Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада

И что он в такой ситуации делает? Я извиняюсь за сравнение, но упорно продолжал колотиться в закрытую дверь, как баран в новые ворота. И когда Буттафоко – депутат от корсиканского дворянства в Национальном собрании – выступил против Паоли, предупреждая французских коллег, что генералу не следует доверять, и обвинил его не только в диктаторских намерениях и оказании давления на выборы (констатировал очевидные факты), но и в скрытом стремлении к сепаратизму и желанию подчинить остров Англии, Наполеоне, как сумасшедший, одним из первых бросается на его публичную защиту.

Уже готовясь к вынужденному отъезду во Францию в январе 1791 г., он пишет обвинительную речь против Буттафоко, являвшуюся в то же время панегириком Паоли. Естественно, что в общем хоре негодующих паолистов она практически потерялась. Оскорбителю их вождя было много желающих нанести ответный удар и без него. Буттафоко напомнили о предательстве, когда во время дипломатической миссии, выполняемой им по поручению Паоли, он по собственному почину предложил Шуазелю присоединить Корсику к Франции. В то время как 2 августа 1790 г. на улицах Аяччо жители сжигали его чучела, выборщики Ореццо приняли решение о делегировании в Учредительное собрание двух депутатов, Джентиле и Поццо ди Борго, для разъяснения позиции патриотов, и общем требовании лишить клеветника мандата.

Но Собрание справилось и без них, хватило выступлений Мирабо и Саличетти, чтобы обоих роялистов – делегатов от Корсики – лишили их полномочий. (Однако выступление Буттафоко и приведенные в нем факты обратило на себя внимание Саличетти. Официально он, конечно, выступил с осуждением, но как человек, знающий и понимающий своих сограждан и чувствующий ситуацию, в глубине души он разделял его опасения и уже начал готовиться к будущей конфронтации с генералом.) Вы думаете, все это остановило Наполеоне? Наоборот!

Третий этап службы. Февраль 1791 г. – сентябрь 1791 г. Оксонн и Валанс

Вернувшись в Оксонн, Буонопарте из политического корсиканского пекла опять попадает в череду повседневных дежурных будней. Но ситуация в полку резко изменилась: было хорошо заметно возникшее напряжение революционно-патриотических солдат и аристократических офицеров. И когда Наполеоне в оправдание своих очередных опозданий принес полковнику Лансу различные свидетельства, подтверждающие его участие в действиях в поддержку Революции на Корсике, то его, мягко говоря, не поняли. Даже сочиненный им вариант о том, что он пытался вернуться вовремя, но штормовое море дважды выбрасывало их корабль на берег, вызвал у полковника улыбку, но в итоге был принят. Но Наполеоне такие мелочи не волновали, он, как одержимый, бросает все силы и личные средства на печатание своего письма «От г. Буонапарте к г. Буттафоко», а добившись этого, к 15 марта (пешком до типографии ходил в Дофинэ – 8 часов туда и обратно) отправляет большую часть брошюр лично Паоли. Обратите внимание на пафос ее заключительной тирады: «О, Ламет! О, Робеспьер! О, Петион! О, Вольней! О, Мирабо! О, Барнев! О, Бальи! О, Лафайет! Этот человек осмеливается сидеть рядом с вами! Обагренный кровью братьев, запятнанный бесчисленными преступлениями, он осмеливается называть себя представителем нации, он, продавший ее». (Таков стиль большинства его сочинений этого периода. Пафос и эмоции доминируют.)

Делает вид, что между ними ничего не произошло, и просит прислать ему материалы по истории Корсики, о существовании которых у Паоли ему было известно, ссылаясь на их важность для окончания своего третьего «Lettre sur la Corse». Ответ Паоли очень холоден. В отношении памфлета смысл его абсолютно понятен: «Не трудитесь открывать клеветы этого человека, они общеизвестны – предоставьте его общественному презрению». И одновременно пишет Жозефу: «Получил брошюру вашего брата, которая вызвала бы интерес, будь она менее многословной и более беспристрастной». Ну и сухой отказ на просьбу об исторических документах, с формальной ссылкой на недостаток времени. И очень интересно его завершение: «Да и вообще, в молодые годы историю писать не годится. Позвольте мне порекомендовать вам последовать советам аббата Рейналя». Был ли он в курсе совсем иной реакции аббата, чем той восторженной, о которой потом упоминал Наполеон? Не понятно. Жаль, но из этих трудов до наших дней дошли остатки только одной тетради, по которым трудно делать какие-то выводы. Такая реакция была еще одним ушатом холодной воды, вылитой на голову Наполеоне его кумиром.

Это явно не способствовало улучшению его настроения, в чем он очень нуждался, так как взвалил на свои плечи еще одну проблему. Взялся за обучение младшего брата Луи (Луиджи, иногда его еще и Людовиком у нас именуют, правда, в основном в дореволюционных изданиях), которого он забрал с собой, чтобы помочь семье финансово. Но я думаю, что дело не только в деньгах, иного выхода у такого обязательного человека, как он, просто не было, характером в дядю Люсьена пошел, не в отца.

Луи по возрасту уже не мог поступить в училище, да и блат на бесплатное обучение кончился (помните – Наполеоне так и не смог договориться на эту тему в Эксе). Парнишке надо было готовиться самому и сдавать экзамены экстерном. Наполеоне искренне считал его самым талантливым в семье (в сравнении не только с Жозефом и Люсьеном, но и с собой), явно покровительствовал его стремлению к учебе, вот и решил выступить в роли его наставника, планируя сделать из него еще одного артиллериста. В Оксонне стали жить с братом в соседних комнатушках, вернее, в одной с альковом, снятой у семьи Бофр. Наверху в нише на матрасе, прямо на полу спал Луи, в комнате под ним на единственной кровати – Наполеоне.

Он рьяно взялся за дело и собирался преподавать ему математику, естественные науки, литературу и даже катехизис. Но начал, естественно, с математики. Ох, и тяжело приходилось 12-летнему ученику, причем трудности были не только в плане учебы (но к этому еще вернемся).

Буонапарте весь погружен в свои проблемы, и хотя по службе к нему нет претензий, от общественной жизни полка далек – все свободное время был погружен в собственные проблемы. Попытался даже исторические записки напечатать, но финансово не потянул.

Может быть, именно поэтому от него и избавились под предлогом происходящей реформы в армии. Наполеоне переводят в 4 Артиллерийский гренобльский полк, располагавшийся тогда в Валансе. И хотя это сопровождается повышением его до лейтенанта (поручика) и неожиданной выплатой денег за последние 3,5 месяца опозданий, он пытался сопротивляться. Совсем не хотел уезжать и даже обращался в Министерство, прося помощи у старого знакомого, отца Ле-Санкера. Его можно понять, теряются все связи в Оксонне, дружеские отношения и с бароном, и с большинством сослуживцев, не говоря уже про де Мази, и ему совершенно ясно, что на новом месте не получится уделять должного внимания обучению Луи.

Но ничего не помогло. Переформирование артиллерии уже закончено и с 1 апреля 1791 г. поручик Буонапарте по приказу переведен в Четвертый гренобльский полк.

И вот опять его встречает старое окружение – прямо «дежа вю». Съем жилья у мадмуазель Бу, обязательные офицерские обеды в кафе «Три голубя». Читальня Опеля. Но – очевидное ухудшение условий существования. Месячная зарплата увеличилась только на 7 ливров, но цены за это время выросли очень сильно (инфляция).

С деньгами у них было совсем туго. Иногда им просто нечего было есть, кроме супчика, сваренного Наполеоне (научился у мамы?) Часто сидели на хлебе и молоке – это жалостливая версия, по другой было туго и голодно, но в основном учителю²⁸. Брат был на полном пансионе у заботливой старушки Бу.

И хотя Наполеоне было не привыкать к трудностям и самоограничениям, подсознательно он на Луи обижался. Тот не понимал, на какие жертвы брат пошел ради него, и это Наполеона сильно злило уже тогда, и много сильнее впоследствии. В 1813 г. даже пожаловался, что для него совсем не характерно: «Чтобы его воспитать, я, будучи двадцатилетним молодым человеком, терпел всевозможные лишения: не позволял себе самого необходимого». Но это была реакция уже на другие события. (А в этот период, как мне кажется, довольно быстро понял, что взвалил на себя непосильную ношу, но себе признаться в этом не хотел. В результате доставалось Луи иногда от брата крепко. Не зря один из случайных свидетелей его педагогических приемов назвал учителя «Vilain marabout» – переводите сами!)

За все хорошие намерения и их претворения в жизнь Луи отомстил брату позже. Из категории «самого талантливого» в семье рано перешел в разряд изгоя: после коронации брата, в 1805 году ударился в разгульную жизнь в Париже, заразился сифилисом, от которого его лечили жуткими тогдашними способами с помощью ртутных препаратов. Вылечили, но случилось осложнение на суставы, и он стал фактически полукалекой. Однако ничего не могло остановить Наполеона в его намерениях продолжать руководить братом. Он уже вошел в роль вершителя судеб членов своей семьи. Сначала решил сделать из него военного, а потом женить на дочери Жозефины от первого брака – Гортензии де Богарнэ. Ни к первому, ни ко второму душа Луиджи совершенно не лежала (впрочем, и у Гортензии тоже), но он подчинялся. И в итоге в 1806 г. был определен на должность еще и короля Голландии. И очень неплохо исполнял свои обязанности, голландцы его полюбили, а вот супруга сбежала к маме в Париж. Он ее сильно ревновал, все время сомневаясь в своем отцовстве (причем подозревал Наполеона).

Но потом подчиняться ему надоело и у него начались конфликты со старшим братом (слишком уж независимую, по мнению последнего, политику в Голландии проводил, в частности, закрывал глаза на английскую контрабанду). В общем, совсем перестал оправдывать его надежды, а в 1810 г. вообще отрекся от престола в пользу своего маленького сына Наполеона-Луи. Император просто проигнорировал это решение и аннексировал территорию Голландии, присоединив ее к Франции (по другой версии, именно для этого Наполеон и заставил его так поступить).

Дальше их отношения фактически прекратились. Луи уехал из Франции, сначала в Вену, а потом через Швейцарию в Италию. Развелся с женой, но под сильным давлением брата все-таки признал всех четырех сыновей своими. На все последующие призывы и предложения Императора как-то урегулировать эту семейную ссору вообще не реагировал.

Вся эта некрасивая история к тому времени, про которое я пишу, отношения никакого не имеет. Но мне будет очень интересно узнать, как прореагирует Наполеон, узнав, что один из сыновей опального брата (Шарль Луи Наполеон) потом пойдет по его пути и тоже станет французским Императором Наполеоном, но уже III.

Еще хотелось бы упомянуть, что у биографов подозрений в том, что истинным отцом Луи является де Марбеф, гораздо больше, чем в отношении самого Наполеона. Одно время историки даже предлагали сделать генную экспертизу, вскрыв захоронение одного из его потомков. Но этого не произошло.

Как поручика Буонапарте встретили в новом полку, сведений немного, но – достаточно холодно. К тому времени армия уже окончательно раскололась на два политических лагеря, а Наполеоне своих революционных взглядов не скрывал. Есть данные о его конфликтах с непосредственным начальником, убежденным роялистом, капитаном де Роменом. А один из его сослуживцев якобы даже отказывался сидеть с ним рядом во время общего обеда.

В общем, атмосфера была достаточно прохладной, ничего общего с прежними отношениями. Некоторое возмещение им Наполеоне нашел в клубе под названием «Общество друзей конституции», который быстро превратился в филиал якобинцев, и даже стал в нем секретарем. Часто выступал там с речами (в частности, и по поводу неудачного бегства короля, которое назвал необдуманной ошибкой, никаких данных о его реакции на расстрел национальной гвардией якобинских манифестантов нет), но после бурной политической жизни на Корсике это было типичное не то.

А тут подошло и время приносить гражданскую присягу (14 июля на Марсовом поле), и уже не королю, а Национальному собранию. Это событие вызвало массовую эмиграцию, а Наполеоне настолько не скрывал своей радости, что был охарактеризован начальством полка как опасный и несдержанный офицер.

Для меня удивительно, что в таких условиях Наполеоне не забывал о литературе и даже принял участие в конкурсе Лионской академии (о результатах которого уже упоминал выше). И по-прежнему прорабатывал (именно прорабатывал – были найдены его конспекты 10-томной «Истории Англии») кучу книг, особенно интересуясь новейшей историей (мемуарами о правлении Людовиков XIV и XV, «Критической историей аристократии» и т. п.) – в общем, в очередной раз остается только поражаться его работоспособности и задаваться вопросом: каким образом он на все это находил время и силы?

Казалось, что он уже вошел в ритм такой жизни, и процесс обучения Луи был в самом разгаре (насколько я понял, он все-таки к этому еще и репетиторов со стороны подключил, оставив за собой только точные науки да историю с географией: опять изыскал внутренние резервы из своего и без того скудного бюджета).

И вдруг Бонапарте подал рапорт начальству с просьбой предоставить ему отпуск для участия в местных корсиканских выборах. Не прослужив на этот раз и десяти обязательных месяцев. И ведь прекрасно знал заранее, что какой бы предлог он ни выбрал, оно будет категорически против. На новом месте опять берется за старое? Увиливает от службы? Офицеров и так катастрофически не хватает, а он собрался в отпуск?

Поэтому (по одной из версий) чтобы получить разрешение, через их голову обращается к по-прежнему покровительствовавшему ему дю Тейлю, ставшему уже военным губернатором Оксонна. В итоге получил разрешение на трехмесячный отпуск под обещание на этот раз вернуться в срок под угрозой отчисления со службы как дезертира. Не знаю, как Наполеон его убедил (может, показал свою записку относительно вооружения корсиканской гвардии артиллерией), но якобы клятвенно пообещал своему покровителю вернуться точно в срок и его не подвести. Заранее зная, что он этого обещания выполнить не сможет. По-видимому, он уже пришел к выводу о том, что цель оправдывает средства

Но это такая общепринятая версия, которая совершенно не объясняет, почему ему так срочно потребовалось сорваться со службы. И игнорирует тот факт, что сначала он обратился в Министерство с просьбой о переводе его в те части национальной гвардии, созданной декретом от 12 августа 1791 г, которые будут отправлены на Корсику.

Даже вышеупомянутую записку приложил со своими артиллерийскими предложениями. Но получил отказ и уже после этого стал проситься в отпуск и добрался до барона. Но, во-первых, я не очень понимаю, причем тут барон дю Тейль. Генеральным инспектором артиллерии он станет еще только в конце 1791 г. А пока только военный губернатор Оксонна. И как он может что-то разрешать или не разрешать поручику Гренобльского полка в Валансе? С моей точки зрения, только влияя неким образом на позицию военного министра. Возможно, так и было, но не исключено, что министр прореагировал положительно на чью-то иную просьбу, а барона Наполеоне потом сам придумал для маскировки. Это очень в его стиле.

Во-вторых, я почти уверен, что к этому времени Наполеоне уже становится в значительной степени «человеком Саличетти». А тот несомненно рассчитывает на его участие в своей предстоящей схватке с Паоли. А, значит, хочет видеть его на Корсике.

В-третьих, и почти наверняка, спешным сигналом к отъезду должна была стать некая информация, заставившая его действовать. И такая на самом деле была (кроме декрета о создании Национальной гвардии). А кто мог быть в курсе всех самых последних решений, связанных и с Корсикой, и с армией? Осмелюсь предположить, что только Кристоф Саличетти. А они действительно имели место и меняли всю ситуацию: а) только что было утверждено разрешение армейским офицерам служить в волонтерских частях, в том числе и на Корсике; б) синдиком туда назначен Антонио ди Росси (по одной версии, «их человек», по другой, вообще имеющий отношение к клану Буонапарте). А главное, с ним уже обговорена возможность предоставления Наполеоне должности персонального ординарца в одном из подчиненных ему отрядов все той же создаваемой гвардии (по разным данным – сохранения чина поручика или даже сразу назначения капитаном). Обговорена кем – нетрудно предположить.

В-четвертых, он получил верную информацию, что со дня на день в армии все отпуска отменят в связи с намечающейся войной с Австрией (в которую он сам, как следует из его совсем недавнего письма к Нодену от 27 июля, не верил). И ему срочно надо торопиться, что он немедленно и начал делать.

И в-пятых, я уверен, ему была обещана реальная поддержка от Саличетти и его людей для участия в предстоящих выборах командира полка волонтеров в Аяччо. А это уже чин подполковника. Только им был необходим свой человек на этом месте (а не паолист), и именно для этого Кристоф собирался приехать туда лично.

И последнее: Наполеоне с его опытом артиллериста был нужен ему в уже планируемых предстоящих военных действиях на Сардинии. Саличетти смотрел вперед, так как был в курсе этой экспедиции, которую активно поддерживал.

Как вы думаете, мог ли Наполеоне устоять перед такими открывающимися перспективами, особенно с учетом его незавидной политической ситуации в Гренобльском полку? Да никогда, тем более, что предстоящий риск был сведен к минимуму.

Я не знаю, что мешало биографам проанализировать эти вышеперечисленные факты. Конечно – наличие переписки с Саличетти я домыслил самостоятельно. Таких писем не было обнаружено, но это и понятно, сохранять их было рискованно. Потом, придя к власти, Наполеон старательно уничтожал все подобные улики его связи с якобинцами (даже приказал найти и сжечь все публикации его «Ужина в Бокере»). А на вопросы, как его занесло в Якобинский клуб, отвечал – молодой был, глупый и горячий. И всячески дистанцировался от Саличетти, воздав ему должное только после смерти этого человека, которому был сильно обязан (см. соответствующий раздел Приложения).

Никакие иные мотивы типа родные молили вернуться, дядя Люсьен был при смерти и хотел его увидеть, жаждал принять участие в выборах (заведомо паолистких), имел неистребимое желание попытаться в очередной раз сблизиться с Паоли и т. п., по-моему, просто неубедительны и не могут объяснить его стремительного отъезда.

И вот, таким образом (к искренней радости Луи, мучение-обучение которого закончилось), уже 9 сентября Наполеоне вырвался из Оксонна. И, заметьте, очень вовремя, через несколько дней действительно все отпуска в армии запретили. Страна перешла на военное положение.

Третий визит: сентябрь 1791 г. – декабрь 1792 г.

Прибывшие на родину братья застали престарелого архидиакона Люциано в добром здравии и в ясном рассудке, возлежащим на своем набитом монетами матрасе. Тот, на время позабыв о старческой раздражительности и обидчивости, в которой его укоряли окружающие (мама – в первую очередь), очень обрадовался появлению Наполеоне, и они смогли обстоятельно побеседовать на разные темы, включая и вопрос наследства.

Через четыре недели в возрасте 76 лет он умер, завещав свое положение главы семьи и возможность распоряжаться накопленными деньгами Наполеоне. Никто этого не оспаривал ни тогда, ни потом. (В те времена иногда свое мнение, и часто обосновано, высказывал Феш, а фрондировал один Люсьен, да и то только по политическим вопросам. Последний считал себя в вопросах общественной жизни Корсики и Франции более подкованным, чем старший брат.) Состояние, оставленное дядей, очень пригодилось семье: по оценкам одного из биографов, только рентный доход оценивался в пять тысяч франков (насколько я понял, наличные деньги из матраса к этой сумме отношения не имели). По тем временам это был капитал, который мог обеспечить всей семье беспроблемную жизнь в ближайшем будущем. Но у Наполеоне были и свои виды на свалившиеся на них деньги (к большому огорчению мамы, которая ужасно боялась, что больше их не увидит).

Как и можно было ожидать, выборы корсиканских депутатов в Законодательное собрание прошли под полную диктовку паолистов. У Жозефа не было шансов, его даже к баллотировке не допустили. В качестве некой компенсации – стал членом Директории в Корте. Из шести делегатов сознательная уступка была сделана только для Бартоломео Арена (я не понял, почему, но разобраться во внутренних клановых раскладах корсиканцев дано только им; возможно, таким образом были урегулированы некие старые долги). Все остальные были паолистами, особенно поразила Наполеоне кандидатура некого Леонетти, про которого было известно только одно – он был племянником Паоли. И этого хватило, последний вообще не обращал внимания на общественное мнение.

Власть последнего казалось пока незыблемой, но на самом деле ситуация начала меняться. Количество недовольных происходящим на острове непрерывно росло. Далеко не все разделяли его позицию по предоставлению независимости корсиканской церкви от Рима (а куда ему было деваться от выполнения всех антицерковных указов и декретов парижского Учредительного собрания?) Но Корсика в этом отношении была гораздо более консервативна, чем Франция.

Благочестивое население Бастии, подстрекаемое монахами и некоторыми священниками, восстало против этого, что заставило Паоли принять строгие меры против бунтовщиков. Шесть тысяч национальных гвардейцев порядок навели жестко и потом еще на месяц были оставлены в городе «на прокорм за счет его граждан». Все зачинщики были арестованы и, главное, от жителей потребовали под страхом смерти сдать оружие. В итоге Бастию Паоли потерял, а столицу перенес в Корте.

К тому же введение новой сентябрьской конституции и поспешное преобразование всех органов власти вызвало на острове такой же хаос, как на континенте. Почти все французские чиновники, не успевшие сделать это раньше и опасающиеся неконтролируемого развития событий, уехали. Их места тут же расхватали родственники и любимцы Паоли. Анархия наступала неотвратимо, все хотели руководить и повелевать, а подчиняться – никто.

Неожиданно для себя непримиримого врага генерал получил в лице только что выбранного Бартоломео Арены, я не понял, чем это было вызвано, но последний начал ему вредить из Парижа, причем всеми возможными способами. Реакция паолистов была жесткой: дом семьи Арена на Корсике сожгли, а имения опустошили. Время дискуссий и политических споров закончилось. Размежевание между сторонниками и противниками Паоли уже началось, и жесткое.

Вот такую ситуацию наблюдал Наполеоне, пока обживался на родине. Временный губернатор острова, де Росси, назначенный из центра вместо Баррена, выполнил свое обещание (по другому его действия мне расценить трудно) и обратился к военному министру Нарбонну за разрешением назначить Наполеоне своим личным адъютантом, чтобы впоследствии задействовать его в одном из добровольческих батальонов. Тот разрешил (ответив, что закон, принятый Национальным собранием 12 августа 1791 г., не исключает такой возможности). И копия соответствующего приказа была отправлена в Валанс, а де Росси в феврале продублировал ее лично полковнику Кампаньолю (с некоторым запозданием, связанным с транспортными сложностями почтовой связи острова с континентом).

Исключение из полка и объявление поручика Буонапарте дезертиром (по причине невозврата в срок из отпуска и необоснованного отсутствия на смотре 1 января) перестало ему грозить (но, как скоро выяснится, временно). Новая угроза, как всегда, возникла неожиданно: 28 декабря Национальное собрание приняло новое постановление: все офицеры армии, куда бы они ни были прикомандированы, должны вернуться в свои части не позже 1 апреля 1792 г. И не только принято, но вскоре и утверждено. И опять у Наполеоне возникла дилемма: старое разрешение было действительно только до 1 апреля, а де Росси больше ничего не мог сделать.

Но вовремя подоспела помощь Саличетти. Теперь он сам в должности генерал-синдика прибыл в январе на остров с задачей формирования четырех добровольческих батальонов, в которых 1 апреля должны будут состояться выборы их начальников. Наблюдение за ними должно было происходить с участием трех комиссаров Директории корсиканского центрального департамента: Мурати, Гримальди и Квенца. Я уверен, что Наполеоне про выборы знал давно и запланировал для себя участие за руководство батальоном, сформированным в Аяччо (вот для чего и матрасные деньги дядюшки Люсьена ему потребовались).

И опять (несмотря на нагнетание страстей многими биографами) ничем особенно не рисковал: если их выигрывает – появляется официальная причина остаться, да еще и в должности подполковника, и официально уволиться из полка. Проигрывает – успевает (месяц на дорогу полагался всегда) вернуться и сохранить свое место.

Но ему непременно требовалось победить, хотя он понимал, что задача эта архисложна и без посторонней помощи практически невыполнима. Голосовать должны были сами набранные добровольцы: в большинстве крестьяне из окрестностей Аяччо. Отголоски прежних феодальных времен были еще достаточно сильны, и у клана Буонапарте тоже было определяющее влияние в пригородных районах Боканьяно и Бастелика (Bocagnano, Bastelica), но ведь и у других кланов были, соответственно, свои зоны влияния. Должность начальника добровольческого полка была не только престижной, но и денежной, к тому же давала возможность потом расставить своих людей на все унтер-офицерские и офицерские должности. Сами понимаете, что это значит для клана. Поэтому схватка за нее предстояла очень и очень серьезная.

Даже с учетом дядиного наследства тягаться с кланами Перальди, Перетти и Поццо ди Борго (по некоторым данным, самой богатой семье в Аяччо) в покупке голосов волонтеров ему было тяжело. Надо было искать иные пути, связанные с обещанной помощью Саличетти. Последний ее обеспечил, и его поддержка и сыграла решающую роль.

Сначала люди Наполеоне (читайте, подъехавшие «специалисты» подобных операций) разобрались с комиссаром Мурати. Я долго пытался понять, в чем состояла их функция на выборах: если только в наблюдении за чистотой и правильностью их проведения, то почему тогда Квенца смог выставить и свою кандидатуру? И пришел только к одному предположению: может быть, у каждого из них было право опротестовать результаты сразу после завершения процедуры? И тогда их бы не утвердили в департаменте? Ведь только при таких условиях людям Наполеоне жизненно важно было контролировать Мурати, которого с самого начала «поселили» в доме клана Перальди. С остальными все было путем, в правильной реакции Гримальди, друга клана Буонапарте, сомнения не было. Квенца, который и сам претендовал на одно из полковничьих мест и, как я понимаю, изначально был не против поделить власть с Наполеоне, проживал у Рамолино (помните, чьи это родственники?)

А вот от комиссара Мурати, приватизированного Перальди, ждать можно было чего угодно, тем более он был еще и паолистом. Скорее всего, объявления «вето» в случае провала их кандидата. Подробностей операции по его выманиванию и доставке в дом Буонапарте история не сохранила, но Наполеоне встретил его словами: «Здесь вы будете свободны!»

И скоро комиссару действительно дали возможность «свободно» подтвердить свое согласие на этот переезд перед толпой взбешенных и вооруженных людей Перальди, явившихся его отбивать. Мурати показался в одном из окон и подтвердил, что возвращаться не хочет и с ним все в порядке. А в качестве убедительных аргументов в пользу его слов на толпу из всех соседних отверстий было направлено достаточное количество стволов. Штурмовать дом пришедшие не рискнули (якобы их от этого уговорил влиятельный глава клана Поццо ди Борго). Может быть, рассчитывал, что их общий ставленник выиграет и без подобных эксцессов.

Но, по-видимому, совершенно не учел, что к этому моменту Саличетти не только сам приехал в Аяччо, но и разместил на «правильных» квартирах большую часть собранного им же «правильного» добровольческого контингента. Так что не только дом Буонапарте напоминал крепость, готовую к осаде (мне кажется, в большей степени жилище Дона Корлеоне в тот момент, когда его люди «ложились на матрасы»). Бедная Летиция была вынуждена не только организовывать питание, но и следить за непрерывным пополнением запасов вина. А на ночь устилать матрасами все свободное пространство в доме, включая и лестничные площадки. Такие расходы ее бережливую натуру просто убивали, настолько, что ей даже веры в сына стало не хватать. Но тот убедительно попросил маму потерпеть: «Через 10 дней батальон будет сформирован и все эти люди покинут наш дом. Если я получу эту должность, наше будущее будет обеспечено. Если нет – поеду к набобам в Индию и оттуда привезу столько денег, чтобы и тебе на всю жизнь хватило, и всем сестрам на приданое».

Ко дню выборов ситуация окончательно прояснилась, свою кандидатуру в пользу Квенца снял Уго Перетти (там было свое запутанное для меня родство и старые клановые счеты). Богатый клан Джованни Перальди (вот кого Наполеоне настолько ненавидел и столько издевательств перенес с его стороны, что даже на дуэль вызывал) поддерживал кандидатуру Маттео Поццо ди Борго, младшего брата Карло Андреа. Они объединились, чтобы ударить наверняка. Итак, прелюдия будущей схватки европейского масштаба – Наполеон Бонапарт против Поццо ди Борга – состоялась пока на местной сцене.

Но особой борьбы не получилось, сценарий выборов был уже прописан опытным режиссером. Главе клана Поццо ди Борго, Джузеппе Марии, опытному юристу и прекрасному оратору, просто не дали говорить, сначала заглушали его выступление криками, а потом и вовсе вынесли из помещения в церкви на улицу. Хорошо, что хоть от толпы, всегда жаждущей покарать проигравшего, уберегли. В итоге подавляющим большинством голосов Квенца был выбран первым начальником батальона, а Буонапарте – вторым («Финита ла комедиа!» – спектакль был окончен и ни один из комиссаров местного департамента результаты выборов не опротестовал).

Вино опять полилось рекой в доме Буонапарти. Победа обошлась не дешево, но того стоила. На следующий день они с Квенца уже могли приступать к распределению командных должностей в батальоне среди своих сторонников. Чем вскоре и занялись, завершив эту непростую операцию к взаимному удовлетворению.

Саличетти, выполнив все обещанное, удалился по-английски. (Впоследствии у биографов его связь с мафией, и не только местной, но и итальянской, не вызывала сомнений. А вот насчет Наполеона мнения разошлись. Некоторыми его биографами назывались даже конкретные организации: «Братья из Аяччо» и «Друзья Свободной Корсики», с которыми он якобы имел дело. Литературные отзвуки этих слухов приведены, например, у Конан Дойля в его сборнике рассказов «Подвиги бригадира Жерара». Но прямых подтверждений этого не было найдено, только косвенные. Так, Наполеон несколько раз делал странные назначения корсиканцев на хлебные интендантские должности. Рассчитывался за услуги? Похоже на правду, но утверждать что-либо сложно. В отношении своих родственников он именно так и поступал, без малейших колебаний насчет правомерности таких действий.)