Да уж, подумал Шариков. И в самом деле зарвался. Он замер у двери. Обернулся. Взгляд у комиссара быть очень не добрый.
Лосев махнул копытом на стул: А ну сел! Ты какого х*я так себя ведёшь, лейтенант?!
Шариков был крайне взволнован и тяжело дышал: Виноват товарищ… комиссар. Не хотел показывать вам своих эмоций и решил удалиться.
Лосев окинул салагу презрительным взглядом: Успокоился? Я продолжаю? Такое у нас тут местечко, лейтенант. Не для тебя, видимо. Не приживаешься ты тут что-то.
А, ведь, можно было и рассказать молодому лейтенанту правду о Матиасе, – подумал комиссар. Да только неизвестно, как этот неадекват отреагирует на такое заявление. В любом случае – это уже не имело никакого смысла.
Шариков тихо заскулил и присел на стул, потирая лоб: Простите, комиссар… Что-то голова моя туго соображает из-за этой жары… Не могу взять в толк…
Лосев: Ничего страшного. Ты не слушай, ты посмотри лучше, лейтенант.
И, примагнитив к копытам бионические лапы, комиссар с грацией фокусника вытащил из-под стола капитанские погоны. Солнце заиграло в позолоченных звёздах. Шариков сощурился, беря погоны в лапы.
Затем по столу к нему скользнула бумага.
Лосев: Твой перевод в столицу. Тебе надо лишь расписаться и поставить дату. Погоны можешь носить с завтрашнего дня, теперь ты капитан. Только распишись на проходной.
Это что же, – думал Шариков, – было у меня только две звезды. А тут сразу четыре. А там недалеко и до одной большой.
И за что же почести такие? Щеглу, который всю дорогу мешал вести гениальному майору Когтину его расследование и чуть не застрелил его минуту назад.
Лосев: За исключением того, что сейчас произошло в вашем кабинете, ты отлично показал себя. Получил ранение в ходе задержания. Думаю, это достойная награда для героя, как считаешь?
Разум Шарикова был окончательно растерян; он пытался прочесть данную ему бумагу, но буквы разбегались, прыгая со строчки на строчку: Я…
Лосев: Лейтенант, не хотелось бы тебя торопить, но у комиссара полиции довольно плотный график. Твой приказ о переводе будет рассмотрен в течение десяти рабочих дней с этого момента.
Выйдя из кабинета с бумагой и погонами, молодой лейтенант понял, что таким образом его хотят заткнуть. Значит прав он был. Прав! А эти… А что эти? Суки. Убийцы. Душегубы. Мусора, словом. С ними что делать? Ведь как-то нужно…
Молодой лейтенант-сыщик клянётся то… клянётся… это.
Собрался, Шариков, с лопатой на танки? И ради чего? Кому чего докажешь?
Капитан Шариков. КАПИТАН. Ты смотри-ка. Хорошо звучит. И заявление уже… вроде как в работе… Ну… в работу оно пошло, когда дрожащая собачья лапа протянула его сотруднику на проходной.
На выходе из комиссариата что-то кольнуло в его груди. Неправильно. Нехорошо так.
А может и Когтин, и сам комиссар Лосев причастны к этому? И убийства продолжатся, пока Шариков будет спокойно спать за тысячу километров отсюда!
А, может, и зло творится. Может, и мрут девки в этом городе и сотни их ещё помрут от лап этого Звероеда. Но не из-за тебя, не из-за тебя это, Шариков! Тут столько сук, что всех не перебьёшь.
Всех баб не спасёшь. Спаси хотя бы одну.
Молодому лейтенанту требовалось выпить. Затем проснуться капитаном. А в понедельник отвезти обвиняемого волка в суд и навсегда уехать из этого мерзкого городка. И гори он синим пламенем!.. Да… Будь проклят маленький злой Зверск…
Шариков признал – комиссар поступил с Шариковым неплохо. Задобрил повышением и переводом. А мог бы и бритвочкой полоснуть. И также, как одного волчару ни за что посадили, другого волчару (это Шариков себя имел в виду) пришибут просто так и не посмотрят, что он мент. Пришибут ещё как… потому что дела мешает делать.
Вот так выбор, – подумал молодой лейтенант-капитан, – или звёзды на плечах или плечи без головы.
Глава 24
Мурка прикрыла нос лапкой, пропуская его в дом: От тебя воняет мокрой псиной.
Шариков хохотнул: Так я, вроде, она и есть (полез целоваться, но Мурка, виляя бёдрами, заманила его в ванную)
Мурка: Ты знаешь, что делать. Вытрись насухо и возьми тот лосьон, что в прошлый раз.
Мурка дробила порошок и обратилась к Шарикову, когда тот (почти сухим и очень пахучим) вышел из ванной: Будешь?
Шариков подумал немного, борясь с непосильным желанием: Одну дорожку.
После жаркого (но, впрочем, как и всегда – непродолжительного) соития, молодой капитан лежал в её кровати, затягиваясь сигаретой.
Шариков был уверен (или убеждён), что в её маленькой уютной квартирке он был единственным мужчиной. А скоро он и вовсе станет её единственным.
Такая красавица попадёт в его единоличное пользование – о чём ещё оставалось мечтать офицеру, который в первый год своей полицейской службы получил внеочередное воинское звание (хороший старт для дальнейшей карьеры).
Ярко засветило солнце. Возможно, где-то сейчас, – подумал молодой капитан – едят какую-нибудь травоядую бабу. Очередную, блин. А он ничего не мог с этим сделать. И он лично повезёт невиновного человека на суд, где его, вероятно, приговорят к смертной казни или пожизненному заключению.
А Шарикову за это дали капи…
Мурка: Эй, псина. Птичек глазами ловишь?
Шариков встрепенулся, обернулся через плечо: Меня переводят с центр.
Мурка попыталась удержать улыбку на мордочке, но ей этого не удалось; она заметно помрачнела от услышанного: Это здорово. Ты… заслужил.
Да ни хера молодой капитан не заслужил…
А затем Шариков сказал одну фразу и сделал это с такой романтичной уверенностью, с такой мечтательностью, какую мог позволить себе лишь молодой зверь в расцвете сил: Я заберу тебя с собой.
Мурка хмыкнула: Здорово.
Она встала и подошла к окну.
Шариков: Завтра будет суд. А через несколько дней – я уезжаю. К тому моменту тебе нужно быть готовой ехать.
Мурка вздохнула: Навыка планирования вам не занимать, детектив.
Шариков встал позади неё и обнял за плечи; оба они смотрели на то, как порывы ветра бросали из стороны в сторону мусор и клубы пыли: Тебе больше не нужно заниматься этим. На днях я обо всём договорюсь.
Мурка звучала так холодно, как никогда; но из крепких его объятий вырываться не спешила: Думаю, ты, малыш, переоцениваешь свои возможности.
Шариков: О чём ты? Я же мент. И после суда я стану, пожалуй, самым известным ментом в округе. А это значит, что если я захочу забрать тебя – никто не встанет у меня на пути.
Мурка коснулась тяжёлой собачьей лапы, опутывающей её шею: Отпустишь?
Шариков: Ни за что.
Мурка: Псина. Пожалуйста.
Шариков убрал лапу, и она вернулась за стол: Ты совсем не рада. Это не то, чего ты хотела? Быть женой офицера.
Мурка налила себе водки: Прекрати это.
Шариков опешил: Мы… разве не…
Мурка: Это просто смешно. Ты приходишь, чтобы трахать меня раз в два дня. И будешь делать это до тех пор, пока не кончится твоя командировка. А потом даже не вспомнишь моё лицо. И уж точно ты не сможешь защитить меня от тех, кому я до сих пор должна денег. (она пристально глянула на него) Ты не такой крутой.
Шариков: Нет-нет, мил…
Мурка окончательно теперь утратила прежнюю мягкость и на лапе, сжимающей стакан, проступили коготки: Я – шлюха, но не дура. Поэтому не собираюсь слушать твои сказки о том, что сраный лейтенант или – теперь уже – капитан заберет провинциальную протратаханную шлюху, чтобы жить с ней до конца дней в загородном доме и воспитывать бл*ть, нескольких детишек-котопсов. ОСТАВЬ ЭТО ДЕРЬМО И БОЛЬШЕ К НЕМУ НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ!
Шариков помолчал немного, глядя за тем, как ловко она сдерживает слёзы – эта девочка знала, что такое настоящий ком в горле; затем он посмотрел в её поблёскивающие от влаги глаза: Возможно, кто-то уже говорил тебе это и затем не сдержал обещание. В таком случае ты имеешь право не верить моим словам. Но я клянусь офицерской честью, клянусь тем, что у меня здесь (он резко и даже немного болезненно сжал свою промежность в лапе), клянусь, что не уеду без тебя. И если ты не поедешь, то мне придётся вытащить тебя прямо из койки очередного ублюдка, которого ты будешь обслуживать – вот, что я тебе говорю, глупая девчонка!
Мурка издала тихий стон; затем, тихо мурча, отвернулась к стене и вытерла мордочку; но белая шёрстка под её большими красивыми глазами всё же осталась мокрой (и молодой капитан с щемящей болью в груди обратил на это внимание): Ах, это было бы очень хорошо, псина.
Глава 25
После маленького расследования Ласки очевидным стало одно: едва ли какой-либо волк имел отношение к смерти его дочери. Нет, Малышка Зи стала жертвой подлости, а не дикости.
И если свою откровенную дикость волчары спрятать никак не могли, то подлость скрыть можно было очень легко.
Более того – способность скрывать свою подлость являлась неотъемлемой частью этой самой подлости.
Когда полиция сообщила о том, что за убийство его дочери будет осужден волчара, крот вновь приказал Ласке связаться с комиссаром.
Ласка отчиталась: Пытаюсь дозвониться в третий раз; попадаю на проходную. Говорят, что комиссара нет на месте.
Зорга сразу понял: Лгут.
Это начинало бесить.
Он был счастлив, что хотя бы не видит этого отвратительного города. Но этот запах. Запах пизд*жа и наркоты, которыми провонялся Зверск, уже порядком ему осточертел.
Этому городу нужен был долбаный освежитель воздуха.
Наконец, крот в компании Ласки, ковыляя, опершись о свою покрытую золотом трость, решил наведаться к комиссару лично.
И застал его на проходной.
Тихая раздражённая усмешка вырвалась из пасти крота, когда он учуял запах лося.
Лосев отвлечённо поприветствовал его, расписываясь в неком документе и даже не глядя на него: А, господин Зорга, рад вас видеть.
Зорга: Я тоже, комиссар. Хоть в моём случае будет более уместно сказать – рад вас слышать.
Лосев двинулся в сторону выхода, минуя крота и его помощницу: Природа всем дала равное количество талантов. Кому-то чутьё или слух…
Этот грязный мент по привычке принялся заговаривать ему зубы. Забыл, с кем он говорит.
Зорга: Комиссар, я пришёл к вам лично, потому что не мог дозвониться.
Лосев: Вы звонили?
Зорга: Мой помощник звонил вам три раза за сегодня и предпринимал попытки до этого. Вам нужно поговорить со своими подчинёнными. Они врали, что вас нет на месте.
Лосев: Подчинённые не врали, у меня и в самом деле непростой график, господин Зорга.
Зорга: Рад, что смог хотя бы сейчас застать вас на месте.
Лосев вышел из комиссариата и быстро, не оборачиваясь на своих преследователей, зашагал по парковке: При всём уважении, господин Зорга, я снова тороплюсь. Быть может, вы попробуете связаться с моим заместителем, майором Когтиным?
Зорга: Майор Когтин сказал, что не уполномочен общаться со мной на тему расследования. Он сослался на вас.
Лосев застыл, опершись копытом о свой зверомобиль, не зная, что на это ответить: Сочувствую вам, это ужасно....
Зорга вскинул лапу: Да оставьте вы это. Такого я слышал достаточно за прошедшие пару недель. Но так и не услышал ничего дельного. Кто убил мою дочь?
Лосев: Волчара по фамилии Серов. По телевизору должны были сообщить, быть может вы…
Зорга: Я имел в виду нечто больше, чем новости, комиссар. (крот смущённо улыбнулся, опустив голову; затем поднял её и снял свои солнцезащитные очки; лось с ужасом отстранился, увидев его маленькие полуслепые глаза) Две недели назад вы сказали, что не можете разглашать подробности расследования. Я принял это с уважением и не стал мешать. Теперь же, когда расследование завершено, я бы хотел увидеть этого зверя.
Лосев: Завтра у него будет суд. Вы увидите его.
Зорга: О, нет-нет. Я имею в виду – лично. Поговорить с ним.
Лосев непонимающе мотнул головой: Простите, господин Зорга, но это исключено.
Зорга: Понимаю, что эта просьба звучала бы неуместно из уст простого зверя. Но я… (крот вернул очки на переносицу) Я, ведь, явно не попадаю под описание простого зверя. Мы с вами давно знакомы и для меня странно слышать столь резкий отказ.
Лосев: Для вас это будет слишком эмоционально.
Зоргу начинало раздражать то, как подобно ужу на сковороде извивается сейчас перед ним комиссар: О, да прекратите!
Лосев: Что ещё вы хотите услышать? Я не могу позволить вам просто войти в камеру и поговорить со зверем, которого добрая половина заповедника предпочла бы линчевать на месте. Всё, что я могу, господин Зорга, это обеспечивать вам место в первом ряду в зале суда. Прошу, давайте действовать по закону.
Зорга: По закону, комиссар…
Лосев открыл дверь и сел за руль: Да. Ещё раз мои соболезнования.
Комиссар быстро вырулил с парковки, оставив Зоргу наедине с помощницей.
Ласка констатировала: Мусора.
Зорга: Он сказал… “по закону”?
Ласка: Да, похоже, так и сказал.
Зорга рассмеялся; пошатнулся и схватился за рукав пиджака Ласки: Никогда бы не подумал, что наш комиссар окажется таким блюстителем закона.
Глава 26
Ранее такого с Шариковым не случалось, но теперь он сел за игральный стол не ради азарта или времяпрепровождения. А потому, что это был его последний вариант.
В конце концов, он же не плохой зверь. Никогда не обижал слабых. Уважал старших, если только они не были идиотами, как Когтин.
Шарикову должно было повезти, он должен был быть с Муркой. Это ощущалось подобно озарению, откуда-то из потаённых пор пространства.
Сегодня он обыграет зайца Косого-Младшего до нитки, заберёт кучу денег, выкупит Мурку и уедет с ней далеко-далеко.
За игральным столом сидели: Косой-Младший и его длинные белые уши; крокодил Ганза с его длинным зелёным хвостом; и киска-официантка, которую заяц бесцеремонно усадил себе на колени.
Когда Шариков просунул за игральный стол свой «длинный» чёрный нос, Косой прекратил домогаться официантки, отпустил её (она мгновенно испарилась) и уставились на молодого капитана.
Младший: Добрый вечер, детектив.
Шариков: Решил сыграть партейку. Думаю, не откажешься. (он махнул лапой официантке) Давай сюда виски, сто.
Младший хохотнул: Давненько мы с вами, детектив, не сидели вот так за столом.
Шариков кивнул: Да. И в самом деле. Давненько.
Младший: Какие ставки?
Принесли виски. Шариков сразу пригубил и зачмокал, ощущая жжение на языке.
Шариков: Давай по три сотни.
Ганза: Детектив, это довольно крупная сумма, вы ув…
Шариков повторил, не сводя глаз с зайца: Давай по три.
Младший: Давай, Ганза, перемешай и раздавай.
Конечно, крокодил всё понял. И с грустью вздохнул. Часом ранее он сообщил молодому капитану Шарикову сумму, которая необходима для выкупа Мурки. И теперь Шариков пытался выиграть эти заявленные семьсот тысяч.
Это было плохой идеей. Ганза нехотя принял колоду из лап зайца и с щемящим в груди чувством принялся тасовать карты.
Пять карт скользнули под лапу Шарикова. Такие же (или совсем другие) пять – под лапу зайца.
Младший вытащил две карты снизу из колоды взамен тех, что он отбросил на край стола: Меняю две.
Шариков медленно развернул карты, основательно прикрыв их лапой. Две семёрки треф, двойка и шестёрка бубна и король. Дерьмо.
Шариков: Тоже две.
Вместо двойки и шестёрки – тройка и король бубна. Уже лучше. Две пары. Комбинация не самая сильная, но… Но…
Младший: До четырёхсот, Шариков. Повышаю.
Дьявол!
Шариков понимал, что нужно сбросить карты и оставить свои жалкие три сотни, лежащие на столе. Но когда Косой повысил до четырёхсот – молодой капитан поддержал его ставку. Авось, блефует заяц – не охота с самого начала под него прогибаться. А ставка в четыре сотни относительно основного его долга теперь казалась сущей мелочью.
Вскрылись.
Заяц кинул на стол четыре пятёрки, комбинация «карэ», которая растоптала несчастные «две пары» Шарикова.
Младший: Начало мне уже нравится.
Шариков нехотя оскалился, стараясь выглядеть спокойным: Ещё не вечер.
Если бы молодой капитан за карточным столом не впадал в некое подобие наркотического забытья, он мог бы избежать столь крупных проигрышей. Вот и сейчас, охваченный азартом разум молодого капитана, действовал грубо, глупо, иррационально.
Шариков: Давай дальше.
Ганза: Ставка, господа?
Младший: Думаю повысить.
Шариков: Осади, давай ещё раз по триста.
В этот раз заяц задумчиво молчал, пока Шариков сам не повысил до пятиста – у него вышел фул-хаус, три семёрки разных мастей и две двойки.
Младший: Не меняешь карты, Шариков. Нравятся?
Шариков: Ничего особенного.
Младший задумчиво произнёс: Ничего особенного… за пятьсот. Меняю одну карту.
Под крупной крокодильей лапой исчезла одна карта и появилась другая, которую он протащил по столу в сторону зайца.
Ганза попросил большой стакан воды и залпом осушил его ещё до того, как молодому капитану принесли второй бокал виски.
Вряд ли, – размышлял Шариков, – у него выйдёт карэ или выше карэ во второй раз. Фулхаус был ниже карэ на одну ступень, так что Шариков даже не дрогнул мордой, когда они вскрывались.
Младший даже не расстроился с его бессвязной комбинацией; для него это было мелочью: Неплохо, Шариков. Неплохо.
В третий раз молодому капитану особенно повезло. Комбинация вышла превосходной и после замены двух неудобных карт сложился стрит-флеш – пять карт в порядке возрастания от двух до шести. Красные сердца черви едва заметно отражались в его поблёскивающих глазах.
Он, было, хотел повысить, но его опередил Младший, который повысил до семисот.
Шариков недолго думая, отозвался: Тысяча.
Младший рассмеялся, игриво поглядывая на Ганзу: А детектив-то сегодня в ударе!
Крокодил лишь смущенно улыбнулся и заказал ещё воды.
Шариков: Давай, ну?
Младший: Полторы. Что скажешь?
Эх, с такими-то картами повысить тысяч до ста, отыграться и навсегда встать из-за игрального стола…
Шариков: Вскрываемся.
У Шарикова где-то в груди, посреди пищевода образовался шар, который мешал ему издать хоть какой-нибудь звук. Такое в жизни он видел лишь раз или два. У зайца была комбинация покер – самая главная из всех. Четыре двойки и долбаный джокер.
Молодой капитан понял, что снова проиграл.
Младший: Не принимай на свой счёт. Я и сам удивлён.
Шариков: Давай ещё.
Последовала болезненная череда проигрышных комбинаций, в результате которой Шариков оказался в новенькой собственноручно выкопанной пятидесятитысячной долговой яме.
В иной день, проигравшись так сильно за один присест, Шариков в сердцах выехал бы в лес, пострелял бы по деревьям, а затем напился бы в попытке забыться до следующего утра.
Сейчас же перед глазами у него стояла одна лишь Мурка, а хитрый заяц Косой-Младший был лишь преградой на пути к её свободе. У этого гандона столько денег, что он не обеднеет и от миллиона или даже двух!
Шарикову нужен был только один… не больше. Только один миллион, чтобы выкупить Мурку.
Он по-прежнему оставался твёрдо убеждён, что способен отыграться. Нужно было лишь собраться с мыслями. Однако лишних глаз, прикованных к игральному столу становилось всё больше. И молодой капитан испытал какое-то природное естественно-непреодолимое желание пустить по своему мокрому носу одну маленькую дорожку пороха. У него оставалось после Мурки. Совсем чутка. Пару дорожек в маленьком медицинском пакетике под стелькой правого кеда.
Третий стакан виски разморил его, а порох всегда помогал мобилизоваться – пусть и на время, на жалкие тридцать или сорок минут.
Сейчас даже десять минут могли дать свободу его любимой Мурке.
Он отлучился в уборную.
Дорога вышла даже жирнее обычного. Но она сразу вернула Шарикова в строй.
Младший ехидно улыбнулся, увидев молодого капитана выходящим из туалета в другом конце бара: Детектив, мы вас уже заждались.
Следующие полчаса пролетели подобно пуле, совсем недавно насквозь прошившей (тогда ещё) лейтенанта Шарикова. Как давно это было…
И вот теперь уже капитан, но по-прежнему молодой, сидел за игральным столом, разыгрывая пятидесятую или шестидесятую партию за вечер. Он вляпался ещё глубже в долги, и паника начинала охватывать его обдолбанный мозг.
Эта дорожка пороха не оправдала ожиданий. Её Шариков обменял на ещё два стакана виски и семьдесят тысяч долга. Таким образом долг его разросся до ста восьмидесяти тысяч, считая прежние «заслуги».
И за спиной прочие звери уже стали сетовать: да, Шариков-то совсем сбрендил; Шарикову больше не наливайте; эх, ментяра, лучше бы бандитов ловил.
Запах общественного презрения раздражал его ноздри. Рык засел в горле и отказывался уходить.
Молодой капитан полагал, что именно это тревожное порыкивание и выдаёт его в особенно важные моменты карточной игры. Это же покер, чёрт его дери, Шарикову следовало следить за реакциями своего тела!
Клыки в пасти отдались ноющей болью, они шептали ему: давай, капитан, покажи этому зайцу, кто здесь хозяин; мы способны перекусить его шею одним движением челюстей.
А заяц был хорош. Виду не подавал. Был спокоен. Посему, похоже, и выигрывал. Но молодой капитан продолжать предпринимать попытки отследить его поведение при выигрышных комбинациях.
Упавшие ли уши, излишняя ли суетливость, либо наоборот – задумчивость и молчаливость, фырканье и прочие поведенческие паттерны – всё это лишь ещё больше сбивало с толку и вело молодого капитана к очередному проигрышу.
Ему снова потребовалась минута, чтобы привести себя в порядок. Шариков даже не хотел справлять нужду. Ему было некогда. Вместо этого он потратил заветную минуту перерыва, чтобы обнюхаться ещё пуще прежнего.
Шариков потёр лицо лапами, избавляясь от остатков пороха на носу, глянул в зеркало; из уборной он быстрым шагом вернулся к столу: Давай по полторы.
Младший подпрыгнул на месте и заиграл ушами: О, а ты времени зря не теряешь. По полторы – так по полторы. Ганза, чего спишь? (он толкнул заворожённого крокодила, и тот продолжил перебирать лапами, смешивая карты).
На картах черви были сердца. Они означали его безграничную любовь к Мурке. Черви Шариков любил больше всех остальных мастей.
Карты пики изображали перевёрнутое сердце, которое было похоже на изящную попку его любимой кошки.
Ромб на картах бубны в блеклом свете бара походил на невероятной ценности рубин, который поможет Шарикову расплатиться с пленителями его женщины.
Символ карты треф тоже напоминал что-то молодому капитану, что-то связанное с его любимой и чистой Муркой, что-то…
Младший: У, целый флеш. Обидно, наверное, упустить такое.
Шариков: Заткнись.
Младший пристально глянул на капитана, презрительно хмыкнул и уставился в свои карты: Тебе, Шариков, нужно научиться красиво проигрывать. Ты ведёшь себя неподобающим…
Шариков: ЗАТКНИСЬ И ДЕЛАЙ СТАВКУ! ПОЛТОРЫ! НЕТ, ПОВЫШАЮ ДО ДВУХ! ДАВАЙ!
Младший: А ну не смей орать на меня, грязный клык! Повышаю до десяти тысяч, сука!!! Ну? Принимаешь?
Шариков стукнул лапой по столу, отчего заяц невольно прижал уши к голове: Мать твою, я повышаю до тридцати!
Ганза: Капитан, вам бы подышать свежим воздухом.
Шариков резко повернул голову на крокодила, в глазах которого читалась усталость.
Младший: Слышь, ты бы хоть на карты глянул.
Пёс осушил свой последний на сегодня стакан и глянул на комбинацию стрит-флеш в своих лапах. Ну, второй раз выше стрита у этого косого уёбка не выпадет – это точно.
Младший: Вскрываемся.
Шариков: Повышаю до ста тысяч.
Толпа охнула. Это было жалование капитана за три месяца.
Младший: Может, до двухсот, а? Капитан. Чего ж так мелко?
Шариков, было, хотел повысить до пятисот тысяч, но вовремя остановился: Если хочешь – можем и до двухсот.
Младший: Ладно, ладно. Сотня – красивая ставка. Ты уверен? Сумма-то немаленькая.
Шариков: Вскрываемся. (Он выронил карты на стол и, подняв затем глаза на зайца, увидел, что тот улыбается)
Сын мэра вскрыл свою комбинацию, и обдолбленные глаза Шарикова расширились ещё больше, выражая смесь изумления и ужаса. Тройка треф. Тройка пик. Тройка черви. Тройка бубна. И изящный силуэт джокера на последней карте окончательно вывел молодого капитана из душевного равновесия.
Второй раз за вечер у зайца выпала самая редкая комбинация этой проклятой игры. Такого быть не могло – мысленно сказал он себе.
Младший: Ганза, сколько этот пьяный дурак должен мне с этого момента?
Ганза нехотя ответил: Двести восемьдесят тысяч с учётом прежнего долга.
Толпа стала перешёптываться. Затем – частично разошлась, но вокруг стола по-прежнему оставалось много зевак. Все они смеялись над ним. Этот хуесос-зайчишка смеялся над ним. Даже во взгляде сраного крокодила молодой капитан разглядел теперь лёгкую усмешку.
Что? Проигрался, капитан? Ахахах! Пьяный дурак, который должен свою годовую зарплату одному из самых богатых зверей в городе.
На несколько секунд Шарикову захотелось встать и закричать: “ну отдай ты мне эти бл*дские семьсот тысяч! У тебя же миллионы на счетах в банке! Неужели жалко?! ОТДАЙ, ОТДАЙ, Я ЗАБЕРУ МУРКУ И МЫ БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ПОЯВИМСЯ В ЭТОМ ЖУТКОМ ТУПОРЫЛОМ МЕСТЕ!!!”
Он захотел упасть на колени и молить этого травоядного. Минута позора ради его любимой Мурки. Пусть даст не семьсот. Хотя бы половину…
Для этого Шарикову не жаль было даже ночи позора. Публичного осмеяния, унижения и даже пыток! Пусть все присутствующие плюют ему в лицо, пусть бьют его, втаптывают в грязь. На что-угодно был готов теперь молодой капитан ради проклятых бумажек из кошелька Младшего.
Но тут на замену ущимлённой гордости пришла бешеная хищная ярость. Шариков зарычал: Какие, бл*ть, двести восемьдесят?! Хочешь сказать, бл*дь ушастая, что тебе два раза за вечер попалась самая удачная комбинация в покере? (молодой капитан медленно встал, отбрасывая на сидящего напротив зайца зловещую тень) За кого ты меня держишь, сука?!
Младший: Осторожнее, Шариков, ты пьян, но не заговаривайся чересчур. За некоторые слова нет прощения.
Шариков: Я не заговариваюсь, а говорю то, что думаю. Ты на*бал меня, Косой-Младший, и я требую признать это прямо сейчас!
Младший вскочил со стула и оперся маленькими лапками об игральный стол: Слушай сюда, бл*ть, ментяра. Ты принесёшь мне двести восемьдесят тысяч через неделю, иначе я буду накидывать по десять процентов от непогашенного долга каждый день просрочки! А если ты продолжишь выёбываться, я начну накидывать проценты прямо сейчас!
Ганза попытался вмешаться: Детектив, я сидел рядом и, если бы увидел обман – сразу прекратил бы игру. Шулерство в моём заведении под строгим запретом.
Они смеялись над Шариковым. Пусть и мысленно, но молодой капитан слышал это. В толпе, окружавшей игральный стол, кажется, был и Когтин. И Хрюн. Даже комиссар Лосев. Все они смеялись над ним. Ну вот, Шариков, что и требовалось доказать. Обыкновенный выскочка, не представляющий из себя ничего особенного. Пьяный дурак. Пьяный обнюханный дурак Шариков!
Грязными когтистыми лапами пёс достал пакетик с порошком и рассыпал остатки прямо на игральном столе. Звери за спиной неодобрительно заворчали.
Ганза: Господи, детектив…
Младший: Ты совсем еб*нулась, тупая псина!
Шариков шмыгая носом, стал уходить прочь от стола, нацелив на зайца указательный коготь: Засунь свои сроки себе в жопу, ты ни рубля не получишь от меня.
Младший: Неужто в Зверске совсем нет зверей, за которых тебе следовало беспокоиться? Кажется, есть.
Шариков остановился и вернулся на пару шагов: Ты это про что, Косой?
Младший: Про ту шалаву, которую я могу купить и изуродовать прямо сейчас!
Молодой капитан замер. Ну нет, это уже было слишком. Он мент или кто? И эта падаль может просто так угрожать его любимой? Нет, это несправедливо. Несправедливо и неправильно – уйти сейчас просто так!
И посему лапа молодого капитана как-то сама собой расстегнула пуговицу на кобуре и вытащила Наган на обозрение всех присутствующих.
Порох долбил его изнутри, но осознание происходящего всё же вызывало озноб. Что же он творит…
И что ещё мог натворить теперь?
Однако, отступать он не собирался. Шариков заберёт нужную ему сумму у этого зайца и сбежит с Муркой прямо сейчас!
Шариков направлял револьвер на Младшего, который быстро утратил прежнюю надменность: А ну, сука! Думаешь, на тебя управы нет?!
Младший был напуган; голос его дрожал, уши беспомощно повисли; чёрный глаз капитанского Нагана пристально глядел на его переносицу: Ментяра, ты чё, ёбу дал…
Ганза: Шариков, вы ещё можете уйти. Я обо всём договорюсь, вам просто нужно убрать оружие и…
Шариков перевёл ствол на крокодила: Завали еб*льник! У меня шесть пуль в барабане! И я заставлю вас уважать…
Молодой капитан ощутил удар по затылку, в глазах помутилось. Он рыкнул, заскулил и повалился на пол. Заяц и крокодил увидели клыкастого оленя Бамби за спиной Шарикова. Это он оглушил детектива полупустой бутылкой водки.
Бамби поставил бутылку с каплями крови на стол, открыл её, налил водки в стакан, из которого пил молодой капитан. Выпил залпом. Склонился над столом и донюхал остатки пороха.
Полубессознательного Шарикова выволокли из Борделя, оттащили за угол к помойке и принялись избивать ногами. Большую часть экзекуции производили мощные медвежьи ноги двух охранников Бамби.
Младший командовал: По лицу не бейте. Негоже ментам с побитой рожей по городу ходить. Ментов уважать надо.
К тому моменту как медведи прекратили избиение, молодого капитана окончательно отпустил порох; остался лишь выпитый виски, бродивший в его помятом брюхе, да и тот уже просился наружу.
Он поднял глаза и увидел Косого-Младшего, который движением лапки приказал медведям отойти и сел на корточки рядом с Шариковым.
Младший заговорил, не размыкая челюстей, тыча Шарикова лапой в лоб после каждого третьего слова: Ты вернёшь мне двести восемьдесят тысяч в течение недели и съебёшься из этого города. Если попытаешься сбежать или насолить мне – мы разорвём тебя и твою шлюшку-подружку на части, ты понял меня? (подождав несколько секунд и не услышав ответа, заяц, искривил лицо в злобной гримасе, схватил полубессознательного Шарикова за уши и подёргал вперёд-назад, изображая кивки головой) Да, господин Косой, я вас понял. (затем встал, смачно харкнул Шарикову на ворот плаща и опрокинул на него одну из урн) Гандон, бл*ть.
Один из медведей передал зайцу револьвер Шарикова. Косой открыл барабан, вытряхнул патроны на живот капитана; туда же мгновением позже, блеснув в лучах фонарного столба, упал и сам револьвер.
В детстве молодому капитану воображалось, как он будет готов рискнуть жизнью ради торжества правды и справедливости. Но сейчас, выводя волка Серова из комиссариата на улицу, Шариков ощущал себя покрытым дерьмом с головы до стоп.
Детские мечты. Ничего больше. Жизнь показала ему, кто он таков.
Но он хотя бы не подонок. Просто трус. Влюблённый дурак, променявший правду и справедливость на стройные ноги и нежный мурлыкающий голос.
Но он не подонок, и в своё отражение плевать ему незачем.
Плевать ему следовало на всё вокруг.
Молодой капитан был влюблён в Мурку. Он и в самом деле хотел прожить с ней остаток дней. Спасти её из сексуального рабства. Подарить ей всю любовь, на какую он был способен.