Ирка Хортица и компания. Брачный сезон

Год назад

– Наконец-то! – Татльзвум вскинул голову, прислушиваясь к доносящемуся с палубы шуму.

– Ашша! Ашша! – орал там. – Выходи! Тебе работа есть! Выходи быстро, кому сказал!

Вопли перемежались громкими стонами, руганью и топотом, будто кого-то волокли.

– Раненый? – Ашша вскинулась, намереваясь рвануть из спальной «плетенки».

– Стоять! – прошипел Тат, рывком бросаясь ей наперерез и прижимая хвост старой никсы к полу. – Быстро пошла обратно! И чтоб ни звука!

– Но… там раненый! – растерянно пробормотала Ашша.

– Очень хорошо, что раненый, замечательно, что раненый! – одобрил Тат. Он ждал уже три дня! Он бы и сам кому-нибудь что-нибудь оторвал – вот только не придумал, как сделать это незаметно. – Сиди тут, ясно? Пока не позову.

– Ты всю нашу еду забираешь! Если Ашша не будет лечить, и того не станет! Что сам есть будешь? – почти по-змеиному прошипел Митроха, и тут же согнулся, отчаянно хватая ртом воздух, от короткого тычка под ребра.

– Тебя, безголового, сожру. Только попробуй ослушаться, Ашша! Сожру обязательно. – Тат отбросил занавеску от входа и выполз на палубу.

Двое – энатокет с изодранными ушами и питающийся запахами астем с перебитым носом – затаскивали на палубу третьего – тощего немолодого человека. Человек жалобно стонал, на грубо замотанной тряпками руке все шире расплывалось кровавое пятно.

– Лизун, чего встал? – энатокет неприязненно дернул в сторону Тата рваным ухом. – Ашшу зови.

– Она не придет. – приваливаясь к краю «плетенки» и скрещивая руки на груди, обронил Тат.

– Что значит, не придет? – выпрямляясь, злобно бросил энатокет. – Фотьку грызанули, ему Ашша нужна.

– А самой Ашше нужна еда. – равнодушно отозвался Тат.

– Ну так вернется Быкоголовый и выделит ей! Зови! – заторопил энатокет, а человек поддержал его протяжным стоном.

Занавеска дернулась, будто Ашша, заслышав этот стон, пыталась ринуться наружу. Пришлось быстро сунуть за занавеску крепко сжатый кулак. С той стороны притихли.

– Поздно. – аккуратно меняя позу, чтоб не заметно было, как он придерживает занавеску, обронил Тат.

– Чего поздно-то? – окончательно потерявший терпение энатокет шагнул было вперед… и наткнулся на выставленную ладонь Тата.

– Для Ашши поздно. Вы ее эти дни не кормили, вот она и слегла. Теперь ей бы кто помог, а она помочь никому не может. – с доброжелательным интересом наблюдая как энатокет пытается «продавить» его руку и приблизится ко входу в «плетенку», пояснил Тат.

– Чего ее кормить-то? – влез возмущенный астем. Рта у него не было, голос звучал через нос и больше походил на гудение. – Пошла, да набрала себе – кто не сидит в лодке, тот всегда сытый!

Энатокет и даже прекративший стонать человек покосились на него одинаково неодобрительно: дескать, хорошо тому, кому достаточно понюхать еду, чтоб быть всегда сытому, а ты попробуй ее еще поймай!

– Так травы. – продолжая доброжелательно улыбаться и аккуратно отпихивать все рвущегося вперед энатокета, пояснил Тат.

– Чего… травы?

– Или еду добывать, или лечебные травы искать. Мхи, опять же… Лишайники… Чтоб вот тебе кровь остановить. – Тат вдруг ткнул пальцем прямиком в повязку. Человек взвыл. Энатокет, перед которым вдруг исчезло препятствие, едва удержался на ногах.

– Вот пусть и лечит – теми самыми травами. Мхами… – поднимая на него измученный взгляд, прохрипел человек.

– А не осталось. – легко отмахнулся Тат. – Еды нет, вот, пришлось заварить, чтоб хоть как-то продержаться. Новых набрать – сил у Ашши нет, вот и получается – лечить вас больше некому. – и равнодушно закончил. – Подыхайте так.

– Ах ты ж… – уронив раненного, энатокет и астем ринулись на Тата с двух сторон. Легкий шаг вперед и в сторону – Тат вдруг оказался совсем рядом с энатокетом, дернул за край, заворачивая противника в его же собственное ухо, крутанул… Энатокет полетел вслед проскочившему мимо Тата астему – и врезался головой тому в спину!

– Бум! Бум! – они попадали как кегли в человечьем боулинге, где Тату однажды довелось побывать: астем носом в палубу, энатокет – носом в твердые пятки самого астема.

– Мой нос! Опять! – прогундосил астем, зажимая кровоточащий нос. – Как я теперь есть буду!

– Вопрос в другом: как будет есть Ашша? – все также ласково поинтересовался Тат.

– Как раньше! Наловит да съест! – барахтаясь в собственном ухе, продолжал упрямится энатокет. – Пока ты тут не появился, ее все устраивало! Вот сейчас еще народу позовем – и тебя снова не станет!

– Может быть. – согласился Тат. – Всей толпой вы меня прибьёте. Только видишь вон там люк? –он ткнул в палубу. –Я его еще два дня назад прорезал. Полезете: открою и отправлю всех к вашим глазастым-зубастым. Вместе с Ашшей. Если вам жратва дороже жизни… – он окинул выразительным взглядом корчащегося на палубе человека. – …так и лекарь без надобности!

– У меня на лодке… то, что я за сегодня насобирал… возьмите. И отдайте этому… – прохрипел человек.

– За три дня. – невозмутимо повысил цену Тат. – А вы как думали? Сколько дней не кормили, столько и отдать должны. Это я еще не спрашиваю, сколько времени она и себе еды, и вам лекарства сама собирала!

– У меня столько нет – все Быкоголовому сдал, когда он на обмен уходил.

– Попроси приятелей, человек, пусть тебе помогут. Ты вот… – он пнул пытавшегося подняться астема. – Отработать можешь. Вынюхать для меня кой чего…

– Я плохо нюхаю. – прогундосил астем. – Видишь, нос сломан, да кровит еще… Все из-за тебя!

– Ну хочешь, Ашша и тебя полечит? – щедро предложил Тат. – За отдельную плату.

Астем бурно засопел, дергая здоровенным, как рулевое весло, носом.

– Ну что ж ты так страшно ругаешься, носатик? – укоризненно покачал головой Тат. – Тут же женщина… и даже ребенок!

– Я не ребенок! – из-за занавески выкрикнул Митроха.

– Пожалуйста, парни! – взмолился человек, прижимая к себе раненную руку. По вискам его катились крупные капли пота, а самого лихорадило. – Я потом вам отработаю!

– И поторопитесь. – хмыкнул Тат. – Сперва еда – потом лечение.

– Ладно… – энатокет одарил Тата ненавидящим взглядом и шагнул через борт. На ходу бросил. – Быкоголовый через день-два вернется – все узнает! Он тебя просто прибьет!

– Ты, главное, сейчас глупостей не делай. – напутствовал его Тат. – Ну а ты… – он присел на корточки рядом с астемом. – Говоришь, Быкоголовый на обмен пошел?

– Я такого не говорил. – свистнул носом астем. И уточнил. – Говорил не я.

– Ты на мелочи не отвлекайся: что на что он меняет?

– Ну так… – астем явственно растерялся. – Что мы по болотам собираем, то и меняет: гнилушки-огневушки, мух, почки да кору со смерть-деревьев, синих червяков… ими хоть дерево, хоть лозу натри – крепче камня становятся. – астем покосился на выпиленный в палубе люк. – Так и знал, что Ашша свою лодку не по правилам делала… ну да где ей…

– Где ей отвлекаться, когда она твой сломанный нос лечила. – в тон подхватил Тат и по растерянной физиономии астема понял, что угадал. – А ты помочь и не подумал, верно?

«Вот и замечательно, что не подумал. А то начал бы я в палубе люк делать, а ее никакой нож не берет»

– На что меняет? – поторопил Тат, пока астем переваривал совершенно новую идею: делать что-то вместо Ашши, пока та лечит.

– На что надо. Правда, на что нам надо – на то и меняет! – взвыл астем, получив кулаком по ребрам. – Иголки там… нитки… ткани…

– А где? – вкрадчиво поинтересовался Тат.

– Только он и знает. – откликнулся астем. – Уносит… приносит… Всегда сам ходит: ну так он вон какой здоровый, любой груз утащит.

– Вот как… – пробормотал Тат, наблюдая как мрачный энатокет забирается обратно в лодку. Мрачно скривившись, кинул Тату под ноги мешок. – Ашша! – негромко позвал тот.

Словно ею выстрелили, старая никса вылетела на палубу и кинулась к раненому.

– Вжик! – повязка развалилась под ударом ножа. Ашша расстроенно цокнула языком. – Митроха! Тащи жабу!

Выскочивший следом Митроха уже нес на вытянутых руках бочонок. Ашша запустила руку, вытащив наружу угольно-черную жабу с ярко-оранжевыми бородавками. Перевернула, стиснула обеими руками скользкое жабье тельце, так что глаза жабы выпучились еще больше – из бородавок на кровоточащую рану брызнула жидкость – рана зашипела, забурлила, извергая темный то ли гной, то ли проникший в рану яд.

– А ведь жабу такую прокормить – тоже, небось, не просто. – задумчиво пробормотал Тат и принялся осматривать принесенные припасы. Выгреб из коробки горсть розовых червей – от них больше всего сил прибавлялось –и закинул мешок за спину. Жуя на ходу, вернулся к астему.

– Ты ж Ашшу накормить хотел? – издевательски прищурился тот.

Тат только окинул этого заботливого долгим насмешливым взглядом.

– Я тебе дам понюхать. Потом. Когда отработаешь. – пообещал он и кивнул на болото. – Пошли!

– Куда? – опешил тот.

– Узнаем, куда ваш Быкоголовый ходит. – и прежде, чем астем успел дернуться, прижал к его животу прихваченный с палубы нож. – Рот… в смысле, нос закрой и топай в челнок. Вы, астемы, след и на воде возьмете, лучше любых псов. – и спихнул астема в привязанный у лодки узкий челнок.

Оглянулся – энатокет держал отчаянно дергающегося человека, а Митроха с Ашшей склонились над его рукой. Промедлил мгновение… тряхнул головой… и спрыгнул следом.

– У меня нос сломан. – хмуро напомнил астем. – А Быкоголовый мне потом его из-за тебя еще раз сломает.

– А я тебя так просто убью. Сейчас. Ну или попозже – если не найдем. – равнодушно пообещал Тат. – Так что жить хочешь – греби и нюхай!

Астем насупился еще больше и оттолкнувшись шестом, направил лодку к колышущейся вдалеке стене тумана.

Сейчас

Туман колыхался вокруг, будто стена из киселя – молочного, но с ягодами – потому что время от времени его расчерчивали яркие цветне прожилки: малиновые, оранжевые, чернично-синие… И тут же тонули в дышащей ледяным холодом непроницаемой белизне. Иппокризия обхватила себя руками за плечи, радуясь тому, что под рубашкой у нее тихонько пульсирует теплом гнилушка-огневушка.

– Зато цвет лица улучшится. – хмыкнул Татльзвум и в ответ на непонимающий взгляд Кризы очень серьезно пояснил. – Увлажняет, говорят, туман. Разлить бы по бутылкам – стоило б не меньше, чем заживляющая мазь на тертых мертволесских мухах.

– Мазью… на мухах… мертволесских… – только и могла повторить Криза. Мертволесские мухи – это болезнь, боль и смерть по всему Ирию, это… Какая еще заживляющая мазь?

– Отличная. – ответил Татльзвум – видно, последние слова она выпалила вслух. – Опухоли вытягивает. У нас тут много еще чего любопытного есть. – искушающе продолжал он. – И я даже дам тебе попробовать… если ты, конечно, сделаешь, что мне нужно.

– Я… Ты… – страдальчески пробормотала Криза и смолкла. Ну и что отвечать? Что она действительно понятия не имеет как вернуть ему драконий облик? И пусть убивает, Шешу с ним? Теперь, когда ей больше не грозила боль и издевательства, спокойно ждать смерти на рассвете не получалось: отчаянно, до слез, до крика хотелось жить! Кинуться на Татльзвума, молотить его кулаками, пинаться, орать: «Отпусти меня, слышишь, отпусти!» И он бы даже… отпустил. Если бы они сторговались. Криза ему – драконий облик, а он ей – то самое «много любопытного», которое упоминает так вскользь и небрежно, явно заставляя ее гадать: что же там еще такое? Только вот товара для этой сделки у нее нет: она разработала способ лишить дракона крылатого облика, но никогда не задумывалась как вернуть обратно. И от того пинаться и орать хотелось еще сильнее.

– Вот как… – прошелестело совсем рядом и Криза с испуганным вскриком отпрянула. Непонятно как, только что стоявший на корме Татльзвум оказался рядом – будто перенесся вместе со скользнувшей вдоль борта струйкой тумана. И теперь глядел на Кризу в упор жутко фосфоресцирующими глазами. – Значит, и правда не знаешь.

– Ты… Ты больше не похож на своего брата Айтвараса. – вдруг словно впервые увидев его лицо, выдохнула Криза. Через щеку Татльзвума тянулась белая ниточка шрама – раньше ее не было. Еще один шрам красовался в углу глаза, и третий – на виске. – А как же заживляющая мазь на мухах?

– Ну знаешь, за пять дней – по-моему, неплохой результат! – возмутился Татльзвум, проводя кончиками пальцев по лицу.

– Пять… – непонимающе начала Криза и вдруг вскинулась. – Ты хочешь сказать, что эти шрамы ты получил пять дней назад? Пять? Врешь!

– Обвинять во лжи истинного дракона Лун, сына Матери нашей Владычицы? – прошипел Татльзвум так знакомо, что Криза вздрогнула. – Не много ли на себя берет человечка, из милости принятая в Пещерах?

И вот тут Криза поняла, что с нее довольно.

– Милоссссти? – зашипела она в ответ. – Я – принята в Пещерах из милости? Как же ты мне надоел, Татльзвум Ка Рийо, со своим безголовым высокомерием! – она вскочила, узкий челнок резко качнулся, едва не черпая бортами туман, Татльзвум зашипел, но Кризе было все равно. – Как ты мне невозможно, до тошноты, надоел за последнюю сотню лет! Да в ваших Пещерах жить нормально начали только после того, как я к вам перебралась! До этого вас или никакой Зевсовой молнией не прибьешь, или… сразу – брык! – и хвосты откидывали от любой болячки! Шешу тебя дери, я – Иппокризия, дочь Гиппократа, пра-правнучка бога врачевания Асклепия! Вот этими самыми руками я вылечила тысячи… десятки тысяч… людей… и драконов… и других существ! Я создавала больницы… в двух мирах! И основывала монастыри… и дружила с герцогами, и королями, и… да на мне даже проклятье – и то от богини! И чтоб змееныш, на котором еще скорлупа толком не потрескалась, смел меня оскорблять?!

Замерший на носу челнока Тат уставился на нее, прижимая к себе шест, точно последнее свое оружие. Некоторое время они плыли в молчании: две фигуры в лодке казались темными силуэтами на белом фоне тумана.

– Так я же сын Табити-Владычицы! – по-детски обиженно пробурчал вдруг Тат. – И не змееныш, а взрослый змей!

– Это брат твой, младший, Айтварас Жалтис – взрослый, а ты – змеенышем был, змеенышем и остался! Наглым, бесполезным, ни к чему не пригодным! Чего, ну вот чего ты добился сам – ты, черно-красный огненный Татльзвум Ка Рийо?

– Я воевал! – швыряя на дно челнока шест, заорал в ответ Тат.

– Ты предавал! Эгоистичный, самовлюбленный змеишка, ты ввязался в заговор, потому что тебя, видите ли, недостаточно ценили! Хоть бы задумался – а за что тебя ценить? Ты – никто!

– Я – дракон Лун! – озверевший Тат подскочил к Иппокризии и схватил ее за плечи.

– Великое достижение! – глядя ему в лицо сузившимися от ярости глазами, выплюнула она. – Вывалится из-под хвоста не у кого-нибудь, а лично у главной драконицы! А еще? Ну хоть что-нибудь?

– Ты-ы! – встряхивая ее за плечи, провыл Татльзвум. Собранные в небрежный пучок волосы Кризы разметались по плечам. – Ты-ы-ы! – челнок под их ногами качался туда-сюда, в любое мгновение грозя вывалить обоих прямиком в туман.

Белая стена взбурлила, жадно, предвкушающе вспучилась…

– Ты! – в третий раз выпалил Татльзвум и вдруг резко повернул ее, прикрывая ее плечом от тянущихся к ней щупалец белого тумана. – Отомстила, выходит, человечка? – угрожающе нависая над ней, прохрипел он.

– Нет, не отомстила! – не отводя глаз от нависшего над ней Тата, отчеканила она в ответ. – Решила проблему! За тот год, что тебя не было, меня никто не смел оскорбить!

– Ты их просто не бесила так, как меня! – встряхивая ее при каждом слове, заорал Тат. – Ходила по Пещерам, будто ты не человечка… и даже не змеица… а будто сама Мать-Владычица! У меня внутри все жгло, когда я тебя видел, а ты… взрослую корчила! И это твое: «Как себя чувствуешь, зме-е-ейчик?» А я не змейчик! Я змей! Взрослый змей! – он вдруг оттолкнул ее от себя, она плюхнулась на скамью и… расхохоталась.

Он смотрел на нее, в ярости сжимая и разжимая кулаки, а она смеялась, стряхивая налипшие на щеки пряди – и туман дрожал в такт ее смеху.

– Это что же… – наконец отхохотавшись, спросила Криза. – Я тебе нравилась, что ли? И ты донимал меня своими оскорблениями… как людские мальчишки дергают девчонок за косички? А еще говоришь, что взро-ослый? – она снова по-кошачьи фыркнула. – Всерьез думал, что так привлечешь мое внимание… маленький змейчик?

– Теперь я даже не змейчик. Благодаря тебе! – отворачиваясь, глухо буркнул он. – Мне вот только любопытно: что, если Мать наша Владычица узнает? Что ты умеешь лишать драконов крылатого облика?

Криза вдруг подалась к нему навстречу, близко-близко, и прошептала, почти касаясь своими губами его губ:

– А она… знает.

– Что? – Татльзвум застыл, продолжая сжимать ее в почти-объятиях.

– Неужели ты думаешь, что в Ирие можно что-то сотворить с драконом без ведома Матери вашей Владычицы?

– Мне удавалось! – возвращаясь на свое место на носу, презрительно хмыкнул он.

– Недолго! – в тон ему откликнулась Криза. – Так что можешь не сомневаться – она разрешила. – и с некоторым смущением косясь в его враз закаменевшее лицо, пробормотала. – Как еще она могла спасти твою жизнь? Если бы Айтварас Жалтис тебя и помиловал, Вереселень Рориг и Сайрус Хуракан обязательно потребовали казнить. А казнь дракона, это все-таки… – Криза неопределенно повела плечом. – Ты, все же, ее сын. Она спасла тебя как смогла, а мне… Я, конечно, в теории предполагала, какие нервы надо пережать, чтоб не допустить смены облика, но кто б мне дал попробовать на практике? А так… очень удачно материал для эксперимента подвернулся.

– Материал… Для эксперимента… Я… – наконец сказал он и во взгляде его плескалось такая пламенная ярость, что казалось весь потерянный огонь перетек туда. – Что ж, Иппокризия, создательница и основательница… – и сквозь зубы, с шипением. – Экссспериментаторшшшша… Молись своему пра-прадедушке, чтоб все эти твои лечения… и эксперименты… были не напрасны! Потому что друзья-короли тебе тут точно не помогут! – он с силой оттолкнулся шестом, и вспарывая острым носом белую стену тумана, челнок вырвался снова на залитое лунным светом болото.

И Криза увидела…

Год назад

Насквозь мокрый, с облепленными грязью ногами Татльзвум стоял, тяжело опираясь на шест. На половине пути правящего челноком астема пришлось сменить, иначе тот бы просто свалился, и теперь Тат думал, как бы не рухнуть самому: гнать челнок по вязкой болотной жиже оказалось неожиданно тяжело. Шест увязал, и выдернуть его стоило немалых усилий. Пару раз ему казалось, что за шест дергали с другой стороны, и приходилось цепляться за него изо всех сил. Потом челнок пришлось оставить и брести по колено в хлюпающей жиже, лупя шестом по всплывающим из ее глубин острым гребням и жадным голодным глазкам. Каждый шаг давался все труднее и труднее, а когда туман вдруг раздался, Тат полетел кувырком по невысокому травяному склону. Поднимался с трудом, цепляясь за шест и чувствуя, как дрожит каждая жилка. Вывалившийся следом астем оглянулся на колеблющуюся стену тумана за спиной, на отливающую серебром гладь реки у их ног и ткнув пальцем вперед, напряженно спросил:

– Это мы где?

– Кисельные Берега. – рассеяно обронил Татльзвум, тоже разглядывая городок. Рядом с которым никакого болота сроду не было. А вот туман… да, туман был – Тат не раз видел его с высоты драконьего полета, но даже не догадывался, что этот туман такой… интересный. Он оглянулся на туманную стену, усмехнулся. А вот что с одних лишь киселей, пусть даже прославленных на весь Ирий, городишко существовать никак не мог, догадывался, да… Хорошо, что хватило ума этими догадками ни с кем не делиться! Татльзвум готов был дать на отсечение хвост (которого и так нет!), что Быкоголовый пошел туда… и в городе его ждали. – Ты давай, нюхай! По тут сторону тумана мы ухоронку Быкоголового не нашли, значит, она должна быть здесь.

– Уверен, что она есть? – астем оглядел невысокий здесь берег Молочной, покрытый валунами и редким колючим кустарником и сильно потянул носом, принюхиваясь.

– Уверен! – отрезал Татльзвум: потому что, а как иначе? Не может не быть ухоронки, никак не может: даже у такого скота мало-мальское соображение есть, иначе и сила бычья не поможет!

Судя по тому, как астем принялся рыскать среди камней, его тоже обуял азарт.

Татльзвум присел на валун и запрокинул голову, подставляя лицо солнцу: после постоянного полумрака болота это было здорово! А если в бычьей ухоронке окажется что ценное… астему по носатой башке, а самому добраться до города. Найти приличный шинок – есть здесь такой. В прежние времена иначе как дырой Тат тот шинок бы не называл, но плетеный короб на лодке, где спать приходилось вместе с Ашшей и Митрохой, здорово меняет представления. Снять комнату, заказать бочку с горячей, до кипятка, водой, и сидеть в ней долго-долго, отскребая въевшуюся в кожу грязь. Поужинать – не рыбой и червяками, а мясом! И запить парой бокалов цветочного вина! Лечь в свою, собственную кровать – одному, а утром проснуться… со стражами Пещер вокруг: с мечами, путами и приказом об аресте наизготовку! Потому что нету в Ирии таких дикарей, чтоб физиономию его, так похожую на треклятую физию братца Айтвараса, не опознать.

А ведь есть целый мир таких вот дикарей – человечий! Если… уйти туда? Для начала все то же самое: находим ухоронку, астему по башке… Втихую пробраться к окну в мир человеков: знал Татльзвум одно такое, через него оружие в Ирий таскали. Остальные Матушка с братцами наверняка уже нашли и закрыли, а этим почти не пользовались – неудобное очень. Есть шанс, что оно уцелело. Мешок за спину – и в человечий мир навсегда! Там всем безразлично, что он больше не может оборачиваться драконом: там этого никто не может, а сила все же при нем, особенно сейчас, когда он отлежался и отъелся. Правда, о том мире он почти ничего не знает, так, заглядывал, пока оружие грузили – воняло там отвратительно! В конце концов, он же не братец Айтварас, чтобы и учиться в этом мерзком месте, еще и девку себе завести!

Девка, да… Хортицкая ведьма-хозяйка, наглая тварь, поломавшая ему жизнь! А ведь она его найдет, стоит только начать продавать запасы из ухоронки Быкоголового. Кто купит такое, кроме тамошних ведьм, а стоит Хортице прослышать про распродажу мертволесских мух и… ему конец! Если, конечно, не продавать ничего, а просто затаиться и… Татльзвум скривился: вот уж судьба для истинного змея Лун, сына самой матери-Владычицы – забиться в какой-нибудь темный угол в мире презираемый человечков из страха, что его найдет одна черноволосая и зеленоглазая ведьма!

Что ж получается? Ему нет места… нигде? Ни в Ирии, ни в человечьем мире… разве что… разве что на болоте?

– Лизун! Эй, Лизун, оглох? – приглушенный шепот чуть не над самым ухом заставил его вздрогнуть и сморщиться: ах да, Лизун – это же он сам!

– Ты был прав, Лизун! – возбужденно прогундосил астем. – Есть ухоронка, есть! – он махнул тощей рукой и поскакал по камням, возбужденно шевеля ноздрями. Тат кинулся за ним.

Нагнал возле самого обычного валуна – астем вертелся вокруг как пес, потерявший голову от запахов, и кажется, даже поскуливал:

– Там! Там!

– Та-ак! – протянул Тат, примериваясь к валуну. И загадал: сумеет это поднять, значит, и с Быкоголовым справится. Ладони легли под шершавый ребристый край камня. Ноги уперлись в землю, Тат примерился, не скользят ли ступни по траве. Ну… Глубокий выдох и… Острая боль пронзила позвоночник, мышцы рук отозвались щемящей болью, в глазах помутилось, жуткая тяжесть камня, казалось, вдавила в землю…

– Я… не… могу-у-у! – Татльзвум сам не понял, кричит он это мысленно или вслух – боль захлестнула его, оставляя лишь одно желание бросить все, забыть, вернуться обратно на болото. Ашша все-таки знахарка, она уговорит Быкоголового не убивать пришлого Лизуна…

«Я не Лизун! Я Татльзвум Ка Рийо Лун. Сын Матери-Владычицы Табити-Змееногой… и я уж точно могу больше, чем жалкая тварь Прикованного!»

Он зарычал. Зарычал и рванул, до треска в костях, и… валун треснул. Валун треснул и разломился пополам, и обе половинки разлетелись в стороны, открывая спрятанную под ним яму, а Татльзвум, дыша с хрипом, как загнанный конь, рухнул рядом на колени.

– Буррр… Гыррр… – смущенно засопел носом астем. –Ну ты даешь, Лизун! Перевернул бы просто – ломать-то зачем?

Татльзвум потерянно посмотрел на яму… на камень… Если нажать – не толкать, а просто надавить на во-он тот (теперь наполовину выкрошившийся!) краешек, то… камень просто отдвигался! Шешу тебя за хвост да об стенку, Быкоголовый! Ты во всем виноват!

– Мешало! – хрипло рыкнул он на астема, и склонился над ямой с лежащими в ней двумя плотно обмотанными кожей свертками.

Развернул один: что ж, он и впрямь не промахнулся! Здесь была знакомая паста из перетертых мух, и синие черви, и еще какая-то настойка ярко-малинового цвета – Татльзвум не знал, для чего она, но не сомневался, что в любом городе Ирия (и даже в Змееевых Пещерах!) за нее платили бы золотом.

Бурное урчание в животе астема заставило его очнуться и выхватить из его рук второй сверток.

– Дай! – заурчал астем. И тут же умоляюще – Ну дай, дай!

Этот сверток был замотан гораздо надежнее первого – плотная кожа не поддавалась неуклюжим человечьим пальцам, а ведь как легко было бы подцепить когтем… только вот у него больше нет когтей! Наконец кожаный край треснул и… Татльзвум ошалело уставился на содержимое свертка.

– А говорил, только ткань и огниво выменял! – проурчал астем, протягивая дрожащие пальцы к кусочкам вяленого мяса… и черствым хлебным горбушкам. – Про мясо и не мумукнул, бычье поганое! А я… – астем вдруг горестно шморгнул носом. – Мясо уже год не нюхал! – и схватив жесткую темную полоску, прижал ее к носу.

– Эй, эй! – возмущенный Тат вырвал мясо у него из рук. – А ну отдай – до дырок пронюхаешь! Выменял, говоришь? И на что? На мазь мушиную? – в голосе Тата звучало отчетливое неодобрение – что может быть дешевле мяса? Да за одну такую мазь его можно телегу наменять!

– Так… за все! – удивился астем. – За все, что к прошлой менке насобирали, что Ашша наварила. Иголки принес, ткань, кремень с огнивом, три топора железных, два ножа, соли пуд… и это вот! – и он снова жадно дернул ноздрями в сторону мяса. И обиженно добавил. – Только это припрятал, делиться не стал!

– Иголки… – повторил Тат. – Два ножа… Ой, бычье! – и с размаху ткнулся физиономией в ладонь. И даже застонал: этот… этот бык безмозглый менял сокровища болота на… на…

– Еще какое! – пробулькал астем. – Сейчас он нас убьет!

– Где? – Тат вскинул голову… и увидел вдалеке торопливо пробирающуюся меж валунов массивную фигуру с увенчанной рогами башкой.

– Так! – быстрым движением он завернул кожу и сунул оба свертка в руки астема. – Беги обратно в туман, и жди. Если вернусь я – подгонишь челнок.

– А если – он? – принимая свертки в объятья, точно младенцев, нервно проговорил астем.

– Ты главное, не сбеги раньше, чем вернется хоть кто-нибудь. – напутствовал его Тат. – Все, пошел! – и астем, оскальзываясь на влажных валунах, ринулся прочь.

Быкоголовая фигура все ближе, ближе, становится все больше, больше… Вот Быкоголовый вспрыгнул на ближайший валун – громадная рогатая тень закрыла солнце. Яростно замычал, увидев внизу развороченную яму и сиганул вниз. Принялся обшаривать дно, будто надеясь, что его свертки закопались на глубину.

– Это ищешь? – поднимаясь из-за валуна, негромко спросил Тат.

Быкоголовый замер. Быкоголовый повернулся. И уставился на сидящего на валуне противника.

Издевательски улыбаясь, Тат помахал вытащенным из свертка туеском с заживляющей мазью.

Быкоголовый медленно наклонил голову – острые рога нацелились на Тата. В глазах его начало разгораться лютое пламя, а из бычьих ноздрей рванули две тонкие струйки пара.

– Совсем зола в башке, да? – с деланным сочувствием поинтересовался Тат. – Ты на что болотные сокровища меняешь, бычье? На мяса пару кусков? Совсем не соображаешь, сколько это на самом деле стоит?

Бык взревел, как Левиафан в тумане, и выставив рога, кинулся на Тата.

– Бычье-е-е! – заорал Тат, кувырком опрокидываясь с камня. Перекатился, отбивая бока об мелкую осыпь…

С диким ревом Быкоголовый запрыгнул на валун, подхватил с земли обломки камня и воздел его над головой…

– Да стой ты! – истошно заорал Тат…

Валун полетел прямиком в него.

– У-у-ух! – вспарывая воздух, тяжело прогудел прямо над ухом, когда Тат метнулся в сторону. С грохотом шарахнулся оземь.

– Да послушай! – завопил он. – Я это все в сто раз выгодней поменяю! В тысячу!

– Ууууух! – вывороченный Быкоголовым второй валун летел ему прямиком в голову.

Тат упал, оббивая грудь и ладони об камни. Валун с гулом просвистел над ним, земля содрогнулась, сверху упала тень… Невероятным финтом – будто снова в змея превратился! – Тат вывернулся из-под прыгнувшего ему на спину Быкоголового.

– Ба-бах! – Быкоголовый рухнул плашмя, тут же попытался вскочить…

– Ну уж нет! – Тат с размаху приземлился коленями ему на спину.

– Уумуурр! – Быкоголовый то ли замычал, то ли взвыл от жуткого удара, запрокинул голову…

Тат немедленно вцепился ему в рога.

– Успокойся, ты, скот! Расскажешь мне, с кем в Кисельных Берегах торговлю ведешь – и я тебя отпущу! Еще всем племенем благодарить меня будете! – проорал он Быкоголовому в ухо.

– Не будууу! Я тебя убьюююю! – прохрипел Быкоголовый и… начал подниматься. Вместе с Татом на плечах.

– Э! Э! Хватит! Стой! Да ты…

Быкоголовый подпрыгнул и рухнул на спину, норовя придавить сидящего на нем Тата об землю. Кувырок! Не выпуская рогов и чудовищно изогнувшись – он и сам не думал, что так сможет! – Тат снова приземлился… на этот раз Быкоголовму прямиком на грудь.

– Аррргх! – Быкоголовый оскалил клыки…

– Хрясь! – кулак змея впечатался ему в челюсть. Хрясь-хрясь-хрясь! Тат вдавил его в землю коленями и замолотил с двух сторон: с левой-с правой-с левой… Брызги крови и выбитых зубов полетели во все стороны.

– Аррргх! – Быкоголовый заорал от ярости и боли. Бах! – его лапищи ударили с двух сторон, норовя расплющить противника. Но Тата уже там не было – он взвился в высоком прыжке. Быкоголовый откатился в сторону, но пяткой меж рогов Тат ему заехал… и запрыгал на одной ноге, подвывая от боли.

– Уррргх! Урр! – Быкоголовый вскочил, оскалил окровавленную пасть, теперь похожую на изломанный забор.

Они стояли друг напротив друга. Тонкий, гибкий как хлыст Тат. И приземистый Быкоголовый с широченными плечами и ручищами с добрый коровий окорок.

– Мозсссгов нет, сплошная кость – не договоримссся! – прошипел Татльзвум Ка Рийо… и на мгновение круглый человечий зрачок стянулся в сверкающую нестерпимым золотом узкую змеиную полоску.

– Уррр! – Быкоголовый прыгнул первым. Скачок-скачок-скачок… с камня на камень, с валуна на валун… Он взвился в воздух, выставив гигантские кулачищи и… Удар ногой в грудь сбил его в прыжке. Тат засадил ему ногой под ребра и принялся бить, с хаканьем, с наслаждением ощущая как подается грудная клетка…