Сразу замечу, что даже если бы дело и обстояло так, как пытается представить Соколов, то эти миллионы были всё-таки учтены группой Г.Ф. Кривошеева как потери мирного населения (расчёт исследователями в данном случае вёлся методом демографического баланса). Т.е., в принципе, бесследно они «не канули в Лету». Но Соколов силится показать их именно как потери Красной Армии, чтобы доказать, как плохо она воевала. Что ж? Давайте поподробнее приглядимся к тем «пассажам», которые он проделал с данными по численности войск Воронежского фронта в третьей битве за Харьков. На сей раз это уже не общие замечания о «соколовской методе» подсчётов, а прямо касается нашей темы.

Итак, прежде всего сразу же бросается в глаза следующее обстоятельство: Соколов утверждает, что никакого учёта призванных на освобождённых территориях непосредственно в части не велось. Тем не менее сам же приводит цифры по таким новобранцам, мобилизованным Воронежским фронтом в феврале – марте 1943 года. Таковых оказалось 29 886 человек (20 902 – в феврале и 8 984 – в марте). Это архивные цифры. Они известны и другим исследователям (см., например, работы А. Исаева). Значит, учёт «ворон» (напомню, что Соколов как истый «патриот» предпочитает немецкую терминологию) всё-таки вёлся? Получается, что да, вёлся. И сам Соколов оперирует его данными. Тогда в чём же дело? Почему Соколов говорит о гигантском недоучёте мобилизованных прямо в части на освобождённых территориях? Очевидно, по той причине, что их подсчитывали, но только ну очень плохо. Так, для проформы. Судя по соколовским выкладкам, считали только каждого третьего, если не четвёртого.

Теперь в самый раз и проанализировать эти выкладки. Их «становым хребтом» является утверждение, что советские мемуаристы и историки врали, что в частях и соединениях Воронежского фронта наблюдался острый дефицит бойцов. В самом деле, говорит Соколов, вот, мол, смотрите… И приводит официальные цифры, по которым выходит, что потери Воронежского фронта занижены на 100 тысяч человек, примерно. Расчёты Соколова читатель видел. Но они оставляют странное впечатление. Прежде всего, чисто арифметическое. В самом деле, пройдёмся по цепочке. Если от численности войск Воронежского фронта перед началом Воронежско-Харьковской наступательной операции (347 200 человек) вычесть количество общих потерь (95 715 человек), то получим 251 485 человек. Если к этому числу прибавить 30 000 человек «официального» пополнения (как делает и г-н Соколов) и «вернуть в строй» к 4 марта всех раненых (как делает г-н Соколов, оговариваясь при этом, что это абсолютно невозможно), а это 62 384 человека, то получим 343 869 человек, а вовсе не 278 500, как утверждает наш горе-математик. И если даже уменьшить количество вернувшихся в строй раненых вполовину, что, действительно, гораздо более реалистично, как утверждает тот же Соколов, и, скорее всего, всё-таки несколько «оптимистично», и раненых в строй вернулось к 4 марта меньше половины (хотя что-то определённое можно говорить только на основе документов), то получаем численность войск 312 677 человек, а не 247 300. В сравнении с официальной численностью войск фронта к 4 марта (375 570 человек; 281 800 – левое крыло и 93 770 – правое) получаем несостыковку в 62 893 человека, а вовсе не в 100 000 человек, как утверждает г-н Соколов. Такая вот арифметика.

Тем не менее и эти почти 63 тысячи «неучтённых» человек надо объяснить.

Только сразу возникает вопрос: «А почему же неучтённых?» И этот вопрос мною и адресуется г-ну Соколову. Ведь и я, и он пользовались официальными данными. Значит, пополнение учитывалось. Численный его учёт вёлся исправно. Вёлся исправно и численный учёт потерь, и недостатки, возможно, продолжали иметь место в их персональном учёте, как и в 1942 году (см. выше). Последнее говорится не просто так, а в силу того, что, судя по утверждениям Соколова, он активно пользуется именно именными списками безвозвратных потерь [39; 8].

Но всё-таки, а как же обстоит дело с примерно 60 тысячами человек, которые, как пополнение, Воронежскому фронту вроде бы не поступали, но оказались в составе войск фронта учтены? Ясно, что камня на камне не остаётся от соколовских «пассажей» уже от самого факта учёта этих людей в составе войск фронта. Но и, тем не менее, как образовалась подобная несостыковка? Почему пополнение Воронежскому фронту поступило, было учтено в общей численности войск фронта, но, как пополнение, вроде бы не профигурировало нигде, что и дало основание Соколову для его инсинуаций.

Объяснение этому факту у меня есть, но чтобы оно не выглядело абсолютно голословным, висящей в воздухе гипотезой, беспочвенными домыслами, приведу три документа.

Первый – это директива Ставки ВГК № 46015 от 29 января 1943 года командующим войсками Юго-Западного, Южного и Северо-Кавказского фронтов о создании постоянных резервов. К этому документу мы уже обращались в данной работе. Сейчас обращаю внимание читателей на пункт 3 указанной директивы:

«3. В качестве людского пополнения для доукомплектования выводимых в резерв фронтов стр. соединений использовать пополнение, мобилизуемое в порядке приказа Ставки Верховного Главнокомандования № 089 от 9.02.1942 г. в районах, освобождаемых от противника, и маршевое пополнение, направляемое фронтам по плану Главупраформа» [37; 44].

Второй документ – это сам приказ № 089 от 09.02.1942 года. Его приведу полностью:

«Войска действующей армии, ведя героическую борьбу на фронте против фашистских оккупантов, должны своевременно получать пополнение живой силой.

Наличные воинские контингенты нашей страны обеспечивают нам с избытком полное удовлетворение всех потребностей как в пополнении, так и в новых формированиях.

Однако в связи с транспортными трудностями уже изготовленные для фронта большие массы пополнения очень часто задерживаются в пути, запаздывают и прибывают в действующие части несвоевременно.

Между тем кроме данного основного источника пополнения в полосе действующих армий имеется значительная, но до сих пор не использованная возможность наладить приток живой силы в войска непосредственно на месте.

Эта возможность заключается в использовании ещё не служивших в армии военнообязанных освобождаемых от немецкой оккупации советских районов и областей.

Советское население освобождаемых территорий горит ненавистью к захватчикам и желанием с оружием в руках участвовать в деле дальнейшего освобождения от фашистских хищников советской Родины:

Приказываю:

1. Обязать военные советы действующих армий для пополнения живой силой своих частей призывать в порядке мобилизации советских граждан в ряды Красной Армии.

Призыву подлежат граждане освобождаемых от оккупации территорий в возрасте от 17 до 45 лет из числа лиц, не призывавшихся в Красную Армию в течение истекших месяцев войны.

2. Во всех армиях незамедлительно сформировать запасные полки, которые и должны осуществлять практический отсев, призыв и боевую подготовку этих контингентов в полосе действия своих армий (выделено мной – И.Д.).

3. Приказ ввести в действие немедленно, передав его по телеграфу.

4. Главному управлению формирования [и укомплектования войск] Красной Армии дать подробные инструкции армиям о порядке наилучшего провидения настоящего приказа в жизнь.

Народный комиссар обороны

И. Сталин» [36; 88 – 89].

И, наконец, третьим документом является доклад командования 3-й танковой армии командованию Воронежского фронта, сделанный в марте 1943 года, уже после сдачи Харькова:

«Практика доукомплектования войск армии личным составом за счёт местного населения (с освобождённой от противника территории), без предварительной обработки этого пополнения, себя не оправдала. Вливавшееся в части это пополнение, будучи необученным и необмундированным, не усиливало ослабленные части, а ещё более ослабляло, становясь обузой для частей, которые не в состоянии были не только их кормить и обмундировать, но подчас и вооружить» [20; 148].

Итак, какая картина вырисовывается из этих документов?

Первое. Согласно приказу Ставки ВГК № 089 от 9 февраля 1942 года, призыв военнообязанных с освобождённых от гитлеровцев территорий, осуществляемый Военными советами армий, освободивших данные территории, должен был проходить упорядоченно и по вполне обоснованной схеме: в армиях создавались запасные полки, в которых производился отсев(!) мобилизованных местных новобранцев, их обмундирование, вооружение и военная подготовка. «Кровожадный тиран» Сталин и его «кровожадные холуи» маршалы и генералы, как определяет их г-н Соколов, вовсе не рассматривали население освобождаемых территорий как «пушечное мясо» или «предбудущую» «лагерную пыль». Может, и из чисто практических соображений (хотя я склонен видеть в этом и заботу о человеке), но они стремились сделать из этих новобранцев более или менее полноценных бойцов, которых можно использовать не только для разминирования собой вражеских минных полей.

Второе. Директива Ставки № 46015 от 29 января 1943 года предписывала именно «местных» мобилизованных использовать на пополнение выводимых в резерв фронтов стрелковых дивизий и бригад.

Третье. Доклад командования 3-й танковой армии ясно показывает, что какую-то часть мобилизованных на освобождённых от гитлеровцев территориях новобранцев, по крайней мере, это самое командование использовало с нарушением предписанного Ставкой ВГК порядка их использования. Т.е. вот как раз в 3-й танковой армии какую-то часть местных призванных «пихали» напрямую в боевые части, а не в запасные полки и не в резервные соединения. Делали это П.С. Рыбалко и его командиры, надо понимать, не из кровожадности и не от хорошей жизни. Людей в частях и соединениях армии действительно остро не хватало. Наступали в тяжёлых условиях, а потом в тяжёлых условиях оборонялись и отступали под натиском численно и технически превосходящего противника. И, конечно, указанное нарушение имело место не только в армии П.С. Рыбалко, но и в других армиях Воронежского фронта, и причина была та же.

Соколов, «уличивший во лжи всех советских», не понимает элементарной вещи: общая численность войск фронта и численность непосредственно боевых частей не есть одно и то же. Фронт имеет множество тыловых и обслуживающих частей и подразделений. Кроме того, не всякое пополнение, поступившее на фронт, сразу же вливается в части, действующие непосредственно на передовой. Горе-исследователя не раз уже тыкали носом в эти обстоятельства, но махровый антисоветизм всё не даёт ему угомониться.

А между тем в нашем конкретном случае именно этими последними обстоятельствами всё и объясняется. Большая часть мобилизованных на освобождённых территориях оказалась в запасных (а не боевых) полках и резервных соединениях, выведенных на пополнение и переформирование в ближние фронтовые тылы. Это как раз и были те самые, примерно, 60 тысяч человек, которых не досчитались мы. Соколов-то невесть откуда выдал на-гора цифру 100 тысяч. 29 886 человек (20 902 – в феврале и 8 984 – в марте) получили непосредственно боевые части.

Вот и вся «фальсификация». Кроме того, какая-то путаница с учётом пополнений на Воронежском фронте (но пополнений, в общем числе фронтовых войск всё-таки учтённых, как было показано выше) ещё автоматически не значит, что занижались потери. Соколов же насчитал 100 тысяч неучтённого пополнения и тут же «зачислил» все эти 100 тысяч в убитые. Согласитесь, логика более чем спорная.

Разумеется, представляют интерес немецкие оценки потерь советских войск. В мемуарах Манштейн пишет:

«По донесениям наших войск, противник в этой битве между Донцом и Днепром потерял 23 000 убитыми. Мы захватили 615 танков, 354 орудия, 69 зенитных орудий и большое количество пулемётов и миномётов. Пленных было мало – 9 000» [27; 474].

То, что называется Манштейном битвой между Донцом и Днепром – это бои немцев с наступающими и отступающими войсками Юго-Западного фронта в ходе Миллерово-Ворошиловградской наступательной операции. Немцы оценили безвозвратные потери войск ЮЗФ в 32 тысячи человек. Это вполне согласуется и с советскими данными, приводимыми в работах Г.Ф. Кривошеева. Напомню, что с 1 января по 22 февраля, по этим данным, войска ЮЗФ (без 6-й армии) безвозвратно потеряли 38 049 человек, а 6-я армия с 13 января по 3 марта – 8 268 человек. Итого – 46 317 человек. Здесь надо учесть некоторые хронологические несостыковки данных. Манштейн, безусловно, ведёт речь о том этапе Миллерово-Ворошиловградской наступательной операции, который начался 29 января и продолжался до 3 марта (до отступления основных сил Юго-Западного фронта за Северский Донец). Сейчас в исторической литературе этот этап, который есть собственно Ворошиловградская наступательная операция, именуют операцией «Скачок». Именно на этом этапе войска Н.Ф. Ватутина, форсировав Северский Донец, устремились к Днепру, а затем за Северский Донец отступили. Бывший командующий группы армий «Юг» вполне мог назвать указанные события битвой между Донцом и Днепром. Дату окончания битвы он обозначил вполне конкретно – 2 марта (по истечении этого боевого дня) [27; 474]. Данные же Г.Ф. Кривошеева, как уже отмечалось, охватывают в принципе значительно больший временной период действий армий Юго-Западного фронта (с 1 января – для большинства армий и с 13 января – для 6-й армии). В то же время потери армий ЮЗФ (кроме 6-й армии) за 9 дней развития немецкого контрнаступления (с 23 февраля по 3 марта) в работах авторского коллектива Г.Ф. Кривошеева отсутствуют. В целом, полагаю, с учётом этих хронологических плюсов и минусов, получаем картину потерь, вполне согласующуюся с немецкими данными. И что на это скажет г-н Соколов?

В своих мемуарах Манштейн ещё раз прибегает к конкретным цифрам советских потерь при описании событий под Харьковом в феврале – марте 1943 года, рассказывая о попытке контрудара группы М.И. Зиньковича. «…В небольшом «котле» у Краснограда, – пишет Манштейн, – пленных опять было сравнительно мало, убитыми же противник потерял примерно 12 000 человек; мы захватили 61 танк, 225 орудий и 600 машин» [27; 475]. При этом упоминаются и соединения, понёсшие эти потери: «12-й и 4-й (так у Манштейна; на самом деле – 15-й) тк, один кавалерийский корпус и три стрелковые дивизии…» [27; 475].

В дальнейшем немецкий мемуарист уже без указания конкретных цифр (видимо, цифры сильно не впечатляли) говорит лишь о том, что немцам в районе Харькова «удалось отрезать отступление через Донец крупных сил противника» [27; 477].

Однако повторно взглянем на официальные цифры безвозвратных потерь советских войск в Харьковской оборонительной операции: 29 807 человек – Воронежский фронт и 15 412 человек – 6-я армия ЮЗФ, действовавшая совместно с войсками Воронежского фронта. Итого – 45 219 человек. Есть ли в этих цифрах хоть какое-то противоречие данным, приводимым Манштейном о Кегичевском (Красноградском) «котле»? Абсолютно никакого! Посему, опять же, советую г-ну Соколову внимательно почитать Манштейна.

Что касается немецких потерь, то точные данные в моём распоряжении имеются только в отношении танкового корпуса СС. В период с 30 января по 20 марта 1943 года общие потери корпуса были следующими:

дивизия «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» – 4 540 человек;

дивизия «Рейх» – 4 498 человек;

дивизия «Мёртвая голова» – 2 264 человека;

корпусные части и подразделения – 217 человек;

итого – 11 519 человек [39; 76 – 77].

Ещё раз подчеркну, что это общие потери, включающие убитых, пропавших без вести, пленных и раненых. Более точных данных эсэсовцы нам не оставили.

В отношении людских потерь остальных немецких войск информация в исторической литературе фигурирует только гадательная.

Так, Соколов пишет:

«Общие потери других немецких войск, скорее всего, как минимум вдвое превышали потери танкового корпуса СС. Учтём, что по численности другие войска, участвовавшие в сражении за Харьков в феврале – марте 1943 года, как минимум вдвое превышали корпус СС, но играли менее активную роль в сражении и несли меньшие потери. Тогда общие потери немецких войск, действовавших в районе Харькова и на подступах к Днепру в период с начала февраля и до 18 марта можно оценить как минимум в 35 тыс. убитых, раненых и пропавших без вести» [39; 77].

Подобные подсчёты даже приблизительными-то назвать трудно. К тому же тезис, что немецкие войска, дравшиеся в феврале 1943 года на подступах к Днепру, были менее активны, чем корпус СС, и, следовательно, меньше теряли – вообще никакой критики не выдерживает. Напомню, что оборонительную фазу сражения между Донцом и Днепром (с 29 января до 19 февраля, т.е. три недели) вёл отнюдь не танковый корпус СС, а соединения 1-й и 4-й танковых армий, армейской группы Голлидта и отчасти армейской группы Ланца –Кемпфа. Главной «заслугой» танкового корпуса СС на данном этапе явилась самовольная сдача Харькова.

Ещё более поражают цифры, приведённые в интернет-статье «Третья битва за Харьков». Авторы, ничтоже сумняшеся, определили общие потери немцев в «свыше 20 тыс.» убитых и раненых [45; 1]. Откуда взята эта информация – не ясно. Хронологические рамки при этом заданы авторами с 19 февраля (начало немецкого контрнаступления) по 14 марта (это канун взятия немцами Харькова). Удивительно также и то, что общие потери советских войск за тот же период по неизвестно какой методике подсчёта определены в «свыше 100 тыс. убитых, пленных и раненых» [45; 1].

Во многом в гадательном ключе приходится вести разговор и о потерях техники и вооружения сторон в ходе взаимосвязанных сражений в Донбассе и под Харьковом.

К сожалению, в моём распоряжении нет советских данных о потерях техники и вооружения в боях указанных сражений.

Немецкие же данные таковы.

В ходе битвы между Донцом и Днепром немцы захватили в качестве трофеев (цифры приведены в воспоминаниях Манштейна):

танков – 615;

орудий – 354;

зенитных орудий – 69 [27; 474].

Кегичевский (Красноградский) «котёл» добавил к этому количеству (опять же, согласно мемуарам Манштейна):

танков – 61;

орудий – 225;

машин – 600 [27; 475].

Согласно донесению штаба 4-й танковой армии, составленному вечером 18 марта, в период с 21 февраля по 18 марта войсками армии было захвачено или уничтожено:

танков – 567;

артиллерийских орудий – 1 072;

орудий противовоздушной обороны – 68;

противотанковых орудий – 1 182 [39; 75 – 76].

Конечно, и то, что в данных, приводимых Манштейном, фигурирует как захваченная техника, скорее всего, должно было быть названо захваченной или уничтоженной боевой техникой, как это и делается в докладе штаба 4-й немецкой танковой армии.

Предостерегаю читателя от простого арифметического сложения цифр Манштейна и цифр штаба армии Гота. Дело в том, что первые и последние в значительной части перекрывают друг друга. В самом деле в период с 21 февраля до первых чисел марта (до момента окончания боёв с окружёнными под Кегичевкой советскими соединениями) отчётность 4-й танковой армии должна войти составной частью в данные, приводимые в мемуарах бывшего командующего группы армий «Юг».

С другой стороны, бои ведь продолжались и после первых чисел марта, и участвовала в них не только 4-я танковая армия. Их вели и соединения 1-й танковой армии немцев, и армейская группа Кемпфа. Достаточно сказать, что дивизия «Великая Германия», входившая в группу Кемпфа, заявила об уничтожении в период с 7 по 20 марта 269 советских танков (250 Т-34, 16 Т-60, 3 КВ-1) [3; 108], [20; 149].

Конечно, как в последнем, так и в предыдущих случаях надо учитывать, что зачастую речь идёт о заявках на уничтожение, а они не одно и то же с реально уничтоженными машинами. Многие подбитые на поле боя танки отбуксировывались в тыл, ремонтировались и вновь вступали в бой. Это замечание надо относить не только к немецким, но и советским заявкам на уничтожение – подбить танк ещё не значит окончательно вычеркнуть его из жизни. Причём в случае победителя уровень реалистичности заявок на уничтожение вражеских танков гораздо более высок. И дело не в том, что проигравший, чтобы сохранить своё лицо, приукрашивает действительность, а в том, что если поле боя остаётся за противником, то и вытащить с него подбитые танки не удаётся. Если противник наступает, то и отремонтировать вытащенные зачастую не бывает времени, и приходится их попросту бросать. Кстати, бросать приходится и те боевые машины, которые вышли из строя по причине технических неисправностей.

Соколов по поводу вышеприведённого доклада командования 4-й танковой армии в части, касающейся подбитой и захваченной советской боевой техники, замечает:

«Цифры по трофейной и уничтоженной боевой технике и вооружению, скорее всего, близки к истине, особенно если учесть, что немцам досталась практически вся бронетехника окружённых танковых корпусов, находившаяся в ремонте» [39; 76].

И тут с ним нельзя не согласиться. «Котлы» вообще «не благоприятствуют» сохранности бронетехники и тяжёлого вооружения. Первую приходится часто бросать и по причине технических неисправностей, и из-за недостатка горючего. Со вторым крайне тяжело вырываться из кольца. К тому же зачастую его транспортировка становится невозможной из-за того же недостатка горючего.

В боях в Донбассе и под Харьковом в феврале – марте 1943 года советские войска не просто отступали. Многие их соединения побывали в окружении. Так что удивляться большим потерям танков, орудий различных классов и автомашин не приходится.

В моём распоряжении, повторю, нет, к сожалению, советских данных о потерях военной техники и вооружения в ходе третьей битвы за Харьков. Не располагаю я, увы, и советской статистикой по захваченной и уничтоженной технике и вооружению противника.

Немецкие мемуаристы «скромно» о своих технических потерях умалчивают (как и о людских, впрочем). Имеющаяся историческая литература даёт весьма спорные цифры.

Скажем, уже упоминавшаяся мной в связи со странностями подсчёта потерь живой силы интернет-статья «Третья битва за Харьков» продолжает свою «традицию странных подсчётов» и при определении потерь в технике. Немецкие войска потеряли, согласно авторам статьи, всего 250 танков (при этом советские – 1 130 танков и 3 000 орудий). Источник данных «выкладок», разумеется, авторами не указывается [45; 1]. Не покидает мысль, что количество подбитых и захваченных советских танков и орудий получено авторами путём сложения данных мемуаров Манштейна и отчёта штаба 4-й танковой армии от 18 марта 1943 года (с некоторыми «поправками»). Читатель сам может в этом убедиться, сложив вышеприведённые цифры. Даже принимая заданный авторами статьи хронологический отрезок (с 19 февраля по 14 марта), потери немцев явно занижены. Если же принять во внимание и те события, которые происходили до начала немецкого контрнаступления и после повторного захвата Харькова немцами (до стабилизации фронта), то и подавно. В самом деле, взять хотя бы цифры по танковому корпусу СС (они уже приводились по ходу изложения, сейчас же просто соберём их вместе):

К моменту вступления в бои под Харьковом в феврале 1943 года дивизии корпуса насчитывали:

«Лейбштандарт» – 92 танка;

«Рейх» – 131 танк;

«Мёртвая голова» – 121 танк.

Итого – 344 танка [20; 28].

К моменту начала немецкого контрнаступления:

«Лейбштандарт» – 67 танков;

«Рейх» (на 20 февраля) – 41 танк;

«Мёртвая голова» (на 20 февраля) – 121 танк.

Итого – 229 танков [20; 95].

К моменту начала наступления на Харьков (данные на 5 марта):

«Лейбштандарт» – 74 танка;

«Рейх» – 11 танков;

«Мёртвая голова» – 64 танка.

Итого – 149 танков [20; 122 – 123].

К моменту начала штурма Харькова (на 10 марта):

«Лейбштандарт» – 40 танков;

«Рейх» – 26 танков;

«Мёртвая голова» – 49 танков.

Итого – 115 танков [20; 134 – 135].

Наступление на Белгород «Лейбштандарт» начинал уже всего с 29 машинами [20; 141].

Наконец, к 20 марта в каждой из дивизий танкового корпуса СС количество танков было менее 35 единиц, т.е. общее количество боевых машин на корпус не превышало сотни [20; 143].

Конечно, хорошо видно, что количество танков в отдельных дивизиях корпуса Хауссера постоянно «пляшет» – то количество машин увеличивается, то уменьшается. Ясно почему: отремонтированные танки возвращались в строй, поступали в качестве пополнения новые машины. Тем не менее хорошо видно и то, что общее количество танков по корпусу демонстрирует устойчивую тенденцию к снижению. На момент приостановки наступления группы армий «Юг» в танковом корпусе СС насчитывалось примерно в 3,5 раза меньше машин, чем в начале боёв за Харьков в феврале 1943 года. Потери не покрывались ни ремонтами, ни пополнениями.

А ведь были ещё и танковые дивизии других корпусов, которые тоже к 20-м числам марта находились далеко не в блестящем состоянии. Конечно, значительное число потерь, имевших место к данному сроку, не представляло собой безвозвратные потери. Танки «штопали» и «латали», и они вновь становились в строй.

Но факт остаётся фактом: танковые и моторизованные соединения явились движущей силой немецкого контрнаступления под Харьковом и в Донбассе. И когда эти соединения выдохлись основательно, немцы оказались не в состоянии наступать.

Так что определять потери немцев в танках в пять раз меньше, чем советские потери, – чересчур «оптимистично» для немцев.

Вообще же, в качестве своеобразного вывода для любителей позавышать советские потери и позанижать немецкие, таких как г-н Соколов и «иже с ним», хотелось бы привести выдержку из работы генерала Типпельскирха «История Второй мировой войны», которая по сей день считается классикой немецкой историографии, одной из наиболее взвешенных и здравых работ по тематике Второй мировой, появившихся в послевоенной Западной Германии. Напомню при этом, что Типпельскирх сам был участником зимней кампании 1942 – 1943 годов на южном крыле советско-германского фронта. Он знал, про что писал, ибо был не только военным историком, но и очевидцем многих событий.

Так вот, резюмируя итоги столь блистательно завершившейся для немцев зимней кампании в южном секторе советско-германского фронта, по вопросу потерь Типпельскирх замечает:

«Результат наступления (русского – И.Д.) оказался потрясающим: одна немецкая и три союзные армии были уничтожены, три другие немецкие армии понесли тяжёлые потери. По меньшей мере пятидесяти немецких и союзных дивизий больше не существовало. Остальные потери составляли в общей сложности примерно ещё двадцать пять дивизий. Было потеряно большое количество техники – танков, самоходных орудий, лёгкой и тяжёлой артиллерии и тяжёлого пехотного оружия. Потери в технике были, конечно, значительно больше, чем у противника. Потери в личном составе следовало считать очень тяжёлыми, тем более, что противник, если он даже и понёс серьёзные потери, всё же располагал значительно большими людскими резервами (выделено мной – И.Д.)» [44; 365 – 366].

Хотелось бы эффектно сказать: «Без комментариев». Но тем не менее прокомментировать всё-таки надо.

Примечательно, что данный вывод написан Типпельскирхом в его работе сразу после подведения итогов контрнаступления Манштейна. Последние пункты этих итогов даже не отделены от вышеозначенных выводов красной строкой. Т.е., по мнению Типпельскирха, потери советских войск в ходе событий второй половины февраля – марта в Донбассе, под Харьковом и Белгородом ни в коем случае не изменили баланса потерь зимней кампании 1942 – 1943 годов. И, надо полагать, не только успехи Красной Армии тому причиной, но и тот урон, который она причинила контрнаступающим немцам.

* * *

И ещё один вопрос хотелось бы затронуть, ведя разговор об итогах третьей битвы за Харьков.

Поражение советских войск не привело к существенным кадровым передвижкам в их высшем командном звене. В отношении оргвыводов Ставка ВГК оказалась довольно мягкой.

Командующий Юго-Западным фронтом Н.Ф. Ватутин был перемещён на должность командующего Воронежским фронтом, т.е. в должности понижен не был. Более того, он получил очередное воинское звание – генерал армии. Свои посты и звания сохранили и командующие армиями, и командующие корпусов. Во всяком случае, никто из них не был перемещён с понижением. Должности командармов сохранили К.С. Москаленко, П.С. Рыбалко, М.И. Казаков, В.И. Кузнецов, Д.Д. Лелюшенко и другие генералы. Генерал-лейтенант М.М. Попов, командовавший подвижной группой Юго-Западного фронта, вскоре получил повышение – в июне 1943 года он был назначен командующим Брянским фронтом. Из командиров танковых соединений выше всех впоследствии продвинулись А.Г. Кравченко (5-й гвардейский танковый корпус) и М.Д. Синенко (3-й танковый корпус). Первый с момента формирования и до конца войны командовал 6-й танковой армией, а второй возглавил 16 марта 1945 года 5-ю гвардейскую танковую армию [8; 10], [20; 148 – 149].

Исключение из этой «мягкости» Ставка сделала лишь для генерал-полковника Ф.И. Голикова. Он был снят с должности командующего Воронежским фронтом, отозван в распоряжение Ставки, а затем назначен на должность начальника Управления кадров Наркомата обороны СССР. И это при том, что представители Ставки ВГК на Воронежском фронте А.М. Василевский и Г.К. Жуков предлагали назначить Ф.И. Голикова командующим вновь создаваемым Курским фронтом [8; 10], [20; 148], [41; 5], [48; 99].

А вот вследствие чего выводы, сделанные ставкой ВГК в отношении военачальников, командовавших советскими войсками в боях февраля – марта 1943 года под Харьковом и в Донбассе, были таковы, рассмотрим в следующей главе, посвящённой причинам поражения Красной Армии в этих боях.

ГЛАВА V

ВЫВОДЫ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

В чём причины досаднейшей неудачи наших войск в Донбассе и под Харьковом в феврале – марте 1943 года?

Первой и главной, представляется, являются ошибки советского командования, как фронтового (Юго-Западный и Воронежский фронты), так и Верховного. По ходу изложения материала эта причина уже неоднократно обозначалась. Но прежде чем поговорить о ней, хотелось бы процитировать современного российского историка Соколова. Он пишет:

«Почему-то мало обращают внимания на то, что успех контрудара Манштейна под Харьковом определялся не только талантом немецкого военачальника, но и ошибками советского командования, в первую очередь Ставки» [39; 70].

Кто мало обращает внимания, господин Соколов не уточняет. Видимо, он имеет в виду советскую историографию вопроса. В принципе, ничего другого от такого махрового антисоветчика, как Соколов, и ожидать не приходится. Она, советская историография, уже давным-давно «почила» вместе с Советским Союзом и Советской властью, а он, историк Соколов, всё с ней «воюет». Что ж? Нападать на мёртвого слона куда как приятнее, потому что безопаснее значительно.