Выборы на фоне Крыма: электоральный цикл 2016-2018 гг. и перспективы политического транзита

2.1. Политический контекст третьего президентского срока
Владимира Путина (2012–2018 гг.)

Президентские выборы в России, как показала политическая практика 1996–2018 гг., это скорее форма ритуальной легитимации власти, чем механизм ее смены. Поэтому и выборы 2018 г. – лишь опосредованное, непрямое отражение основных трендов общественной жизни. Избирательные кампании для внешнего наблюдателя похожи друг на друга, как братья-близнецы, за вычетом малосущественных деталей. Но кто рискнет утверждать, что наша страна в 2018 г. мало чем отличается от России 2012 г.? Да, тот же новоизбранный старый и всем известный президент, тот же В. Жириновский, и еще немало других знакомых лиц. Но между двумя этими датами – множество судьбоносных решений, событий, перемен:

• раскол «болотной» оппозиции образца 2011–2012 гг. и реконсолидация «путинского большинства» на новой платформе;

• маргинализация либерального крыла оппозиции. Вытеснение националистов за пределы «путинского большинства». Снижение влияния политического центра (либеральные консерваторы, умеренные государственники). Появление идеологической компоненты «путинского большинства» (Изборский клуб, Столыпинский клуб и др.);

• воссоединение с Крымом и Севастополем, война на Донбассе. Новая холодная война, санкции и контрсанкции;

• формирование «посткрымского консенсуса». Мягкое соперничество левогосударственнической и правогосударственнической компонент «путинского большинства»;

• перерастание неоконсервативного консенсуса в «революционно-консервативное» состояние, мобилизация массового сознания;

• влияние экономического кризиса 2014–2016 гг. на состояние массового сознания;

• формирование запроса на перемены и его вектор, имеющий преимущественно левопатриотическую (или социал-патриотическую) направленность.

Говоря о различиях между обстановкой в 2012 и 2018 гг., нельзя не отметить, что Россия за эти годы сделала скачок в современное информационное общество. За десять последних лет месячная аудитория интернета страны увеличилась почти в девять раз: в 2017 г. 70 % взрослого населения (от 18 лет) пользовались интернетом, при этом ежесуточная аудитория составляла 60 % от всех опрошенных. Стал доступен качественный и быстрый мобильный интернет. Количество мобильных станций с поддержкой LTE за пять лет увеличилось в 69 раз. Почти в 30 раз выросло количество сайтов, зарегистрированных в русскоязычном домене. Постепенно интерес к социально-политической активности переносится в социальные сети. Мобилизационный потенциал социальных сетей был продемонстрирован в этот период как властью, так и оппозицией. Влияние традиционных электронных СМИ остается значимым, но постепенно снижается, особенно среди молодежи и лиц с высоким уровнем образования.^[70]

В современных концепциях модернизации^[71] главными детерминантами развития считаются не столько количественные достижения в сфере материального производства, сколько изменение базовых культурных ценностей. Речь идет прежде всего о росте самостоятельности индивида по отношению к обществу, о его эмансипации [Вельцель, 2017], об увеличении способности самостоятельно планировать и обеспечивать свою жизнь, об открытости изменениям (инновациям), индивидуализации жизненных целей и т. д. Социокультурная модернизация сопряжена с постепенным формированием новых мировоззренческих характеристик, связанных в первую очередь с ценностями бытового поведения (хотя, конечно, они дают проекцию и на публично-политическое поведение). Именно такие глубинные изменения мировоззрения делают процессы модернизации устойчивыми и необратимыми. В России они происходят крайне медленно.

Чтобы лучше оценить политический контекст и ожидания от выборов 2018 г., приведем некоторые выводы, сделанные по поводу выборов 2012 г., и их оценку с позиции сегодняшнего дня.

Консолидация/дефрагментация общества

2012 г.: следствие декабрьских протестов 2011 г. – глубокая поляризация общества, возникновение своего рода «двух Россий»: России мегаполисов, либеральной, ориентированной на западные политические ценности, и России средних и малых городов, консервативной, архаичной, ориентированной на традиционалистские политические ценности [Бызов, 2013а: 19].

2018 г.: президентские выборы со всей очевидностью показали, что на самом деле «либерально ориентированная Россия» не смогла выбраться из построенного для нее (и во многом ей самой) гетто. Тем не менее раскол и поляризация общества сохраняются даже при 70–80 % поддержки президента. Девальвация в публичном пространстве умеренных центристски настроенных слоев сделала эту поляризацию еще более заметной. Либеральные слои не смогли выдвинуть признанных политических лидеров и создать политические партии, в результате «путинское большинство» возобладало и в столице, и в других мегаполисах, и в глубинке.

Идейно-ценностный раскол

2012 г.: в условиях ценностного раскола партия власти во главе с В. Путиным, утратив поддержку либеральных сегментов общества, сделалась выразителем интересов и ценностей консервативного большинства, носителем идеологии почвеннического типа [Бызов, 2013а: 19–20].

2018 г.: либеральные сегменты общества (как мы увидим далее) не заняли однозначно и жестко антипутинскую позицию. Еще в меньшей степени тезис о ценностном расколе касается «болота» – конформистских и аполитичных слоев. Скорее наоборот, консервативное большинство 2012 г. само расширилось едва ли не до масштабов всего общества и отгородилось от его оставшихся фрагментов идейными рубежами «посткрымского консенсуса».

Городской средний класс, его положениеи настроения

2012 г.: в настроениях россиян произошел ценностный сдвиг, связанный с адаптивными процессами, приведшими к росту протестных настроений со стороны либерально настроенных граждан, для которых условия «путинского консенсуса» стали неприемлемы. Произошло своего рода «восстание» (неудачное) городского среднего класса.

2018 г.: градус протестных настроений на порядок ниже. Однако за этот благоприятный для власти результат заплачена немалая цена: ее опорой стали наиболее консервативные сегменты общества, тогда как наиболее динамичные и экономически самостоятельные слои оказались в своего рода «социальной резервации». Россия консолидировалась, но открыт вопрос о том, каким потенциалом для развития обладает такая консолидация?

Протестные настроения

2012 г.: социальная база протестных настроений выросла за счет подключения к ней ряда относительно новых политических сил: «новых левых», противостоящих консервативной КПРФ, и «новых националистов», выступающих за национальную русскую государственность, противостоящих традиционным «патриотам». Эти силы в ближайшее время способны существенно потеснить нынешние парламентские партии [Бызов, 2013а: 20].

2018 г.: «Младонационалисты» не стали ведущей политической силой, «посткрымский консенсус» спутал им карты. Лидером непримиримых «борцов с коррупцией» стал Алексей Навальный, несмотря на ограниченное число твердых сторонников. Предложенная левая повестка доказала свою перспективность. Учитывая вектор магистрального запроса на перемены и значительное число голосов, набранное на выборах П. Грудининым, можно ожидать, что именно на левом крыле появятся активные и перспективные лидеры. Тот факт, что за кандидата от левых сил свои голоса отдали в том числе и представители умеренно-либерального сегмента общества, говорит о возможном появлении именно на левом фланге новой площадки для объединения оппозиционных политических сил.

Состояние партийной системы

2012 г.: сформировавшееся партийное «меню» неспособно представлять изменившиеся настроения и ценности россиян, а начавшаяся реформа партийно-политической системы в относительно короткое время приведет к политическому оформлению новых крупных партийных проектов.

2018 г.: интересы большей части граждан не сфокусированы на политических ценностях. Массовые акции протеста в Волоколамске в марте 2018 г. против мусорного полигона – хорошее тому подтверждение. Общество медленно оживает, но людей больше интересует то, что происходит вокруг них: именно на местной повестке вырастают потенциальные новые лидеры. А в сферах «высокой», федеральной и даже региональной политики – по-прежнему штиль, ее уровень почти никак не сопрягается с реальными жизненными проблемами и озабоченностями людей.

Обрисовав тренды третьего президентского срока В. Путина, подробнее проанализируем, с чем общество подошло к выборам 2018 г.

2.2. Общественный оптимизм – против кризиса

Важным обстоятельством, сопутствующим выборам 2018 г., стал тренд на ухудшение социального самочувствия россиян, снижение их уверенности в завтрашнем дне по причине так и не реализовавшегося экономического подъема. Однако само по себе предвосхищение возможного нового витка экономического кризиса не лишило общество оптимистического взгляда на происходящее.

Как показал анализ, проведенный Институтом социологии РАН в рамках мониторингового исследования в 2015–2016 гг., при фиксируемом снижении жизненного уровня, наступлении бедности, размывании среднего класса настроение россиян оставалось относительно оптимистичным: развитие событий не воспринималось как катастрофическое. В 2015 г. почти 70 % опрошенных отметили ухудшение экономики страны за последний год, и лишь 19 % видели «свет в конце туннеля», тогда как более 48 % ожидали дальнейшего ухудшения.^[72] Кризис болезненно сказался не только на бедных слоях населения, живущих на потребительскую корзину, но и на среднем классе, вынужденном отказаться от многих уже ставших привычными атрибутов потребления – качественного образования, медицины, досуга и летнего отдыха. Все больше людей экономили на питании.

Жизнь стала и беднее, и опаснее. В качестве главных угроз начали восприниматься не война или терроризм, а падение уровня жизни, безработица, кризис социальной сферы. Однако при этом 56 % россиян считали, что основные угрозы для России, в том числе и экономические, исходят из-за рубежа (см. рис. 1). Сам кризис, согласно этой точке зрения, инспирирован США и Евросоюзом, которые завидуют России и, возможно, опасаются ее. В 2017 г. военный конфликт с кем-то из ближайших соседей России 28 % россиян считали вполне реальным, 49 % полагали, что он маловероятен, но возможен.^[73]

По мере рутинизации напряженной внешнеполитической обстановки и преодоления острой фазы экономического кризиса 2014–2016 гг. внимание россиян переключилось на внутреннее положение страны. Вот первая «пятерка» явлений и процессов, которые больше всего занимали умы россиян: рост цен на товары и услуги (81 %), кризис системы ЖКХ, рост жилищно-коммунальных платежей (57 %), снижение уровня жизни значительной части населения (48 %), сокращение доступа к бесплатному образованию, медицинскому обеспечению (38 %), безработица (31 %). Как видим, здесь нет ни Сирии, ни Донбасса, ни конфронтации с Западом или Турцией. На улучшение своего материального положения рассчитывали лишь 17 % россиян, а 42 % полагали, что оно скорее ухудшится.^[74]

Рисунок 1. С каким из нижеприведенных суждений о характере угроз для России Вы согласны в большей степени? (в % от числа опрошенных)^[75]

Свои экономические неурядицы россияне мало связывали с внутриполитическими факторами – особенностями политической системы, избирательными процессами, свободой слова, развитием демократии. Общество не выработало ни альтернативной идеологии, ни альтернативных институтов, способных представлять его интересы, не появилось ни новых политических сил, ни новых перспективных лидеров. Оппозиция по-прежнему вызывала негативные чувства даже у недовольных людей.

К моменту выборов президента пик кризиса миновал: рубль стабилизировался, цена на нефть медленно росла, рост цен на продукты и основные товары народного потребления, наоборот, остановился, безработица достигла исторического минимума. Опрос, проведенный ВЦИОМ в марте 2018 г., показал, что большинство россиян (67 %) довольны ситуацией в стране, а 76 % – и своей собственной жизнью. По данным ВЦИОМ, такая же доля граждан декларировала, что живет хорошо или средне.^[76] До президентских выборов уровень социальных оценок был немного выше, однако эксперты объясняли это завышенными ожиданиями перед важным политическим событием, после которого всегда бывает эмоциональный спад.

При этом более трети россиян (37 %) ожидали продолжения кризиса, каждый пятый считал, что кризис уже наступил, и только треть респондентов полагали, что тяжелые времена позади (см. рис. 2).

Таблица 1. Как Вы в целом оцениваете ситуацию, сложившуюся в…

(в % от числа опрошенных), март 2018 г.

Источник: Индексы социальных оценок // ВЦИОМ. URL: https://wciom.ru/news/ratings/indeksy_soc_nastroenij/ (дата обращения: 02.07.2018).

Рисунок 2. Есть разные точки зрения по поводу экономического кризиса в нашей стране.

Как Вы думаете, мы переживаем сейчас самые тяжелые времена, или они позади, или еще впереди?

(в % от числа опрошенных), март 2018 г.^[77]

Большинство россиян не связывало ухудшение экономического положения в стране ни с политикой президента (6 %), ни с политикой правительства (15 %) (см. рис. 3). Чаще всего в этом контексте недовольство вызывала коррупция; на борьбе с ней на президентских выборах 2018 г. снискали определенную поддержку левопопулистские кандидаты, в частности, П. Грудинин.

Рисунок 3. По Вашему мнению, что в последние три года оказало наиболее негативное влияние на российскую экономику? (в % от числа опрошенных), март 2018 г.^[78]

Данные апрельской (2018 г.) волны мониторинга ИС РАН только подтвердили вывод о нелинейном восприятии кризиса: на фоне снижения уровня жизни в обществе росло чувство оптимизма. Менее 7 % граждан назвали ситуацию в стране катастрофической, а от 38 % до 57 % считали ее нормальной (см. табл. 2).

Таблица 2. Как Вы оцениваете нынешнюю ситуацию в России в целом, в Вашем регионе, а также в Вашем муниципальном образовании? (в % от числа опрошенных)

Источник: Мониторинг ИС РАН, апрель 2018 г. Подробное описание исследования см. на стр. 112.

В целом перемены, произошедшие в России за последний год, россияне оценили со знаком «плюс» (45 %), а не со знаком «минус» (31 %). При этом положительные оценки перемен даются, несмотря на то что кризис принес заметный ущерб: 9 % опрошенных оценили ущерб от него как очень значительный, 46 % – как существенный, но не катастрофический, 29 % – как не очень существенный; только 16 % сказали, что кризис не нанес им никакого ущерба.

По-видимому, отмеченный ущерб от кризиса воспринимается не только в материальном измерении, поскольку около двух третей россиян указали, что их материальное положение не ухудшилось за последний год: у 11 % материальное положение улучшилось, у 36 % ухудшилось, а у 53 % осталось без изменений. Но, как мы отмечали выше, оптимизм не покидал россиян: в ближайший год 31 % опрошенных ждали улучшений, 17 % – скорее ухудшений, чем улучшений, 51 % ни на какие перемены не рассчитывали.

Согласно мнению большинства опрошенных, хорошие новости заключаются в том, что страна в предшествовавшие годы заметно окрепла, а кризис, вызванный в основном давлением извне, переживем, став только сильнее. Алексей Левинсон из «Левада-Центра» отмечает противоречивость массового сознания россиян, в том числе и отношения к власти: «В обществе чрезвычайная ситуация – такая, при которой не действуют обычные причинно-следственные связи. „Госдеп“, как считают у нас, стремится вызвать недовольство масс Путиным, ухудшив экономическое положение в стране с помощью экономических санкций. „Нас гребут, а мы крепчаем, мы вообще такие“. Нашей экономике от санкций даже лучше. Находятся люди и силы, которые спешат воспользоваться чрезвычайной ситуацией в обществе, его временной нечувствительностью к противоречиям: чем сложнее экономическое положение, тем больше мы будем вкладывать туда, откуда никаких прибылей и не жди, и отдавать тем, кто не подумает возвращать».^[79]

Таким образом, слабая экономическая динамика 2017–2018 гг. не привела к ослаблению позиций власти на выборах 2018 г., а напротив, скорее послужила мобилизации электората вокруг власти и против непрекращающихся внешних угроз. Да и глубина преодоленного кризиса 2014–2016 гг. сильно уступала кризисам 2008–2009 гг. и 1998–1999 гг.

2.3. Путь к «посткрымскому консенсусу»

Оценки третьего срока президента В. Путина и связанных с ним событий далеко не однозначны. Кто-то склонен обращать внимание на политическую стабильность и экономические успехи, кто-то – на авторитарные черты политического режима. Подобные эпохи переживает не только Россия – все быстрые, революционные процессы изменения общественного строя всегда завершались своими «термидорами» и «реставрациями», так как быстро меняющиеся политические и социальные реалии никогда не сопровождаются столь же быстрыми изменениями сознания, культуры, ценностей. Эти сферы гораздо более консервативны, существенно медленнее и сложнее поддаются процессам модернизации и вестернизации.

Сегодня система ценностей россиян находится в противофазе периоду «перестройки» 1980-х гг. и «радикальных рыночных реформ» 1990-х, поддержанных в свое время с огромным воодушевлением, общественное сознание либо вовсе не хочет вспоминать те времена, либо вспоминает их как гибельные и проклятые, «лихие». Как отмечает Лев Гудков из «Левада-Центра», российским либералам был навязан непривлекательный облик: «Протестные настояния резко пошли на убыль… Общество сильно разочаровалось в его лидерах, которые проявили очевидную неспособность представить альтернативную повестку дня. Но и власть очень много сделала для дискредитации протестного движения. Она непостижимым образом соединила педофилию, гомосексуализм, моральное разложение в Европе, „фашизм“ на Украине с либерализмом, в результате чего получила гремучую смесь для очернения российской оппозиции… Осознание причастности к великой державе позволяет многим не обращать внимания на убожество частной жизни, произвол чиновников, грубость нравов и неработающие институты».^[80]

Общественное мнение ищет выход из негативных тенденций дня сегодняшнего, ориентируясь при этом на исторический опыт. На щит поднимаются в основном такие консервативные деятели русской истории, как Николай I, Александр III, Леонид Брежнев, либо «сильная рука» – Иосиф Сталин. Эксперты уже давно называют В. Путина мировым лидером новых консерваторов, постоянно встречаются выводы такого типа: «Владимир Путин решительно выступил в защиту консервативных ценностей, благодаря которым Россия сможет противостоять идущему с Запада размыванию норм морали и „хаотической тьме средневековья“».^[81] Власть опирается на консервативную часть общества, численно в разы превосходящую либеральное ядро. По разным данным, 65–70 % россиян могут быть отнесены к консервативному большинству, хотя далеко не все из них имеют последовательно консервативные взгляды. Относительно немногочисленные либералы, имеющие установки на вестернизацию, в этих условиях обречены скорее на внутреннюю и внешнюю эмиграцию. Впрочем, в современной России они обладают собственными информационными ресурсами и немалым влиянием на городскую интеллигентскую среду.

Тренд неоконсерватизма основывается на семейных, традиционных ценностях, этатизме, патриотизме, державности, тяге к порядку и стабильности. В этот тренд прекрасно вписались и события на Украине 2014 г., тогда В. Путин выступил в роли собирателя «Русского мира». Значительного количественного роста самого консервативного большинства в этот момент не произошло, скорее поменялся градус настроений, ставших более разогретыми и радикальными. У людей появилось и укрепилось ощущение «единой нации» (по данным ВЦИОМ, с 2012 по 2017 гг. доля тех, кто согласен с лозунгом «Мы – единая нация», выросла с 23 % до 54 %).^[82] «То, что сейчас мы наблюдаем, можно назвать очередным „абортом“ модернизационных процессов в России. Каждый шаг развития и усложнения общества наталкивается на интересы господствующих групп, которые, чувствуя угрозу для себя, резко упрощают структуру общества, тем самым сохраняя свою власть… В состоянии возбуждения общества (а именно это мы сейчас и наблюдаем) актуализируются архаические пласты и структуры общества, а также архаические механизмы консолидации населения,» – считает Лев Гудков.^[83]

Причины роста консервативных настроений, на наш взгляд, лежат преимущественно в политической плоскости. Старт этому процессу дало политическое противостояние между властью и протестным «белоленточным движением». За победой Владимира Путина на выборах президента в марте 2012 г. последовали жестокие столкновения на Болотной площади 6 мая 2012 г., затем – законы о детях-сиротах, о гей-пропаганде, об оскорблении чувств верующих. Эти законы откололи от недовольной «белоленточной» либеральной массы как умеренных, так и радикальных националистов, патриотов-державников и левых. На следующем этапе, во второй половине 2013 г., произошло резкое ухудшение отношений с Западом, включая бойкот западными лидерами Олимпиады в Сочи, новый украинский Майдан, государственный переворот в Киеве, присоединение Крыма и Севастополя, санкции и контрсанкции, войны на Донбассе и в Сирии. Россия все больше превращалась в осажденную крепость, а власть – в военную, мобилизационную, добиваться замены которой в военное время – предательство. Слова «предатели», «пятая колонна», «либерасты» стали неотъемлемой частью российской политической жизни. К этому процессу активно подключилась и РПЦ, то устраивавшая «антилиберальные» молебны, то объявлявшая крестовый поход против западной морали и ценностей.

Крымские события 2014 г. мобилизовали общественное мнение вокруг В. Путина, что привело и к росту его рейтинга, и к увеличению его электорального ядра – доли тех, кто его поддерживает безусловно. По данным мониторинга ИС РАН, с 2013 г. к октябрю 2014 г. размер электорального ядра вырос больше чем вдвое: с 23 % до 55 %. При этом поддержка оппозиции упала с 21 % до 7 % [Российское общество…, 2015: 119]. К марту 2018 г. доля «путинского» ядра снизилась до 42 % от общей численности избирателей, однако это снижение никак не повлияло на его электоральный рейтинг.^[84] Свою роль сыграли и политические метаморфозы в оппозиционном лагере. Думская оппозиция давно уже договаривалась с властью по большинству важных вопросов, а с 2014 г. придерживалась идейных рубежей «посткрымского консенсуса». Радикальная, «несистемная» оппозиция отпугивала неготовых к революционным потрясениям россиян маргинальным стилем поведения. Как результат, при выборе между властью и оппозицией более 50 % россиян в марте 2014 г. выбирали власть, и лишь 13 % – оппозицию.

На вопрос, идут ли дела в стране в правильном направлении, в ноябре 2011 г. положительный ответ давали 24 % опрошенных (полностью или скорее согласны), а отрицательный – 30 %; весной 2012 г. установился баланс в пользу позитивных оценок (30 % против 20 %) и с некоторыми колебаниями он сохранялся весь 2013 г. Однако сразу после воссоединения с Крымом и Севастополем доля оптимистов выросла более чем вдвое и достигла 75 %.^[85] Эта картина подтверждается и исследованиями других социологических центров: «уровень доверия к власти с некоторыми колебаниями, вызванными предвыборными „накачками“, устойчиво снижался вплоть до марта 2014 г. В этот период в обществе накапливалось огромное раздражение властью, шел устойчивый, казалось бы, необратимый процесс ее делегитимизации. После присоединения Крыма все социологические показатели резко устремились вверх…».^[86]

Интересно, что главными событийными компонентами «посткрымского консенсуса» стали воссоединение с Крымом и Севастополем и введение режима санкций/контрсанкций. События на Юго-Востоке Украины и в Сирии не нашли столь же однозначного к себе отношения (см. табл. 3).

Таблица 3. Как Вы считаете, следующие внешнеполитические события принесли России больше пользы или вреда? (в % от числа опрошенных)

Источник: ВЦИОМ, март 2018 г. Подробное описание исследования см. на стр. 113.

Даже среди провластно настроенных россиян интерес к Донбассу и вообще к Украине явственно снизился, и бонусов властям эти события почти не приносили. В таблице 4 показано, как различались оценки этих событий среди либералов и консерваторов. Видно, что большая часть во всех идеологических группах общества поддерживает присоединение Крыма, чего не скажешь о внешней политике России в целом. Если консервативное большинство позитивно воспринимает режим санкций, в том числе и встречный запрет РФ на ввоз западного продовольствия (около 65 % видят в этом позитивные последствия), то отношение либералов к российским санкциям носит скорее негативный характер (около 46 % видят негативные последствия).

Таблица 4. Соотношение тех, кто видит больше плюсов, и тех, кто видит больше минусов

(в % от числа опрошенных)

Источник: ВЦИОМ, март 2018 г. Подробное описание исследования см. на стр. 113.

Антиамериканские настроения существенно сильнее в консервативных сегментах общества, а вину России в ухудшении отношений со странами Запада даже среди последовательных либералов мало кто готов признать (см. табл. 5).

Таблица 5. Кто в наибольшей степени виноват в ухудшении отношений между Россией и странами Запада? (в % от числа опрошенных)

* Остальные опрошенные не ответили на вопрос.

Источник: ВЦИОМ, март 2018 г. Группировка на основе расчетного показателя. Подробное описание исследования см. на стр. 113.

В основе перемен в общественном мнении, зафиксированных опросами, лежит не только всенародное ликование по поводу того, что теперь «Крым наш». Гораздо важнее, что миллионы людей признали, что «Путин – наш», что политика Кремля совпадает с интересами страны и народа. Вот как описывает причины происходящего Игорь Задорин из исследовательской группы ЦИРКОН: «…Большая масса народа на эмоционально-ценностном уровне не приняла передела СССР и постсоветской фиксации границ (оставшись в позиции „мы с этим не согласны“)… Решения начальства люди признали не как факт, а как жест. Фактически же ничего не изменилось: как были Крым и Донетчина в составе УССР номинально, так и остались. Конечно, паспорта, граница эта липовая, какие-то бумажки надо заполнять – но это нужно, чтобы „начальство отстало“… Мы – по-прежнему единое государство, единое пространство, единая культурно-политическая полоса. И когда произошел Майдан, а за ним националистическая реакция с отменой закона о региональных языках, люди поняли это так, что „на нас напали“… И они стали отстаивать тот порядок вещей, к которому привыкли: имитационные политические статусы, игры начальства отдельно, а мы – отдельно. И вот таких людей и правда около 80 %. Это не „рост путинского большинства“, это солидаризация людей против нападения извне. Россия в общественном мнении не превратилась в „региональную страну“, она по-прежнему осталась сверхдержавой, которая имеет в зоне своей ответственности сохранение, пусть и потенциальное, этого „большого мира“, империи, которая никуда не уходит и не распадается, ибо она конституирована не внешними решениями и факторами, а внутренними…».^[87]

Итак, именно внешнеполитические события 2014–2018 гг. определили идейные рубежи избирательной кампании 2018 г. Выход за них, как показали результаты выступления Ксении Собчак и Григория Явлинского, автоматически вел к маргинализации, независимо от качества их имиджа и программ.