Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада

Военная служба и корсиканская эпопея

Как я уже отмечал выше, сдав экзамены, Наполеоне наверняка выдохнул с облегчением, не ожидая, что некоторые совсем новые проблемы для него только начинаются. А пока, выпущенный из академии суб-лейтенантом (подпоручиком), он был распределен в полк, расположенный в Валансе, небольшом городке на дороге из Экс-ан-Прованса в Лион. Здесь и началась гарнизонная жизнь Буонапарте.

Его служба в этом, а потом в Гренобльском полку, растянулась на 4 года (не хочу писать заранее, сколько времени он отсутствовал в отпусках и самоволках, но общий итог удивителен). Я сравнивал для себя все три этапа его гарнизонной службы. Они значительно отличаются между собой и, прежде всего, внутренним состоянием Наполеоне.

Большую часть первого он ей живет. Ему все в новинку. Отношения окружающих в лучшую сторону отличаются от прежних. Буонапарте впервые в жизни начал сам зарабатывать деньги и теперь учится их тратить. Он с удовольствием щеголяет в новой форме и с большим желанием осваивает практические азы профессии. Коллективные обеды в дружеской атмосфере, возможность читать все свободное время, первые выходы в общество. На волне этой эйфории действительно мог и почувствовать себя счастливейшим из смертных (как считает один из его биографов). Конечно, необходимость отсылать домой половину жалования его материальное положение значительно осложняет, но он сам такое решение принял и сознательно в жесткий режим экономии себя загнал. Много работать и мало спать ему не привыкать, и воля его по-прежнему сильна. Но ограничивать себя в еде раньше не приходилось, и, как оказалось, силы организма не беспредельны. К концу этого десятимесячного срока Наполеоне начинает чахнуть и физически, и особенно морально. Семь лет не был дома, устал постоянно жить на пределе, а тут еще и семейные финансовые проблемы требуют его обязательного участия. Ему просто необходима передышка, и вот после 10 месяцев службы он ее получает – на полгода.

На втором этапе похожая картина: в начале с энтузиазмом погружается в изучение всех нюансов своей военной профессии под руководством известного специалиста Жан-Пьера дю Тейля и его коллег по артиллерийскому училищу, очень довольный тем, что на него обратили внимание, а он смог найти с ними общий язык и зарекомендовать себя. Но потихоньку запал проходит, и он просто выполняет свои обязанности: честно, но безрадостно «тянет лямку», не получая прежнего удовольствия ни от книг, ни от занятий.

А вот с середины июня в его жизнь врывается Революция. Новости приходят одна круче другой: взятие Бастилии, добровольный отказ дворянства от привилегий, Декларация прав человека, народовластие. Вековые устои монархии, угнетающей его народ, трещат – и Наполеоне в восторге. Но вряд понимает все величие происходящего, находясь в Валансе, да и расценивает эти события главным образом с точки зрения корсиканца. Его волнует один вопрос: как они отразятся на судьбе его острова? И, понимая, что это неизбежно случится, просто рвется принять в них свое непосредственное участие. Отпуск получает с определенными трудностями (опять на полгода), но его все-таки дают, и он летит домой на крыльях надежды.

Ну а с третьего этапа службы практически сбегает, еще не зная, что к этому образу жизни уже не вернется. К этому моменту все его основные интересы уже целиком сосредоточены на Корсике. Реалии, с которыми он там за это время столкнулся, оказались совсем не похожими на его прежние мечты и книжные представления. Но это его не останавливает, он полон честолюбия и готов все поставить на карту в предстоящей политической борьбе за власть над островом. Пока даже не задавая вопросов, что она ему может дать.

Взгляд сверху бросили, а теперь давайте начнем сначала.

Гарнизонная жизнь – первый этап в Валансе: ноябрь 1786 – 1787 гг.

Артиллерийский Ла-Ферский полк считался одним из лучших во Франции. Опытные офицеры, строгая, но в целом доброжелательная атмосфера.

Начало службы для всех новиков было достаточно суровым. До этого им преподавали только основы теории этой военной профессии, практики-то ее они совершенно не знали; как заряжать пушки или мортиры, только читали, а тут предстояло эту операцию своими руками освоить и все нюансы ее прочувствовать. Согласно полковой традиции, прежде чем получить право командовать, обязательно следовало освоить три служебные ступени: рядового (канонира), капрала и сержанта, испытав на собственном опыте все нюансы и тяготы службы низших чинов. Продолжительность такого испытания зависела от способностей и желания новичка и могла продолжаться до года, так как после каждого этапа его экзаменовал лично командир полка и все зависело от его решения.

Но Наполеоне, буквально заряженный желанием знать все тонкости дела, прошел их в минимально возможный срок – за три месяца – и был принят и утвержден в офицерской корпорации «Ла Фер». Он с гордостью сменил кадетскую форму на голубой мундир с синими реверами (отворотами) и воротником и красными обшлагами. Добавьте синие рейтузы и такого же цвета жилет. Блестящий общий вид завершали золотые пуговицы с номером полка, погоны с золотыми шнурами, белый галстук и белые батистовые манжеты. Одним словом – настоящий артиллерийский офицер.

В период начальной эйфории он считал своих сослуживцев «самыми лучшими и достойнейшими людьми в целом мире». Но эта стадия через полгода прошла, и он начал осваиваться с реалиями гарнизонной жизни, с серыми буднями офицеров мирного времени: ежедневная рутинная работа, бумажная отчетность, маневры, а по вечерам – выходы в рестораны и общество, любовные интрижки. Коллективные мероприятия вечерней половины программы были для него достаточно новыми и обременительными. Он не чувствовал себя там в своей тарелке, да и далеко не все коллеги воспринимали его так, как ему бы хотелось в новой жизни. Так, в воспоминаниях одного офицера молодой Наполеон предстает как «напыщенный пустозвон, от которого дамы сходили с ума исключительно из-за его печально-пронзительных итальянских глаз». По-видимому, дорожку ему юноша перешел, скорее всего, ненароком. Ни к каким последствиям это не привело. В полку Ла Фер существует своеобразный офицерский надзор («калотта»), наблюдающий за тем, чтобы отношения между офицерами оставались в определенных, достаточно дружественных и корпоративных рамках (потом он попытается даже его устав написать).

В армии он впервые столкнулся с таким явлением, как скука, которого до этого просто не знал. Зато старослужащие были с ней очень хорошо знакомы и спасались традиционными офицерскими методами (думаю, перечислять их не стоит). Конечно, были попытки с этими привычками бороться, им противопоставляли почти обязательный культурный досуг, на котором настаивал капитан Ришуфле – глава калотты. Так, для молодежи предлагали: «совместные игры в мяч и кегли, уроки танцев и фехтования» (причем по несколько раз в неделю, чтобы заполнить все их свободное время). Про участие в этих мероприятиях Наполеоне все биографы молчат (известно только, что брал дополнительные танцевальные уроки, но несколько по иной причине).

Однако со скукой он так и не познакомился, даже когда учебная интенсивность заметно снизилась. В безудержном чтении и литературном творчестве он без проблем находил ей панацею. Конечно, в академии была богатая, хотя и несколько специфическая библиотека, но там совсем не было свободного времени. Все уходило на занятия и подготовку к экзаменам. А здесь оно со временем появилось, да и книжный магазин Марка Аврелия Опеля вместе с читальней был расположен прямо напротив его пристанища. Возможность-то была, но возникла новая проблема: книги стоили дорого.

Очень быстро Наполеоне осознал, что его жалованье (800 ливров годового дохода, вдобавок к которым получал от короля в виде бонуса за окончание академии еще 200 и квартирное пособие – 93) совсем не похоже не тот рог изобилия, появления которого он ожидал. Были постоянные обязательные расходы в виде коллективных офицерских обедов (в нашем понимании – ужинов) в ресторанчике «Три голубя», а иногда и походов в самое крутое городское заведение у Фора, которых он просто не мог избежать. Было необходимо поддерживать в порядке свою шикарную красно-голубую форму, и он тогда еще отдавал ее в чистку (потом и этим стал заниматься самостоятельно).

И, конечно, очень большую дыру в бюджете пробило его непоколебимое решение – половину жалованья отсылать матери. На Корсике такие деньги реально позволяли семье выживать, и только они в сложившейся ситуации были спасением для Летиции.

Так что его прежняя скромная до предела (в финансовом плане) учебная жизнь почти продолжилась и на новом уровне. Да, в 16 лет он начал сам зарабатывать, но появились и новые заботы, которых раньше не было, и которых он вообще не знал. Необходимость себя содержать, а на половину зарплаты с учетом его дорогостоящего книжного хобби это было очень непросто. Экономил на всем. На квартирных деньгах – снимал самую скромную комнатку в пансионате у мадмуазель Клодины Бу, как говорят французы «дамы определенного возраста», заботливой владелицы «Cafe du Cercle». Обстановка соответствовала цене: простая кровать с соломенным тюфяком, старое кресло и стулья, маленький и неудобный для работы стол (теперь эта конура – историческая достопримечательность Валанса).

На питании: в этот период он еще позволял себе питаться три раза в день, правда, его завтрак (petit dejeuner) был действительно очень «petit» и включал, как правило, только воду и хлеб. За жилье и стол платил хозяйке кафе 20 ливров в месяц – дешевле варианта просто не было. Потом, по мере роста инфляции, вынужденно перейдя на режим одноразового дневного питания, вспоминал об этом времени как о белой полосе своей гарнизонной жизни.

Повторюсь, в такой режим загонял себя сознательно, чтобы из оставшихся в его распоряжении средств выцарапывать деньги на книги. Отказаться от этой страсти было выше его сил: по-прежнему в свободное от службы время он предавался запойному чтению. Что называется, «дорвался». И кроме годового абонемента в читальню, расположенную напротив, не мог себе отказать и в посещении прилегающей к ней книжной лавки (а куда деваться – интересующие его книги в читальне довольно быстро закончились). У кого-то нашел его откровение, которое мне было очень близко и понятно: «Чтобы доставить себе радость и наслаждение, мне надо было урезать себя в самом необходимом. Накапливал франков 10 и бежал в книжную лавку – и вот тут начиналась мука выбора. Перебирая книги на полках, я впадал в грех зависти к тем гражданам, которые могли себе позволить покупать все, что их заинтересовало. А тут рассматривал, начинал читать и томился желанием. Выбирал что-то самое-самое и торопился домой с добычей. Таковы были порочные наслаждения моих юных годов»²².

В Валансе он впервые в большом количестве начал читать «политические» книги, бывшие тогда на слуху: «Общественный договор», «О происхождении неравенства», «Исповедь» Руссо, «Философскую историю» Рейналя (эти двое были для него много ближе остальных авторов, так как высказывались положительно о независимости Корсики). Но и такие авторы, как Вольтер, Монтескье, Дидро уже не были для него незнакомцами. Энциклопедисты дали ему возможность для восприятия мира с новой точки зрения. Одно время он стал активным поклонником Жан Жака Руссо и, как уверял потом его брат Жозеф, «складывалось впечатление, что иногда Наполеоне и сам жил в идеальном мире героев его произведений».

Но правильно говорят, что охота пуще неволи: несмотря на дороговизну, удержаться от соблазна заказа по почте у женевского книготорговца Поля Бардо двух томов «Истории Революции на Корсики» аббата Жермана или сочинений его любимых классиков античности ему было невозможно. Как и мемуаров любовницы Руссо, мадам де Варан (тут он слегка промахнулся, я их прочитал ради интереса: во-первых, это Жан Жак был одним из ее любовников, во-вторых, конкуренцию соперникам в этой области проигрывал). Но не думаю, что его мнение о своем кумире хоть сколько-нибудь изменилось: «О, Руссо! – написал он в своем дневнике. – Почему ты прожил только 66 лет? В интересах истины ты должен быть бессмертным!»

Чтобы себя так баловать, приходилось отказываться от участия в большинстве офицерских развлекательных мероприятиях не совсем обязательного характера (в местное общество старался носа не показывать, хотя это и не всегда получалось, а ему же только 16 исполнилось, раньше вообще возможности такой не было).

Но, как правило, по вечерам сидел в своей комнатушке: кроме чтения, пробовал и сам писать. Уже начал серьезно работать над историей Корсики, много конспектировал. Как и прежде, а, может, и сильнее мечты о родине и доме являлись отдушиной в его жизни, заполненной самоограничениями.

Кроме книг в его комнатке не было ничего ценного, но он всегда держал дверь на запоре. Боялся не воровства, а случайных визитов коллег. Очень не хотел, чтобы они узнали про его бедность. Его самолюбие было бы сильно задето любыми проявлениями жалости и сочувствия (хотя не думаю, чтобы в полку кто-то рвался их проявлять, его беспечным однополчанам было просто не понять его проблем, связанных с бедственным положениям семьи). Ну и чтобы закончить с книжной темой, дадим слово его брату Жозефу. Согласно его воспоминаниям, когда Наполеоне первый раз приехал в отпуск, то его дорожный сундук, наполненный за год книгами, включал сочинения Плутарха, Платона, Цицерона, Корнелия Непота, Тита Ливия, Тацита, переведенными на французский язык, а также труды Монтеня, Монтескье, Рейналя и т. д. И по своим размерам и тяжести был несравним с тем, в котором хранились предметы его одежды и туалета (вряд ли в этом случае можно Жозефу верить, я вообще сомневаюсь, был ли он знаком с большинством из этих авторов; такого рода воспоминания – попытка задним числом сделать приятное, то есть, проще говоря, польстить уже титулованному брату).

Ну а по службе, кроме повседневных обязанностей в полку, подпоручик Буонапарте продолжил учебу, связанную с общей артиллерийской подготовкой. Три раза в неделю теория, три раза практика. Последняя была приближена к военной реальности: выдвигались осадные оружия, которыми надо было научиться управлять и готовить к стрельбе, пускались сигнальные ракеты, в общем, осуществлялись все манипуляции, которые должен был знать офицер этого рода войск. И Наполеоне много времени проводил на полигоне, изучал устройство батарей, стрельбу из гаубиц, мортир и фальконетов, осваивал искусство маневров.

Ну и теория: с энтузиазмом учился на курсах по высшей математике и механике, прикладной физике и химии, постигал тонкости фортификации: типы полевых сооружений для установки артиллерийских оружий, способы их быстрого возведения, приемы атаки и обороны (наконец-то только точные науки и никаких проблем с языками и орфографией).

Он не был бы самим собой, если бы сверх обязательной программы не начал изучать труды о новинках в области артиллерии, а свои заметки и выводы заносил в специальную тетрадь (жаль, что сохранилась только одна их них). Именно в этот период у него и начал формироваться проявившийся впоследствии талант артиллериста, отмечаемый всеми: и врагами, и обожателями.

А самое интересное, что Наполеоне смотрел на военное искусство гораздо шире, чем требовала его специальность. И принялся сам осваивать все элементы военной логистики, интуитивно поняв важность предварительных расчетов и вычислений для успешной подготовки к проведению любой кампании. И впоследствии поражал окружающих, вычисляя в уме и время, и средства, необходимые для достижения ее успеха, быстро отдавая соответствующие приказы. Очень быстро научился читать карты и привязывать к ним местность предполагаемых походов. То есть уже тогда демонстрировал все задатки не просто стратега, а геостратега от бога.

Вот в таких непрестанных трудах по самосовершенствованию он и продолжал исправно нести службу, и ему все нравилось. Ощущать себя в уже знакомой ему роли «чужой среди своих» среди аристократов-коллег ему по-прежнему приходилось, но, как я уже отмечал, в атмосфере гораздо более мягкой, чем во времена его учебы. По вечерам офицеры его видели нечасто, а ведь, не ходи к гадалке, время проводили не только за изучением нюансов артиллерийской профессии. Вина Наполеоне не пил, в разговорах о женщинах, тем более, в посещениях веселых заведений участия не принимал. Постоянно стесненный в деньгах, он хоть и вынужденно, но уже с приобретенным достоинством (наверно, ужасно надоевшим ему) старался вести режимный, аскетический и уединенный образ жизни.

И по-прежнему поражал окружающих своей работоспособностью и выносливостью, удивительными для его возраста. Он еще раньше приучил себя мало спать, а теперь приходилось еще и мало есть. Ложился довольно рано – в 10, но вставал в 4 часа утра.

А будучи твердо убежденным, что настоящий командир должен уметь выполнять все то, что требует от своих солдат (вплоть до умения обращаться с лошадьми с учетом особенностей транспортировки различного типа лафетов), подобной линии поведения и придерживался. Во время учений и маневров (как и потом в своих военных походах) он предпочитал всегда находиться рядом с солдатами, не обращая внимания на капризы погоды. Я думаю, наверное, не всем офицерам такое могло нравиться.

Но все-таки, как он ни старался обособиться от окружающей действительности, молодость и гормоны брали свое²³.

Но чем дольше тянулся первый период его службы, тем сильнее офицера французской королевской армии Буонапарте тянуло на Корсику.

Предлагаю отвлечься на время от его служебных и книжных дел и коротко еще раз остановиться на этой теме – назовем ее «мечты издалека». Как вы помните, с самого начала своей учебной эпопеи Наполеоне считал себя только корсиканцем, а французов «нэнавидел». Судьба родного народа в то время сильно занимала его помыслы. Конечно, патриотизм мальчика был экзальтированным и преувеличенным, но зато искренним. Про эту его идефикс ранее уже не раз упоминал, а тут еще и новая мотивация появилась: родине плохо, а он, вместо того чтобы разделять судьбу ее страдающего народа, служит его угнетателям. Сам себя подпитывал собственными фантазиями о стране, стонущей под чужеземным игом. И на этой почве продолжал в себе ненависть к Франции культивировать: «Французы, вам мало, что вы отняли у нас самое дорогое, вы развратили наши нравы. Положение, в котором находится моя родина, и невозможность его изменить – лишний повод к тому, чтобы бежать из страны, где по долгу службы я обязан превозносить тех, кого по совести должен ненавидеть».

Даже его подпись под письмами тех лет «Наполеоне ди Буонапарте», с ее подчеркнуто корсиканской транскрипцией была отражением патриотизма. Спал и видел свою родину свободной. Конечно, с его умом и знаниями военной истории он не мог не сознавать неравенство сил сторон. Наверняка задавал себе вопрос: каким образом небольшой остров может противостоять могущественному французскому королевству? Ведь понимал, что шансов, даже теоретических, в борьбе один на один у Корсики нет.

Как это положение дел можно изменить – он не знал. Но у него была вера, почти фанатичная. (Еще больше, чем корсиканский народ, Наполеоне идеализировал вождя патриотов Паоли, наделяя его всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами. В данном случае стоит отметить, что действительно было за что его уважать – читайте в Приложении раздел «История Корсики». Но до этого вопроса еще доберемся, сейчас не он был для него главным.)

Добавьте еще мучавшие его постоянно мысли о финансовых проблемах семьи и поймете, в каком состоянии он пребывал в конце первого периода службы. Поэтому, как только прошли обязательные 10 месяцев его пребывания в полку, он начал проситься в отпуск.

Он не видел свою родину больше семи лет и за это время придумал для себя волшебную страну, населенную борцами за свободу и героями, наделенными только одними достоинствами: отвагой, смелостью, мужеством, свободолюбием. На детские воспоминания и рассказы матери наложились прочитанные эпизоды античной истории. Придумал, но уже начал мучительно сомневаться, а вдруг вернется, а там все будет не так? Но не хотел в это верить.

А еще, я думаю, он просто неимоверно устал. Напряжение, в котором он себя держал столько лет, сказывалось. Да еще и двойственность его положения угнетала: внешне безупречная служба, отсутствие порицаний от начальства, серьезное отношение к корпоративным обязанностям, ровные отношения с сослуживцами. И одновременно внутреннее одиночество и неудовлетворенность. А после чтения философских трудов еще и приступы меланхолии себе придумал: «Всегда один среди людей, я возвращаюсь к своим мыслям и мечтам и предаюсь меланхолии».

Но думаю, что на самом деле это было серьезно. Просто отдельные биографы, найдя такие его дневниковые записи, развели вокруг них многословные психологические рассуждения, наполненные своими предположениями и выводами. Я уверен, при его характере такие моменты не могли быть типичными – скорее, отражали влияние «Страданий юного Вертера» Гете, но больше – героев прочитанных трудов Руссо. А оно действительно имело место, даже своего приятеля де Мази, тяжелого на подъем, вытаскивал на длительные пешие прогулки, чтобы «вместе стать ближе к природе» и восторгаться ее красотами (все, как завещал великий Жан Жак).

Позднее Император Наполеон решил подыграть себе молодому и так охарактеризовал это душевное состояние: «Тот, кто ведет такое монотонное существование, заставляющее спрашивать себя «зачем я родился?», тот и в самом деле начинает ощущать себя несчастнейшим из людей».

Насчет последнего – не уверен, но одиноким Наполеоне под конец этого этапа себя чувствовал. И когда ему действительно становилось невмоготу, и даже письма к матери и брату не спасали, отправлялся (аж за 5 км) навестить соотечественника – художника Понторнини, чтобы просто поговорить на родном языке и, конечно, про Корсику (результатом этих встреч стал сохранившейся портрет молодого Буонапарте).

Любой сегодняшний психолог сказал бы, что ему срочно нужна была разрядка, перемена обстановки, которая позволила бы расслабиться. Да он и сам чувствовал острую необходимость наконец-то почувствовать себя полностью своим среди своих, попасть к родным и там хоть какое-то время пожить не рассудком, а сердцем.

Я не хочу останавливаться на участии его в подавлении восстания лионских ткачей. Во-первых, там ничего особенного не происходило, во-вторых, эти подробности его службы описаны у биографов (вплоть до нюансов – у кого жил и почему переехал). Также, как и его попытки писать самому, анализ которых (как мне кажется) лучше всего проведен А. З. Манфредом.

По дороге домой он заехал в Экс, не столько, чтобы навестить Феша и увидеться с Люсьеном, сколько в попытке договориться с директором семинарии Амьеном на предмет зачисления в нее брата Луи. Но, увы, блат для их семьи уже закончился, и у молодого офицера остался только неприятный осадок от этого визита. Для директора он уже был «никто».