так отбросила вас. Может быть, она вовсе не желала ранить.

– Муж тоже достоин внимания. Эта бесчестная сволочь бросила её, когда Анна забеременела. Побоялся ответственности, не знаю. Ребёнок родился инвалидом, а денег у Анны не было, потому что отец перестал поддерживать её после ухода мужа. Посчитал, что это она виновата. Дескать, отец предоставил ей возможность выйти за богача и жить припеваючи, но она этой возможностью не воспользовалась, стало быть пусть справляется сама. И ведь справлялась, усердно работала, зарабатывала на жильё и еду. Но ей никогда не заработать на операцию для сына, которого она очень любит. Тогда я предложил ей сделку. Она поможет мне, а я оплачу лечение. Анна согласилась. Теперь ребёнок здоров. Благодаря мне! Мне, а не малодушному юристу!

– У меня нет слов, – после долгого молчания заключил Стед. – Но всё же вы сказали, что покидаете Англию не из-за любви. Зачем же вы всё бросаете? Как мне кажется, у вас был шанс.

Келли вздохнул.

– Лучше я буду тихо и одиноко любить её издалека, чем вновь разочаровываться в ней. Такая любовь мне больше нравится. Она чистая, искренняя… личная.

– Знаете, мистер Кросби, со многими я успел познакомиться здесь, в порту, в отеле. Все они такие… узкомыслящие. Вы, пожалуй, самый интересный из них всех. Я очень рад нашему знакомству. С вашего позволения, – Стед посмотрел на карманные часы, – вынужден откланяться. У меня запланирована встреча. Но мы с вами ещё поговорим.

Джонатан пару раз кивнул, улыбнулся. Когда журналист ушёл, убийца поставил локти на фальшборт. Он смотрел в сторону Франции. Поначалу пытался сдерживать собирающиеся в глазах слёзы. Но не сдержал.

– Я потерял тебя пару часов назад. Хочешь сказать, что начал пить сразу, как мы разошлись? – спрашивал Джонатан.

В ответ прозвучало невнятное мычание Уильяма, в котором слышалось сожаление.

– Нам нельзя выделяться, идиот. Как таких, как ты, вообще берут на службу в полицию?

Уильям поднял руку с выставленным указательным пальцем, словно хотел поставить Джонатана на место, но только икнул.

– Сейчас же иди к себе в каюту.

Отрицательное мычание.

– Даже не думай, нести тебя я не стану.

Уильям замахал головой, указывая, что предыдущее мычание никак не относилось к способу прибытия в каюту. Он собрался с силами, глубоко вдохнул.

– Са… ик… лют.

– Серьёзно?

Полицейский активно закивал, тряся при этом не только головой, но и всем торсом.

Джонатан вздохнул, прикрыв лицо рукой.

– И когда же этот салют? Ах… Нашёл у кого спросить.

Уильям, все ещё не поднимаясь с пола, похлопал себя по карманам. Достал часы. Восторженно замычал и икнул. Затем опять поднял руку с выставленным пальцем. Келли посмотрел вверх. Небо пару секунд молчало, но потом по нему пролетел залп. Палубы озарил красный свет, потом синий, зелёный. Хоть их наблюдательный пункт, а именно невзрачный угол ближе к корме корабля, не был самым лучшим, всё же зрелище выдающееся. Взрывы глушили радостные восклицания толпы, которые можно было услышать только между залпами. Джонатан взглянул назад. Он замер. В этой части корабля было темно и Келли не сразу увидел их. Они собрались у решётки, отделяющей “людей” от “животных”. Их лица были видны лишь при залпах фейерверка. Пассажиры третьего класса. Салют раскрашивал их серые силуэты в разные цвета, но серый продолжал доминировать. Казалось, что они вросли друг в друга, что толпа сейчас протиснется через прутья решётки. Но только казалось. Толпа, находившаяся в носовой части корабля, шумела, гудела и ликовала. Корма судна не произносила ни слова. Лишь наблюдала. Завистливо, мечтая поменяться с богачами местами. Дети тоже молчали, хоть и скорее всего видели салют впервые в жизни. Вскоре небо затихло. Пассажиры третьего класса стали растворяться в темноте, будто куча слизней, чей покой нарушили.

– Давай уйдём отсюда.

– Давай, – вполне отчетливо проговорил Уильям.

Уильям не мог уснуть. Однако в этом были виноваты не только первая пьянка в его жизни и молящийся Томас Байлз, но и ссора пассажиров из соседней каюты. Двое мужчин были недовольны присутствием друг друга. Слов полицейский услышать не мог, свою роль в этом сыграл священник, но настроены они были явно враждебно. Словесная перепалка закончилась ударом чего-то об стену, как раз ту, которая находилась рядом с Уильямом. От неожиданности он вздрогнул. Байлз посмотрел на него.

– Может вам сходить, посмотреть, что у них там?

Уильям не ответил. Все силы он потратил на то, чтобы сюда дойти. Теперь собирался только спать. Дела соседей его не волновали. По крайней мере, сегодня.

Косминский выглядел иначе. Его лицо, оставалось таким же как при их встрече. А вот одежда и в целом внешний вид отличались. Он выглядел именно так, как Джонатан представлял Джека-потрошителя: длинное пальто, цилиндр, трость и портфель. Он стал крупнее, плечистее. Косминский больше не был тем щуплым обреченным психом, сейчас он больше напоминал самого Джонатана.

Келли какое-то время смотрел на него. Затем опустил глаза.

– И вот ты снова передо мной, – начал Потрошитель. – Знаю, ты ещё не всё осознал, но понимание придёт. Мысль, которую ты носишь в голове после нашего разговора требует обсуждения. Знай: чёткого ответа я тебе не дам, ведь и сам его не знаю. Могу лишь выслушать тебя. Снова.

– Мне это надоело. Каждый раз, когда я оказываюсь перед тобой, получаю больше вопросов, чем ответов.

– Ответов не будет, ты сам это понимаешь.

– Понимаю.

– На самом деле, всё уже лучше, нежели в тот раз. Кое-что ты уже осознал.

– И что же?

– Мы с тобой похожи. Взгляни, – Косминский вытянул окровавленные руки. – Мои руки в крови, твои тоже. Ни вода, ни время не смоют её.

– Это я уже уяснил.

– Отлично. Я не совсем понимаю, зачем тебе в Америку? Ты вырезал далеко не все опухоли в Уайтчепеле.

– Там новая жизнь, которая ничего не изменит.

Пару секунд они молча смотрели друг на друга. Джонатан будто что-то искал в нём, какую-то зацепку, какую-то только ему понятную деталь. Но ничего такого не было.

– Дам тебе совет: расскажи о том, что думаешь. Только не мне, а тому, кому доверяешь. Быть может, с этим тоже смиришься, как с кровью на руках.

– А ты бы смог смириться с этим?

– Никогда, – сразу ответил Потрошитель. – Лучше просто не знать, или не задумываться об этом. Что ж, мне пора. А тебя ждут новые свершения, мой мальчик.

Джонатан проснулся в холодном поту. Задыхаясь.

Джонатан стоял на краю палубы и обдумывал приснившиеся ему слова Косминского. Борясь с похмельем, Уильям поднялся на палубу. Он шагал неуверенно, держась за стены и пытаясь скрывать следы вчерашней попойки. Джонатан пару секунд рассматривал варианты дальнейших событий, взвешивал последствия сказанного в будущем. Он решил не говорить, по крайней мере какое-то время.

– Худшая ночь в моей жизни, – промямлил полицейский. – Никогда не думал, что алкоголь так размажет меня.

– Ты не умеешь пить. Неудивительно, что тебе так плохо.

– С чего это я не умею пить?

Келли промолчал, лишь поднял правую бровь. Уильям встал рядом с ним, опёрся о фальшборт.

– Хочется утопиться. Ух… И долго я буду так себя чувствовать?

– Зависит от твоего организма. Зная тебя, рискну предположить, что это навсегда.

– Очень смешно…

Мимо них, чеканя шаг, проходил высокий мужчина лет сорока на вид. У него были роскошные усы и короткие ухоженные волосы. Могло показаться, что он осматривает свои владения.

– О, доброе утро, мистер Осмонд, – поздоровался он величественным тоном.

Уильям ответил наклоном головы. Усач ушел.

– Это кто? – задал вопрос Джонатан.

– Да так. Мой знакомый. Джон Джейкоб Астор четвёртый. Хм, почему-то не вижу рядом с ним его супругу Мадлен.

– Знакомый?! Ты вообще знаешь, кто он такой?

– Он, вроде, не рассказывал.

– Да он, пожалуй, самый богатый человек на корабле. Ты даже не представляешь, насколько он влиятелен.

– Мне как-то плевать. Я думаю только о том, что многовато тут людей с цифрами в имени, – Уильям схватился за голову, пытаясь унять боль.

Джонатан громко выдохнул. Он решил начать говорить прямо сейчас, спонтанно.

– Мне тебе рассказать кое-что нужно. Ты способен сейчас воспринимать информацию?

– Разумеется… говори.

– Я долго обдумывал это, впрочем, до конца я не уверен… – Джонатан побарабанил пальцами по фальшборту.

– Ближе к делу.

Келли опять выдохнул. Сморщился, покачал головой.

– Джек-потрошитель, ну Аарон Косминский, говорил, что давно был знаком с моей матерью.

Уильям кивнул. Джонатан снова замялся.

– Да не тяни уже, – торопил полицейский.

– В общем… Джек-потрошитель вполне мог быть моим отцом.

Казалось, что похмелье Уильяма тоже удивилось и решило не портить момент, решило ненадолго отступить.

– И с чего ты это взял? – удивился Осмонд.

– Ну сам подумай. Убийца, сын убийцы. На наших руках кровь. Возможно, мы похожи куда больше, чем кажется на первый взгляд.

– Это многое объясняет.

Какое-то время они молчали, не зная, что говорить и стоит ли вообще.

– Пусть даже он – твой отец. Но что это меняет?

– Это меняет моё восприятие мира. Мне казалось, что я убивал ради великой цели. Теперь мне кажется, что я делал это, так сказать, по наследству.

– Потрошитель, как выяснилось, тоже убивал ради великой цели. И цель эта, на минуточку, идентична твоей. Такая уж беда в том, что вы родственники?

Молчание, схожее с предыдущим.

– А как ты теперь будешь относиться к нему? – спросил полицейский.

– Ничего не изменится, он – убийца моей матери. Косминский заслуживает такого отношения. Я бы убил его, не будь он прав.

– В чём же?

– Ты прекрасно понял. Жизнь в Уайтчепеле после его убийств действительно улучшилась. Отрицать это глупо.

– Пожалуй, хватит об этом. Впереди новая жизнь, жизнь в Нью-Йорке.

– Ты правда веришь, что Нью-Йорк даст мне новую жизнь? Нет, он лишь продолжит эту. А эта уже испорчена. Я посвятил себя очистке Уайтчепела. Я должен был сдохнуть, потому что свою миссию выполнил. Общее благо требует общих жертв, в том числе моей собственной жизни. По итогу кровь на моих руках и всё прочее. Клеймо убийцы. Я жалкий человек, который смог опуститься до такого.

– Очень странно. Тогда в Скотланд-Ярде ты показался мне человеком, который уверен в своей идеологии. А теперь… ты жалеешь о содеянном?

– Ты действительно думал, что я фанатик, получающий удовольствие от насилия? Открою тебе секрет: я всем сердцем ненавидел всё то, что делал. Я боялся, боялся лишать кого-то жизни. Особенно друзей. Я боялся смотреть умирающим в глаза, которые буквально кричали: “За что?”. Я долго не спал после первого убийства, буквально сходил с ума. Но того требовали обстоятельства. Конечно, я мог бы подождать, и кто-то другой наверняка бы совершил то, что сделал я. Но нужно было действовать. Общее благо требует общих жертв, с моей стороны тоже, ведь я испортил себе жизнь. Не в плане физического состояния или благополучия, а относительно совести, всего того, во что я верил раньше.

– И всё же ты веришь в своё дело?

– Верю. Лишая жизни одних, я давал её другим. Расскажу тебе немного о моём мировоззрении. У “жизни” есть два значения. Во-первых, это простое существование. Во-вторых, это полное удовлетворение всем своим окружением, всем происходящим, процветание, если угодно. И так вышло, что существование моих жертв не позволяло людям быть удовлетворёнными. Существование – есть удел животных, это они существуют для того, чтобы завтра существовать вновь. Я говорил тебе об этом, когда был за решёткой. Никто из людей не достоин жить, как животное. Но жизнь в Уайтчепеле сложно назвать процветанием, это просто жалкое существование. Пройдя через душевные муки, отдав свою душу на растерзание Господу, я дал людям процветание. Дал им человеческую жизнь ценой собственной.

– Вот только ты не учёл одного, – дослушав речь, сказал Уильям.

– Чего?

– Пусть, убитые тобой – действительно Зло. Зло в самом что ни наесть мерзком его обличии. Но это Зло не искоренить. Отрубишь одну голову, а на её месте вырастут две. Зло можно было уничтожить лишь на заре его появления. Но тогда его не замечали. Дошло до того, что Зло вытеснило нас. Теперь мы обращаемся к нему за помощью, с радостью несём ему свои деньги и, в конце концов, платим налоги. Но от этого никуда не уйти. Теперь Злу проще избавиться от нас, нежели наоборот. Своими действиями ты лишь раззадорил его. А это может дорого стоить. Никто не знает, какие головы вырастут на месте старой.

– Я отсрочил неизбежное. Знаю. Но пусть я лишь протянул руку помощи уже утонувшему, я хотя бы дал ему надежду. Дал обитателям Уайтчепела способ изгнать Зло из самих себя. Уж это сделать никогда не поздно.

Они молчали. В этот раз дольше обычного. Первым заговорил Уильям:

– Хорошо поговорили. У меня даже голова перестала болеть.

День тянулся так же медленно, как и предыдущий. Уильям продолжал наслаждаться всем, что было на Титанике. Джонатан будто вообще не двигался. Почти всегда он просто смотрел на океан, бесконечный и недосягаемый. Келли лишь пару раз отходил от своего наблюдательного пункта, чтобы разведать обстановку или почитать книгу, хотя ни одна из них не смогла увлечь его больше, чем на десять минут. Сейчас он вновь шёл в библиотеку, непонятно зачем. Хотя кресла, которые там находились, он считал весьма удобными и приятными.

Вся комната уставлена шкафами, доверху забитыми книгами. Везде стояли столики: как большие, так и поменьше. Рядом с некоторыми стояли те самые кресла, ради которых Джонатан и приходил сюда. Он присел, довольно вздохнув. На столике лежала книга, на которую он не обращал внимания. Убийца смотрел в иллюминатор, из которого открывался точно такой же вид, как и с его палубы, разве что под немного другим углом.

Людей здесь было не так много, в основном мужчины в возрасте. Среди тихого чтения и храпа одного из читателей Келли вдруг услышал голос девочки.

– Мам, ну где она?

– Да отстань уже! Я же сказала, ищи где-то там. Сама найдёшь.

Джонатан посмотрел на них. У книжных полок стояла светловолосая девочка лет восьми. Она была одета в белое платье чуть пониже колен. Волосы собраны в несвойственный для девочек её возраста хвост. Она явно искала какую-то книгу, нервно постукивая каблучком чёрной туфельки. Подальше стояла высокая черноволосая мать исключительно отталкивающей наружности. На её тёмно-синее платье была приколота повидавшая жизнь красная роза. Мать болтала с парой джентльменов и периодически вдыхала воздух через длинную, тонкую курительную трубку.

– Вот она! – обрадовалась девочка. – Мам, книжка высоко, помоги достать!

– Я занята, – прошипела мать, вновь втягивая трубку.

Девочка не растерялась, уперла руки в боки и начала осматривать библиотеку. Быстро нашла стул, подтащила его к нужной полке. Прежде, чем встать на него, девочка разулась, что удивило Келли. Однако добраться до заветной книги ей всё же не удалось. Тогда она села, аккуратно, не касаясь колготками пола, обулась и направилась к Джонатану.

– Сэр, вы не могли бы помочь мне? – её голос звучал звонко и красиво. – Я бы хотела прочитать сэра Артура Конан Дойля, но его книги слишком высоко.

– Да, разумеется, – Джонатан улыбнулся. Впервые за долгое время, искренне.

Он подошёл к полкам и без труда нашёл необходимую книгу на самом верху. Ему пришлось постараться, чтобы достать её, но он очень хотел помочь девочке. Наконец “Этюд в багровых тонах” был в его руках, и он с гордостью вручил его юной читательнице.

– Спасибо, сэр, – поблагодарила она. – Вы не будете против, если я присяду на кресло рядом с вашим и почитаю?

– Не буду.

Девочка радостно подбежала к креслу. Джонатан думал, что она запрыгнет в него, но малышка остановилась, собрала подол платья и грациозно села. Келли вернулся на своё место.

– А вы читали Конан Дойля? – спросила девочка, рассматривая багровую обложку.

– К сожалению, у меня не остаётся времени на книги. А не рановато ли читать такое в твоём возрасте?

– Я читала вещи и посерьёзнее. Бывало, что от нечего делать я бралась за Фридриха Ницше. Ничего не понятно, но ознакомиться следует.

– Давно ты уже читаешь?

– Да, сколько себя помню. Мама никогда не читала мне сказок, поэтому приходится самой.

– Извини, если я отвлекаю тебя своими вопросами.

– Ничего страшного. Прочитать-то я всегда успею. Ваши вопросы хотя бы понятные, не то что вопросы друга моей мамы.

– Какие же у него вопросы?

– Я не всегда его понимаю, но часто что-то говорит про мои ножки. Вообще он странный, не знаю, зачем мама с ним дружит.

– Твой папа позволяет маме дружить с ним?

– Не знаю. Мама говорит, что папа пошёл в гости к мисс Дэвис. Он давно ушёл, – девочка однобоко улыбнулась.

“А вот мой папа – Джек-потрошитель” – мимолётно подумал Келли.

– Как тебя зовут? – спросил Джонатан, оперев голову на руку.

– Сара. Сара Питерс. А вас?

– Джонатан Келли, – он даже не сразу понял, что впервые на корабле назвал своё настоящее имя.

– Очень приятно, сэр, – девочка выставила ладонь для рукопожатия.

Убийца ответил тем же. Маленькая рука Сары была очень тёплой.

– А вы плывёте один?

– С другом. Но он вечно где-то пропадает.

– Моя кошка тоже часто пропадает, но всегда возвращается.

Резко голубые глаза девочки были такими наглыми. Смотрели точно в серые глаза Джонатана. На её худой шее сидела небольшая голова. Тонкие, изящно изогнутые губки, небольшой вздёрнутый носик, две одинаково нежные бровки. Лицо вовсе не соответствовало возрасту, было более взрослым и умным. В целом, она чем-то напоминала Анну.

– Сара! – крикнула мать девочки. – Пошли!

Девочка прижала книгу к груди, встала.

– Ещё раз спасибо, мистер Келли, – она улыбнулась. Улыбнулась прямо как Анна.

Подбежав к матери, девочка ещё раз посмотрела на Джонатана. Его улыбка не пропала, когда Сара покинула библиотеку. Он давно не чувствовал подобного. Что-то вроде счастья.

Вечером Джонатан вернулся на свою палубу. Закат над Атлантикой – завораживающее зрелище. Далёкое солнце, прячась за столь же далёким водным горизонтом, окрашивало небо и маленькие волны в оранжевый. Высокие кучевые облака превращались в калейдоскопы, ловко маневрируя оттенками красного и белого.

Джонатан был встревожен, странные мысли крутились в его голове. Келли совершенно не жалел о совершённых им убийствах, не пытался оправдать самого себя. Его расстраивал только тот факт, что Потрошитель оказался прав. Они действительно похожи. Маленький Джонатан не раз представлял, как перерезает загадочному Потрошителю глотку. Хоть с возрастом он и стал больше винить полицию, злость к Джеку вовсе никуда не исчезла. А что же теперь? Джонатан – это лишь продолжение дела человека, которого ненавидел?

Его раздумья прервал Уильям. Уильям Стед.

– Добрый вечер. Вы, смотрю, вообще не покидаете это место.

– Бывает покидаю. Но, в целом, в этом нет нужды, – Джонатан протянул руку для приветствия. Стед крепко пожал её.

– Вас что-то гложет. Расскажите мне.

– Да, вы правы, меня гложет моё прошлое. И не только моё.

– Не привык судить людей по прошлому. Ошибки ведь для того и есть, чтобы на них учиться…

– Я не считаю это ошибкой. Это необходимость.

– Оттого вы не менее встревожены.

– Не ваше дело, сэр.

– Преступление? Убийство? Да, точно убийство. Убийство ради спасения кого? Близких? Друзей? А может тех, с кем вы даже ни разу не встречались глазами? В таком случае, это весьма благородно.

Джонатан скривился. С одной стороны, Стед мог выдать его. А с другой, если верить словам Уильяма, в Нью-Йорке уже заждалась “новая жизнь”, так ни к чему тянуть, пусть она начнётся прямо здесь. С небольшого признания, исповеди. Не столь перед Стедом, сколь перед самим собой.

– Весьма проницательно, – начал Келли. – Вы правы. Я – убийца. Официально на моих руках кровь шести человек. Но я считаю, что жертв семь. Я готов ответить за содеянное, ибо, действительно, это преступление, которое требует наказания, ведь таков закон, пусть это и не закон чести и справедливости. Но я не отрекаюсь от мысли, что это праведные убийства, восстанавливающие упомянутую справедливость, равенство. Пусть даже справедливость и равенство зачастую исключают друг друга. Я готов рассказать об этом всему миру, готов сейчас же явиться на эшафот, готов страдать за все грехи человечества, если от меня это требуется.

– Тем не менее, вы сейчас на корабле, а не на эшафоте. Вы убегаете? От чего? От закона? Или от самого себя?

– Ни от чего из перечисленного. Я не убегаю, а стремлюсь к пресловутой “новой жизни”. И вообще, моя воля – сгнил бы в тюрьме. Но нет: меня спасает полицейский из Скотланд-Ярда, который сам же меня и искал. Причём спасать меня я не просил.

Лицо журналиста было словно высечено из камня. Он воспринимал информацию, совершенно не показывая своего к ней отношения, настоящий профессионал своего дела.

– Как я сказал, – он пригладил бороду, – прошлое не имеет для меня значения. Привык судить людей по поступкам, свидетелем которых я стал лично. Если вы совершили это, значит того требовали обстоятельства. А сейчас, позвольте, пройти за мной и отужинать.

Джонатан пару секунд думал, не обманывает ли его хитрый журналист. У Стеда не было никакой выгоды рассказывать кому-либо о преступлениях Келли, хоть тот наверняка догадывался, что за беглого преступника назначена награда. Но и молчать выгоды тоже не было. Журналист заулыбался так искренне, что вызвал улыбку и у Джонатана.

“Будь, что будет, – думал убийца. – Мне уже ничего не страшно.”

10.

Огромный богато украшенный зал с поистине гигантской люстрой, в который Джонатана привёл Стед, был заполнен представителями высшего общества, среди которых находился и Уильям Осмонд. Он разговаривал с мужчиной, лицо которого можно было печатать на модных журналах. Вдруг полицейский обратил внимание на Келли, он что-то сообщил собеседнику и поспешил навстречу Джонатану.

– Я обязан познакомить тебя с Бенджамином Гуггенхаймом, – не успев подойти, заговорил он. – Этот человек невероятен, его взгляды однозначно заслуживают внимания. О, и вы здесь, мистер Стед. Добрый вечер.

Журналист ответил наклоном головы, снял цилиндр, украшенный карминовой лентой, повесил его не вешалку. Уильям повёл их к большому прямоугольному столу, заставленному различного рода деликатесами: лобстерами, запечёнными поросятами, диковинными птицами, бесконечным множеством сортов сыра, ветчины, яичницы и креветок. Рядом находилась сцена с выступающими музыкантами, игравшими новомодные мелодии. Большинство мест занято, причем исключительно мужчинами первого класса. Джонатан слышал почти о каждом из них: видные бизнесмены, политические деятели и те, кому деньги достались по воле случая. Он был рад находиться среди них. Стоявший рядом со столом Гуггенхайм указал Келли на пустующее место. Он покорно сел. Слева от него, вскрывая клешню лобстера, сидел уже знакомый ему Арчибальд Грейси четвёртый. Он не был разговорчив, по крайней мере, за приёмом пищи. Справа восседал Джон Джейкоб Астор четвёртый. Мужчина умело пользовался всеми предоставленными ему столовыми приборами, в том числе теми, которые Джонатан видел впервые в жизни. Сразу за Астором пиршествовал Уильям, делая вид, что разбирается во всех сортах местного сыра. Напротив же сидел сам Гуггенхайм. Он был единственным, кто не ел ничего. Бенджамин только беседовал со своим соседом, Исидором Штраус. Пару минут никто не вступал с Джонатаном в диалог, он просто неторопливо ел, ел то, что казалось ему более приземлённым, например, яичницу. Вдруг пожилого Исидора Штраус забрала его супруга. Тогда взор Гуггенхайма пал на Келли. Джонатан знал, что его состояние заработано не совсем честным путём. Это объединяло его с Дроглэром.

– Могу ли я задать вам пару вопросов, сэр, – начал бизнесмен.

– Разумеется, – сглотнул убийца.

– Кто вы? Не знаю вас.

– Вы не первый, кто интересуется. Я Джонатан Кросби, директор металлургического завода.

– Позвольте узнать, какого именно?

– “Уайтчепельской мануфактуры”.

– Полагаю, все вопросы, которые я собирался вам задать, вы уже слышали, более того, отвечали на них.

– Правильно полагаете.

– Тогда поговорим на тему другого рода, – он наклонился ближе, раздвигая тарелки. – Видите ли, я заказывал у вас металл в своё время. Разумеется, через посредников. Я редко вёл дела с англичанами, но вас я запомнил. Запомнил ваши щадящие цены, а потому запомнил и имя. Запомнил я и имя одной куртизанки встреченной мною в Париже. Она тоже была из Англии и тоже знала вас, – Гуггенхайм перешёл на шёпот. – Мисс Смит, кажется так. Она упомянула некоего мистера Кросби, директора “Мануфактуры”, который поручил ей обвинить человека в убийстве, которое сам же и совершил. Право, мне даже неловко. Мне стало интересно, не знаю почему. Мои люди узнали вашу биографию, вы выдавали себя за сына предыдущего директора этого завода, взяли его фамилию. Узнать вашего настоящего имени мне не удалось, к сожалению. Но зато я знаю, что вы убийца. Будьте осторожны, мистер Кросби.

Гуггенхайм наконец отодвинулся. Его взгляд был как стрела, которая прошла навылет. Джонатан нервно дышал, он мог бы рассказать ему о преступлении, но не хотел. Кому угодно, но только не ему. Пара минут молчания и Бенджамина увела дама в шляпке, больше похожей на цветочную клумбу. Подобные дамы вскоре пришли за каждым из присутствующих, не считая Джонатана и Уильяма. Они остались вдвоём. Келли решил не говорить ему о словах Гуггенхайма, ведь по сути полицейский является соучастником, а значит он тоже в опасности.

– Я вот всё думаю, – заговорил убийца немного дрожащим голосом. – Что Артур делал в порту Саутгемптона?

– Нас искал, ясное дело. Не нужно удивляться. Нас объявили в розыск, это абсолютно точно. Награда за голову, все дела. Любой мог выдать информацию о нас полиции и получить за это вознаграждение. Даже тот паренёк на кассе. А может и констебль в Форест Роу. Как по мне у него не было повода не выдавать нас. Он ведь знал, что мы едем в Саутгемптон?

– Знал, но это не он. Всё же, если нас раскрыли, почему прибыл именно Артур? Что, в Саутгемптоне нет полицейских? И почему он был один? Я прекрасно понимаю, что это дело его чести, которой, к слову, нет, но тем не менее. Зачем так рисковать? Нет, он искал не нас.

– Может просто приехал посмотреть на отплытие “Титаника”?

– Ты лицо-то его видел? Нет, уж точно не для этого он был там. Артур однозначно искал кого-то. Но кого?

11.

В этот раз соседи Уильяма вели себя тише. Безусловно, они оба находились в каюте, но слышно их практически не было. Священник Байлз куда-то пропал, что не сильно огорчало Уильяма. Полицейский думал о спасённом им убийце. Правильно ли он поступил? Пока ход мыслей Джонатана вполне удовлетворяли Уильяма: Келли хоть и не сожалел о преступлениях, но хотя бы понимал, что совершил что-то неправильное. Да, его главным укором в собственную сторону был сам факт схожести с Потрошителем. Но для начала хватит и этого.

12.

Утро 12 апреля было холодным. Настоящее утро в Атлантическом океане. Корабль шёл практически в тумане, который заканчивался там, где начинались палубы. От этого казалось, что Титаник плывёт в молоке, густом и непроглядном. Было холодно, особенно для апреля. Джонатан встал рано, вышел на свою любимую одинокую палубу, находившуюся на правом борту корабля. Люди неохотно выходили на свежий воздух, они предпочли остаться в каютах или, на худой конец, вновь наесться в ресторане. Келли поднял воротник пальто и потёр им замёрзший нос. Скрестил руки на груди, чтобы меньше терять тепло. Уходить он не хотел, ему слишком нравилось здесь. По лестнице поднимался Стед, воротник его пальто тоже был поднят, а руки скрещены.